Первая до и после я хочу умереть в столетнем возрасте, с американским флагом на спине и звездой Техаса

который я получил за время этой борьбы, я не смог бы выиграть ни одного "Тура". В это я

верю совершенно искренне. Мне пришлось в полной мере узнать, что такое болезнь, и я

не только не стыдился этого, но и ценил этот опыт превыше всего остального.

Например, я и раньше отдавал много сил тренировкам и никогда не был лентяем, но

теперь тренировался еще больше. Раньше я пил безалкогольное пиво "Shiner Bock" и

любил мексиканскую кухню, а теперь стал чрезвычайно разборчив в еде и похудел до

такой степени, что выглядел костлявым. Сначала, во время болезни, я стал уделять

больше внимания диете, потому что хотел питаться только полезными продуктами, но

сейчас понял, какую важную роль играет питание в спорте.

После такого испытания, как рак, мне потребовалось другое эмоциональное топливо; я

больше не хотел и не мог питаться гневом. Рак заставил меня разработать план жизни, а

это, в свою очередь, научило меня тому, как разрабатывать планы достижения мелких

целей, таких как отдельные этапы "Тура".

Помимо прочего, рак научил меня тому, как следует относиться к проигрышам. Он

заставил меня понять, что порой опыт потери каких-то вещей - здоровья, дома или

прежнего отношения к себе - тоже играет важную роль в общей структуре жизни.

На то лето у меня была намечена еще одна цель - выиграть золото на Олимпийских играх

в Сиднее,- но там мне не удалось добиться такого же успеха. Но и этот опыт тоже

оказался по-своему полезным. Четыре долгих года я ждал летних Олимпийских игр,

потому что во время предыдущей Олимпиады в Атланте был болен. Сам я тогда не

подозревал о своей болезни, но она сказалась на моих результатах. Там я занял

двенадцатое место в шоссейной гонке и шестое - в индивидуальной разделке. Тогда это

стало для меня громадным разочарованием. Только потом я узнал, что выходил на старт с

дюжиной метастазов в легких. Но теперь я был здоров. Я хотел, чтобы Игры в Сиднее

стали для меня праздником, тем более что заканчивались они 2 октября, в годовщину

постановки моего ракового диагноза.

Самое трудное заключалось в том, чтобы найти способ набрать к Олимпиаде

оптимальную форму за относительно короткий промежуток времени после "Тура". Вместо190

того чтобы попытаться удержать свое физическое состояние, я решил сначала немного

расслабиться, а потом снова довести себя до нужной кондиции как раз к Сиднею. Мы с

Кик съездили на несколько дней домой в Ниццу, после чего я отправился в утомительную

поездку за океан, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Остин, где мне нужно было появиться

перед спонсорами в качестве победителя "Тура". Когда я наконец снова прилетел в Ниццу,

возвращение к тренировкам показалось мне чуть ли не отдыхом.

Каждое утро Тайлер Хэмилтон, Фрэнки Эндрю и я отправлялись в горы под Ниццей и

находили какие-нибудь длинные безлюдные дороги, на которых было удобно

тренироваться. Обычно за шесть часов работы мы проходили три подъема длиной по 15-

20 километров. В окрестностях Ниццы можно насчитать около дюжины хороших

подъемов, и я изучил все их не хуже, чем подъездную дорожку к своему дому.

Однажды в августе мы ехали по узкой извилистой дороге, где никогда не было никаких

автомобилей. За столько лет жизни и тренировок в этих горах я успел выяснить, какие

дороги используются интенсивно, а какие безлюдны и пригодны для езды на велосипеде.

На том конкретном участке дороги я никогда не встречал никакого движения - до того

злополучного дня.

Когда я подъехал к очередной шпильке, Тайлер шел позади меня. Я ехал в абсолютной

уверенности, что за поворотом не будет никаких машин, потому что проходил сотни раз, и

каждый раз гудронная лента дороги впереди была пустынной. Я наклонился в сторону,

чтобы вписаться в поворот, и увидел, что прямо на меня несется машина. Ни

остановиться, ни даже сгруппироваться времени не было. Мы столкнулись лоб в лоб.

Меня подбросило в воздух.

Тайлер услышал удар раньше, чем увидел столкновение. "Звук был просто ужасный,-

рассказывал он впоследствии.- Я думал, тебе конец". Он услышал удар и скрежет. Затем

увидел мой полет через капот автомобиля. Я приземлился на дорогу головой вниз.

Насмерть перепуганный водитель ударил по тормозам, выскочил из машины, подбежал ко

мне и, как последний идиот, спросил, все ли у меня в порядке. Поначалу я думал, что так и

есть. Я не потерял сознание и вроде бы ничего не сломал. Мой велосипед, похоже,

пострадал больше меня. Он лежал посреди дороги бесформенной кучей металла и резины.

Рама развалилась на три части.

Я постарался успокоить водителя и сказал, что у нас все в порядке и что мне не нужно

никакой помощи. Я позвонил Кик по мобильнику и попросил ее приехать и забрать нас.

Мне все еще не верилось, что я мог налететь там на машину. Степень вероятности такого

события вы можете оценить сами: ожидая, пока моя жена приедет и подберет нас, мы с

Тайлером и Фрэнки просидели на обочине целый час. Первая увиденная нами машина

была машиной Кик. Весь час дорога оставалась совершенно пустынной.

Я ждал, что на следующее утро мне будет плохо, и был прав. Но боль в шее и верхней

части спины оказалась не просто острой, а запредельной. Я не мог повернуть голову и при

каждом движении чувствовал, будто мне в спину втыкают кинжал. Мы поехали в

больницу, где я провел какое-то время со старым другом, компьютерным томографом,

который выявил у меня трещину в седьмом позвонке. Проще говоря, я сломал себе шею.

После стольких лет безуспешных попыток мне это наконец удалось. Несколько дней мне

пришлось провести в постели. Как только слух о несчастном случае дошел до ушей

спортивной прессы, это вызвало волну спекуляций на тему моей поездки в Сидней.

Журналистам я сказал, что все будет зависеть от врачей, но для себя решил, что, если они

не отнесут мою травму к разряду смертельных, я поеду. Я уже успел объездить полмира, 191

но еще ни разу не был в Австралии, и вряд ли когда-нибудь в этой жизни у меня появится

более удобный повод там побывать. Как только я оказался в состоянии сесть на

велосипед, мы возобновили тренировки, хотя мне все еще трудно было поворачивать

голову. Но я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы набрать форму, и постепенно шея

начала поворачиваться лучше. К тому времени как мы сели на самолет в Сидней, я

чувствовал себя на 80 процентов здоровым, и у меня была еще неделя, чтобы продолжить

тренировки и окончательно восстановиться. В программе Олимпийских игр я собирался

выступить на двух дистанциях: в длинной шоссейной гонке с общим стартом и в более

короткой индивидуальной гонке с раздельным стартом. Свои шансы в шоссейной гонке я

расценивал не очень высоко, поскольку она проходила на равнинной трассе,

благоприятной для спринтеров, зато в разделке надеялся на золото.

Сидней полностью оправдал все наши ожидания. Изумрудные воды бухты плескались

прямо у подножия небоскребов, а мангровые деревья укрывали в своей тени древние

особняки в викторианском стиле. Единственное, что огорчило меня в Сиднее,- это

результаты моего выступления. Я финишировал тринадцатым в шоссейной гонке,

победителем которой стал Ульрих. Это не вызвало у меня особого разочарования,

поскольку равнинные трассы не моя специализация. Реальную надежду на золото я

связывал с индивидуальной разделкой.

Но мои надежды не оправдались, и мне пришлось довольствоваться бронзой.

Нам предстояло проехать три круга от сиднейского крикетного стадиона до пляжа и

обратно. К моменту своего старта я уже знал, что мой товарищ по команде "Postal"

Вячеслав Екимов показал фантастически быстрое время. Я начал достаточно резво и к

концу первого круга отставал от него всего на секунду. Но после полутора кругов разрыв

увеличился до 3 секунд. Мне казалось, что я просто не могу заставить свое тело двигаться

быстрее. Я крутил педали изо всех сил - судя по показаниям кардиомонитора,- но все

равно продолжал терять секунды. После двух кругов я уступал 6 секунд, а на третьем и

последнем круге почувствовал, что отстаю еще больше. Мне так и не удалось сократить

разрыв; для меня Олимпиада прошла без чудес. Я прошел дистанцию за 58 минут 14

секунд, уступил 34 секунды Еки, 26 секунд - Ульриху и получил бронзовую медаль.

Ехать быстрее я просто не мог. Когда ты готовишься к соревнованиям, показываешь все,

на что способен, но не добиваешься цели, остается только сказать: "Я не заслужил

победы". Так было и со мной. Еки заслужил каждый грамм золота в своей медали. И все

же, несмотря на горечь своего поражения, я радовался его успеху, потому что перед этим

он сделал все, чтобы помочь мне выиграть "Тур".

После церемонии награждения я спокойно прошел мимо своего велосипеда и весело

поцеловал жену. Кик гордилась мной; позднее она рассказывала, как ей хотелось, чтобы

Люк был постарше и смог правильно понять все, что произошло в тот день. Это помогло

бы ему научиться переносить неудачи так же, как его отец. Ее слова заставили меня

гордиться этим поражением не меньше, чем любыми победами, которые я когда-либо

одерживал на глазах у жены.

Иногда мне кажется, что главная заслуга рака в том, что он разрушил во мне барьер

косности суждений. До болезни я оценивал свои поступки исключительно как "победы"

или "поражения", но она навсегда избавила меня от глупой суетности. Наглядный тому

пример - история с моей шевелюрой. Раньше меня постоянно заботила моя внешность, и,

перед тем как выйти из дому, я обязательно поправлял прическу. Теперь этот вопрос меня192

не волнует. Жена стрижет меня под машинку, и такая прическа требует так мало ухода,

что я намерен соблюдать этот стиль до конца жизни.

После болезни я стал обращать гораздо меньше внимания на то, нравлюсь ли я людям, а с

рождением сына этот вопрос стал волновать меня еще меньше. Главное, что я нравлюсь

своей жене и, надеюсь, буду нравиться своему сыну. Кроме их любви и признания, мне

теперь ничего не нужно. Между тем мы готовились к празднику. Было 1 октября, а на

следующий день, 2 октября, исполнялось ровно четыре года с того момента, когда я узнал,

что у меня рак. В мире раковых больных такая дата считается очень важной, а для меня

она была самой важной датой в моей жизни, более важной, чем день рождения или любой

другой праздник. Никакие победы или поражения не могли идти с ней ни в какое

сравнение.

Кик называет эту годовщину днем "Carpe diem", чтобы напомнить нам о необходимости

пользоваться моментом. Каждый год в этот день мы радуемся тому, что живем на этом

свете. Мы каждый раз напоминаем себе, что моя победа над раком - это миф. Рак

победили лекарства. Рак победили врачи. Я просто выжил. Мы напоминаем себе, что если

судить по самым последним показателям выживаемости при раке, то меня не должно быть

в числе живых.

Всю оставшуюся жизнь я буду удивляться тому, что выжил. Рак больше не управляет

моей жизнью, моими мыслями и моим поведением, но все, чему он меня научил,

останется со мной навсегда. Я узнал, что интенсивное движение - это необходимое

условие моего существования, настолько же важное и простое, как воздух. Я не верю в то,

что смогу как-то иначе ездить на велосипеде или жить по-другому. Кроме того, я

научился думать и подавлять желание произнести вслух те слова, которые первыми

возникают в моем сознании. И еще я узнал, что если у меня выдалась тяжелая неделя, то

мне нужно просто сесть, расслабиться, подумать и сказать себе: "Эти совсем не те вещи, о

которых мне следует волноваться".

Поэтому в тот день, когда я упустил золотую медаль и выиграл бронзовую, мы с Кик

пригласили нескольких самых близких друзей на вечерний круиз по сиднейской гавани и

отпраздновали тот факт, что впереди будут другие гонки. Мы провозглашали тосты за мое

здоровье. А потом вернулись в Остин как счастливая, дружная семья.

Я по-прежнему гоняю на своем велосипеде по холмистым окрестностям Остина, и

грузовики все так же пролетают мимо меня. Но теперь многие водители узнают меня по

синей форменной майке "U. S. Postal". Некоторые из них приветственно машут мне рукой.

Некоторые смотрят на меня недовольно. А кое - кто даже пытается столкнуть меня с

дороги. Я же продолжаю крутить педали и вглядываться в поднимающиеся за холмами