Глава 11 ГОСУДАРСТВО И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРАВА И СВОБОДЫ

Действующая Конституция РФ исходит из признания высшей ценностью человека, его прав и свобод (ст. 2), рассматривая эти права и свободы как принадлежащие человеку от рождения (ст. 17), т.е. как права естественные, изначально принадлежащие людям. Отсюда следует, что права и свободы человека выше любой политической или экономической власти, и, таким образом, политика и экономика должны быть подчинены этим общечеловеческим ценностям, а не наоборот. Наличие у человека таких прав и свобод связывает и ограничивает государство в его взаимоотношениях с гражданином и, более того, обеспечивает независимость человека в его отношениях с государством.

Концепция прав и свобод человека как высшей ценности позволила законодательно сформулировать сами права на предпринимательскую деятельность и на частную собственность, поскольку предприимчивость и предпринимательство органически свойственны природе человека. Данные права, как и другие неотъемлемые права, относятся, следовательно, к правам, признание и соблюдение, а также защита и охрана которых являются обязанностью государства.

Концепция признания высшей ценностью прав и свобод человека связана в Конституции с принципом правового государства.

Правовое государство — это не просто государство, соблюдающее существующие законы, а государство, признающее и обеспечивающее идею господства права, которая выражается в том, что государство не создает и не дарует людям их права, принадлежащие им от рождения и являющиеся неотчуждаемыми, а только признает их, соблюдает и защищает как высшую ценность.

Для реальной защиты прав человека в стране существует Конституционный Суд, призванный пресекать такие решения государства, оформляемые законами, которыми, основываясь на принципе демократии, парламентское большинство нарушает права меньшинства, защищаемые конституционным правом.

Конституционно-правовой принцип правового государства по своему нормативному содержанию предполагает такие адресованные законодателю требования, как точность, конкретность, определенность и непротиворечивость законов. В постановлении КС РФ от 8 октября 1997 г. № 13-П по делу о проверке конституционности Закона Санкт-Петербурга от 14 июля 1995 г. о ставках земельного налога указано, что «законодательные органы в целях реализации конституционной обязанности граждан платить законно установленные налоги и сборы должны обеспечивать, чтобы законы о налогах были конкретными и понятными. Неопределенность норм в законах о налогах может привести к не согласующемуся с принципом правового государства (ст. 1, ч. 1 Конституции Российской Федерации) произволу государственных органов и должностных лиц в их отношениях с налогоплательщиками и к нарушению равенства прав граждан перед законом (ст. 19, ч. 1 Конституции Российской Федерации)».

Развивая представление о нормативном содержании принципа правового государства, Конституционный Суд РФ в постановлении от 23 декабря 1999 г. № 18-П по делу о проверке конституционности отдельных положений федеральных законов о тарифах страховых взносов в государственные социальные внебюджетные фонды отметил: «Из закрепленного в Конституции Российской Федерации принципа правового государства... вытекают конкретные требования, рекомендации и запреты в отношении определенных действий органов государства. В сфере тарифообложения указанный Конституционный принцип диктует для законодателя запрет устанавливать регулирование таким образом, чтобы провоцировать законопослушных граждан на сокрытие получаемых доходов и занижение облагаемой базы».

Данный императив, сформулированный Конституционным Судом РФ, лежит в основе проводимой в стране налоговой реформы, сопровождающейся, в частности, снижением налоговых ставок, что способствует выведению получаемых доходов «из тени».

Существующая в настоящее время система регистрации граждан по-прежнему является чрезмерно усложненной, что по существу так же провоцирует граждан на ее нарушение. Проблема регистрационного учета граждан рассматривалась в ряде постановлений, принятых Конституционным Судом РФ.

Гарантированная ст. 27 Конституции РФ свобода передвижения является важным условием свободного перемещения трудовых ресурсов и, по сути, обеспечивает такой сегмент рынка, как рынок труда.

Регистрация граждан по месту жительства и по месту пребывания сама по себе не противоречит Конституции, поскольку является предусмотренным федеральным законом способом учета граждан в пределах Российской Федерации, имеющим исключительно уведомительный характер и отражающим факт нахождения гражданина по месту пребывания или жительства.

Как отмечалось в постановлении КС РФ от 2 февраля 1998 г. № 4-П²⁷⁴ по делу о проверке конституционности Правил регистрации и снятия граждан РФ с регистрационного учета, особый, а именно разрешительный, учет граждан (прописка) по своему характеру и содержанию разительно отличается от уведомительной регистрации.

Всякое установление в региональных нормативных актах иных, кроме прямо указанных в федеральном законе, оснований для введения разрешительного порядка регистрации является нарушением требований Конституции РФ и федерального закона. А отступление от запрета расширять этот перечень в подзаконных актах, в том числе в актах Правительства РФ, означает, с точки зрения Конституционного Суда РФ, недопустимую в условиях правового государства легализацию разрешительного порядка регистрации граждан.

Механизм использования такого правового средства, как регистрация, не должен служить целям, не совместимым с ее уведомительным характером, поскольку иное приводит к чрезмерному ограничению прав и свобод граждан в области гражданских, жилищных, семейных и иных правоотношений.

Несмотря на ясную правовую позицию, законодательные органы Краснодарского края игнорировали ее (см. Определение КС РФ от 7 октября 1998 г. № 116-О по делу о проверке конституционности положений ст. 14, 15 и 35 Закона Краснодарского края от 23 июня 1995 г. «О порядке регистрации пребывания и жительства на территории Краснодарского края»²⁷⁵; Определение КС РФ от 3 февраля 2000 г. № 41-О по жалобе гр-ки Медиковой Н.П. на нарушение ее конституционных прав ст. 16 Закона Краснодарского края «Об особом порядке землепользования в Краснодарском крае»)²⁷⁶.

В Законе о сертификации упоминается знак соответствия — зарегистрированный в установленном порядке знак, которым по правилам, определенным данной системой сертификации, подтверждается соответствие маркированной им продукции предусмотренным требованиям (п. 2 ст. 6 названного Закона).

Для уяснения того, что собой представляет знак соответствия в смысле, определенном данным Законом, необходимо учитывать общие цели сертификации, закрепленные в ст. 1 Закона:

создание условий для деятельности организаций и предпринимателей на едином товарном рынке РФ, а также для участия в международном экономическом, научно-техническом сотрудничестве и международной торговле;

содействие потребителям в компетентном выборе продукции;

защита потребителя от недобросовестности изготовителя (продавца, исполнителя);

контроль безопасности продукции для окружающей среды, жизни, здоровья и имущества;

подтверждение показателей качества продукции, заявленных изготовителем.

Знак соответствия помещается на товар или изделие один раз изготовителем или продавцом. Таким образом, Закон о сертификации связывает завершение работ по сертификации с маркированием уже сертифицированной продукции знаком соответствия.

17 мая 1997 г. принято вышеназванное постановление Правительства РФ № 601. Любопытна его преамбула: «B целях реализации Закона Российской Федерации «O сертификации продукции и услуг», охраны интересов и прав потребителей на приобретение товаров надлежащего качества и привлечения дополнительных средств в доходную часть федерального бюджета..»

Данным постановлением по существу вводится новая система сертификации с фискальными функциями, не соответствующая общим целям Закона о сертификации. С 1 апреля 1999 г. на территории России при маркировании товаров и продукции, подлежащих обязательной сертификации, введены знаки соответствия, защищенные от подделок, с учетной информацией к ним. Смысл этой созданной Правительством системы состоит в том, чтобы прежде всего обеспечить учет движения продукции и товаров, маркированных знаками соответствия, создав единую базу данных об оперативном учете их движения.

Марки учетной информации, в отличие от знака соответствия, предусмотренного Законом о сертификации, помещаются на товар не единожды, а неоднократно при каждом очередном переходе права собственности на товар. Приобретаемые в обязательном порядке каждый раз при перемещении по цепочке импортных аудио-, видеопродукции и компьютерной техники, попадающих на внутренний рынок, в том числе и нелегальным путем, марки с учетной информацией позволяют проследить это движение в обратном порядке и установить, кем товары были выпущены на рынок.

Таким образом, цели введения знаков соответствия, предусмотренных Законом о сертификации, и марок учетной информации, предусмотренных постановлением Правительства РФ, различаются, что свидетельствует о самостоятельности, в сравнении с установленной Законом, созданной Правительством системы. Следовательно, Правительство вышло за пределы, определенные Законом о сертификации. Верховный Суд РФ, проверяя законность как постановления Правительства № 601, так и Инструкции «O порядке маркирования знаками соответствия с учетной информацией к ним, защищенными от подделок, товаров и продукции, реализуемых на территории РФ и учете их движения» (утверждена Госстандартом России и Минторговли России), признал эти подзаконные акты соответствующими действующему законодательству и тем самым придал этим толкованием новый смысл норме ст. 16 (п. 2) Закона о сертификации.

Государственная Дума, уже после принятия Правительством постановления № 601, приняла постановление от 4 марта 1998 г. «O неотложных мерах по введению маркирования товаров и продукции знаками соответствия, защищенными от подделок, и организации в Российской Федерации системы защиты и учета товаров и продукции, ценных бумаг и документов»²⁸², которым Правительству РФ было рекомендовано принять меры по исполнению постановления Правительства РФ от 17 мая 1997 г. № 601 (?!).

Этим постановлением Государственная Дума по существу пыталась «узаконить» ту систему сертификации с фискальными элементами, которая была создана Правительством РФ в противоречие с Законом о сертификации.

Результатом совместных «усилий» Верховного Суда РФ и Государственной Думы по толкованию ст. 16 (п. 2) Закона о сертификации явилось новое правовое содержание проверяемой Конституционным Судом нормы. Конституционный Суд принимает решение по делу, оценивая как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием (ч. 2 ст. 74 Закона о Конституционном Суде РФ).

И если даже законодатель в ст. 16 (п. 2) Закона о сертификации и не имел в виду ту систему маркирования, которую создало Правительство, толкование этой нормы Государственной Думой (при всей сомнительности aкта) и Верховным Судом РФ создало новую правовую ситуацию, когда Конституционный Суд вправе был признать жалобу гражданина о проверке конституционности ст. 16 (п. 2) допустимой.

Теперь обратимся к тому, какое значение в данном деле имеет принцип правового государства.

Прежде всего нормативное содержание этого принципа в системной связи с принципом верховенства закона (ст. 15, ч. 2, и ст. 115, ч. 1, Конституции РФ) не позволяют Государственной Думе, т.е. только одной палате, не представляющей в целом федерального законодателя, изменять установленную законом систему сертификации, соглашаясь с введенной Правительством РФ явочным порядком системой маркирования голографическими марками.

В то же время сам по себе своеобразный «мониторинг» в отношении принятых законов со стороны федерального законодателя, направленный на то, чтобы в порядке официального и иного толкования не искажалась воля законодателя, был полезен (хотя об организационных формах осуществления такого мониторинга еще предстоит подумать).

Материалы дела о Законе о сертификации «высвечивают» и иные грани принципа правового государства. Имеются в виду выводимые из этого принципа правила и ограничения, обязательные для органов исполнительной власти в их отношениях с частным бизнесом. Вне всякого сомнения, органы государства не могут финансироваться исключительно за счет оказываемых ими услуг. Коммерциализация деятельности органов государства, оказывающих услуги, допустима лишь в пределах, проистекающих из конституционного принципа правового государства. Еще Карл Маркс отмечал опасность ситуаций, когда чиновник рассматривает исполняемую им государственную функцию как свою собственность.

Принцип правового государства позволяет высказаться критически в отношении используемой в законодательной практике модели «уполномоченного государством частного юридического лица».

Эта модель задействована в постановлении Правительства РФ № 601, в соответствии с которым вся реализуемая на территории Российской Федерации аудио-, видео- и компьютерная техника должны маркироваться специальными защищенными от подделок знаками соответствия и марками с учетной информацией к знаку (учетная марка).

Победителем «конкурса», проведенного Госстандартом РФ на производство и учет знаков соответствия и учетных марок стало ЗАО «Спецзнак», в состав учредителей которого входят организации, учрежденные Госстандартом России. Именно это акционерное общество именуется «уполномоченным государством юридическим лицом». Ценовая политика ЗАО «Спецзнак», которое заключало договоры на производство знаков соответствия и учетных марок с американской фирмой НDN (Holographic Dimensions News), характеризуется следующими красноречивыми данными: цена на учетные марки выросла с 5,5 цента в октябре 1999 г. до 20 центов в 2001 г. при себестоимости производства одной марки 2,6 цента. Именно это обстоятельство позволяет предположить сговор органа государственной власти с хозяйствующим субъектом, запрещенный ст. 7 и 8 Закона РФ «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках»²⁸³.

Конституционный принцип правового государства, таким образом, налагает ограничения, вводит запреты не только для законодателя, но и для органов исполнительной власти, которые должны постоянно корректировать управленческую деятельность с учетом этого принципа.

Практика создания уполномоченных государством юридических лиц, которым оно поручает осуществление каких-либо видов предпринимательской деятельности, по сути, на базе государственных ресурсов, весьма сомнительна с точки зрения конституционного права.

В сфере управленческой деятельности принцип правового государства предполагает объективность, равноудаленность органов государственной власти от различных коммерческих организаций.

Средством решения этой стратегической задачи являются различные административные процедуры и гражданско-правовой институт конкурса (тендера), который пока еще, к сожалению, окончательно не сложился.

Нельзя не согласиться с Карлом Экштайном, что «весь цикл коррупции, разрастание административного аппарата и подавление любой серьезной предпринимательской инициативы начинаются с отсутствия общепринятых принципов административных процедур»²⁸⁴. Как отмечает К. Экштайн, запреты, разрешение, лицензирование, сертифицирование и т.п. — это лишь неполный список тех управленческих действий, в отношении которых не существует единых кодифицированных правил их совершения, в результате чего административные органы обладают слишком большой свободой в оформлении административных процедур. В экономически развитых демократических государствах отношения между государством в лице государственных служащих и гражданином регулируются на основе ряда общих принципов, базирующихся на конституционных гарантиях основных прав.

Такие законы, как правило, называются «Об административных процедурах» и регулируют принципы публичного права (процедуры взаимоотношений между государственными служащими и гражданами). В западных странах многие из этих принципов трактуются доктриной и судебной практикой как производные, выводимые из принципа правового государства²⁸⁵.

По мнению Л.С. Мамута, одним из признаков правового государства является «принцип равенства предоставлений и получений, долженствующий иметь место в отношениях между самыми разными субъектами общественного взаимодействия»²⁸⁶.

Но если в нормативное содержание принципа правового государства включить компонент, о котором пишет Л.С. Мамут, появляется отмеченное в юридической литературе противоречие между конституционным требованием защиты личной свободы и требованием социального государства²⁸⁷.

Принцип демократии наиболее упрощенно может трактоваться как принцип большинства, т.е. как демократический процесс принятия решений²⁸⁸.

Система принятия решений большинством голосов — это один из императивов конституционного принципа демократии. По мнению Е.В. Бекеферде, «демократия как форма государства и способ правления превращается... в организационный принцип обладания государственной властью и ее осуществление. Содержание этого принципа раскрывается в ряде принципиальных положений, характеризующих структурные элементы демократии»²⁸⁹.

Прав Андраш Шайо, утверждающий, что вместе с тем принцип большинства (а особенно господство права большинства) нельзя отождествлять с демократией (даже если свести демократию к принятию решений): в демократическом процессе принятия решений могут сложиться ситуации, не разрешимые на основе принципа большинства²⁹⁰.

Сама суть конституционной демократии сводится к тому, что отдельные вопросы изымаются из круга вопросов, принимаемых на основе большинства голосов. В решении Верховного Суда США по делу West Virginia State Board of Education v.Barnette (319 V.S. 624, 638) содержится следующее разъяснение: «Подлинная цель Билля о правах (первых десяти поправок к американской Конституции. Прим. Г.Г.) состояла в том, чтобы изъять определенные темы из замкнутого круга политических дебатов, чтобы исключить их из круга вопросов, решаемых путем большинства, и таким образом закрепить их в качестве таких правовых принципов, которые применяются судами... Нельзя проводить голосование по вопросу основных прав и свобод, они не зависят от исхода каких бы то ни было выборов»²⁹¹.

Конституционный принцип демократии требует, чтобы суд обладал определенными дискреционными правами, составляющими суть судебной деятельности.

Именно поэтому, исходя из конституционных принципов демократии и самостоятельности судебной власти, Конституционный Суд РФ, анализируя норму п. 7 ст. 21 Федерального закона «О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации», сформулировал в постановлении от 25 июля 2001 г. № 12-П очень важную правовую позицию, затрагивающую взаимоотношения законодательной и судебной власти: «..В силу принципа самостоятельности судебной власти (ст. 10 Конституции Российской Федерации) законодатель не вправе лишать суд присущих исключительно ему полномочий — иное противоречило бы ст. 46 (ч. 1 и 2) Конституции Российской Федерации».

Соотношение судейского усмотрения и принципа демократии глубоко исследовал Аарон Барак. Он откровенно признает: судейское усмотрение означает, что судья творит право («Это делается как бы малыми правотворческими актами; это законодательство между строк»²⁹²).

Более того, судейское законодательство означает установление политики и выбор между одним частным правом и другим частным правом.

Отвечая на вопрос, как должно осуществляться судейское усмотрение, чтобы оно оставалось совместимым с потребностями демократического общества, основанного на разделении властей, А. Барак утверждает, что «формально судейское творчество выводит свою законность от самого парламента. Законодательствование — это переход к толкованию; .. судейское творчество выводит свою силу из основных принципов самой демократии. Эти принципы уравновешивают господство большинства с господством основных ценностей народа. Судья, который, осуществляя свое усмотрение, выражает это равновесие, действует в рамках демократической концепции общества»²⁹³.

Принцип демократии проявляется в форме отраслевого (гражданско-правового) принципа корпоративной демократии.

В качестве примера применения данного принципа в акционерном законодательстве могут послужить нормы ст. 49 Закона об АО. Пункт 2 данной статьи устанавливает, что решение общего собрания акционеров по вопросу, поставленному на голосование, принимается большинством голосов акционеров — владельцев голосующих акций общества, участвующих в собрании, если для принятия решения Законом об АО не предусмотрено иное (в ред. от 7 августа 2001 г.²⁹⁴).

Акционер вправе обжаловать в суд решение, принятое общим собранием акционеров с нарушением требований, установленных Законом об АО, иных правовых актов РФ, устава общества, в случае, если он не принимал участие в общем собрании акционеров или голосовал против принятия такого решения и указанным решением нарушены его права и интересы (п. 8 ст. 49 Закона об АО).

Данная норма представляет собой юридическую гарантию и направлена на обеспечение акционерам их конституционного права на судебную защиту.

Акционер вправе обжаловать в суд решение общего собрания при наличии трех следующих условий:

решением нарушены нормы действующего законодательства либо положения устава;

решением нарушены права и законные интересы акционера;

акционер голосовал против решения или вообще не принимал участия в общем собрании²⁹⁵.

Суд вправе с учетом всех обстоятельств дела оставить в силе обжалуемое решение, если голосование данного акционера не могло повлиять на результаты голосования, допущенные нарушения не являются существенными и решение не повлекло причинения убытков данному акционеру (п. 8 ст. 49 Закона об АО).

Является ли эта норма ограничением конституционного права акционера на судебную защиту? Закон не исключает судебного разбирательства по иску акционера, следовательно, право на судебную защиту не может считаться нарушенным. Конституционный Суд РФ ясно выразил свою правовую позицию по вопросу о возможности ограничения права на судебную защиту. В постановлении от 3 мая 1995 г. № 4-П²⁹⁶ провозглашено, что «согласно Конституции Российской Федерации это право не может быть ограничено. Допустимые ограничения конституционных прав в соответствии со ст. 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации могут быть введены законодателем только в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Право на судебную защиту ни в каком случае не может вступить в противоречие с данными целями и, следовательно, не подлежит ограничению.

Именно поэтому право на судебную защиту отнесено согласно ст. 56 (часть 3) Конституции Российской Федерации к таким правам и свободам, которые не могут быть ограничены ни при каких обстоятельствах».

Не ограничивая конституционное право акционера защитить в судебном порядке свои права, норма п. 8 ст. 49 Закона об АО (второе предложение) при наличии определенных условий предоставляет суду возможность оставить в силе обжалуемое решение. Очевидно, что конституционно-правовой основой для конструирования этой нормы послужил конституционный принцип демократии.

Федеральный закон «О реструктуризации кредитных организаций» предусматривает, что в целях реструктуризации кредитная организация и ее кредиторы вправе заключить мировое соглашение. От имени кредиторов решение о заключении мирового соглашения принимается объединением кредиторов большинством голосов от общего числа кредиторов и считается принятым при условии, если за него проголосовали все кредиторы по обязательствам, обеспеченным залогом имущества кредитной организации (п. 1 и 2 названного Закона).

Участниками объединения кредиторов с правом голоса являются кредиторы, а также налоговые и иные уполномоченные органы в части требований по обязательным платежам.

Кредиторы на заседании объединения кредиторов обладают числом голосов, пропорциональным сумме требований кредиторов, установленной на момент перехода кредитной организации под управление АРКО (ст. 24 Закона о реструктуризации кредитных организаций).

Данные нормы являются формой проявления конституционного принципа демократии.

При таком порядке подсчета голосов различных кредиторов физические лица могут составлять 95% от общего количества кредиторов, но их требования могут составлять только 5% от общей суммы требований. Соответственно, требования 5% кредиторов — юридических лиц могут составлять 95% всех требований. При этой ситуации голоса физических лиц — вкладчиков банков будет трудно услышать.

Законодательной практике известны и другие способы заключения мировых соглашений. Так, по германскому праву для действительности мирового соглашения требуется не простое большинство от общего числа кредиторов, а двойное: простое — по числу кредиторов и 3/4 — по сумме претензий²⁹⁷.

Использованная в п. 3 ст. 24 Закона о реструктуризации кредитных организаций формулировка «кредиторы на заседании объединения» означает, что их большинство определяется не от числа всех кредиторов, а только от числа присутствующих на заседании объединения (см. п. 4 ст. 24).

С учетом необходимости сочетания принципа демократии (принятия решений большинством голосов) с принципом правового государства целесообразно было бы закрепить в российском законодательстве иной порядок принятия решений на заседании объединения кредиторов, когда кредиторы — физические лица могли бы проявить свою волю при голосовании по числу кредиторов. Такого рода нормы-льготы не являются новостью для российского гражданского законодательства. Например, в соответствии с абз. 7 п. 1 ст. 64 ГК РФ при ликвидации банков или других кредитных учреждений в первую очередь удовлетворяются требования граждан, являющихся кредиторами банков.

Нормативное содержание принципа свободы договора включает ряд правил. Первое из них сводится к свободному выбору вида заключаемого договора.

Некоторые виды договоров очень близки друг другу, так что появляется возможность выбора вида заключаемого договора в условиях их интерференции, т.е. пересечения, взаимопроникновения. Так, гл. 52 ГК РФ предусматривает новый для гражданского законодательства вид договора — агентский договор, в силу которого одна сторона (агент) обязуется за вознаграждение совершать по поручению другой стороны (принципала) юридические и иные действия от своего имени, но за счет принципала либо от имени и за счет принципала. Агентский договор является договором на оказание услуг. В зависимости от того, заключается договор агентом от собственного имени или от имени принципала, он строится по модели либо договора поручения, либо договора комиссии. Выбор вида договора — за участниками договорных отношений, которые при их оформлении могут вообще не называть заключаемый договор ни агентским, ни дoговором комиссии или поручения и включить в договор элементы, свойственные нескольким договорным видам.

Свобода договора предполагает усмотрение сторон в определении его условий, кроме случаев, когда содержание соответствующего условия предписано законом или иными правовыми актами. Договор должен соответствовать обязательным для сторон правилам, установленным законом и иными правовыми актами, предусмотренными так называемыми императивными нормами, действующими на момент его заключения.

Императивные нормы представляют собой ограничение права на свободу договора. Одним из основных вопросов частного права является определение оптимального соотношения между свободой усмотрения сторон в определении условий договора и императивными нормами, составляющими элемент публичного экономического порядка. Понятно, что чем интенсивнее государство занимается законодательной регламентацией договорных условий, тем меньше остается договорной свободы.

ГК РФ определяет соотношение закона и договора в cт. 421—422, но при этом не указывает, где же находятся границы свободы договора, за пределы которых законодатель заступать не вправе. Означает ли это, что данная проблема вообще не урегулирована в российском законодательстве? Отнюдь нет.

Проблема соотношения закона и договора является одним из аспектов государственного вмешательства в рыночную экономику²⁹⁸. Пределы законодательного регулирования договорных отношений посредством императивных норм приобретают в силу этого конституционно-правовое значение и регламентируются конституционным правом на основе принципа недопустимости чрезмерных, непропорциональных конституционно значимым целям ограничений права на свободу договора (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Как и всякое основное право, право на свободу договора²⁹⁹ имеет основное содержание, или сущность, т.е. основные правомочия, на которые в любом случае не вправе посягать законодатель. Посягнув на них, он «перейдет черту», и с точки зрения ч. 2 ст. 55 Конституции РФ такое регулирование будет означать издание закона, отменяющего или умаляющего право на свободу договора, что запрещено Основным Законом. Понятие основного содержания прав и свобод, пределов их допустимых ограничений не используется в доктрине гражданского права. Они являются частью правового инструментария конституционного права. С этим выводом можно было бы не согласиться, если иметь в виду положение ч. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ, в соответствии с которым гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Казалось бы, эта норма ничем не отличается от предусмотренной в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, если бы не расширение возможности ограничивать гражданские права не только федеральным законом, но и на основании федерального закона, что означает возможность введения ограничений даже подзаконными актами. Этой открытой ГК РФ возможностью воспользовался Президент РФ, издав Указ от 20 декабря 1994 г. № 2204 «Об обеспечении правопорядка при осуществлении платежей по обязательствам за поставку товаров (выполнение работ или оказание услуг)», устанавливающий, что в договорах на поставку товаров должен указываться срок их оплаты. Причем вне зависимости от усмотрения сторон договора этот срок не может превышать трех месяцев с момента фактического получения товаров (выполнения работ, оказания услуг). По всей видимости, это положение Указа о сроке оплаты противоречит Конституции РФ.

Конституционный Суд РФ основывался на принципе свободы договора и в деле о проверке конституционности положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Федерального закона о несостоятельности (банкротстве) в связи с жалобой ОАО «Тверская прядильная фабрика»³⁰⁰.

Анализируя поставленную заявителем проблему, КС установил, что согласно Конституции РФ каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами (ст. 35, ч. 2); в Российской Федерации гарантируется свобода экономической деятельности (ст. 8, ч. 1); каждый имеет право на свободное использование своего имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34, ч. 1).

По смыслу приведенных положений термином «имущество» охватывается любое имущество, связанное с реализацией права частной и иных форм собственности, в том числе имущественные права, включая полученные от собственника права владения, пользования и распоряжения имуществом, если эти имущественные права принадлежат лицу на законных основаниях. Реализация имущественных прав осуществляется на основе общеправовых принципов неприкосновенности собственности и свободы договора, предполагающих равенство, автономию воли и имущественную самостоятельность участников гражданско-правовых отношений, недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в частные дела.

Права владения, пользования и распоряжения имуществом и вытекающая из ст. 8, 34 и 35 Конституции РФ свобода договоров участников гражданского оборота, включая определение оснований и порядка их возникновения, изменения и прекращения, а также соответствующий объем защиты и правомерных ограничений, как следует из ст. 71 (п. «в») и 76 (ч. 1) Конституции РФ, регулируются законом. Причем как сама возможность ограничений, так и их характер должны определяться законодателем не произвольно, а в соответствии с Конституцией РФ, в частности с ее ст. 55 (ч. 3), которая устанавливает, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Ограничения права собственности, имущественных прав, а также свободы договора в гражданско-правовом обороте должны отвечать требованиям справедливости, быть соразмерны конституционно значимым целям защиты соответствующих прав и законных интересов и основываться на законе.

Гражданское законодательство, регулирующее отношения между участниками гражданского оборота, в том числе отношения между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, основано на принципах свободы экономической деятельности, признания и защиты собственности (ст. 8 Конституции РФ), относящихся к основам конституционного строя Российской Федерации, а также на гарантируемых в РФ свободном использовании имущества для предпринимательской деятельности и осуществлении прав владения, пользования и распоряжения имуществом (ст. 34, ч. 1; ст. 35, ч. 2 Конституции РФ).

Исходя из этого ГК РФ устанавливает в качестве основных начал гражданского законодательства неприкосновенность собственности, свободу договора, недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в частные дела (п. 1 ст. 1). Свобода гражданско-правовых договоров в ее конституционно-правовом смысле предполагает соблюдение принципов равенства и согласования воли сторон. Следовательно, регулируемые гражданским законодательством договорные обязательства, а значит, и порядок расторжения договоров в сфере имущественных отношений должны быть основаны на равенстве сторон, автономии их воли и имущественной самостоятельности (п. 1 ст. 2 ГК РФ).

В соответствии с ГК РФ (п. 1 и 2 ст. 450, п. 1 и 2 ст. 451, п. 2 ст. 452) расторжение договора возможно по соглашению сторон, а если стороны не достигли такого соглашения, то по требованию одной из сторон и только судом при существенном нарушении договора другой стороной, в иных случаях, предусмотренных Кодексом, другими законами или договором, либо в связи с существенным изменением обстоятельств при наличии определенных условий, предусмотренных ГК РФ; при этом требование о расторжении договора может быть заявлено стороной в суд только после получения отказа другой стороны на предложение расторгнуть договор либо неполучения ответа в срок, указанный в предложении или установленный законом или договором, а при его отсутствии — в тридцатидневный срок

Вместе с тем ГК РФ предусматривает возможность исключений из этого общего порядка расторжения договоров: в случае одностороннего отказа от исполнения договора полностью или частично, когда такой отказ допускается законом или соглашением сторон, договор считается соответственно расторгнутым или измененным (п. 3 ст. 450). Из оспариваемого положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве во взаимосвязи с этой нормой ГК РФ вытекает, что внешнему управляющему предоставлено право в одностороннем порядке, без согласия контрагента, по своему усмотрению расторгнуть договоры должника, если они заключены на срок более одного года.

Таким образом, оспариваемая норма представляет собой ограничение свободы договора как одного из общих начал гражданского законодательства, а в конечном счете — и ограничение конституционных прав и свобод, прежде всего свободы экономической деятельности. Как уже неоднократно отмечалось, такое ограничение может быть признано допустимым лишь в том случае, если не нарушает требований Конституции РФ, в том числе установленных ее ст. 55 (ч. 3).

Статья 77 Закона о банкротстве включена в гл. V (ст. 68—96), регулирующую внешнее управление (судебную санацию) — процедуру банкротства, применяемую к должнику в целях восстановления его платежеспособности, с передачей должником полномочий по управлению внешнему управляющему.

При этом названным Законом урегулирован порядок, в соответствии с которым на стадии внешнего управления могут быть признаны недействительными сделки должника. Статьей 78 установлена возможность признания арбитражным судом недействительности сделок должника по заявлению внешнего управляющего: сделки, в том числе совершенной должником до момента введения внешнего управления, по основаниям, предусмотренным гражданским законодательством РФ (п. 1); сделки, совершенной должником с заинтересованным лицом, — в случае, если в результате исполнения указанной сделки кредиторам были или могут быть причинены убытки (п. 2); сделки, заключенной или совершенной должником с отдельным кредитором или иным лицом после принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом и (или) в течение шести месяцев, предшествовавших подаче заявления о признании должника банкротом, — если указанная сделка влечет предпочтительное удовлетворение требований одних кредиторов перед другими кредиторами (п. 3); сделки, совершенной должником — юридическим лицом после возбуждения дела о банкротстве или в течение шести месяцев, предшествовавших подаче заявления о признании должника банкротом, связанно и с выплатой (выделом) доли (пая) в имуществе должника участнику должника в связи с его выходом из состава участников должника (п. 4).

В отличие от ст. 78 оспариваемое положение абз. 3 п. 2 ст. 77 наделяет внешнего управляющего правом заявить отказ от исполнения договора должника, т.е. по собственному усмотрению. Если он сочтет это целесообразным, то может в одностороннем порядке расторгать любые договоры должника без обращения в суд на том лишь основании, что они заключены на срок более одного года. Следовательно, законодатель относит к обстоятельствам, препятствующим восстановлению платежеспособности должника, сам факт заключения договора на срок более одного года — независимо от того, является ли на самом деле таким препятствием тот или иной конкретный долгосрочный договор.

Этим оспариваемое положение по своей сути и направленности отличается от других положений ст. 77, напрямую связывающих право внешнего управляющего отказаться от договоров должника с конкретными обстоятельствами, реально препятствующими восстановлению его платежеспособности, а именно: если исполнение договора должника повлечет убытки для должника по сравнению с аналогичными договорами, заключаемыми при сравнимых обстоятельствах; если договор рассчитан на получение положительных результатов для должника лишь в долгосрочной перспективе; если имеются иные обстоятельства, препятствующие восстановлению платежеспособности должника.

В результате контрагенты по договорам должника, заключенным на срок свыше одного года, лишаются возможности отстаивать свои права, в том числе посредством разбирательства в суде, который устанавливает, имеют ли место обстоятельства, в действительности препятствующие восстановлению платежеспособности должника и являющиеся основанием для одностороннего отказа внешнего управляющего от договора должника (п. 2 ст. 77), или устанавливает, имеются ли обстоятельства и основания, с которыми данный Закон связывает возможность признания недействительной сделки должника арбитражным судом по заявлению внешнего управляющего (ст. 78).

Тем самым чрезмерно ограничивается основанное на положениях ст. 8 (ч. 1), 19 (ч. 1 и 2), 34 (ч. 1) и 35 (ч. 2) Конституции РФ юридическое равенство сторон в гражданско-правовом договоре: контрагент как одна из сторон оказывается в неравноправном положении по сравнению с другой стороной, а также по сравнению с другой категорией контрагентов (с которыми расторжение договора возможно лишь при наличии конкретных обстоятельств, реально препятствующих восстановлению платежеспособности должника). Такое ограничение не является необходимым с точки зрения требований ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ.

Как отметил КС, по существу в данном случае вводится произвольный критерий, не отвечающий принципам соразмерности и справедливости, которые должны соблюдаться при ограничении свободы договоров и прав владения, пользования и распоряжения имуществом и предполагают необходимость обеспечения справедливого баланса между общественными интересами и правами частных лиц в договорных отношениях.

Таким образом, положение абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве, предоставляющее внешнему управляющему право в одностороннем порядке отказаться от исполнения договоров должника на том лишь основании, что они заключены на срок свыше одного года, независимо от того, имеются ли связанные с исполнением этих договоров обстоятельства, которые реально препятствуют восстановлению платежеспособности должника, и тем самым лишающее контрагентов возможности оспорить в суде такой односторонний отказ, вводит несоразмерное ограничение гарантированных Конституцией РФ свободы экономической деятельности и, следовательно, свободы договора, а также права на свободное использование имущества для предпринимательской деятельности, права владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом и нарушает принцип юридического равенства, а потому не соответствует Конституции РФ, ее ст. 8 (ч. 1), 19 (ч. 1 и 2), 34 (ч. 1), 35 (ч. 2) и 55 (ч. 3).

Сфера действия конституционного принципа свободы договора, как уже отмечалось выше, не ограничивается гражданско-правовыми отношениями.

Свобода договора, естественно, в меньшей степени, чем в сфере гражданского права, должна признаваться и в трудовом праве. Об этом свидетельствует аргументация, приведенная Конституционным Судом РФ в Определении по делу о проверке конституционности п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, фабула которого изложена при характеристике принципа равной защиты различных форм собственности.

КС РФ высказал мнение, что при выявлении конституционно-правового смысла п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ — исходя из многообразия форм собственности и связанного с этим изменения содержания прав человека в сфере труда — следует учитывать цели и содержание трудового договора (контракта) как договора двустороннего, в котором реализуются закрепленные Конституцией РФ принцип свободы труда (ст. 37) и право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34), а также положения КЗоТ РФ, закрепляющего основные трудовые права и обязанности работников, которым корреспондируют права и обязанности работодателей.

Заключая трудовой договор, работник обязуется добросовестно выполнять трудовые обязанности, соблюдать трудовую дисциплину и бережно относиться к имуществу предприятия, учреждения, организации. Эти требования закона предъявляются ко всем работникам. Поэтому если работник допускает виновное нарушение договорных обязательств в форме хищения имущества предприятия, расторжение работодателем трудового договора (контракта) является одним из возможных способов охраны принадлежащего предприятию имущества и защиты интересов как собственника, так и трудового коллектива.

Таким образом, пришел к выводу КС РФ, исходя из конституционно-правового смысла п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, который не предполагал и не предполагает ни ограничения правомочий работодателей и интересов собственников, ни неравенства прав граждан в сфере труда, в случае совершения работником хищения имущества предприятия, не находящегося в государственной или общественной собственности, работодатели не могут лишаться права на применение установленных законом мер, включая расторжение трудового договора (контракта). Иное недопустимо с точки зрения принципа справедливости, закрепленного в Преамбуле и ст. 8, 19 (ч. 1 и 2), 45 (ч. 2) и 55 (ч. 3) Конституции РФ, и противоречит принципам договорных отношений, а именно: свободе трудового договора (контракта) при его заключении и добросовестному выполнению сторонами принятых на себя договорных обязательств.

Выявленный в Определении КС РФ от 8 февраля 2001 г. № 33-О конституционно-правовой смысл нормы, содержащейся в п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, в полной мере соответствует назначению и существу предусмотренного ею способа расторжения трудового договора (контракта), не выходит за пределы прав и обязанностей сторон трудового договора, не связан с установлением новых видов и оснований ответственности помимо предусмотренных законом и не ограничивает свободу волеизъявления сторон при заключении трудового договора и правовые гарантии при его расторжении в связи с невыполнением работником предусмотренных договором обязательств.

Правоприменитель, как решил КС РФ, впредь не может придавать п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ какое-либо иное значение, расходящееся с его конституционно-правовым смыслом, выявленным Конституционным Судом РФ в указанном Определении.

Конституциализация договорного права РФ выражается, таким образом, прежде всего в признании свободы договора в качестве принципа.

Глубинное воздействие конституционного права на договорное право проявляется и в том, что действующие нормы гражданского законодательства нацелены на обеспечение максимальной стабильности в договорных отношениях.

Очень показательна динамика изменений гражданско-правовых норм.

В статье 169 ГК РСФСР 1964 г. был предусмотрен общий принцип недопустимости одностороннего отказа от исполнения обязательств, а также одностороннего изменения условий договора. Поскольку договор заключается по соглашению сторон, только с их взаимного согласия, как правило, возможен и отказ от исполнения договорного обязательства.

Одностороннее изменение условий договора также по общему правилу не допускалось. Такое изменение по соглашению сторон было возможно лишь в тех случаях, когда его заключение всецело зависело от усмотрения сторон. Когда же хозяйственный договор заключался на основе акта планирования, его изменение по соглашению сторон было возможно лишь в пределах, установленных указанными актами.

В Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., рассчитанных на иной экономический строй, исходя из тех представлений о свободе договора, которые превалировали в доктрине в то время, в п. 2 ст. 57 указывалось, что односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение условий договора не допускаются, за исключением случаев, предусмотренных договором или законодательством.

В результате субъектам договора была предоставлена возможность заранее договариваться об отказе от договора в одностороннем порядке.

Однако в ст. 310 ГК РФ 1994 г. появилась принципиально иная норма, означающая найденную точку равновесия между свободой договора и ее ограничением.

Первое предложение ст. 310 содержит норму, в соответствии с которой односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение его условий не допускаются, за исключением случаев, предусмотренных законом. Что же касается отношений, возникающих при осуществлении предпринимательской деятельности, то в их рамках односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение условий такого обязательства допускаются также в случаях, предусмотренных договором, если иное не вытекает из закона или существа обязательства (второе предложение ст. 310).

Объясняя существо этих норм, А.Л. Маковский, выступая в Конституционном Суде РФ в качестве эксперта по делу о проверке конституционности ст. 29 Закона о банках, отметил, что «отношение к свободе договора в условиях рынка может быть отнюдь не таким беспредельно уважительным, как первоначально казалось составителям Основ гражданского законодательства»³⁰¹.

Если мы действительно хотим иметь свободу договора и действительно считаем, что в законодательстве должны быть созданы условия, при которых ни одна из сторон не может быть принуждена принять условия, навязанные другой стороной, то надо учитывать, что наряду с формальным юридическим равенством, независимостью субъектов банка и гражданина существуют, конечно, совершенно явные различия в их экономических весовых категориях. Как, впрочем, не только банка и гражданина, предпринимателя и потребителя, а, как правило, и в целом ряде других ситуаций.

И вот учитывая эти обстоятельства, ГК РФ не только в этой статье, а в целом ряде норм ввел специальные, по существу амортизирующие механизмы, механизмы, страхующие слабую сторону, корректирующие, так сказать, положение сторон, их взаимоположение, с тем чтобы действительно соблюсти свободу договора, чтобы одна сторона действительно не могла навязать другой стороне какие-то условия.

Отличие данного принципа от других прежде всего в том, что необходимость развития конкуренции может рассматриваться как публичная цель, оправдывающая различные по степени интенсивности ограничения предпринимательской деятельности. Поскольку публичные, конституционно-значимые цели исчерпывающим образом закреплены в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, возникает вопрос, к какой из перечисленных в ней целей можно отнести поддержку конкуренции. Выбирая из таких целей, как защита основ конституционного строя, нравственность, здоровье, права и законные интересы других лиц, обеспечение обороны страны и безопасности государства, можно остановиться на защите основ конституционного строя, поскольку среди конституционных принципов, составляющих основы конституционного строя, значится и такой принцип, как поддержка конкуренции (ст. 8, ч. 1).

В предложенном Конституционному совещанию «президентском» проекте Конституции РФ принцип поддержки конкуренции не был предусмотрен, равно как и в проекте конституционной комиссии. Работая в качестве эксперта и участника Конституционного совещания, один из авторов этой книги, Г. Гаджиев, внес предложение включить в состав конституционных принципов в качестве основы экономического строя принцип защиты конкуренции. Это предложение было поддержано как Конституционным совещанием, так и конституционным законодателем³⁰². Конкуренция как основа рыночной экономики создает механизм, который заставляет работать цены на рынке, зависящие от соотношения спроса и предложения. Конкуренции противостоит монополия, когда число продавцов становится столь малым, что каждый продавец в состоянии оказывать влияние через регулирование предложения товаров на их цену.

Государство с целью поддержания рыночных механизмов должно контролировать монополии, поэтому в Конституции РФ делается акцент на недопустимости использования свободы экономической деятельности для монополизации и недобросовестной конкуренции.

Основной Закон различает два понятия: добросовестную конкуренцию и недобросовестную конкуренцию.

В части 1 ст. 8, в которой гарантируется поддержка конкуренции в Российской Федерации, речь, безусловно, идет о добросовестной конкуренции. В части 2 ст. 34, напротив, установлено, что «не допускается экономическая деятельность, направленная на монополизацию и недобросовестную конкуренцию». В пункте «ж» ст. 71 к ведению Российской Федерации отнесено «установление правовых основ единого рынка». Опираясь на положение о едином экономическом пространстве (ст. 8), можно утверждать, что и законодательство о конкуренции, и антимонопольное законодательство относятся к ведению Российской Федерации.

В соответствии со ст. 23 (ч. 1) Конституции РФ «каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени».

Положения, содержащиеся в ст. 24 и 25 Конституции, также охраняют неприкосновенность частной жизни. Конституционный принцип неприкосновенности частной жизни выводится из совокупности конституционных положений, содержащихся в ст. 21 (ч. 1), 23—25. 

По мнению И.Л. Петрухина, неприкосновенность частной жизни — это комплексный правовой институт, состоящий из норм различных отраслей права и включающий такие компоненты, как неприкосновенность жилища, тайна переписки, телефонных переговоров, возможность человека контролировать информацию о самом себе, недопустимость слежки за человеком, прослушивания и записи личных разговоров, тайна банковских вкладов, личные и семейные тайны³⁰³.

По мнению К. Экштайна, субъектом права на защиту от посягательств на частную жизнь может быть только человек, т.е. данное право в принципе не предусмотрено для юридических лиц³⁰⁴.

В. Шмитт-Глезер иначе определяет сферу действия конституционного принципа неприкосновенности частной жизни. С его точки зрения, носителем права на неприкосновенность частной жизни могут быть как граждане, так и юридические лица, поскольку данное право по своей сущности может быть реализовано корпоративно³⁰⁵.

Конституционный Суд РФ придерживается мнения, согласно которому ст. 125 (ч. 4) Конституции РФ не определяет круг субъектов, правомочных обращаться в КС РФ с жалобами, оставляя это на усмотрение законодателя. Согласно ч. 1 ст. 96 Закона о Конституционном Суде РФ правом на обращение в КС РФ с индивидуальной или коллективной жалобой на нарушение конституционных прав и свобод обладают граждане, чьи права и свободы нарушаются законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле, а также объединения граждан. По смыслу указанной нормы граждане и созданные ими объединения (в том числе хозяйственные общества и товарищества Прим. Г.Г.) вправе обратиться с конституционной жалобой на нарушение прав, в частности, самого объединения, когда его деятельность связана с реализацией конституционных прав граждан, являющихся его членами (участниками, учредителями)³⁰⁶.

Принцип неприкосновенности частной жизни пока редко применяется Конституционным Судом РФ. Дела, связанные с защитой частной сферы, немногочисленны.

Определением от 2 марта 2000 г. № 38-О КС РФ отказал в принятии к рассмотрению жалобы граждан Л.А. Межрицкой, А.А. Аксеновой, Е.П. Горбуновой и И.А. Стяговой на нарушение их конституционных прав положением абз. 6 ч. 11 п. 3 ст. 8 Федерального закона от 22 апреля 1996 г. № 39-ФЗ «O рынке ценных бумаг» (далее — Закон о рынке ценных бумаг).

Указанные граждане, являясь акционерами открытого акционерного общества «Союз», обратились в КС РФ с жалобой, в которой просили проверить конституционность положения абз. 6 ч. 11 п. 3 ст. 8 Закона о рынке ценных бумaг³⁰⁷, предусматривающего, что в обязанности держателя реестра владельцев ценных бумаг входит предоставление зарегистрированным в системе ведения реестра владельцам и номинальным держателям ценных бумаг, владеющим более 1% голосующих акций эмитента, данных из реестра об имени (наименовании) зарегистрированных в реестре владельцев и о количестве, категории и номинальной стоимости принадлежащих им ценных бумаг.

На основании указанной нормы арбитражный суд Архангельской области решением от 30 июля 1998 г. обязал Некоммерческое партнерство «Первая судоходная депозитарно-клиринговая компания» держателя реестра акционеров ОАО «Союз» предоставить ОАО «Apмейские инвестиции», владеющему более 1% обыкновенных акций ОАО «Союз», данные из реестра об именах владельцев (полном наименовании), количестве, категории (типе) и номинальной стоимости принадлежащих им ценных бумаг ОАО «Союз». постановлением апелляционной инстанции арбитражного суда Архангельской области и постановлением Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа, рассматривавшего кассационную жалобу на данное решение, оно было оставлено без изменения.

Заявители полагали, что содержащиеся в реестре сведения о владельцах акций относятся к информации о частной жизни гражданина, право на неприкосновенность которой закреплено ст. 23 (ч. 1) Kонституции РФ, и, поскольку в соответствии со ст. 24 (ч. 1) Конституции РФ сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются, такие сведения не могут предоставляться, если владелец акций не дает на это своего согласия. Положение же абз. 6 ч. 11 п. 3 ст. 8 Закона о рынке ценных бумаг не содержит условия об обязательности согласия гражданина, зарегистрированного в реестре акционеров, на предоставление данных из реестра о его имени, количестве, категории и номинальной стоимости принадлежащих ему ценных бумаг, и потому оно противоречит ст. 23 (ч. 1) и 24 (ч. 1) Конституции РФ.

В принятом Определении КС РФ констатировал, что в соответствии с ч. 2 ст. 36 Закона о Конституционном Суде РФ основанием к рассмотрению дела является обнаружившаяся неопределенность в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ оспариваемая норма или Закон в целом. При этом разрешая вопрос о принятии обращения к рассмотрению, КС РФ с учетом требований Закона о Конституционном Суде РФ должен проверить, имеется ли в действительности неопределенность в вопросе о конституционности оспариваемых норм Закона и является ли в связи с этим обращение допустимым.

Данные об акционерах, которые в соответствии с абз. 6 ч. 11 п. 3 ст. 8 Закона о рынке ценных бумаг обязан предоставлять держатель реестра, характеризуют правовой статус гражданина-акционера как владельца определенного имущества, а именно: эмиссионных именных ценных бумаг, закрепляющих права на получение части прибыли акционерного общества в виде дивидендов, на участие в управлении акционерным обществом и на часть имущества, остающегося после его ликвидации.

Оспариваемая норма не устанавливает общедоступности этих сведений для любых заинтересованных лиц, а закрепляет право на их получение лишь тех зарегистрированных в системе ведения реестра владельцев и номинальных держателей ценных бумаг, которые владеют более 1% голосующих акций акционерного общества, т.е. регламентирует раскрытие этой информации исключительно для самих акционеров при аккумулировании ими определенного пакета акций.

Доступ к данным, содержащимся в реестре акционеров, является неотъемлемой частью общего права акционера (и особенно акционера, имеющего существенное количество акций) на получение информации о делах акционерного общества, включая и сведения о других акционерах. В его основе лежит право собственности на акции, необходимость защиты акционером своих законных прав и интересов. В более широком плане раскрытие информации о владельцах именных ценных бумаг выражает наиболее фундаментальный принцип функционирования современного фондового рынка: требование его информационной прозрачности, соблюдение которого является важнейшей гарантией защиты прав инвесторов, вкладывающих средства в ценные бумаги, и прежде всего самих владельцев ценных бумаг.

Информация об именах (наименовании) акционеров, о принадлежащих им ценных бумагах позволяет судить о праве того или иного лица участвовать в общем собрании общества, о количестве голосов, которыми он располагает, его возможностях влиять на состав совета директоров, исполнительного органа акционерного общества и соответственно на принимаемые обществом решения. Получение указанной информации может быть, в частности, связано с необходимостью установления контактов с другими акционерами в целях направления им предложений о приобретении дополнительных акций или предложений о выкупе долей других акционеров, для организации противодействия или поддержки каких-либо действий и т.д. Таким образом, посредством доступа к данным реестра обеспечивается реализация и защита акционерами своих законных прав и интересов.

Следовательно, пришел к выводу Суд, в рамках акционерного общества, во взаимоотношениях акционеров друг с другом и с акционерным обществом, складывающихся в связи с владением ими ценными бумагами этого общества, сведения об имени (наименовании) и о количестве, категории и номинальной стоимости принадлежащих им акций имеют характер деловой информации и не могут быть отнесены к личной или семейной тайне, к сфере исключительно частной жизни соответствующего лица.

Таким образом, отсутствие в оспариваемом положении абз. 6 ч. 11 п. 3 ст. 8 Закона о рынке ценных бумаг условия об обязательности согласия гражданина, зарегистрированного в реестре акционеров, на предоставление данных из реестра о его имени, количестве, категории и номинальной стоимости принадлежащих ему ценных бумаг не может рассматриваться как нарушение конституционного права на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну.

Можно ли применять конституционный принцип охраны частной сферы в области трудовых отношений? На наш взгляд, ответ должен быть положительным (в дополнение к тому, что к области трудовых отношений в определенно-ограниченных пределах относим принцип свободы договора, а принцип неприкосновенности частной жизни означает установление определенных пределов при законодательном регулировании прав и обязанностей частного работодателя). Понятно, что частные работодатели и государство как работодатель не могут быть поставлены на один уровень. Частный работодатель должен иметь право отказать в приеме на работу на том основании, что какие-либо качества кандидата его не устраивают. И это проявление защиты частной сферы работодателя. В то же время государство, принимая на службу чиновника, подвергается большим ограничениям, вытекающим из действия принципа запрета дискриминации: нельзя, к примеру, отказать в приеме на государственную службу только по причине не совпадающих политических взглядов.

1. Как обеспечивается в правовом государстве правовой статус личности?

2. Опишите, как соотносятся принципы демократического правления и конституционной экономики.

3. Как соотносятся принципы демократии и судейского усмотрения?

4. Как конституционная экономика решает вопросы обеспечения свободы договора?

5. Как конституционная экономика обеспечивает защиту конкуренции?

6. Какое значение в конституционной экономике имеет принцип неприкосновенности частной жизни?