§4. О пределах ограничений принципа неприкосновенности частной собственности

Содержание конституционного принципа неприкосновенности частной собственности зависит прежде всего от конституционных гарантий этого права и определения в Конституции границ возможных его ограничений.

Необходимо проводить различие между ограничением права частной собственности и определением объема содержания данного права. Это может быть пояснено на следующем примере.

В соответствии со ст. 209 ГК РФ пределы оборотоспособности земли устанавливаются федеральным законом. Данная норма исходит из того, что земля должна использоваться и охраняться в Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории (ч. 1 ст. 9 Конституции РФ).

Эта конституционная норма является конституционной основой для публично-правового регулирования земельных отношений, и в частности для введения экологических правил, норм о целевом использовании земли, о предельных размерах участков земли в частной собственности и т.д.

Относятся ли эти нормы права к ограничивающим право частной собственности или их надо рассматривать как уточняющие содержание данного права?

От ответа на поставленный вопрос зависит решение проблемы разграничения законодательных полномочий между Российской Федерацией и ее субъектами.

Если рассматривать указанные нормы как ограничивающие основное право, то в силу ч. 3 ст. 55 Конституции РФ вводить их можно только федеральным законом. Если же это уточнение содержания права, тогда, поскольку земельное законодательство находится в совместном ведении РФ и ее субъектов (п. «к» ст. 72 Конституции РФ), нормы о предельных размерах земельных участков в частной собственности могут вводиться на основе рамочных положений федерального закона законами субъектов Федерации.

Анализируемый юридический вопрос демонстрирует связь проблемы ограничения права частной собственности с конституционным принципом федерализма (ст. 11 Конституции РФ).

Итак, в конституционном праве существуют такие понятия, как:

а) ограничение права частной собственности,

б) ограничение полномочий законодателя по ограничению права частной собственности,

в) определение конституцией или законом рамок этого права.

В части 3 ст. 17 Конституции РФ установлено, что при осуществлении прав и свобод человека и гражданина не должны нарушаться права и свободы других лиц. В части 2 ст. 36 Конституции РФ устанавливается общий конституционно-правовой режим: право частной собственности на землю, т.е. владение, пользование и распоряжение землей и другими природными ресурсами осуществляется их собственниками свободно, если это не наносит ущерба окружающей среде и не нарушает прав и законных интересов иных лиц.

Ограничения, связанные с предотвращением нанесения ущерба окружающей среде и нарушением прав и законных интересов иных лиц, имеют естественный характер, проистекают из самой природы данного права и в силу этого закрепляются в Конституции.

Ограничения порядка осуществления права собственности, вытекающие из правила о недопустимости злоупотребления правом (шиканы), являются не только частью позитивного права. Их природа естественно-правовая. Это одно из требований, императивов, в своей исходной основе рожденных непосредственно самой жизнью общества. Оно вытекает из природы, естества человеческого бытия, из объективных условий жизнедеятельности, т.е. из естественного хода событий.

Такое ограничение существует не потому, что в Конституции РФ появилась ст. 17. Это правило разумно. Отсюда следует вывод.

Из всей массы случаев, когда собственник ограничивается в своих возможностях владеть, пользоваться и распоряжаться своей собственностью либо осуществлять свои правомочия, необходимо выделить случаи естественного ограничения порядка осуществления права собственности. Это имманентно вытекающие из природы права, естественные с точки зрения конституционного права ограничения. Их естественность состоит в том, что они находятся за пределом круга тех ограничений права собственности, которые вводятся федеральным законодателем в порядке, установленном в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ.

Каков практический смысл в выделении, в разграничении этих трех понятий?

На наш взгляд, определить конкретный перечень недопустимых случаев злоупотребления правом собственности в позитивном законе невозможно. Арбитражно-судебная практика последних пяти лет свидетельствует о чудесах находчивости, которую проявляют предприниматели, изобретая все новые и новые варианты злоупотребления правом. В пресечении этого антисоциального поведения велика роль не только федерального законодателя, но и судов. И когда суды обнаруживают, что право требования уступлено по договору цессии только для того, чтобы избежать уплаты налогов, суды должны исходить из установленных в ст. 17 (ч. 3) Конституции РФ и в ст. 10 ГК РФ пределов осуществления права собственности. Осуществление собственником права собственности исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах недопустимо и должно встречать отказ со стороны суда в защите принадлежащего права.

Следует обратить внимание на гибкость закона. Ориентируя, вслед за ст. 226 Германского гражданского уложения, на поиск субъективного намерения причинить вред другому, ГК РФ не устанавливает ограничительного, исчерпывающего перечня случаев (или форм) злоупотребления правом, поскольку ст. 10 ГК РФ предполагает возможность злоупотребления правом в иных формах.

Все остальныe случаи ограничения права собственности — это одновременно и ограничение суверенных прав законодателя — должно подчиняться конституционно-правовому режиму, предусмотренному в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ.

Концепция правового государства требует, чтобы «тяжелое ядро» основного права, или его сущность, в любом случае не было затронуто законодателем. Но при этом Конституция России допускает возможность «лишения имущества». Обратим внимание — лишение именно имущества, а не права собственности. В этом случае мы имеем дело с юридической функцией — можно лишить собственника конкретного имущества, но поскольку гарантируется право на предварительное и равноценное возмещение, «тяжелое ядро» права собственности, его сущность как бы сохраняется.

Конституционные гарантии ст. 35 Конституции, на наш взгляд, представляют собой найденный в конституционном праве разумный баланс, или компромисс между необходимостью учета как конституционных принципов демократии, так и правового государства при решении проблемы принудительного отчуждения имущества для государственных нужд²⁴⁰.

Принцип демократии предполагает учет интересов большинства членов общества. Если руководствоваться только этим принципом, можно обосновать очень широкие ограничения права частной собственности. Однако принцип правового гocyдapства уравновешивает принцип демократии.

При поиске сбалансированного характера ограничений права частной собственности нередки коллизии между парламентами и конституционными судами. Парламент, как политический орган, обычно отдает предпочтение конституционному принципу демократии, ориентируясь на интересы большинства. Конституционный Суд, как юридический орган, должен ориентироваться и на принцип правового государства, защищающий меньшинство от большинства.

Следующая проблема связана с известной конкуренцией между принципами демократии и правового государства при определении размера компенсации, выплачиваемой собственнику в случае принудительного отчуждения у него имущества.

Гражданское законодательство предусматривает возможность прекращения права собственности в силу закона (ст. 306 ГК РФ) с обращением в государственную собственность имущества, находящегося в собственности гpаждан и юридических лиц (национализация), с возмещением стоимости этого имущества и других убытков (ст. 235 ГК РФ).

Следовательно, отчуждение у частного собственника имущества без возмещения стоимости вообще недопустимо. Как уже отмечено, Конституционный Суд России постановлением от 16 мая 2000 г. признал не соответствующими Конституции РФ, ее ст.  35 (ч. 3), 46 (ч. 1) и 55 (ч. 2 и 3) положения п. 4 ст. 104 Закона о банкротстве в той части, в какой они по смыслу, придаваемому им сложившейся правоприменительной практикой, позволяют передавать муниципальным образованиям жилищный фонд социального назначения, детские дошкольные учреждения, объекты коммунальной инфраструктуры, жизненно необходимые для региона, без выплаты должникам-собственникам, находящимся в процедуре конкурсного производства, разумной, справедливой компенсации, обеспечивающей баланс между публичными и частными интересами.

Вопрос о том, как должна исчисляться стоимость отчуждаемого для государственных нужд имущества частных собственников, приобретает принципиальное значение. Что означает «равноценное возмещение»? Надо ли оценивать экономическую ценность изымаемой вещи исходя из существующей стоимости по рыночным ценам или необходимо принимать во внимание ту экономическую ценность от эксплуатации вещи, которая в будущем может возрасти (т.е. с учетом будущей потенциально более высокой стоимости)?

При установлении размера компенсации необходимо учитывать многие конституционные принципы. Право частной собственности призвано защищать только разумный эгоизм. Определяя размер компенсации, не следует также забывать о потребностях всего общества в развитии транспорта, средств связи и т.д. Компенсация не должна достигать таких размеров, чтобы любые публично-значимые инновации становились экономически невыгодными в силу высоких затрат на компенсацию за изъятие имущества. Развитие технического прогресса не может стопориться в силу права частной собственности. Необходимо принимать во внимание также то обстоятельство, что источник выплаты компенсации частным собственникам — это не какие-то «закрома Родины», а налоговые поступления, которыми облагаются все другие собственники.

В Конституции РФ определен важнейший критерий возмещения при принудительном отчуждении имущества для государственных нужд — оно должно быть равноценным. Между тем Европейский Суд по правам человека допускает возможность снижения размера возмещения, в результате которого оно уже не будет paвноценным. В решении от 23 сентября 1982 г. по иску Спорронга и Лоннрот против Швеции Европейский Суд указал, что «суды должны определять, было ли соблюдено справедливое равновесие между требованиями интересов общества и необходимыми условиями защиты основных прав личности»²⁴¹.

Сравнение этих двух различных способов определения размера возмещения при отчуждении имущества для публичных нужд позволяет сделать вывод о том, что предусмотренная в ч. 3 ст. 35 Конституции РФ норма о возмещении построена на частноправовых принципах неприкосновенности собственности и обеспечения восстановления нарушенных прав, в то время как правовая позиция Европейского Суда по правам человека исходит из того, что отношения, возникающие при отчуждении имущества у частных собственников, представляют собой сферу прежде всего публичного права.

Возможны и ситуации, когда государство, приняв закон, вводит такой правовой режим, устанавливает такой порядок владения, пользования и распоряжения имуществом, при котором, не изымая имущество юридически, изменяет экономическую структуру, что приводит к фактическому изъятию собственности. Последствия подобного законодательного регулирования могут быть такими же, как и при национализации имущества без выплаты компенсации.

Должно ли и в этих случаях законодательное регулирование порядка владения, пользования и распоряжения имуществом осуществляться в рамках прекращения права собственности с выплатой стоимости имущества?

Трудно ответить на такой вопрос однозначно. Действительно, отвечая на него утвердительно, можно в результате расценить любое нормативное ограничение полномочий по владению, пользованию или распоряжению имуществом как изъятие собственности, как умаление права частной собственности.

Таким образом, те ограничения права частной собственности, которые могут вводиться федеральным законом в порядке, установленном в ч. 3 ст. 55, предполагают как ограничения порядка владения, пользования или распоряжения имуществом, которые дают право на компенсацию, так и ограничения, которые не дают такого права.

При ограничениях, дающих право на компенсацию, вводится правовой режим, фактически означающий служение вещи публичным интересам. Примером может служить запрет собственнику земельного участка возводить какие-либо постройки на нем, чтобы не испортить пейзаж. Такой запрет по существу означает введение законом публичного сервитута, в силу которого частное имущество служит публичным целям. В этих случаях выплата компенсации должна производиться как и в случаях изъятия имущества для государственных нужд. Можно сформулировать принцип, в соответствии с которым законодатель должен избегать неоправданного, несправедливого возложения бремени публичного служения вещи только на небольшую группу частных собственников.

Иными словами, благая публичная цель сохранения первозданного пейзажа не может достигаться путем введения ограничений права частной собственности без выплаты собственникам компенсации за служение их вещей публичным интересам.

По сути дела это публичный сервитут, не известный пока гражданскому законодательству России.

Устанавливаемые законом ограничения права частной собственности можно также подразделять на прямые и косвенные. Когда в федеральном законе предусматривается, что определенные предметы (яды, оружие и т.д.) ограничиваются в гражданском обороте, это означает, что путем введения ограничений оборотоспособности одновременно вводятся ограничения по субъектам права частной собственности (к примеру, несовершеннолетнее лицо не вправе приобретать определенные виды оружия).

Ограничение права частной собственности имеет в этом случае прямой характер, поскольку представляет собой сужение объема содержания данного права по предусмотренным в законе основаниям. Такое понимание ограничения права собственности применительно к России выглядит несколько искусственным.

Действительно, из этого понимания рассматриваемого понятия можно было бы исходить, если бы исторически процесс развивался в соответствии со следующей схемой: сначала право частной собственности имело абсолютный, наиболее полный по объему правомочий собственности характер, и лишь затем постепенно стало осуществляться сужение круга этих полномочий.

Именно таким образом развивалось исторически последние 200 лет право собственности, например, во Франции, США, Германии.

В России процесс протекал иначе, и потому используемое нами понятие «ограничение права частной собственности» не имеет исторической детерминации.

Однако и в России можно наблюдать, как сначала в ГК свобода человека в экономической сфере определяется достаточно широко, но затем другими федеральными законами она постоянно подвергается ограничениям. Конституция РФ в ч. 3 ст. 55 устанавливает для законодателя возможные пределы ограничения содержания права частной собственности. Только в этих пределах сужение объема субъективного права частной собственности может признаваться ограничением права, которое не является чрезмерным, или непропорциональным.

Чрезмерным сужение права частной собственности должно признаваться в случаях, когда оно касается сущности, основного содержания или, как сказано ранее, «тяжелого ядра» субъективного права.

Все иные, помимо сужения содержания субъективного права собственности, случаи отрицательного влияния на правовой статус частного собственника можно рассматривать как косвенные ограничительные меры.

Поскольку под правовым статусом частного собственника понимается не только набор принадлежащих ему субъективных правомочий, его формируют также конституционные принципы и общие принципы права, обязанности, законные интересы, поэтому даже самые, казалось бы, отдаленные от субъективного права частной собственности нормы или институты могут рассматриваться как устанавливающие косвенные ограничения.

Так, например, российское процессуальное законодательство предусматривает возможность многократного повторного пересмотра судебных решений по гражданским делам, вступивших в законную силу. В этих целях используется такой институт, как надзор, не свойственный правовым системам других европейских стран.

Нормы ранее действовавшего трудового законодательства РФ предусматривали многочисленные обязанности работодателей — частных собственников по разного рода социальным выплатам своим работникам (например, обязанность по выплате средней заработной платы за дни учебы по заочной форме обучения или по оплате в течение времени, необходимого для ухода за ребенком). Эти нормы также могут рассматриваться как косвенные ограничительные меры.

Когда государство, как участник гражданских правоотношений, ставится в особое, более привилегированное положение по сравнению с другими участниками экономического оборота, это опять же пример косвенного ограничения права частной собственности.

Гражданское законодательство РФ допускает возможность привлечения государства в определенных случаях к имущественной ответственности. Но в 2001 г. судебные приставы, которые должны обеспечивать исполнение решений судов, стали возвращать гражданам и юридическим лицам исполнительные документы о взыскании в их пользу с Министерства финансов РФ, которое по правилам ст. 16 ГК РФ должно являться надлежащим ответчиком по делам о взыскании убытков, причиненных государственными органами или должностными лицами этих органов.

Согласно ст. 1069 ГК РФ вред, причиненный гражданину или юридическому лицу в результате незаконных действий государственных органов либо их должностных лиц, должен возмещаться за счет государства.

Однако судебные приставы оказываются не в состоянии исполнять вступившие в законную силу решения судов по той причине, что ст. 110 Федерального закона «О федеральном бюджете на 2001 год»²⁴² и постановление Правительства РФ от 22 февраля 2001 г. № 143 «Об утверждении Правил взыскания на основании исполнительных листов судебных органов средств по денежным обязательствам получателей средств федерального бюджета»²⁴³ установили, что взыскатель должен сам предъявлять исполнительный документ, выданный судом, по денежному обязательству Министерству финансов РФ.

При этом введенный на 2001 г. порядок исполнения судебных решений по искам к казне противоречит двум федеральным законам: «Об исполнительном производстве»²⁴⁴ и «О судебных приставах»²⁴⁵, согласно которым судебные приставы должны заниматься и этими исполнительными документами.

Правительство РФ в постановлении от 22 февраля 2001 г. № 143 явно превысило свои полномочия, установив в подзаконном нормативном акте обязанность самого взыскателя представлять исполнительный лист судебного органа по денежному обязательству в орган федерального казначейства по месту открытия лицевого счета должника.

Сложившийся механизм «опустошения» судебного решения, безусловно, является косвенным ограничением права частной собственности.

Статья 110 Федерального закона «О федеральном бюджете на 2001 год» предоставила Правительству право установить порядок исполнения указанных исполнительных документов. Однако вместо этого Правительство РФ определило новых субъектов исполнительного производства.

Что же касается порядка исполнения, который надлежало определить Правительству, то на это отводилось два месяца. Однако до сих пор этот порядок им так и не определен.

Таковы общие рамки конституционного регулирования института собственности. Обратимся теперь к наиболее важным проблемам собственности в ракурсе конституционной экономики.

Провозглашение равенства прав различных форм собственности, будучи с юридической точки зрения совершенно справедливым, представляется недостаточным с учетом реально существующей системы общественных отношений в России. Традиционное пренебрежение частной собственностью, возведенное в ранг непререкаемой истины на протяжении большей части XX столетия, требует гораздо более четкого обозначения (по крайней мере на уровне текущего законодательства) того, что частная собственность является основой стабильного, поступательного развития общества, одним из устоев экономической системы, а потому защита частной собственности должна быть одной из главных социально-экономических функций государственной власти.

Это было бы верно не только в историческом и политическом аспекте, но и по существу. Исторически потому, что это означало бы разрыв с отечественными традициями пренебрежения частной собственностью. Политически потому, что признание особой роли частной собственности подчеркивало бы фактическое признание приоритета частной жизни, недопустимость вмешательства в нее государства. Наконец, по своему существу именно частная собственность создает практическую возможность реализации всех остальных принципов экономической жизни, о которых идет речь в Конституции вообще и в гл. 1, в особенности. Лишь частная собственность является источником конкуренции, а потому лишь она обеспечивает доминирование производственной (инвестиционной) мотивации над перераспределительной. Напротив, любые формы коллективной собственности сами по себе создают более мощные стимулы к перераспределению ресурсов в пользу потребления, нежели к производству.

Акцент на вопросах частной собственности отнюдь не снижает значимости правовой защиты других форм собственности. В частности, необходимо разработать комплекс особых мер по защите государственной и муниципальной собственности.

Особое значение имеет решение вопроса о национализации. В принципе, это могло бы стать предметом отдельного законодательного акта. Однако в России с ее масштабным опытом национализации (точнее, конфискации) было бы более оправданным установление соответствующих конституционных рамок ее проведения. Тем более что действующая Конституция трактует этот вопрос не только в слишком общем виде, но и при явном доминировании государственного начала. При решении вопроса о национализации должен быть в первую очередь определен исчерпывающий перечень причин и обстоятельств, при которых может осуществляться национализация (прежде всего для решения задач национальной безопасности и защиты окружающей среды). Помимо этого, должны быть установлены жесткие процедурные формы ее проведения, а также гарантии прав собственников. Тем самым одновременно будет решаться задача обеспечения более благоприятного предпринимательского климата в стране.

§5. О проблемах корпоративного управления

Принцип социальной рыночной экономики должен учитываться при выборе модели корпоративного управления. Специфическая российская модель приватизации («самой грандиозной распродажи государственной собственности в ХХ в.») образца 1992—1994 гг. заложила основные характеристики структуры корпоративной собственности и корпоративного управления в России, а также наметила главные направления их развития: 3/5 нынешних российских открытых акционерных обществ появились в результате приватизации²⁴⁶.

Массовая чековая приватизация в России, так же как во многих странах Центральной и Восточной Европы, породила сильную дисперсию собственников. В июле 1994 г. в России было 40 млн мелких акционеров, как инсайдеров, так и аутсайдеров. Естественно, это обстоятельство вызвало процесс концентрации собственности, протекающий в рамках борьбы за контроль над предприятиями. Самыми сильными позициями в этой борьбе обладали бывшие директора государственных предприятий, ставшие менеджерами.

Менеджеры в России «изобрели» несколько способов захвата собственности и посягательств, начиная просто с варварского, когда рабочих под административным нажимом, под угрозой увольнения, принуждали сдавать свои акции в пользу менеджеров, и кончая случаями передела собственности с использованием «декоративного банкротства» (автор термина — В.В. Путин).

К сожалению, дефекты российского законодательства о банкротстве, усиленные ошибками на стадии правоприменения, создают возможность сговора менеджеров с конкурентами их предприятий с последующим переделом собственности при использовании процедур, предусмотренных Законом о банкротстве.

Одной из причин является то, что в соответствии с российским акционерным законодательством в составе совета директоров (наблюдательного совета) акционерных обществ не зарезервированы места для работников акционерных обществ, независимо от того, являются они акционерами или нет, как это предусмотрено законодательством многих стран (например, Германии, Франции)²⁴⁷.

В России при разработке проекта Гражданского кодекса из него была исключена статья об обязательной квоте наемных работников в составе наблюдательных советов.

В Германии в 1976 г. был принят в новой редакции Закон об участии работающих по найму в управлении предприятием.

Участие работающих по найму в управлении предприятиями в Германии имеет свою предысторию. В 1951 г. был принят Закон об участии в управлении предприятиями горнорудной промышленности, который предусматривал паритетное замещение членства в наблюдательных советах акционерных компаний горнорудной промышленности и черной металлургии с общим числом работающих более 1000 человек. Из традиционных 11 членов наблюдательного совета пять должны были представлять работающих по найму, пять — акционеров (собственников капитала), а одиннадцатый член избирался большинством от тех и от других. В случае отсутствия единогласия одиннадцатого члена назначал председатель верховного суда земли. Из пяти представителей, работающих по найму, двоих предлагали производственные советы предприятий, а троих — профсоюзы. Включение в состав наблюдательного совета акционерной компании представителей работающих по найму по сути является реализацией их права на участие в руководстве компанией.

В 1976 г. в результате долгих дебатов в правительстве, в бундестаге и в прессе Закон 1951 г. об участии в управлении (или о совместном принятии решений) был дополнен. Он был распространен примерно на 650 фирм (акционерных обществ, товариществ) с числом работающих более 2 тыс. человек.

Большинством в две трети наблюдательный совет выбирает председателя и его заместителя. Если один из двух кандидатов не набирает требуемого большинства, председателя наблюдательного совета выбирают его члены от пайщиков — собственников акционерного капитала, а заместителя председателя — от работающих по найму. При равном количестве голосов проводится повторное голосование, после чего, в случае равного числа голосов, председатель прибавляет к полученному результату свой голос.

Как равноправный член правления, избираемого большинством в две трети от общего состава наблюдательного совета, назначается заместитель директора, который занимается главным образом кадровыми и социальными вопросами и, по мысли законодателя, в интересах работающих по найму должен оказывать влияние на выработку стратегии фирмы²⁴⁸.

Полагая, что нормы Закона в редакции 1976 г. нарушают целый ряд основных прав: право собственности (ст. 14 Основного закона), право на объединение (ст. 9), право на выбор профессии и рода занятий (ст. 12), право на свободу экономической деятельности (как элемент права на свободное развитие личности — ст. 2), ряд акционерных обществ и ассоциаций предпринимателей обратились с жалобами в Федеральный конституционный суд (ФКС). Немецкая ассоциация защиты прав держателей акций также направила жалобу, не согласившись с решением общих судов, поддержавших Закон.

Лица, подавшие жалобы, утверждали, что предусмотренное Законом 1976 г. совместное решение вопросов управления компанией нарушает права собственности держателей акций. По их мнению, «coeдинение» держателей акций и наемных рабочих посягает на право индивидуумов образовывать объединения, поскольку нарушает закрепленное в ст. 9 (3) Основного закона право создавать объединения. Такие существенные ограничения частного бизнеса, утверждали истцы, нуждаются в дополнениях Конституции.

В итоговом решении по делу ФКС указал, что не может поддержать конституционную жалобу. Положения закона о совместном принятии решений, предложенные для проверки, не противоречат Основному закону.

Идея об участии рабочих в управлении возникла в Германии в самом начале индустриализации, констатировал Суд. Она была конституционно признана в ст. 152 (2) и 165 (1) Веймарской Конституции и получила закрепление в Законе о рабочих советах от 4 февраля 1920 г., а также в Законе о выборах рабочих в наблюдательные coветы от 15 февраля 1922 г.

Во времена гитлеровского режима эти законы были аннулированы. После 1945 г., в процессе реорганизаций, некоторые немецкие земли инкорпорировали в свои конституции правила, касающиеся совместного принятия решений и участия рабочих в управлении.

Основной закон не содержит прямых норм об участии рабочих в управлении производством. Это предмет федерального текущего законодательства.

В первой части своего решения ФКС отверг утверждение нанимателей о том, что Закон 1976 г. устанавливает абсолютное равенство участия в управлении рабочих и держателей акций. По мнению суда, даже в случае распределения голосов «пятьдесят на пятьдесят» между рабочими и держателями акций председатель совета, который обычно является представителем держателей акций, имеет право решающего голоса.

Сделав этот вывод, Суд воздержался от предположения, что совместное принятие решений, основанное на абсолютном равенстве, могло бы быть неконституционным.

Далее ФКС рассмотрел вопрос о нарушении права собственности.

«Положения закона, — говорится в его решении, — не посягают ни на собственность акционеров, ни на права предпринимателей, напротив, они определяют содержание и границы собственности в соответствии с полномочиями, которыми наделяется законодатель согласно ст. 14 (1) Основного закона.

По общему признанию, положения закона уменьшают права акционеров как членов наблюдательного совета.. хотя акционеры в целом сохраняют свои возможности по принятию решений. Тем не менее эти ограничения остаются в пределах обязательств собственников перед обществом, а .. обязательства увеличивают в объеме ..отношения между собственностью, о какой идет речь, и ее социальным окружением, в той же степени, как социальные функции сужаются»²⁴⁹.

Суд подчеркнул, что собственность в долях регулируется акционерным правом, которое налагает обоснованные ограничения на права акционеров.

Собственность в долях не схожа с простой, обычной собственностью, она не может быть использована, ею нельзя распорядиться как в случае, когда используют обычную собственность или распоряжаются ею. Более того, права акционеров не одинаковы в различных формах акционерных обществ и корпораций и зависят от внутренних, локальных процедур принятия решений.

Таким образом, в силу наличия специфических черт собственность на акции не схожа с обычной личной собственностью и не может соответственно регулироваться.

В любом деле, отметил Суд, «совместное принятие решений преследовало цель предоставить большую степень социальной легитимности частному предпринимательству».

Закон о совместном принятии решений «нe поддерживает интересы узких групп. Более того, сотрудничество и взаимодействие, пригодные для институционного сотрудничества.. имеют общее значение как социальная политика; совместное участие, сотрудничество — это законный политический способ сохранения рыночной экономики. Оно служит общественному благополучию и не может рассматриваться как неподходящее средство для достижения этих целей».

Кажется абсолютно верным 1-й тезис В.Д. Зорькина²⁵⁰ о своевременности объявления правовой реформы именно сейчас. 10—12 лет назад начало правовой реформы еще не было подготовлено состоянием российской мысли, общества и государства. Понадобилась относительная неудача объявленной в 1991 г. судебной реформы, чтобы необходимость более широкой по масштабам правовой реформы стала почти очевидной.

Рубеж перехода из века в век, а тем более в новое тысячелетие, еще больше подчеркивает историчность совсем недавних событий. Событие ушедшего дня сегодня уже становится фактом новейшей истории. События десятилетней давности начинают переходить в разряд новой истории. Простые на первый взгляд вопросы — о правомерности или неправомерности, конституционности или неконституционности, соответствии или несоответствии экономической целесообразности — не могут быть осознаны со всей полнотой, если не будут учтены особенности конкретного этапа исторического процесса и времени, когда такие вопросы были поставлены.

Конституционная экономика требует исторического подхода²⁵¹. В давнюю историю автор этих строк старался заглянуть при анализе экономических и конституционных процессов во многих своих работах, которые были опубликованы в последние несколько лет²⁵².

§6. Конституционно-правовые проблемы приватизации

Жизнь требует применения методов конституционной экономики к текущим либо недавним событиям российской действительности. В последние месяцы вновь стала активно разворачиваться дискуссия на тему приватизации. Поверхностные политики и публицисты весь приватизационный процесс представляют как грабительский, а его инициаторов требуют призвать к ответу. С их легкой руки не сегодня-завтра может быть поставлен вопрос о конституционности законодательства о приватизации, и от абстрактных общеполитических дебатов мы перейдем к конкретным конституционно-правовым дискуссиям. Эти дискуссии будут заведомо ненаучными, если не применить методологию конституционной экономики и истории.

Большая часть нормативных правовых актов по приватизации была принята и активно применялась уже в период действия Конституции РФ 1993 г. Их назначение — перевод страны на рельсы рыночной экономики путем создания максимально возможного количества субъектов частной собственности. При этом экономическая целесообразность требовала быстрых (и политических, и юридических) ответов на вопросы создания в стране рыночной экономики и частной собственности.

Ситуация, в которой проводилась приватизация в России, кардинально отличалась от тех стабильных политических и экономических условий, в которых приватизация осуществлялась в развитых государствах (например, в Великобритании в 80-х гг. прошлого века). Поэтому мировые стандарты трудноприменимы к России 90-х гг., даже несмотря на тот факт, что в российской приватизации активное участие принимали специалисты Всемирного банка и Международного валютного фонда.

Как бы то ни было, с нашей приватизацией с точки зрения ее конституционности придется разбираться нам самим. Ответим на главный вопрос: введен ли в жизнь благодаря приватизации конституционный принцип частной собственности? Безусловно. Право частной собственности является неотъемлемым правом человека и экономической основой остальных экономических и конституционных прав и свобод.

Частная собственность — основа правового государства. Как справедливо отметил известный российский конституционалист Г.А. Гаджиев, действующая Конституция исходит из признания высшей ценностью человека, его прав и свобод (ст. 2), рассматривает эти права и свободы как принадлежащие человеку от рождения (ст. 17). «Политика и экономика должны быть подчинены этим общечеловеческим ценностям, а не наоборот, — пишет Г.А. Гаджиев и далее продолжает: — Концепция прав и свобод человека как высшей ценности позволила законодательно сформулировать сами права на предпринимательскую деятельность и на частную собственность, поскольку предприимчивость и предпринимательство органически свойственны природе человека… Концепция признания высшей ценностью прав и свобод человека связана в Конституции с принципом правового государства. Правовое государство — это не просто государство, соблюдающее соответствующие законы, а государство, признающее и обеспечивающее идею господства права, которая выражается в том, что государство не создает и не дарует людям их права, принадлежащие им от рождения и являющиеся неотчуждаемыми, а только признает, соблюдает и защищает их как высшую ценность»²⁵³.

В России на протяжении нескольких столетий не существовало представления о праве собственности как неотьемлемом и неотчуждаемом праве, поскольку не только коммунистический, но и предшествующий самодержавный режим не признавали или существенно ограничивали это право человека. Законодательство о приватизации, которое начало формироваться еще до принятия действующей Конституции, несмотря на все свои пробелы, противоречия и несовершенство, является неотъемлемой частью нормативного содержания конституционного принципа частной собственности. Это законодательство и его активное, если не сказать агрессивное, внедрение в жизнь привели к утверждению в России конституционного принципа частной собственности и тем самым — к первому за тысячу лет решительному повороту страны в магистральное русло развития человечества.

Если сегодня поставить приватизационные нормативные акты под прицел конституционного надзора, к ним, вероятно, найдется много претензий, особенно если вырвать эти нормы из их исторического и экономического контекста.

Утверждение и развитие конституционного принципа частной собственности в России потребует еще очень много нормативного материала, но не следует забывать, что все эти нормы (и самые первые, и последующие) составляют единую ткань содержания названного конституционного принципа.

Во время приватизации Россия имела полуразрушенную (советскую) и одновременно наполовину вновь отстроенную правовую систему. Особо отметим, что прецедентов перевода на частные рельсы экономики такого характера и масштаба в истории человечества не было.

В принципиальной постановке вопроса отказ от признания конституционности приватизационных норм 1990-х гг. означает немедленное разрушение структуры десятилетнего нормативного материала, составляющего базу и содержание конституционного принципа частной собственности, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Преемственность правовых норм в сфере экономических отношений, и особенно в сфере конституционной экономики, даже в тех случаях, когда новая норма существенно отличается от предыдущей, является, пожалуй, главным условием эффективного развития конституционной системы страны. Только при такой преемственности российской Конституции 1993 г. будет гарантировано долголетие, по крайней мере с точки зрения сохранения и развития заложенных в ней конституционных принципов и, в первую очередь принципа частной собственности.

Другой пример. Важной составляющей нормативной структуры конституционного принципа частной собственности является регулирование вопросов дробления и консолидации акционерного капитала. Если рассматривать эти вопросы вне контекста экономических задач соответствующего этапа и условий российского рынка, то любая постановка проблемы о неправомерности тех или иных норм может оказаться некорректной.

Необходимость оптимизации крупных акционерных обществ в ходе приватизации и в течение нескольких лет после ее проведения была одной из важнейших задач российской экономики. Когда эта задача во многих системообразующих компаниях была решена, в том числе с помощью консолидации как международно признанного инструмента, на передний план выступило утверждение таких принципов корпоративного управления, при которых акционеры-миноритарии становятся важным фактором управления акционерным обществом. Это соответствовало новым задачам развития российского рынка. Однако и предыдущие нормы о консолидации, и новые нормы, вводящие ограничения, например, на дробление стоимости акций, составляют единую ткань нормативного материала, образующего содержание конституционного принципа частной собственности. При этом очень сомнительно, что введение «дробных акций» (или, скорее, «дроби акций»), которые неизвестны мировой практике, является более конституционным, чем предыдущая норма.

Может быть поставлен вопрос о наличии доказательств экономической целесообразности принятия и применения конкретных правовых норм в тот или иной период времени. Здесь, по всей видимости, нужно исходить из презумпции экономической добросовестности законодателя, включающего в себя и парламент, и Президента России, подписывающего закон. Такой подход наиболее верен.

И последнее. Согласно известной поговорке два юриста порождают три мнения. Но два экономиста могут высказать их еще больше. Привлекательность конституционной экономики заключается как раз в том, чтобы найти такую методологию, которая позволит мнения собравшихся вместе двух юристов и экономистов свести к единой позиции, основанной на объективном учете всех необходимых правовых и экономических аспектов каждого конкретного эпизода развития и содержания конституционного принципа частной собственности.

1. Укажите модели конституционного регулирования вопросов собственности.

2. Опишите особенности конституционных механизмов защиты прав собственности?

3. Как реализуются конституционные гарантии собственности в практике Конституционного Суда РФ?

4. Опишите пределы ограничений принципа неприкосновенности частной собственности.

5. Как решаются проблемы корпоративного управления?

6. Как решаются конституционно-правовые проблемы приватизации?