Политические репрессии на Нижегородской земле к 20-летию установления государственного Дня памяти жертв политических репрессий Материалы Межрегиональной научно-просветительской конференции

Юбилейный Архиерейский Собор РПЦ прославил в чине новомучеников и исповедников российских многих клириков и верующих, пострадавших в годы репрессий, в том числе в чине местночтимых святых 48 представителей Нижегородской епархии (правящие архиереи, священники и миряне – мученики за веру).

Нижегородская Епархия традиционно считается третьей в России по значимости и количеству приходов. Создана и действует Комиссия по канонизации, председателем которой является архимандрит Тихон (Затёкин), настоятель Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря. Лишь члены этой комиссии имеют доступ к документам по репрессированным священнослужителям. В результате тесного взаимодействия епархии и Центрального архива Нижегородской области (ЦАНО) создается электронная база данных на репрессированных верующих Нижегородской епархии.

В ЦАНО хранятся документы ВЧК и НКВД по Горьковской области, но в архив дела из УФСБ передавались уже вычищенными: из них изымались фотографии и наиболее важные сведения биографического характера, многие факты намеренно искажались. Например, художникам-иконописцам, работающим над иконой мучеников и исповедников нижегородских, архив смог предоставить всего 6 фотографий. Поэтому полной и достоверной картины мы получить не можем. У нас нет точных данных, сколько именно человек пострадало в результате репрессий. В настоящее время база данных Комиссии по канонизации включает свыше 2650 священнослужителей, монашествующих и мирян, и продолжает пополняться. За годы советской власти было расстреляно не менее 5 епископов, 34 иноков, 738 священников и 245 верующих.

В среде православного духовенства Нижегородской губернии прослеживаются три этапа репрессий: 1) 1918 – начало 1920-х гг. – массовые расстрелы клириков; 2) 1928–1932 гг. – ссылки и расстрелы, уничтожение храмов; 3) 1937–1941 – аресты, запрещение богослужений, закрытие уцелевших храмов и уничтожение самой епархии.

Первый этап начался сразу после Октябрьской революции. Уже с 1918 года духовенство почувствовало Красный террор, последовавший за антицерковными решениями новой власти 1917–1918 годов (указ о конфискации у Церкви учебных заведений, отмена церковного брака и введение книг актов гражданского состояния; отмена государственных дотаций церкви и духовенству, декрет об отделении церкви от государства). Национализация церковного имущества, введение всяческих запретов и ограничений церковной жизни вызвали возмущение верующих, на которые власти арестами и расправами. Отныне любой священник или мирянин попадали под пристальный надзор ЧК и местных властей, оказываясь в черном списке врагов.

2 августа 1918 года состоялось очередное епархиальное собрание духовенства и мирян под председательством епископа Балахнинского Лаврентия (Князева) и протоиерея кафедрального собрания. Оно приняло воззвание к сельским приходам Нижегородской епархии «возвратить причтам отнятую у них землю и восстановить в полной мере все разрушенные в революционное время способы их материального обеспечения», т. к. духовенство лишено казенного жалованья, пенсий, иногда и платы за требы, и даже усадеб с домами. «Церковь взывает о помощи: ей нужны школы для подготовки пастырей – дайте средства, у нее много бедных, престарелых – дайте ей возможность широко развить благотворительность... Все, все откликнитесь на зов церкви. «Ночь убо прейде, а день приближися. Посему облечемся во вся оружия Божия, чтобы смело, безбоязненно выдти на дело строительства Церкви Нижегородской». Это воззвание было опубликовано в одном из номеров «Нижегородского церковно-общественного вестника» за 1918 год (его последний печатный экземпляр хранится в ЦАНО).

Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Нижегородском Совдепе произвела расследование по указанному воззванию и признала Князева Евгения Ивановича (епископа Лаврентия) виновным по политическим мотивам». 3 сентября 1918 года тюрьма Комиссии приняла «арестованного епископа Лаврентьева» (так написано в ордере). При аресте тов. Галанин обыскал не только архиерейский дом в Печерском монастыре, где жил епископ, но и весь монастырь. Однако ни при обыске, ни при допросе ничего крамольного выявлено не было. И обвинение построили на вырванных из контекста словах «облечемся во вся оружия», опустив слово «Божия». Следователь Губернской ЧК 5 ноября 1918 года постановил дело представить на рассмотрение Президиума Нижегородской Губернской ЧК для принятия «самого строгого наказания вплоть до расстрела». Дата расстрела в деле № 247 не указана, только на обложке красным карандашом написано: «расстрелян». Из воспоминаний очевидцев известно, что мученическая кончина епископа Лаврентия последовала 24 октября / 6 ноября 1918 года.

Вместе с епископом Лаврентием был расстрелян протоиерей Нижегородского кафедрального собора Алексей Александрович Порфирьев, арестованный 17 октября 1918 года. Оба они вошли в число канонизированных Церковным Собором 2000 года, как и верующий мирянин Алексей Нейдгарт, бывший предводитель Нижегородского Дворянского собрания, княгининский помещик, государственный деятель, благотворитель.

В докладе губернского отдела по отделению церкви от государства от 8 февраля 1919 года откровенно говорится: «...В то же время отдел бдительно присматривался к столпам Господствующей церкви в их контрреволюционной работе. 18 июня с/г из Оранского монастыря был изъят архимандрит Августин... который ныне расстрелян Чрезвычайной комиссией... В апреле месяце с/г при производстве учета Крестовоздвиженского женского монастыря было встречено сопротивление со стороны противников Советской власти, окончившееся смертью одного и ранением 4-х человек».

Среди расстрелянных «за антисоветскую агитацию» в Нижегородской губернии можно назвать протоиерея Михаила Сигрианского, настоятеля собора в селе Богородском, протоиерея Иоанна Флерова, настоятеля храма в селе Семьяны, отца Александра Руновского из Васильского уезда. Протоиерея Николая Орловского, видного благотворителя и педагога, расстреляли за былое участие в народно-монархическом движении: Казнили протоиерея Михаила Воскресенского (село Бортсурманы ныне Пильнинского района), который ныне причислен к лику святых. В списках расстрелянных в сентябре-октябре 1918 года «заложников буржуазии» немало других имен.

Второй этап репрессий охватывает 1928–1932 годы. В это время продолжались аресты по обвинению в антисоветской деятельности и расстрелы, но приходы еще действовали, и церковная жизнь продолжалась.

Третий период – с 1937 по 1941 год – характеризуется уничтожением приходов и самой епархии. Продолжались и расстрелы священнослужителей, причем в документах указано всегда одно и то же время исполнения приговоров – 15 часов.

Несмотря на то, что в настоящее время процесс канонизации приостановлен, работа по сбору материалов продолжается, но на первый план выходит уже другая задача – научной обработки данных. Тщательное изучение документов является не только неотложной необходимостью, но и нравственной проблемой, так как наметился процесс деканонизации отдельных лиц.

Позвольте мне поделиться некоторыми фактами жизни мученика отца Антония Дземешкевича, католического священника, который служил на Нижегородской земле и пострадал в печальный момент российской истории – период массовых репрессий. Давайте обратимся к его автобиографии, которую о. Антонию пришлось писать в такие же осенние дни после ареста в октябре 1929 года в Нижнем Новгороде.

Из автобиографии Антония Николаевича Дземешкевича (написана 10.11.1929 г.):

«Родился я 28 июня 1891 года в селении Бошарово Могилёвской губернии в семье крестьянина-хлебороба. Отец мой с самого раннего детства батрачил, начиная от пастуха-гусопаса, прошел все стадии крестьянских работ и кончил свое батрачество на 46-м году жизни, когда женился и обзавелся своим собственным крестьянским хозяйством, мечтая об одном: приобрести себе кусок земли и обзавестись своим собственным углом и семьей. Желание свое осуществить ему пришлось только в 1884 году, когда он имел от роду 46 лет.

Пахотной земли было около двух десятин, а вся остальная земля была занята болотами, кустарником и лесом. Делаясь должником крестьянского банка, отец мой принял тяжелую кабалу на себя и на нас, своих детей. Около 25 лет семья наша должна была погашать взятую взаймы сумму на покупку земли. Всех нас, детей, у отца нашего было 11 человек. Я был четвертым. Летом я помогал отцу моему по крестьянству. Сначала пас гусей, потом свиней, а с 1901 по 1905 год летом пас коров, а зимой приготовлял корм для скота и согревал воду для пойла.

В 1905 году отец мой решил отдать меня в школу как слабого физически, а еще и потому, что выплата долга крестьянскому банку близилась к концу. В сентябре я поступил в Старосельскую приходскую школу. Учился в ней одну зиму, а потом пас коров и готовился в городское училище. В августе 1906 года выдержал экзамен в третий класс Оршанского городского училища и был зачислен в число учеников. Городское Оршанское училище окончил в 1910 году. Во время учебы в школе я посещал ремесленные отделения, имевшиеся при школе, а именно: сапожную мастерскую и столярную. От платы за учение меня освобождали как сына крестьянина, хорошо успевавшего в науке.

Призвание к духовному сану, имевшееся во мне с малых лет, пробудил и поддержал мой отец своими рассказами, как он и его отец, а мой дедушка, будучи отнесенными Царским правительством к так называемым «упорствующим», немало должны были перестрадать от казацкой и урядницкой нагайки за свою католическую веру. С 1912 по 1918 год июнь месяц я находился в духовной семинарии в г. Санкт Петербург».

В 1995-м году эта семинария вновь была открыта, и сейчас в ней учатся те, кто готовится к принятию священного сана.

По окончании семинарии Антоний Дземешкевич в июле 1918 года был рукоположен в сан священника. Он получил назначение на должность викария в Орле, откуда в связи с военными действиями перебрался в Брянск, где проживал до 1923 года. С 1923 года служил на приходах в Орле и Брянске в Харьковском деканате, а также в городе Рославле Смоленской области.

Затем о. Антоний получил назначение в Нижний Новгород. В 1924 году он стал администратором прихода Успения Пресвятой Девы Марии в Нижнем Новгороде, прихода Божьей Матери святого Розария во Владимире, а также прихода Воздвижения Святого Креста в Казани. С 1927 года он был настоятелем приходов в Нижнем Новгороде и Владимире и служил ещё в Рыбинске, Рязани, Ярославле и Костроме.

В 1992 году нижегородская прихожанка Адель Ожаровская, вспоминая о. Антония, говорила, что он умел сплотить вокруг себя людей своей добротой, умом, художественной одарённостью и даром речи:

«Его проповеди были так интересны, просты, одухотворены, пробуждая в человеке самые наилучшие качества... Отец Антоний кроме заботы о костёле всегда посещал больных и бедных, помогая им, чем мог. В 1920-е годы было очень тяжело с продовольствием, и о. Антоний, чтобы помогать бедным, старался найти средства. Он сам, как художник, выливал из гипса разные статуэтки, красил и облагораживал их облицовкой. Всё это делалось за счёт сна и отдыха о. Антония. Готовые статуэтки брали несколько прихожанок, продавали их, а вырученные деньги шли на помощь бедным».

Сейчас в приходском музее хранятся орнат и чаша, которыми пользовался во время богослужений о. Антоний Дземешкевич.

Знаменательно то, что Нижегородская земля некоторым образом являет единство Православной и Католической Церквей перед лицом гонений, которым в XX веке подвергла христиан богоборческая власть. Масштабы гонений на веру в России в советское время сегодня широко известны. Во время Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви в 2000 году состоялось прославление православных новомучеников и исповедников российских, сыгравшее важную роль в духовной жизни Русской Православной Церкви в последующие годы.

После октябрьской революции 1917 года следуют всё усиливающиеся ограничения, которые постепенно превратились в беспрецедентные кровавые гонения и для Католической Церкви латинского обряда, которая была почти полностью уничтожена.

Представить себе масштаб гонений можно, поразмыслив над несколькими цифрами. В 1914 году на территории России (не считая тогда входившего в ее состав государства Польского) находилось 1158 католических приходов, 1491 храм, 1358 часовен, 2194 священника и около 5 миллионов верующих католиков. В ходе религиозных преследований многие храмы были закрыты и разрушены. Часто в закрытых храмах намеренно размещали какие-либо специфические учреждения, чтобы оскорбить чувства верующих. Например, в одном из них размещался венерологический диспансер. Священников, монашествующих и активных мирян физически уничтожали по ложным обвинениям, заключали в лагеря и отправляли в далёкие ссылки. В 1939 году в СССР оставались открытыми лишь несколько храмов – менее десяти, лишь в нескольких из них официально служили священники. Другие священники, оставшиеся в живых, находились, в основном, в ссылках и лагерях. Трагедия, постигшая католиков восточного обряда, была не менее значительной.

Не меньшие страдания пришлось пережить и Армяно-Католической Церкви, также имевшей общины и священников на территории России (в частности, в Краснодаре, Ростове-на-Дону, Москве). Немало армяно-католических священников, арестованных в Армении и Грузии, нашли смерть в российских лагерях и тюрьмах.

За время преследований очень многие священники, монашествующие и миряне засвидетельствовали свою верность Христу и Церкви мученической смертью. Однако лишь недавно возрождающаяся российская Католическая Церковь смогла предпринять некоторые усилия к тому, чтобы узнать их имена и сохранить о них память. Попытки сделать это сталкиваются с огромными трудностями, которые часто могут показаться непреодолимыми¹.

Вернемся к фактам жизни о. Антония Дземешкевича. В 1927 году его привлекли как свидетеля по делу органиста нижегородского прихода Аполлинария Сташиса, а 16 октября 1929 года о. Антоний вместе с членами приходского совета был арестован в Нижнем Новгороде, где жил в домике органиста – единственном месте, оставшемся у прихода после изъятия властями приходского здания и закрытия храма. Сейчас в этом доме, где был более 80 лет назад арестован о. Антоний, живёт нынешний настоятель католического прихода.

Через некоторое время после ареста о. Антоний, обвиненный по ст. 58, находился в тюрьме в Нижнем Новгороде. 13 марта 1930 года осужден по Постановлению Коллегии ОГПУ на 10 лет работ в Исправительно-трудовом лагере на Соловках.

Надо заметить, что 58 статья Уголовного Кодекса РСФСР от 1927 года² подразумевала обвинение «в контрреволюционных действиях, направленных к свержению, подрыву или ослаблению власти Рабоче-Крестьянских Советов...» и лишение свободы со строгой изоляцией на срок от шести месяцев до пяти лет с конфискацией всего имущества. Большинство же священников были осуждены на 10-летний срок.

Находясь в заключении, выполняя непосильные работы, отец Антоний находил силы и время, чтобы исповедовать, крестить, утешать других арестантов, поддерживать в вере заключенных священников. Со слов свидетелей, «в то время как в лагере царили духовная пустота, уныние и даже отчаяние, католики-церковники вели в своем замкнутом кругу содержательную жизнь... Наблюдая их, нельзя было не понять, какое место в жизни человека занимает вера, как она окрыляет. На фоне Соловецкого быта это бросалось в глаза особенно ярко...».

За эту «особо опасную деятельность» отец Антоний и был арестован в 1937 году, уже проведя семь лет в заключении в лагере на Соловках. А «для борьбы с наиболее тяжкими видами преступлений, угрожающими основам Советской власти и Советского строя, ...в качестве исключительной меры охраны государства трудящихся» по статье 58 Уголовного Кодекса РСФСР применялся расстрел.

9 октября 1937 года по Постановлению Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области о. Антоний был присужден к высшей мере наказания. 3 ноября 1937 года приговор приведен в исполнение в урочище Сандармох около Кеми.

Смерть отца Антония происходит в контексте репрессий 1937–1938 годов, цель которых заключалась в устранении всех церквей и всех верующих, независимо от конфессий. Судьба Соловецких этапов 1937–1938 годов – одна из самых мрачных страниц истории репрессий. Из Москвы спускали планы по расстрелам в Соловках. Ленинградское УНКВД формировало расстрельные списки, а «Особая тройка» штамповала смертные приговоры для соловецких сидельцев.

Этапов было три. «Вам для Соловецкой тюрьмы утверждается для репрессирования 1200 человек», – говорится в директиве Ежова. 1111 человек составили первый, самый большой соловецкий этап. Он был отправлен в Медвежьегорск и расстрелян в лесу в октябре – ноябре 1937 года. Сейчас на этом месте – мемориальное кладбище Сандармох. В 1937 году было совершено более 100 тысяч казней, жертвой которых 10 октября 1937 года стал расстрелянный после восьми лет заключения в одиночной камере Патриарший местоблюститель, митрополит Петр (Полянский)³.

После варварского разграбления монастырских сокровищниц и физического истребления части монахов в стенах бывшей Соловецкой обители разместился один из первых советских концлагерей с устрашающе-нелепым названием СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Среди соловецких узников нового режима сложилась такая поговорка: «Соловки – это Советский Союз в миниатюре» и наоборот: «Советский Союз – это большой Соловецкий лагерь». По разным подсчетам, за 20 лет существования этого лагеря в нем было умерщвлено от нескольких сот тысяч до миллиона человек. Из духовенства первыми попали на Соловки православные, а в 1924 году пробил час католиков. После процессов 1923–1924 годов сюда были отправлены настоятель московского восточно-католического прихода о. Николай Александров, бывший редактор русского католического журнала «Слово Истины» Владимир Балашов и три монахини московской доминиканской общины⁴.

23 сентября 1928 года в Соловецкий лагерь «... перевели большую партию осужденных священников. С первых же дней пребывания в лагере католическое духовенство стало добиваться возможности проводить службы...». Разрешение на посещение часовни было получено. Лагерная администрация разрешила русским католикам совершать богослужения по воскресеньям и большим праздникам. Для этих целей была выбрана часовня св. Германа, находившаяся у самого берега моря, в двух с половиной километрах от Соловецкого кремля. В начале 1929 года часовню запретили посещать. Официально – «в наказание за состоявшиеся там тайные посвящения священников и неумеренное пользование ею»⁵.

В то время на Соловках находилось больше сотни православных священников и двадцать епископов. Среди последних были такие выдающиеся личности, как архиепископ Петр (Зверев), архиепископ Илларион (Троицкий) и также экзарх Греко-католической Церкви Леонид Федоров, с которым у них установились дружеские отношения.

В те годы рождавшееся чувство единства особенно остро противостояло не только грубому давлению атеистической силы, но и многовековым предрассудкам межхристианской вражды: мученичество преодолевает все конфессиональные различия⁶. Кровь мучеников стала приговором этим различиям. «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже ни иудеев, ни язычника, нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал. 3, 27-28)⁷.

Реальная сцена, прекрасно иллюстрирующая эти слова, запечатлена в воспоминаниях одной из узниц Соловков – Ольги Яфа:

Мы сейчас едины перед лицом наступления секуляризма как на Западе, так и на Востоке. Именно об этом говорил Папа Иоанн Павел II, выступая 13 мая 1994 года, в день Фатимской Божией Матери: «Дорогие братья! Мы не можем не быть едины! История человечества ждет нашего полного единства⁹. …Единство мучеников и свидетелей веры более чем убедительно; оно указывает путь объединения для христиан XXI века. …Да будет жива память о сестрах и братьях наших на протяжении этого века и этого тысячелетия. Более того, пусть эта память живет вечно. Передавайте ее из уст в уста, переносите ее из поколения в поколение, дабы она дала ростки глубокого христианского обновления. Храните ее, как бесценный клад, для христиан нового тысячелетия, чтобы она послужила «закваской» в деле достижения полного единения всех учеников Христа»¹⁰.

Один из наиболее выдающихся раннехристианских писателей и теологов конца второго века Тертуллиан произнес слова, которые стали общеизвестными: «Кровь мучеников есть семя новых христиан». Двадцатый век в России стал особенно богатым на кровь мучеников за веру и, значит, стал особенно щедрым на распространение большого количества семян христианства по русской земле.

Кардинал Курт Кох, председатель Папского Совета по Содействию Христианскому Единству, выступая 16 сентября 2011 года в Мюнхене на встрече, посвящённой молитве о мире, сказал, что хотя христиане живут в этом мире «в ещё несовершенном общении», но мученики, пребывающие «в небесной славе», уже находятся в совершенном единстве. Поэтому мы должны «жить в надежде, что кровь мучеников нашего времени станет в один прекрасный день семенем полного единения Тела Христова»¹¹.

1. 
   Парфентьев П. Католические новомученики в России // Новая Европа. – 2003. – №16. – С. 58-59.
   
2. 
   Ст. 58 Уголовного Кодекса РСФСР, принятого 3-й сессией III созыва ЦИК СССР 25 февраля 1927 года.
   
3. 
   Одинцова Наталья. Родом с Соловков // АиФ-Петербург. – 2005. – 26 октября. – № 43 (636).
   
4. 
   Экзарх русских католиков Леонид Федоров // Новая Европа. – 2002. – № 15. – С. 78.
   
5. 
   Бродский Ю. Соловецкие острова // Культурно-просветительский центр «Вера и мысль, 2000.
   
6. 
   Юдин А. Постигая Тайну новомучеников XX века // Новая Европа. – 2003. – № 16. – С. 138.
   
7. 
   Скальфи Р. Заключительное Слово // Новая Европа. – 2003. – № 16. – С. 145.
   
8. 
   Второва-Яфа О.В. Чистый Четверг. Воспоминания Соловецкий узницы [мемуары] // Наше наследие. 1989. – № 4.
   
9. 
   Папа Иоанн Павел II. Messaggio di Giovanni Paolo II all^,episcopate italiano raccolto nella Basilica di Santa Maria Maggiore per la recita del Rosario, 3.05.1994.
   
10. 
    Папа Иоанн Павел II. Commemorazione dei Testimoni della fede del secolo XX Colosseo, 7.05.2000.
    
11. 
    Новая Европа. – 1998. – № 3 (27). – С. 31-34.