Поэтические воззрения славян на природу

его таинственным покровителем. Fylgia ведает прошедшее и будущее и нередко принимает образ того животного, нрав которого наиболее подходит к нраву его клиента; иногда, подобно валькирии, он является в виде прекрасной женщины и принимает участие в битвах. Перед самою кончиною человек видит, как погибает его дух-покровитель. Gîsli Sûrssonr имел два фильгия: доброго, призывающего к мирной жизни, и злого, побуждающего к распрям и кровопролитию. Fylgien при­надлежат не только отдельным лицам, но и целым семьям и родам, и вообще весь­ма близко соприкасаются с эльфами, блюстителями домашнего покоя и довольст­ва. Очевидно, что филы ии соединили в себе представления: во-1-х, о душах-эль­фах, являющихся в сей мир в телесной одежде младенцев, и во-2-х, о вещих гени­ях, управляющих судьбою смертных и устрояющих их счастие. В христианскую эпоху эти древнейшие представления перенесены на ангелов. По народному убеж­дению, у каждого человека есть свой ангел — добрый или злой, от которого зависят и счастие, и горе, встречаемые на жизненном пути. Выше (стр. 31—32, 106) указа­но, что ангел — поражает человека смертию, изъемлет из него душу, т. е. исполняет обязанность злой парки; рядом с этим существует другое поверье, что ангел прино­сит с неба младенческую душу и присутствует при рождении ребенка. Если в шум­ной беседе вдруг все замолкнут — это знак, что мимо пролетел тихий ангел и где-нибудь вблизи народился младенец. Немцы в этом случае замечают: «ein engel flog durch das zimmer», а греки выражалисы Έρμης έπεισήλυε ! Когда дитя улыбается или смеется во сне, на Руси думают, что на него смотрит ангел, а в Силезии — что с ним играет judel (gütel, gütchen) = дух-покровитель. Укладывая спать ребенка, русские няньки считают необходимым расстегнуть ворот его рубашки, чтобы ангел-храни­тель мог свободно взирать на его чистую душу. Выражение: «счастлив твой бог!» принадлежит той отдаленной старине, когда верили, что у всякого человека есть свой гений счастия!. Когда душа сбросит с себя телесную ризу, девы судьбы увлека­ют ее в воздушные пространства, одевают в облачные ткани и купают в кипучих ис­точниках дождя, дабы, очищенная от земного праха — она могла вознестись в цар­ство блаженных. Немецкая сага рассказывает о белой жене, которая по вечерам приходит к прачкам и моет саваны (totenhemden), что всегда служит предвестием чьей-либо смерти. Одному старосте случилось в ночное время ехать мимо источ­ника; заслышав удары вальков, он спросил: «кто моет так поздно?» — Это мы! — раздался ответ, — сегодня умер мельник, так мы смываем пыль с его грешной ду­ши. — Да хорош ли щелок? «Попробуй!» — сказал кто-то и плеснул водою. На дру­гое утро староста заметил, что у коня его обожжена кожа².

ожесточенной битвы. Здесь-то должно искать и объяснения старинной басни об амазонках¹.

Из приведенных данных очевидно, что с верою в Род и рожаниц соединялась идея судьбы, предопределения. Случайности, опутывающие человека, не могли не поражать его фантазии — тем более что в первобытном своем состоянии он всецело отдавался матери-природе и все, что ни случалось с ним, объяснял влиянием до­брых или враждебных сил, действующих на него извне, а не из собственной воли, не из своих личных расчетов, побуждений и ошибок. По его мнению, жизнь со все­ми ее радостями и бедами уже наперед определялась при самом рождении младен­ца. На такую связь Рода и рожаниц с судьбою указывает нам и народная поговорка: «так ему (или мне) на роду написано!» — поговорка, мифическое значение которой вполне подтверждается хорутанским преданием о книге Рожденник, где записаны грядущие события в жизни каждого человека². По словам сербской сказки, при рождении одной девочки присутствовали три предвещателя (замена рожаниц) и «нешто у руцы као кнњ игу држи»³. Наши простолюдины верят, что ангел у всякого на роду (т. е. в минуту рождения) пишет его судьбу⁴, а болгары говорят: «тжй му би­ло написано на небе-то!» — выражение, тождественное по смыслу с сейчас приве­денною русскою поговоркою⁵. Новогреческое поверье утверждает, что Моровая де­ва, начиная свое губительное шествие, вычитывает из длинного свитка имена обре­ченных ей в жертву (стр. 59—60). В Нормандии рассказывают, что высший надзор за этой страною принадлежит феям, что они каждый вечер сходятся вместе и сооб­щают собранные ими сведения своей царице, что эта последняя держит в руках книгу живота, в которой обозначены имена всех жителей, и что, смотря по достав­ленным ей сведениям, она ставит при всяком имени белую или черную отметку⁶.

У славян сохранилось множество пословиц и поговорок, намекающих на старо­давнее верование в судьбу, идея которой (как мы видели) неразрывно связывается с рождением, браком и смертию человека: родись ни хорош, ни пригож, родись сча­стлив (белор. не родзися красный, а родзися щасный; малор. не родись богатий та вродливий, а родись при доли та щасливий; не родись гарний, а родись щасливий); не накормить коня сухопарова, не наделить дитя бессчастное; счастливый — к обе­ду, а роковой — под обух; счастливый скачет, а бессчастный плачет; кому щастя, то­му й певень несецця, а коли (счастья) не ведецця, то й курка не несецця; счастли­вый — что калач в меду (к нему все пристает, все на прибыль); кому счастье слу­жит, тот ни о чем не тужит; таланный и в море сыщет, без счастья и по грибы в лес не ходи; коли нету талану, так не пришить к сарафану; всем бы молодец, да нет та­лану на роду; мой талан пошел по горам (или по рукам, т. е. нет счастья); мое сча­стье разбежалось по сучкам, по веточкам; такова наша доля — на то, знать, мы и ро­дились; таков наш рок (от реку, как fatum от fari, т. е. приговор судьбы)⁷, что вила­ми в бок! На кого рок (или Бог — замена весьма знаменательная), на того и добрые

люди; никто от своего року не уйдет; чему быть, того не миновать; так рок судил; знать, так уж суждено! видно, такая судьба! От судьбы не уйдешь; бойся — не бойся, а от части своей не уйдешь; злая напасть — и то часть; судьбу на паршивом поро­сенке не объедешь; беду (или суженого) и на кривых оглоблях не объедешь (малор. що написано на роду, то й конем не объjидеш); судьба придет — ноги сведет, руки назад свяжет¹, сравни нем. «das ist mir bescheert», «was bescheert ist — entlauft nicht»². Слово судьба (серб. усуд, сућењ — «тако ти je усуд усудио!»³) одного корня с глаго­лом судить и, следовательно, означает то, что присуждено = предопределено челове­ку высшим божественным судом. По народному русскому выражению: «Бог — судья!», Он «виноватого сыщет»⁴ и «кого Бог судить, чоловик не розгудить»⁵, серб. «да Бог не усуди!»⁶, «ako bilo od Boga sudjeno». Кто избегает опасности или наказа­ния, тому говорят: «счастлив твой Бог!» В Вологодской губ. уцелело сложное рече­ние судйбоги, употребляемое в смысле жалобы или клятвы⁷. Чешское предание о княжне Любуше и двух вещих девах (по свидетельству летописцев — ее сестрах), которые заведовали судом, мечом-карателем неправды и святочудною водою, об­личающею людскую кривду, в основе своем есть предание о трех девах судьбы (судицах)⁸. В старинных памятниках слово суд прямо употребляется в значении судь­бы; например, в Слове о полку сказано: «ни хытру, ни горазду, ни птице горазду су­да божия (= судьбы или смерти) не минути»; «Бориса же Вячеславича слава на суд (на смерть) приведе». В послании Мономаха к Олегу Святославичу встречаем подо­бное же выражение: «суд от Бога ему пришел». Здесь смерть рассматривается как определение Судьбы, которая в руках своих содержит все благое и гибельное и при­говоров которой невозможно отклонить ни умом, ни хитростью⁹. Выше было ука­зано, что конец жизни человеческой определялся судицами. Об умерших насильст­венною или случайною смертию говорят: «так ему на роду написано» или «рок го­ловы ищет». В следующей поговорке слову «рок» придается значение смерти: «бой­ся — не бойся, а року не миновать!» По глубокому убеждению народа, запечатлен­ному в его пословицах: «без року смерти не бывает; кому быть повешену, тот не утонет; кому за тыном окоченеть, того до поры обухом не пришибешь; кому сужде­но опиться, тот обуха не боится; кому быть на виселице, того и грозой не убьет; ко­му скоромным куском подавиться — хоть век постись, комаром подавится! Ловит волк роковую овечку; обреченная скотинка уж не животинка» (непременно околеет или достанется хищному зверю)¹⁰; у сербов: нема смрти без сућена дана», «када мени сућен данак доће!»¹¹ Дочь Соловья-разбойника, желая убить Илью Муромца,

ринула на него тяжелую подворотню, да «Илье то не к суду пришло» — и он остался невредим. В древнерусской повести о борьбе Живота с Смертию эта последняя го­ворит человеку: «в чем тя застану, в том и сужду»¹. Брак, по народному выраже­нию, — божий суд². В свадебных песнях и причитаниях фраза: «идти ко суду божию» употребляется в смысле: «идти под венец»³; согласно с этим, жених и невеста называются у нас сужеными, у сербов — сућеник и сућеница⁴. Обращаясь к брату невесты, песня возглашает от имени жениха:

Ты отдай мой дар, мое суженое,

Мое суженое, мое ряженое (т. е. невесту)⁵.
В малороссийской песне читаем:
Ой йде Маруся (невеста) на посад,

Зострича je Господь сам

И з' долею щасливою,

И з' доброю годиною⁶.

звинчалы сами злы, то воны бы не моглы в свити житы, а як бы сье повинчалы до­бры, обое робучии, то воны-б з'велыкого добра забулы Бога». То же предание ветре­чаем в рассказе о свадьбе богатыря Святогора. Повстречав Микулу Селяниновича, Святогор спросил его: «ты скажи-поведай, как мне узнать судьбину божию?» — А вот поезжай к горам; у тех гор под великим деревом стоит кузница, и ты войди туда | и спроси кузнеца про свою судьбину. Ехал Святогор целые три дня, доехал до куз­ницы и видит — куёт кузнец два тонких волоса. «Что ты куешь?» — спрашивает бо­гатырь. — Кую судьбину: кому на ком жениться. Спросил Святогор о своей невесте и услышал в ответ, что невеста его в поморском царстве — тридцать лет лежит во гноище, тело у ней словно кора еловая. Не захотелось богатырю жениться на такой хворой и некрасивой жене, поехал в поморское царство, поднял свой острый меч, ударил девицу в грудь — и поскакал своею дорогою. От того удара спала с девицы кора, и очнулась она красавицей невиданной и неслыханной. В урочный час посва­тался за нее Святогор-богатырь и женился. Как легли они опочив держать, увидал Святогор у своей новобрачной рубец на груди, расспросил и на самом деле спознал, что от судьбы не уйдешь¹. Вещий кузнец, кующий судьбы человеческие, есть бог-громовник (см. 1, 235—6); мастерская его устроена в горах, т. е. грозовых тучах. Об­рядовая свадебная песня призывает его скрепить союз молодой четы: «подь на свадьбу, боженька! скуй нам свадьбу крепко, твердо, долговечно, вековечно»². В ма­лорусской сказке бог-громовник заменен уже Николаем-угодником, и на этого святого возлагается обязанность связывать до купы жизненные нити (веревки, лы­ки) тем, которые в свое время должны соединиться супружескою связью. Народная фантазия заставляет мифического кузнеца сковывать воедино два тонких волоса; эти волосы — не что иное, как две нити, выпряденные парками для жениха и неве­сты³. Оба понятия: нить и волос отождествляются как в языке, так и в поверьях; по­этому и в сказаниях о судьбе им придано одинаковое значение. По свидетельству сербской приповедки⁴, дева, светлая как самое солнце, сидя над озером, вышивала солнечными лучами по основе, сделанной из юнацких волос (т. е. по облачной тка­ни); сама же она имела в голове червленый как кровь волос, напоминающий крас­но-огненные кудри громовника. Когда взяли и разделили этот волос надвое, то на­шли, что в нем было записано много славных деяний, совершившихся от начала света. Итак, устраниться от своей суженой — невозможно; наоборот, сколько бы ни старался добрый молодец взять за себя девицу, не назначенную ему судьбою, хло­поты его будут напрасны. В малорусской песне сестра, убеждая брата не жениться, говорит ему: