Не спалось Семену Петровичу. Ныл правый бок, а во рту было противно горько. Мрачные мысли одолевали его этой ночью.
Март... На улице талый снег.
В этом месяце исполняется ему пятьдесят шесть. Много. Много для человека, который с лихвой пережил, достаточно видел. Знал Семен Петрович в своей жизни и лихие взлеты, и долгие разочарования.
Впрочем, сейчас это неважно. Важно то, что скоро конец этой страшной войне.
Кстати, завтра на ученом совете надо поставить вопрос о полной замене лабораторного оборудования. Новые времена, новые методики, жизнь. Все идет хорошо. "Я сегодня спокоен, как сама старость" - так сказал, кажется, Браунинг. Нет, не видать, видно ему спокойствия.
Сколько времени? Ого, три часа без четверти. Позвонить Игорю, что ли? Этот бородач Курчатов тоже, небось, не спит…
Фу ты! Опять заныло. Мерзкая болезнь, все-таки.
Телефонный звонок нарушил сумбурные воспоминания профессора Сандрова.
–Сандров слушает!
–Семен Петрович? Говорят из Кремля. Вам необходимо срочно одеться и спуститься вниз. Машина ждет у вашего парадного. Просим поторопиться. Вас здесь ждут! – И в трубке послышались отрывистые гудки.
–Нина! - громко позвал жену Сандров, –я уезжаю, дай мне немного соды!
В дверях кабинета появилась жена Семена Петровича, сухонькая, встревоженная женщина.
–Сию минуту, Сеня, –промолвила она, пытливо взглянув в лицо мужа, и исчезла на кухню.
"Что это я разволновался, –думал тем временем Сандров, поспешно застегивая пиджак, на котором сверкнула искоркой звездочка Героя Труда, – ведь еду в Кремль же! Но для чего?"
Дверь парадного ему открыл молодой военный в лейтенантских погонах и жестом пригласил сесть в "эмку", и она помчалась по безлюдным московским улицам, разбрызгивая подтаявший от дождя серый снег.
В большом кабинете было очень светло. В глаза бросалась огромная карта Восточной Европы, сплошь пестревшая красными, черными и желтыми флажками.
Лейтенант, указав на кожаное кресло у большого стола со множеством телефонных аппаратов и попросив сесть, удалился. Через минуты три открылась боковая дверь, и вошел уже немолодой генерал с усталыми от бессонницы глазами. Крепко пожав руку Сандрова, он опустился в кресло напротив. После краткого молчания, генерал заговорил:
–Профессор Сандров! Извините за этот неурочный вызов. Но время, сами поймаете, не ждет.
Генерал привстал и, взяв со стола большой блокнот и карандаш, снова расположился в кресле, словно намереваясь взять интервью у Семена Петровича.
–Как вы смотрите, если мы направим вас в действующую армию? Нет, не в качестве военного, а как эксперта. Дело в том, что буквально в эти дни начнется окончательная очистка уже территории Германии от фашистской нечисти. По сведениям, имеющимся у нас, немцы работали над сверхсекретным оружием, использующим в виде взрывчатки атомный распад. Немногие, и вы в том числе, знают, что у нас в стране уже есть некоторые успехи в этих исследованиях. Правда, американцы идут все еще впереди. Дело наших ученых –выиграть это трудное и серьезное соревнование. Но с окончанием войны мы предстанем перед новыми задачами. Вы умный человек и понимаете, что пока существует капиталистическое окружение, пусть даже и союзническое, мы и после войны должны быть во всеоружии. В нынешней ситуации, когда открыт второй фронт, когда англо-американские союзные войска продвигаются с запада, возникает щепетильный с точки зрения международного права вопрос: кому будут принадлежать результаты научных исследований немецких ученых? Природные богатства? И так далее… Мы не может допустить возрождения фашизма. И на освобожденной территории будет народная власть. А как же быть с новым оружием? – Генерал помолчал, словно обдумывая что-то, затем продолжил:
–Грозное оружие должно быть в надежных руках. В тех руках, которые сеют только добро. Советский Союз имеет полное право и должен владеть этим оружием, чтобы навечно сохранить мир на земле. Так и только так думают все, кому дороги мир и счастье людей. Это все я вам могу не говорить, но то поручение, выполнить которое вам предстоит, требует еще и еще раз помнить о будущем, послевоенном времени!
Генерал глянул в глаза Сандрову, и раскрыв блокнот, заговорил деловито:
–У нас имеются сведения, что американцы намечают в мае-июне произвести испытания новой бомбы, которая уже почти изготовлена в их лаборатории в Лос-Аламосе. Мы, как вы знаете, несколько отстаем. А вот, что успели сделать немцы –пока для нас загадка.
Генерал постучал карандашом по блокноту
–Эту загадку разгадаете вы, Семен Петрович! –И генерал впервые за весь разговор улыбнулся.
–Просто специалисту мы не рискнули бы поручить это серьезное дело, – генерал положил свою жилистую руку на колено Сандрова, –а вас рекомендовали как большого ученого, способного решать самые запутанные технические головоломки.
1. Компания “Эльдорадо Майнинг” (шахты в районе Медвежьего озера вблизи полярного круга).
Эта компания имеет также рудообагатительную фабрику на берегу оз. Онтарио (делят радий и окись урана).
2. Отвалы ванадиевых фабрик компании “Юнион Карбайд энд Карбон” и “Ванадиум Корпорейшн оф Америка” содержат уран.
3. Копи Ранда на юге Африки.
4. Отвалы в Конго богаче, чем американские (2-20% окиси урана)… 85. Янус.
Поднявшись с кресла, генерал взял под локоть, также вставшего с места Сандрова, и по-мальчишечьи подмигнул ему:
–Ваши письма с просьбой направить вас на фронт также сыграли немаловажную роль. Ну, а теперь за дело! Ваши вопросы?
–Я пока еще не совсем ясно представляю себе всю задачу, которую вы, дорогой генерал, поставили, – заговорил Сандров, прохаживаясь с собеседником по кабинету, –но мне – человеку науки, требующей точности и конкретности – ясно одно: вырвать ядовитое жало у фашизма –залог спокойного будущего всего мира. Я готов!
Генерал понимающе кивнул, словно не сомневался в ответе профессора Сандрова.
–Давайте сформулируем задачу. – Семен Петрович потер переносицу, будто вспоминая что-то – Первое: выяснение состояния исследований немецких ученых в области создания атомной бомбы. Второе: каковы запасы концентрата и чистого урана, сделанные немецкими физиками, и их местонахождение. – Обратясь к генералу, – Я так понял мою задачу?
–Все правильно. Только существенное дополнение: определение места концентрации урана и полная конфискация его. Это же яд, Семен Петрович, яд на кончике жала фашизма! Помните об этом. Вам, Семен Петрович, дается неограниченное право двигать войсками, направлять их в любые области германской земли. Конечно, по согласованию со Ставкой. Любые изменения направления главного удара наших войск будут восприняты с пониманием важности этих изменений. И помните, что буквально недавно Черчилль дал фельдмаршалу Монтгомери указание “тщательно собирать германское оружие и складывать так, чтобы его легче можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось”. Это следует учесть, если понадобится временно, повторяю – временно занять территории предполагаемой будущей зоны оккупации англо-американо-французских войск. Что же касается атомного сырья – конфискация!
–Конфискация? А что говорит международное право?
–Первое, с чем вы должны ознакомиться, Семен Петрович, это декларация Народного Комиссариата Финансов СССР, а также декларация наших союзников от двадцать четвертого февраля сорок четвертого года, где все поставлено на свои места.
–Хорошо. Нельзя ли создать специальную группу для выполнения этих задач? – Сандров даже сам удивился этой казалось бы простой мысли.
–Такая подвижная сверхсекретная группа создана у американцев, с которыми вы, возможно, встретитесь. Их отличительный знак –буква альфа, пронзенная красной молнией, –название же этой группы "Алсос". Нет! Это не тот путь: " Алсос" опирается в своих действиях на секретные службы, а вашим помощником будет вся действующая армия на территории Германии. Распоряжения об этом завтра будут даны всем командующим фронтами. Помните другое: вы направляетесь в центр действия самых крупных разведок мира, а посему о ваших задачах знает всего пять-шесть человек.
–С кем мне предстоит работать?
–Полковник Лапин. Славный человек, опытный контрразведчик и физик по образованию. От него вы сможете узнать всю предысторию, а заодно – будете через него связываться со всеми войсковыми подразделениями. Он, вероятно, уже ждет вас в приемной. Прямо отсюда вы отправитесь в один из штабов армии. Желаю вам успехов и скорейшего возвращения! –И генерал снова крепко пожал руку профессора Сандрова...
–Полковник Лапин, – представился подтянутый военный, как только Сандров вышел в приемную, –направлен в ваше распоряжение!
–Как вас величать? – спросил Сандров, отвечая на рукопожатие. – Так вот, Петр Иванович, не вы, а я сейчас в вашем распоряжении. Что нам предстоит и куда направимся?
– Сначала на аэродром, а затем к утру –в действующую армию.
–Недурственно. Но должен же я одеться, собраться. И, наконец, предупредить свою супругу, как вы думаете?
–Нельзя. Нас ждет самолет, а одеться –переоденетесь в воздухе. В вашем багаже приготовлена форма инженера-полковника.
–Опять-таки недурственно. Так я теперь в звании инженера-полковника? Оперативно... Итак, поехали?
–Так точно, товарищ полковник! – И Лапин первым направился к выходной двери.
...Самолет резко накренился. Ящик, за которым сидел Сандров и служивший ему временным столом, медленно пополз куда-то в сторону. Едва удержав бумаги, сползающие к углу, Семен Петрович огляделся.
Тускло светила "переноска". Гофрированная внутренность военного "ЛИ-2" поблескивала. В самом хвосте на ящиках и каких-то мешках дремали трое автоматчиков, крепко обняв свои ППД. Несколько ближе к Сандрову, прямо на полу, с некоторым комфортом растянулся полковник Лапин, обложившись мешками с почтой и плащ-палаткой под головой. Три мощных мотора натужно взревели и самолет, снова выправившись, продолжал свой полет в предутренней мгле.
Сандров, сложив аккуратно бумаги в большую папку с твердой обложкой, устало завязал тесемки, и отложил ее на край ящика. Затем, достав из оцинкованного ящика из-под патронов новую, решительно раскрыл первую страницу.
–Хм... Недурственно! –пробурчал Сандров и стал с сожалением тормошить Лапина. –Петр Иваныч, а Петр Иваныч!
Лапин, с детской непосредственностью потирая глаза, моментально проснулся.
–Неужто Петри... - начал Сандров и, спохватившись, перешел на английский язык, –доктор Петри является консультантом американской разведки? Вы говорите –даже платным? –Рев двигателей не смог скрыть удивления в голосе профессора. – Поистине жизнь проста, как равнобедренный треугольник. А я ведь с ним, будучи в Америке, не раз встречался и беседовал. Он остался в моей памяти мечущимся и неудовлетворенным. Я даже выслал ему перед войной свою монографию с автографом. Чудеса!
Полковник снисходительно улыбнулся:
–Дорогой инженер-полковник, –странно было слышать чистый оксфордский из уст Лапина, –вы просмотрели только два тома. Когда закончите читать пятую папку, можете требовать сатисфакцию, если не устанете удивляться?
–Знаете, Петр Иванович, из всех видов литературы я предпочитаю наименьше ту, которой вы меня начали пичкать. Давайте, пока мой мозг не засорен фактами, могущими сбить меня с правильного пути, составим план наших действий на сегодняшнее утро. Итак, во сколько мы прибываем? Запишем –семь сорок пять...
Лапин, окончательно отогнавший от себя сон, придвинулся к Сандрову.
–Я хотел бы побеседовать с представителями технических служб, представителями саперных войск, армейской разведки и контрразведки, медиками. Хорошо было бы встретиться с бактериологами и военными шоферами. Да, кстати, можете ли вы ко мне прикрепить пять-шесть военнослужащих, которые до войны были воспитателями в детских домах, детских лечебницах или, наконец, учителей начальных классов?
–Приказывайте, товарищ инженер-полковник, –Лапин снова весело улыбнулся, –вы облечены неограниченными правами и возможностями.
–Э, батенька, мне на старости лет приказывать людям очень трудно. Условимся: мои просьбы - это своего рода приказ. –Сандров перевернул следующую страницу, показал знаком, что Лапин может снова растянуться на своих мешках.
Однако полковник и не думал следовать совету. Взяв какую-то потрепанную книжку, он минут двадцать сосредоточенно колдовал над ней. Затем, вырвав из блокнота лист со столбцом цифр, написанных четким аккуратным почерком, он направился в кабину пилотов. Сквозь приоткрытую дверь было видно, как, склонившись к радисту, Лапин медленно диктовал их.
Несмотря на густую облачность за бортом, чувствовалось, что утро уже наступило. Словно по команде автоматчики разом проснулись и, стараясь не мешать Сандрову, стали не торопясь приводить себя в порядок. За спокойными движениями солдат проглядывала уверенность и та особая житейская мудрость, которая приобретается только у людей, прошедших суровую школу войны.
Прошел еще час. Едва Сандров перевернул последнюю страницу пятой тоненькой папки, спрятал ее в ящик и, сняв очки, устало потянулся, как на импровизированном столе появились солдатская кружка с вкусно дымящимся кофе, тонкие ломти копченой колбасы, две плитки шоколада и пахучий свежий ржаной хлеб. Лапин, осторожно неся свою кружку кофе, присел рядом с Сандровым и подчеркнуто по-военному (скорее всего для солдат) обратился к нему уже по-французски:
–Мой полковник! Французы-гурманы, они знают, что кофе разгоняет усталость и сон. Хоть он и подан не в постель –отдадим ему должное! –И не меняя интонации спросил, –как чтиво?
–Вы, наверное, полиглот, –ответил Сандров шутливо и добавил уже серьезно, –эта пятитомная работа вполне заслуживает присуждения автору гонорис кауза* степени доктора логики. Уж не ваша ли она? Тогда мне, мсье, останется только поздравить вас.
–Мой полковник! Работа коллективная. Что же касается меня, то я в свое время окончил Оксфорд и немного проучился во Франции. Да, в Сорбонне.… Все вздыхают: Ах, Париж, Париж! А для меня он был тяжелой порой…
–Постойте, постойте! Ведь я вас, кажется, знаю. Не вы ли, помнится, в начале сорок первого защитили диссертацию по электронному спину?
–Да, мой профессор, и я пользуюсь случаем, чтобы выразить вам мою сердечную благодарность за лестный отзыв на автореферат по диссертации!
Сандров привстал и церемонно поклонился Лапину. Затем со словами "за ваши дальнейшие успехи, коллега", он чокнулся кружкой с остатками кофе.
Солдаты, понимающие переглядывались и улыбались. Самолет снова резко встряхнуло, и над дверью кабины зажглась тусклая лампочка, возвещавшая о скорой посадке.
Еще не успели остановиться винты, а по аэродромному полю к самолету, разбрызгивая снег и грязь, уже спешил "додж". Бортмеханик отворил дверь, спустил легкую стремянку и первым спрыгнул на землю.
Выскочивший почти на ходу из машины сравнительно молодой военный подбежал к прибывшим и, ловко откозыряв, представился:
–Капитан Зуев! Направлен в ваше распоряжение…
Лапин, охнув удивленно, сгреб последнего в охапку и начал, игнорируя всякую субординацию, его тискать и приговаривать:
–Лешка! Черт рыжий, вот где довелось нам встретиться, аж в самой Германии. Все-таки опять добился своего!
И обратясь к Сандрову радостно возвестил: –Знакомьтесь: мой племяш – Алексей Зуев, Шерлок Холмс, гордость и печаль нашей немногочисленной семьи! Мир поистине тесен, как сказал древний философ, а если он это даже и не сказал –тем хуже для него…. – И перейдя на официальный тон, спросил: –доложите обстановку!
Зуев быстрыми, неуловимыми движениями поправил ушанку, провел большими пальцами по внутренней стороне широкого ремня, которым был стянут полушубок и, поднеся пружинистым взмахом руку к виску, молодцевато отрапортовал:
–Ваша радиограмма получена. Вызванные представители прибывают. Командарм и член Военного Совета примут вас в девять ноль-ноль!….
Все быстро погрузились в маленький, но вместительный "доджик". Солдаты охраны дослали патроны в патронники своих автоматов, убедительно показывая этим, что рядом война, рядом линия фронта…
* * * * * *
Где начало того конца, которым кончается начало?
ЭДИСОН
* * * * * *
–Скажите, доктор, –Сандров глянул в покрасневши от бессонницы глаза главного врача армейского госпиталя и внутренне пожалел эту еще молодую, но усталую женщину, – скажите, не встречались ли среди военнопленных, находящихся у вас на лечении, болезни, которые отличаются от заболеваний военного времени. Особенно меня интересуют болезни крови, печени, кожные. Именно такие, которые вызвали недоумение ваших специалистов?
Врач, сидевшая до этого с задумчивым видом, вдруг оживилась.
–Странно, товарищ инженер-полковник, я, пока ехала сюда, всю дорогу думала над редким заболеванием военнопленного. –Врач придвинулась ближе и скупо жестикулируя продолжала: –У одного немецкого офицера мы обнаружили лейкоцитоз. Возможно - это последствия воспалительного процесса после ампутации нижних конечностей, но странно и другое: в нем такая гамма болезней, которая вызывает удивление! Я говорю о циррозе печени, скоротечном облысении (на фотографии документа, выданного ему всего лишь полгода назад, у него отличная шевелюра). К тому же уже в госпитале у него выкрошились все зубы, а на теле появились красные пятна, в некоторых местах переходящие в трофическую язву. Есть много нюансов, которые трудно выразить словами, но, поверьте мне как специалисту, это редчайшее заболевание!
Сколько времени он у вас?
Что-то около месяца.
Кем был доставлен?
Разве в теперешней сутолоке упомнишь. В наших госпиталях солдаты подолгу не залеживаются. Стараются правдой и неправдой поскорей выписаться догнать свои части: все хотят лично добить Гитлера в его логове. Тяжелых мы отправляем в тыл. А вот пленных тех у нас много. Этот офицер ничем вначале не отличался от других...
В каком состоянии он теперь?
В очень плохом. Я не сомневаюсь уже в летальном исходе. Спасти его невозможно. Все время в бессознательном состоянии или бредит. Боли адские. Протянет, еще может быть, три-четыре дня. Шок.
Сандров порывисто встал с места и крикнул: " Лейтенант!" Дверь отворилась, и на пороге вырос лейтенант, опоясанный широким офицерским ремнем с парабеллумом на боку.
Где полковник? Ко мне. Немедленно! Обратясь к врачу:
Не помните военное звание немецкого офицера?
Нет. Знаю, что он эсэсовец: у него наколка.
Доктор, вы, кажется, дали нам путеводную нить. Очень прошу вас, вспомните все, что вы знаете об этом офицере. Ровно через час вы с полковником Лапиным отправитесь на моем вездеходе в госпиталь. Сандров взволнованно заходил по комнате. Постарайтесь прикрепить к этому офицеру толковую сиделку. Организуйте все, чтобы привести его в сознание хотя бы на час. Помните, дорогой доктор, это дело большой государственной важности!...
Петр Иванович, дорогой, - воскликнул Сандров, едва завидев Лапина, есть новости, которым я придаю большое значение. Давайте обсудим некоторые моменты.
Сандров и Лапин в течение минут двадцати вполголоса что-то обсуждали. Затем Лапин по телефону вызывал кого-то, кого-то отчитывал, кому-то отдавал приказания.
Маленькая комната то наполнялась до отказа приходившими, то пустела. Ровно через час, повесив автомат на шею и сунув за пазуху пистолет, Лапин, с ним трое в шинелях без знаков различия и доктор сели на вездеход и тронулись в путь.
Тем временем в комнату, в которой расположился временно профессор Сандров, стали один за другим прибывать офицеры, шумно здороваясь и перебрасываясь шутками между собой.
Привет, Юра! Ты уже майор? Здорово!
Богу войны наше почтение!
Стасик! Когда ты перейдешь к нам? Хватит торчать у "четвертого".
Братцы, а тут что-то не то. Иначе бы нас всех вместе не собрали! Чуете, первый раз за всю войну…
Мишук! Как "язык", которого я отправил к тебе?
Спасибо, удружил: ты, наверное, нагнал на него страху все выложил, как на исповеди. Только офицерик оказался уж чересчур завшивленный! Да еще эти мокрые штаны…
Хохот потряс комнату.
В углу собрались трое и горячо о чем-то спорили. Дым от самокруток слоями наполнил комнату.
Вошедший Сандров удивленно замахал руками, словно разгребая воду перед собой. Кто-то кинулся к окну и влажный воздух стал быстро вытеснять дым. Все встали.
Прошу садиться, товарищи офицеры! - произнес, кивнув всем, Сандров. Я должен вам сообщить некоторые сведения, прежде чем мы приступим непосредственно к делу, по которому вы вызваны сюда... Прошу закрыть окно и садиться поближе. Никаких записей!
Отрывистые, скупые слова профессора Сандрова были нечто новым для его слушателей. Офицеры армейских разведок и контрразведки чувствовали, что повседневная до этого их беспокойная работа вступает в новую, не менее беспокойную фазу. Масштабы задачи, направление поиска и анализов было настолько непривычно, ново и захватывающе, что многим казалось: это дело потребует много месяцев. Словно отвечая на немой вопрос, Сандров закончил постановку задачи словами:
Времени у нас в обрез, около месяца. Прошу учесть, что, возможно, вам придется столкнуться с работой американских и английских разведчиков. Помните: отныне каждая мелочь не должна пройти мимо вашего анализа. Особо обратите внимание на местное население, военнопленных и детей.
Какие будут вопросы?….
... Оставшись один, профессор Сандров, сняв очки и протирая их кусочком замши, извлеченным из футляра, устало глядел на новенькую карту. Ни одной пометки. Ни одного знака за две недели. Вся надежда на пленного немецкого офицера, у которого явно лучевое поражение.
Квадрат 45 ничего не дал. Нет утешительных известий и из квадрата 87. Что делать? А время несется.… Две недели. Сандров и Лапин продвигаются с советскими войсками вглубь Германии. Города и отдельные населенные пункты, где они останавливались, уже трудно вспомнить. Вот уже скоро апрель.… Кажется, военные события скоро будут развиваться все стремительнее.
Сандров еще раз склонился над картой и сделал первую пометку, очертив карандашом какой-то пункт, который еще находился впереди за линией фронта.
"Так, размышлял Семен Петрович, на юге Фрейберг, Дрезден, Гроссенхайн, а на востоке Виттенберг, Лейпциг; на севере Люббен. Зная немецкую педантичность, представим себе, Сандров ухмыльнулся, представив себе, что немецкие ученые где-то в этих местах строили атомный котел. Об этом свидетельствуют некоторые факты. Но нет ничего, что говорило бы о складах. А склад должен быть в непосредственной близости"…
За окном спустилась ночь. С лязгом и грохотом шли танки. Подойдя к окну, Семен Петрович глядел, как по улице аккуратного немецкого городка шли войска. Много техники. Много артиллерии и пехоты. Чувствовалось, что наступил тот момент, когда вопрос о скором окончании войны будет решен в немногие оставшиеся дни весны…
Прислонив свой горячий лоб к стеклу, профессор все смотрел и смотрел на этот нескончаемый поток людей и машин. Иногда жмурился от света фар машин, идущих без светомаскировки. Его губы невольно шептали стихи Блока:
…О, весна, без конца и без краю
без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита...
Зуммер полевого телефона оторвал профессора Сандрова от окна.
Семен Петрович? Говорит Зуев. Полковник приказал передать, что немецкий офицер скончался. Они возвращаются. Здесь прибыли саперы. Я их задержал, хотя они очень спешат. Направить их к вам? Слушаюсь!
Через насколько минут дверь без стука отворилась и комнату заполнили подтянутые офицеры. Громко здороваясь, они подходили к Сандрову и представлялись как-то по-домашнему. Это были опытные и закаленные люди, которые знали цену себе и своей опасной работе.
Семен Петрович почувствовал к ним то особое расположение, которое невольно возникает у людей аккуратных и любящих порядок.
Товарищи! Я вас не задержу надолго. Перейдем сразу к делу, которое вам может показаться довольно странным. Сандров развел руками, жест его означал, что верьте не верьте, а это так. Если вам где-либо встретятся заминированные бункера, склады или какие-либо хранилища будьте весьма осторожны. Не мне вас учить осторожности. Но прежде чем посмотреть содержимое ящиков, контейнеров и прочее, поднесите вот этот приборчик, который сделан в виде спиртового термометра, к хранилищу и проверьте. При обесцвечивании красной жидкости в капиллярах немедленно организуйте охрану. Усиленную. Вызовите меня или полковника Лапина. И до нашего прихода любой ценой не подпускайте никого. Я не могу вам сказать ничего больше, но прошу помнить, что это вопрос государственной важности. Не упускайте из виду мелочи. Итак, подходите и распишитесь в получении. Да, связь с нами держите через лейтенанта Черемных, он вас проинструктирует.
Каждому подходившему Сандров вручал металлический пенал с крышкой на резьбе и сердечно жал руку, прощаясь.
Скоро комната снова опустела. На Семена Петровича всей тяжестью навалилась неудача с пленным эсэсовцем. Кто знает, возможно, этот немец не имеет никакого отношения ко всему этому. Мало ли какие болезни могут быть у человека. И причины могут быть разные...
Нет, скорее нужно приблизиться к Эльбе. Только в её районе удается установить местонахождение складов уранового концентрата. Именно там, вблизи Горной Академии, немцы широко вели исследовательские работы по обогащению урановой руды.
Фрейбергская Горная Академия… Древнейшая в мире.
Семен Петрович прошелся по комнате. Слышно было, как за окном все шли и шли войска. И Сандрову становилось легко и лестно оттого, что он в гуще исторических событий, грандиозных, явных и событий известных только очень ограниченному кругу людей...
Лапин появился злой и усталый. Раздевшись до пояса, он молча плескался в соседней комнате над тазом с водой. Затем, обтираясь вафельным полотенцем, впервые заговорил, глядя куда-то под ноги.
Плохо, Семен Петрович, плохо. Этот эсэсовец крупная, видно, птица. Не успели. А знал он наверняка многое.
Одевая ловкими движениями новенькую гимнастерку, Лапин продолжал:
Знаете, Семен Петрович, эта женщина, главврач, меня поразила своими порядками в госпитале. Незаметная, казалось бы, личность. Но герой. Человек! Лапин взял ремень о пистолетом и, словно взвешивая его, держал на вытянутой руке, смотря задумчиво на Сандрова. Люди на войне черствеют, грубеют, покрываются какой-то непроницаемой коркой. Но душа, душа же ведь человеческая остается? Нигде, наверное, лучше, как на войне, рядом со смертью виден человек со всем его нутром!
Привычным движением застегивая ремень, Лапин печально покачал головой:
C’est ia guеrre!* Говорят часто многие, прикрывая этими словами всю мерзость своих поступков. Я ненавижу таких. С детства. И не говорите, что надо мной тяготеет ортодоксальная сентиментальность и шаблонные эмоции, которых не должно быть у представителя древнейшей профессии!
Полковник стал рассказывать. Сандров за все время ни разу не перебил Лапина, внимательно слушая и делая изредка пометки в своем блокноте.
…Полковник Лапин нигде не останавливаясь прибыл в госпиталь еще засветло. Пахло карболкой и грязными бинтами. Раненные лежали в коридорах, на лестничных площадках... Если бы не немецкая речь госпиталь ничем не отличался от сотен таких же военных госпиталей.
Военврач быстрым шагом пересекла огромный вестибюль, где также лежали раненые, и стала подниматься по лестнице. При виде ее санитары приводили украдкой себя в порядок, а раненные провожали взглядом, в котором сквозило явное уважение. Подозвав кивком одну из санитарок, начальник госпиталя тихо что-то спросила.
По тому, как опустились ее плечи и как рассеянно она слушала санитарку, Лапин понял: они опоздали!
Обернувшись к полковнику, военврач тихо произнесла:
Он умер, вернее его убили в мое отсутствие. Кажется, и вам найдется работенка…
В тесный кабинет начальника госпиталя все едва уместились. Медсестра взволнованно рассказывала о событиях этого дня, поминутно развязывая и завязывая поясную тесемку своего далеко несвежего халата.
"Дело было так. Раненый эсэсовец, павший в последние дни в беспамятство и доводивший до психоза всех окружающих своими стонами и бредовыми выкриками, был помещен за неимением места, в изолятор для инфекционных, а точнее в светлую, хотя и тесную коморку в торцевой части коридора. Надзор за ним осуществляли сестры, обслуживающие коридор.
Больной тяжело стонал и вскрикивал. К нему никто не заходил кроме медсестер и старшего лейтенанта, госпитального терапевта, который однажды находился возле раненного около двух часов. Он, кажется, даже что-то записывал.
После отъезда главврача, буквально сразу же, в госпитале появился какой-то немец. Его приметы? В кирзовых старых сапогах, в замасленной черной телогрейке и в грязной фетровой шляпе с широкими полями. В руке у него была кривая палка, на которую он, хромая, опирался.
В госпитале у нас порядки строгие, на воротах стоят часовые, поэтому мы подумали, что имеет разрешение. Он ходил по этажам и о чем-то расспрашивал. Когда я выносила бикс с инструментами из изолятора, этот немец стоял перед дверью и пытался заглянуть через мое плечо в каморку.
Я его спросила, что ему надо. Он на очень плохом русском языке сказал, что этот больной его "брудер", или брат по-ихнему, и он де хочет посидеть возле него. Я ему сказала, что сейчас нельзя, пусть придет завтра, так как ему только что сделали укол и он спит. Он что-то спросил у раненых, лежащих тут же в коридоре, потом повернулся и медленно направился к выходу на лестницу.
Меня позвали переносить прибывших раненых и больше я его не видела. Через час я зашла в изолятор и почувствовала что-то неладное: все двери шкафов были раскрыты настежь, постель больного перевернута, а сам он был закрыт с ног до головы простыней, на которой было большое кровяное пятно. Я отвернула простынь и увидела, что немец убит, вернее, зарезан старым скальпелем из большого хирургического набора, который мы храним тут же в шкафах…
Я позвала старшего лейтенанта. Он все осмотрел, велел ничего не трогать, никому ничего не говорить, закрыл комнату на замок и побежал звонить. Вот все, что я знаю…"
Все молчали. Главврач достала с верхней полки старую папку и, немного порывшись в вей, извлекла несколько листков.
Вы, Настя, свободны, сказала она обращаясь к санитарке, пришлите сюда старшего лейтенанта, и, повернувшись к Лапину, протянула бумаги. Вот история болезни, если она вас интересует. Затем, подумав о чем-то, она продолжала: Насте можно верить. Ей всего двадцать шесть, а горя хлебнула с лихвой: немцы расстреляли у нее на глазах мужа, дочь умерла от дистрофии, дом ее спалили дотла, а родителей своих она потеряла при бомбежке... Впрочем, здесь в госпитале я подбираю санитарками только таких несчастных и озлобленных, чтобы, видя страдания наших врагов, но, в конце концов, людей все-таки, они не ожесточились в своей жизни и до конца выполняли долг гуманности…
И обращаясь к Лапину, военврач устало произнесла: разрешите, товарищ полковник, мне приступить к делам. Если понадоблюсь, позовите. Кстати, старший лейтенант отлично владеет немецким.
Несколько позже Лапин окольными путями узнал то, что его потрясло и взволновало: сама главврач недавно получила известие о гибели мужа. Ее сестра была угнана в Германию, где след ее потерялся. Отец, старый коммунист, был повешен немцами на площади их родного села.… И после всего этого у нее хватило мужества и человечности облегчать страдания заклятых врагов!
Старший лейтенант рассказал следующее:
Бред эсэсовца его сразу заинтересовал. Хотя времени было в обрез, все же слушая выкрики немца, он уловил в них какую-то последовательность: слова, на первый взгляд представляющие явную абракадабру повторялись всегда в твердой последовательности. Странно было еще и другое: военный человек говорил все время о делах явно штатских. В течении часа он записывал его бред. Вот его дословный перевод:
"Вокзал Торгау. Пять часов. Человек с зеленым чемоданом. Шляпа – тиролька с пером. Мне очень знакомо ваше лицо… Мне тоже… Майн готт, Арнольд. Майн готт, Фридрих!.... Кирпичи сложены в сарае. Сторож умер… Вокзал Торгау…" Дальше снова эти же слова в этой же последовательности. Иногда только отдельные выкрики "нах Торгау", т.е. "в Торгау". Было еще бормотание: "будь ты проклят, старая кляча Шааде, сбежал все-таки. Не уйдешь, собака!" Вот, кажется, и все.
Опять все помолчали, Лапин спросил:
Где документы немца?
Они хранятся в сейфе. Ключ у главврача. Сходить за ними?
Лапин повернулся к одному из своих помощников и кивнул, давая ему понять, чтобы он пошел вместе со старшим лейтенантом. Затем, обращаясь к другому, приказал:
Сходите в коридор, где находится изолятор, и выясните у раненых приметы того немца.
Третьему он скупо бросил: Пройдитесь по госпиталю, поспрашивайте, расспросите часовых. Не забудьте надеть белый халат…
Оставшись один, Лапин стал внимательно изучать историю болезни.
Эсэсовец подорвался на немецкой противопехотной мине в городском парке ночью.
Его подобрали наши саперы, которые занимались разминированием города и должны были с утра приступить к парку. Они-то и доставили его в госпиталь в тяжелом состоянии. Пришлось ампутировать обе ноги ниже голени. По документам, найденным, как потом установил Лапин, в прорезиненном мешочке, подвешенном подмышкой, он - Эрнст фон Осткрааге.… Из документов, изъятых из сейфа, следовало, что Эрнст фон Осткрааге оберштурмбанфюрер СС имеет от самого рейсфюрера СС Гиммлера, особое поручение, имеющее важнейшее значение для великой Германии, с правом стрелять без предупреждения, ношения формы любого рода войск, беспрепятственного передвижения по всему рейху и т.д. Документ, с гербовой печатью канцелярии фюрера, подписанный самим Шелленбергом, был отпечатан на небольшом плотном картоне и вложен в твердый пакетик из прозрачного целлулоида. С фотографии этого могущественного документа смотрел ныне усопший его обладатель, резкий, высокомерный взгляд которого производил неприятное впечатление, которое ощущаешь при виде умного человека с маниакальными наклонностями… Дата выдачи документа 3 октября 1944 года.
Офицерская книжка ничем не выделялась. Только вот штамп о проверке ее обладателя на арийское происхождение датирован 1939 годом. Книжка была выдана тоже в 1939 году. Следовательно, Эрнст Осткрааге уже шесть лет, несмотря на войну, не имел повышения.
Старший лейтенант сообщил, что на левом плече эсэсовца наколота тушью буква "А", которая означала нулевую группу крови.
Помощники полковника Лапина, умело используя маскировку под врачей, прибывших с инспекцией госпиталя, выведали у раненных военнопленных следующее:
Убийца в засаленной телогрейке ходил по госпиталю и расспрашивал про офицера, которого доставили русские саперы. Называл фамилию – Осткрааге. Причем, он говорил, что его брат Эрнст Осткрааге офицер, что ищет его уже в четвертом госпитале. На вопрос, откуда он знает, что брат ранен, он отвечал, что видел, как тот подорвался на минном поле, когда они пробирались через парк ночью, как двое русских солдат осторожно, через мины перенесли его, стонавшего, в машину и увезли. Он боялся подойти к русским солдатам, так как был в военной форме.
Приметы убийцы совпадали с теми, что сообщала санитарка Настя. Существенны были дополнительные данные, собранные по крупицам лапинскими помощниками.
Во-первых: убийца скорей всего шофер, с жилистыми в ссадинах руками и черной грязью под сломанными ногтями. От него пахло бензином.
Во-вторых: ему лет около пятидесяти. Палка еще свежая, самодельная. Говорит, что подвернул ногу и боль долго не проходит.
В-третьих: все расспрашивал, где лежат офицеры. Когда, наконец, узнал, что Осткрааге лежит в изоляторе в беспамятстве и не узнает никого из окружающих, он только тогда смело направился в конец коридора.
Его вопрос к лежащим у двери изолятора был: "он выживет?" Ему ответили, что русские врачи стараются, что все может быть…
* * * * * *
Пока полковник Лапин рассказывал, Сандров внимательно изучал документы. Наконец, наступила короткая передышка. Семен Петрович, протирая очки, задумчиво произнес:
Знаете, Петр Иванович, когда вы назвали фамилию Эрнст Осткрааге, я почему-то подумал, что уже где-то слышал эту фамилию. Когда я увидел его фото, то все сомнения рассеялись. Если вы желаете ознакомиться с довоенной деятельностью Эрнста Осткрааге, то запросите материалы посещения Советского Союза делегацией немецких ученых что-то в мае - июне сорокового года. Я уверен, что в списках значится и доктор Эрнст фон Осткрааге. Это было бы может полезно еще с той точки зрения, что в некоторой степени нам удастся установить хотя бы координаты его последнего местожительства. Запросите. Чем черт не шутит...
Мельникова ко мне! бросил Лапин в телефонную трубку и стал писать шифрованный запрос.
Что будем делать, Лапин, задумчиво заговорил опять Сандров, клубок имеется, был и кончик нити этого клубка, да вдруг оборвался. Как будем разматывать его?
Как вы думаете, зачем стремился Осткрааге в Торгау? В Торгау сейчас пока немцы. Вероятно, чтобы встретиться с кем-то в шляпе с пером и с зеленым чемоданом. Встретиться, чтобы передать, что " кирпичи сложены в сарае, что сторож умер"...
А знаете! тут Лапин усмехнувшись щелкнул пальцами, знаете, немцы верны себе:
" мне очень знакомо ваше лицо", потом ответ и так далее, все тот же старый метод. Я уверен – это пароль, пароль встречи. А тот в тирольке все еще маячит, видно, на вокзале в Торгау и ждет, ждет…
Ваша версия, Петр Иванович, очень убедительна, хотя и требует проверки. Проверки… А почему бы не проверить?...
Я давно думал об этом, дорогой профессор, и вы лишний раз доказали, что я прав.
Вы хотите кого-то послать в Торгау?
Вот именно! И лучше моего племянника кандидатуры не сыскать: отлично знает немецкий, два года пробыл в тылу у немцев, обстрелянный, сообразителен и выдержан, знает множество вещей, нужных для чекиста, ну и потом,... потом я за него ручаюсь!
Вы еще не спросили его самого!
О, ему только скажи не отцепится; ведь он давно мечтает о новом деле! Правда, есть одно но: немного слаб после последнего ранения. Но может это и плюс для его работы в тылу. Маскировка под раненного. Ну как, убедил?
Согласен. Готовьте. Только тщательно, без спешки. Второе направление искать убийцу. Его имя, мне думается, Шааде. Хотя я не совсем уверен. Займитесь поискам шофера, возможно с этой фамилией. Примет более чем достаточно. Сообщите всем армейским. А я, Петр Иванович, Сандров устало вздохнул, я буду дублировать вашу работу по своей методе. Лады?
Лады, товарищ полковник! и Лапин впервые за сегодня улыбнулся.
Не обольщайтесь, Петр Иванович, ваша версия хотя и в значительной степени убедительна, но она может оказаться несостоятельной. Вполне вероятно, что, следуя ей, вы придете не к тому, что мы ищем. Однако… Сандров задумчиво помолчал, однако, "эти кирпичи в сарае" уж больно заманчивы. И хотя я далек от вашей работы, не знаю нюансов её, принимайте мои размышления в качестве пассивных советов. Ибо: малый консилиум консультатори пэссимум эст плохой совет хуже всего для советчика!
Машину поминутно встряхивало на полузасыпанных воронках. Да к тему же ещё этот дождь вперемежку с мокрым снегом снижал видимость. Широкая автострада, с мчавшейся навстречу боевой техникой, требовала к себе предельного внимания.
Лейтенант Черемных, то тормозя в опасных местах, то снова нажимая на педаль газа, ровнее вел машину, прислушиваясь к разговору сидящих на заднем сидении.
... Да, товарищ Бруннер, вы правильно рассуждаете. Но смею вас заверить, что сейчас вы нужны именно здесь. Помните, что Ленин сказал: "Мы боремся за то, чтобы рабочие всего мира победили вместе с нами!" Как коммунист , вы не можете не согласиться, что бывают такие моменты, когда борьба за свободную Германию может продолжаться не только в тылу у фашистов.
Сандров снял очки и, близоруко щурясь, стал их протирать замшей.
Полковник Сорочан рекомендовал вас как человека преданного интернациональному долгу. Не в Испании ли вы с ним познакомились? Простите, но я очень любопытный человек.
В Испании, в тридцать восьмом. Мигуэл тогда здорово выручил нас своими танками... Еще бы десять минут и моему взводу был бы капут.
Глаза Бруннера на мгновение потеплели при воспоминаниях казалось бы о далеких, но совсем недавних событиях.
Сколько человек в вашей группе?
На лицо двадцать семь. Вместе со мной. Один тяжело ранен, лежит в госпитале.
Двадцать семь. Это немало. Итак, задачу вы знаете, приступайте сразу же. Военную одежду смените на партикулярное платье. Местное население может встретить вас весьма настороженно. Людей разбейте по квадратам. Никаких военных действий, кроме самозащиты от остатков фашистского отребья. Связь через известных только вам людей. В вашем распоряжении будет радиостанция. Радисты есть? Великолепно. Информировать нас будете каждый день.
Сандров немного помолчал, что-то обдумывая.
Найдите себе ещё помощников: уж больно огромна площадь ваших поисков. Пропуска для беспрепятственного передвижения по освобожденной территории для ваших товарищей оформит лейтенант Черемных... Попутно попытайтесь отыскать человека по фамилии Шааде. Лейтенант вам все объяснит.
На своем веку профессор Сандров перевидал немало людей. Но такие, как вот сидящий здесь Бруннер, прошедший суровую школу подпольной борьбы, борьбы лицом к лицу с заклятыми фашистами на полях далекой Андалузии, а затем в рабочих окраинах больших городов своей родины, вызвали у Семена Петровича, человека от природы довольно сухого, чувства детской восторженности и удивления, потаенной зависти и огромного уважения.
Глюкауф, Людвиг! произнес дрогнувшим голосом Семен Петрович традиционное немецкое пожелание горняков, которым провожают всех, кто должен спуститься в шахту.
Глюкауф! ответил Бруннер, потомственный шахтер по профессии и борец за свободное завтра по долгу и призванию, Глюкауф, геноссе Сандров! и в устах коммуниста Бруннера старинное пожелание "счастливо подняться наверх" прозвучало как клятва.
* * * * * *
Рихарду Гартеку повезло на этот раз вдвойне. Пробираясь к своему квадрату, он остановился на ночлег у хозяина небольшого хуторка, вблизи маленького леса.
Позади остались десятки километров, и он был почти у цели. Сегодня он может позволить себе обсушиться и выспаться в теплом углу.
Хозяин однорукий молчун, обросший рыжей бородой сидел напротив пожилого мужчины и слушал его, оперев свою лохматую голову на свою единственную руку. Он оторвался от разговора на минутку, чтобы указать Рихарду место у жарко пылающего камина.
Все говорило о том, что хозяин беден и одинок.
Разложив промокшую верхнюю одежду, Рихард огляделся. Перед собеседниками на хорошо отструганном столе лежала редкая кожура от съеденной печеной картошки. Бутылка с домашним вином была почти полностью опустошена. Разговор за столом не клеился. Видимо до прихода Рихарда эти двое о чем-то оживленно говорили.
На всем и на всех лежала печальная печать усталости и войны.
Немного обсушившись, Гартек извлек из мешка кусок черного хлеба, три яйца, маргарин в промасленной бумаге и плоскую бутылочку со шнапсом.
Все это Рихард вывалил на стол.
Очень прошу вас, обратился он к остальным, прошу разделить со мной ужин.
Хозяин убрал со стола пустую бутыль, а его пожилой сосед стал аккуратно сметать картофельную шелуху. Затем, кивком поблагодарив Рихарда, он медленно, на правах старшего, разделил всю еду с немецкой аккуратностью на три равные части. Выпив первый стакан, пожилой помотал головой и, густо посолив яйцо, закусил.
Откуда у тебя такой злой шнапс, сынок? спросил он, размазывая густой маргарин по хлебу.
Всю эту еду я выменял на автомат. Хватит с меня. Отвоевался! безразлично бросил Рихард, памятуя наставления Людвига Брунера.
Отвоевался, говоришь? пожилой с любопытством поглядел на Рихарда, куда же теперь путь держишь, отвоевавшийся солдат?
Здесь недалеко, километров пятнадцать будет... Хочу посмотреть, может жив кто-нибудь из моих родных.
Хозяин пристально всмотрелся в Рихарда. Затем, снова повернувшись, вдруг спросил:
Ты не из Гартеков, случайно?
Да. Мне кажется я тебя знаю, хозяин! Мы ведь соседи...
Здесь Рихард очень ярко вдруг вспомнил картину своего детства: сельский праздник, рыжий мальчишка его однолеток срывает с него цветастый шейный платок и бежит... Рихард догоняет его и начинается потасовка, закончившаяся дырой на штанине, грязью на белой рубашке и хорошей поркой от матери дома.
Ты забыл наверное, хозяин, как на ярмарке надавал мне по шее? Рихард хлопнул весело бородача по плечу. Только сейчас он заметил, что хозяин ведь не так стар.
Разве такое забудешь. Пока я дрался с тобой, моего отца увезли домой при смерти... И уже обращаясь к пожилому сотрапезнику, однорукий промолвил: Он из Гартеков, дядя Карл, можно при нем смело говорить. Его братья все либо в концлагере, либо коммунисты.
Вот ты, ты отвоевавшийся солдат, скажи мне, за что пролито столько крови? Ради чего мы должны убивать своих же немцев? Шнапс, видимо, начал действовать на пожилого. Я прожил свое, и часто говорю себе: "Эх ты, старая кляча Шааде, зачем ты родился с таким мягким сердцем?" – Обратясь к своему племяннику он с горестью произнес: Ох, Курт, поживу-ка я у тебя денька два-три и двину дальше. Пошел бы я хоть сейчас к своей Марте, да хочу кое-что у тебя отремонтировать. Много ли ты сможешь сделать своей одной рукой. А в три руки глядишь да что-нибудь подправим.
Если можно мне остаться, то я тоже хотел бы помочь: раз нет моих братьев куда мне идти? Вот только завтра отлучусь до обеда и могу работать кем угодно!
Говоря так, Рихард имел в виду другое: когда Людвиг его инструктировал, то просил попутно с основной задачей искать человека с редкой фамилией Шааде шофера по профессии.
При упоминании её из уст своего соседа по столу остатки хмеля, моментально выветрились из головы Рихарда. План созрел мгновенно.
По рукам вижу, дядя Карл, что вы механик или шофер. Мы быстро наведем в хозяйстве Курта порядок...
Какое там хозяйство! Курт печально махнул рукой.
Рихард долго возился, пытаясь заснуть у тлеющего камина. Наверху Шааде с Куртом еще немного поговорив, затихли.
Шааде, Шааде... Как скорей сообщить Людвигу? Есть позывные тех, кто давал поручение Бруннеру. На крайний случай. Нет рации. Кто же этот Шааде? Преступник? Не похож на такого. Наш? Тоже... Ну, ладно, приказ - есть приказ. Его не обсуждают.
Рано утром, наскоро позавтракав со всеми тем, что еще было в мешке, Рихард, оставив все свои нехитрые пожитки и сказав, что вернется к полудню, отправился в путь.
Ему и сегодня повезло. Прошагав каких-нибудь полтора часа, он встретил несколько русских танков. Предъявив пропуск, Рихард попросил встречи с самым высоким начальством. Его успокоили: через час здесь должны быть несколько начальников. Бери любого на выбор, смеялись танкисты, хлопая Рихарда по спине и весело угощая его папиросами и горячим кофе.
На юрком вездеходе прибыли два полковника и один майор. Поговорив несколько минут с командирами танков, они собрались было двинуться дальше, когда Рихард подошел к ним и показывая пропуск, пытался заговорить на ломаном русском языке. Майор, отвечая по-немецки, спросил что нужно Рихарду. Обрадовавшись, последний стал просить помочь ему передать по рации важное сообщение.
Повертев пропуск Рихарда, один из полковников, показав на сидение сзади, бросил:
Садитесь, постараемся помочь!
Все последующее было как в кино. Его доставили в какую-то армейскую часть. Начальник особого отдела, как только Рихард заявил, что необходимо послать в эфир сообщение "Капуцину", быстро повел его на радиостанцию.
В эфир полетела шифровка! "Капуцин, Капуцин, найден шофер, координаты..., дальнейшие указания?"
Сандров ответил немедленно: "Не упустите, никаких самостоятельных шагов, ждите вечером".
Рихард с пятью приданными ему автоматчиками около двенадцати был уже вблизи хутора. Отправив машину обратно и поговорив с солдатами, сидя в мелком лесочке, о деталях, он беззаботно насвистывая направился к хутору. Через плечо его висела сумка с провизией.
У крыльца его встретил Шааде.
Рихард смял шапку, вынул платок и вытер пот на голове: это был знак наблюдателям, что все нормально.
Закипела работа. Оседлав остроконечную крышу дома, Рихард конопатил дыры в треснувшей от времени черепице, Шааде, орудуя молотком и ломом поправлял покосившийся забор, а Курт кое-как смастерив себе подобие метлы, выметал мусор из дома.
Через некоторое время Рихард, взглянув вниз, похолодел: по дороге к хутору, оживленно беседуя, направлялись трое из пяти солдат автоматчиков.
Шааде у забора застыл с ломом в руках. Увидев его, русские поздоровались и попросили попить. Тот стоял не двигаясь. Из дома вышел Курт, неся ведро с зацепленной за дужку алюминиевой кружкой. Солдаты, напившись, оглядели критически дом с его покосившимися надстройками, посовещались, бросая сожалеющие взгляды на единорукого хозяина и стали расстегивать ремни и снимать свои ватники.
Мы будем "хельфен" помогать сказали они и без суеты взялись за дело, не обращая зниманмя ни на Шааде, ни на Рихарда.
Стосковавшиеся по мирному делу, они без суеты и спорно делали свое дело. Работая, русские перебрасывались шутками и так заразительно смеялись, что даже хмурый Шааде невольно несколько раз улыбнулся.
Профессор Сандров примчался на вездеходе в сопровождении двух офицеров. Все в это время сидели за столом и ужинали. Войдя в комнату и поздоровавшись со всеми, Сандров зябко потер руки и попросил:
Можно и нам присоединиться? Появился термос с самым настоящим кафе, колбаса, несколько банок рыбных консервов.
Карл Шааде хотел было уйти наверх, но Семен Петрович, положив свою ладонь на его плечо, мягко усадил его снова на место.
Если вы не возражаете, у меня есть к вам несколько вопросов, товарищ Шааде! шопотом произнес Сандров, глядя ему в глаза и делая последний глоток кофе. Карл напрягся, лихорадочно думая, откуда известна его фамилия русскому полковнику.
Солдаты, убрав все со стола и откозыряв, удалились. Вышли и остальные. Семен Петрович устало протер платком глаза, очки и заговорил:
Геноссе Шааде, вы, видимо потомственный рабочий и ваш ум не так набит гитлеровской ахинеей. Поэтому я вас называю товарищем. Вы, вероятно, решили молчать. Ваше право.
Но вы убили барона фон Осткрааге. Мы вас не считаем пока убийцей, не зная мотивов. Нас интересует другое. Поглядите на меня. Перед вами сидит профессор, старше вас, и погоны его инженерные. Я сугубо штатский человек, мирный. Но, скажу только вам и по секрету, если бы мог без колебания стрелял бы, душил бы всех тех, кто привел немецкий народ к войне.
Сандров зашагал по комнате, пытаясь найти слова, которые бы заставили Шааде заговорить. Ох, как много значило бы это. Как много дало бы, вероятно.
Послушайте, Карл, мне нужно знать все об этом бароне. Понимаете все! Ради того, чтобы больше не было убийц – баронов, ради будущего, ради того, за что умирали и умирают сотни и тысячи честных сынов Германии...
Семен Петрович устало замолчал. Угрюмо молчал и Шааде, сцепив на столе свои мозолистые руки.
И когда в душе Сандрова готово было наступить отчаяние, Карл вдруг хрипло заговорил:
Я верю вам. Верю, потому что видел, как умеют воевать и работать ваш солдаты. Я все рассажу, что знаю. Хотя знаю я очень мало.
* * * * * *
Это случилась около двух месяцев назад. Может немного больше. Да, в январе. У него - шофера оберста Эрдмана появился новый хозяин. Барон Осткрааге. Видно, барон был большим начальником, если полковник Эрдман сам проводил его к машине и сказал:
Карл, это твой новый хозяин. Служи ему, как хорошо до этого служил мне! – Оберст Эрдман, выбросив правую руку в нацистском приветствии, попрощался с бароном и почти новеньким мерседесом бенцем...
Почти три часа непрерывной езды и они были уже в пригороде Берлина.(По описаниям строений Сандров догадался, что это был Институт кайзера Вильгельма, известный тем, что до войны был центром атомных исследований не только немецких, но и всей Европы).
Побыв там с час, Осткрааге велел Карлу гнать машину в центр города. Зайдя в один из неприметных домов, барон вскоре вышел с большим портфелем, и они снова направились в пригород.
Двое суток после этого Карл не видел барона. Поместили его в большую комнату, вероятно бывший фехтовальный зал, куда занесли еще около дюжины походных кроватей с постелью.
Затем по одному стали появляться шофера. Все водители грузовых машин. Из разных войсковых частей. Многие имели небольшие физические дефекты.
Прошло еще двое суток, когда в зале появился барон в сопровождении двух офицеров - майора и гауптмана СС и нескольких штатских.
Карлу поручили построить шоферов.
Произведя перекличку, майор передал барону твердую папку с документами и списком и, откозыряв, вместе с гауптманом, удалился.
Осткрааге произнес небольшую речь, своего рода приказ, из которого явствовало, что все водители не должны отныне покидать это здание. Общаться с кем-либо из штатских категорически воспрещается. Ждать. Фюрер приказал им выполнить секретное и очень важное поручение. И они выполнят его, что бы ни случилось. Все после этого получат десятидневные отпуска и будут награждены.
Карла назначили старшим. Из окна зала было видно, как во двор один за другим прибывают грузовики, нагруженные деревянными ящиками, которые осторожно снимались и покрывались брезентом.
Вскоре был дан приказ подготовить грузовики к дальнему рейсу и шоферам разрешили осмотреть свои машины. Все молча и сосредоточенно работали под охраной нескольких солдат.
Еще через день, погрузив ящики на десять машин, колонна тронулась. Впереди шла машина с бароном, а сзади всех пустой грузовик с тремя автоматчиками. Хотя автоколонну никто не задерживал (на смотровом стекле со стороны Карла был прикреплен пропуск с большой красной молнией), продвигались медленно, проселочными дорогами, кружным путем. На вторые сутки прибыли к месту назначения.
Не доезжая до него, в нескольких километрах, им повстречалось около двухсот военнопленных, которых строем гнали по обочине дороги. Только потом Карл догадался, что это они строили то сооружение и за три часа до прихода автоколонны покинули его.
Семен Петрович усмехнулся вот она извечная немецкая точность и педантичность, о которой говорил еще знаменитый Клаузевиц. Поистине: "Эрсте колонне марширт, цвайте колонне марширт, дритте колонне марширт... "
На одиноком холме без растительности, на самой его вершине стоял старый бревенчатый сарай. К нему вела довольно широкая тропинка, утрамбованная деревянной обувью заключенных. Внутри его - люк, ведущий прямо вниз к широкому забетонированному помещению с низким потолком.
Барон сразу же приступил к делу. Поставив автоматчиков по углам сарая, велев им замаскироваться, он приказал шоферам перенести весь груз в сарай. Как потом оказалось, тяжесть ящиков была из-за того, что внутри они были оббиты двухмиллиметровыми листами из свинца. Карл был оставлен внизу для охраны машин. Ему, кроме того, Осткрааге поручил стрелять в каждого, кто по одиночке будет спускаться с холма. Для этого ему вручили автомат с двумя запасными обоймами.
Только однажды Шааде поднялся к сараю, чтобы отнести барону термос с горячим кофе.
Внутри было светло от света аккумуляторов, снятых с трех грузовиков. Одиннадцать шоферов работали в четыре группы: пять человек доставали из раскрытых ящиков какие-то серые кубики, заворачивали каждый в плотную бумагу и передавали следующим двоим. Последние, поставив птичку на разграфленной бумаге, аккуратно складывали их в небольшие контейнеры из толстого свинца, которые, вероятно, были завезены еще раньше. Двое остальных, орудуя паяльной лампой, запаивали крышку, а остальные двое относили их вниз в бетонный склад.
Барон Осткрааге сидел среди пустых ящиков и наблюдал. Скоро должно было стемнеть. Он, видимо, очень торопился.
Осталась еще добрая половина ящиков, когда был дан сигнал на ужин. Поужинав, барон приказал соорудить ему подобие кровати из ящиков и вышел на воздух. Проинструктировав Карла по наблюдению за машинами в ночное время, обойдя посты вокруг сарая, барон снова зашел внутрь.
Утром Карл был вызван наверх. Работа подходила к концу, когда выяснилось, что не хватает трех ящиков. Вдруг один из шоферов вспомнил, что строя лежак барону, использовали эти три ящика. Чтобы было прочно и не шаталось под ним.
Осткрааге побледнел. Затем схватился за пистолет, но, овладев собой, выскочил из сарая с остекленевшими глазами. Вышедший за ним Шааде, слышал как он, глядя куда-то вдаль прошептал: Это конец, это конец, это...
Работа вскоре была закончена. Люк закрыт. Заминирован. Засыпан землей. Пол разровняли и замаскировали прелым сеном. Все остальное довершил густо падающий снег.
Отъехав обратной дорогой километров двадцать, барон велел остановить машину. Подозвав автоматчиков, он посовещался о чем-то, а затем они скрылись в небольшом перелеске вместе с одиннадцатью шоферами.
Минут через двадцать послышались оттуда автоматные очереди, крики и, немного погодя, одиночные выстрелы.
Через час Осткрааге и трое солдат вернулись. Прошло еще два часа томительного ожидания, во время которого барон сидел, понурившись на заднем сидении.
Как только вдали появились два грузовика с солдатами, барон приказал трогаться. Небрежно поприветствовав на малом ходу офицера в передней машине, они помчались снова в Берлин.
Карл думал. Строил догадки. Почему среди шоферов не было ни одного немца без каких-либо физических недостатков?
Сандров же был хорошо осведомлен о сверхсекретном приказе Гитлера, где предписывалось ликвидировать всех неполноценных арийцев с целью соблюдения чистоты расы. Эвтаназия практика тайных массовых убийств неизлечимо больных немцев...
Для раздумий Шааде было множество причин. Водители расстреляны. Это было заранее предусмотрено. Трое солдат тоже будут изолированы. Значит очередь за ним. Но когда? Водить машину барон может сам. Почему же тогда он жив?
Послушай, Карл, - ворвался в его раздумья хриплый голос барона, что ты думаешь о событиях этих дней?
Мое дело не думать, а исполнять приказы! бросил через плечо Шааде. – Я солдат! добавил он и внутренне похвалил себя за быстрый ответ.
Молодец, Карл. Хороший был у тебя хозяин, этот оберст! и барон потрепал водителя по плечу.
У нового старая кляча Шааде научился большему...
Чему же, интересно?
Стойкости духа и ничему не удивляться!
На что ты намекаешь?
Я бы не осмелился пролежать всю ночь на трех ящиках с взрывчаткой!
Барон горько захохотал. Карл понял, что напомнил ему самое больное.
С неделю Осткрааге добивался чего-то, носясь по Берлину.
Однажды в четыре часа утра его подняли с постели и велели подать машину барону. Помня наставление Осткрааге, Карл держал свой "мерседес-бенц" в состоянии готовности к далекому и опасному рейсу.
На этот раз барон остановил машину на одной из тихих улиц и, пройдя вперед метров сто, исчез в одном из парадных подъездов. Через час он появился откуда-то сзади и, устало плюхнувшись на заднее сидение, бросил:
Машина?
Готова в рейс, как было приказано!
Оружие?
Два автомата с пятью запасными обоймами, восемь гранат в карманах дверец, ракетница, толовые шашки!
Карл, ты неплохо знаешь Берлин. Постарайся выбраться из него незаметно. Начало пути южная дорога. Трогай.
Сзади послышались два хлопка. Он догадался, что барон дослал патрон в автомат и в свой любимый парабеллум, Шааде тоже быстро извлек свой автомат и уже на ходу зарядил его.
Лишь только они свернули за угол, к ним сзади пристроилась машина. Осткрааге зло выругался.
На утренних безлюдных улицах Берлина началась гонка с лидером. Преследователи были разные. Менялись. Вероятно, связывались по радио. Барон не мешал, только изредка докладывал о смене преследователей.
Почему они не стреляют?
В городе они не посмеют, а за городом наверняка, чтобы остановить нас. Гестапо, Карл, учти это!
Грязь вперемежку со снегом, залепляла смотровое стекло. Не справлялись дворники. Значит и преследователям тоже несладко.
Выскочив к Северной дороге, Карл резко повернул назад и со злостью, идя навстречу параллельным курсом, помигал зажженными фарами.
А ты не из трусливых! одобрил барон, забившийся в угол, чтобы его не узнали преследователи.
Южная дорога приближалась. Карл чувствовал, что уйти от преследователей не удастся...
И вдруг он вспомнил: его бывший хозяин, полковник Эрдман, спросил как-то шутя, что будет делать Карл, если его машину будет догонять враг и стрелять ему на полном ходу нельзя? Осторожный полковник предвидел и такое.
Карл долго ломал голову над этой задачей и год назад, наконец, продемонстрировал свое нехитрое устройство, чем заслужил одобрительный хлопок полковника по плечу. Только сейчас Шааде вспомнил о нем.
Резко повернув вправо, Карл снова направил мерседес к центру города. Он затылком почувствовал немой вопрос барона и спросил:
Если они погибнут, герр оберштурмбанфюрер, нам лучше? Не будет это противозаконно?
Я дорого отдал бы сейчас за то, чтобы все они провалились в преисподню, но только за городом!
Будет исполнено!
Облюбовав стоявший у обочины тротуара автофургон, Карл почти впритирку к нему поставил свою машину спереди. Багажник не просматривался остановившимся преследователям. Открыв его, Карл извлек из дальнего угла мешочек, развязал тесьму и, отодвинув резиновый коврик, высыпал в потайное дно багажника множество острых стальных шипов, сделанных в виде звездочек. Как бы не упала звездочка, один из острых концов её торчал всегда вверх. От люка потайного дна через всю машину тянулся стальной трос и задвижка могла открываться прямо из кабины.
Снова на большой скорости к Южной дороге...
Скоро за поворотом шлагбаум. Поворот. Отодвинута заслонка, шины смешались с грязным снегом на дороге. Сзади послышался визг тормозов, глухой удар, еще удар, Взрыв!
Надо вернуться!
Машина медленно пошла обратно. Её обгоняли мотоциклисты, спешившие к месту аварии. Впереди у обочины на капоте вверх колесами лежала развороченная машина, из которой вырывались клубы дыма.
Обратно! и барон тихо засмеялся.
На юг пробирались очень медленно. Все дороги были забиты. Обстрелы на бреющем полете. Фронт стремительно приближался. Слышны были разговоры, что русские рвутся к Берлину. Окружен Котбус. Война идет уже на территории фатерлянда. А Карл все думал, как выполнить свою страшную клятву: барон должен умереть, но не так, как те расстрелянные им водители грузовиков, а в жутких мучениях. Этот убийца заслужил их.
Ночью, сходу, они проскочили селение и вдруг оказались в городе, в который открыто, при свете фар и прожекторов вступали русские. Спас глухой переулок. Барон, сорвавший и выкинувший свой погон, выскочил в тупике из машины и стад стучать в первую попавшуюся дверь.
Вернулся он уже в штатской, плохо сидевшей на нем одежде.
Не вздумай бежать от меня, старая кляча Шааде! произнес переодетый барон тихо, Надо выбираться и идти на юго-восток. Сорви погоны!
Чтобы выйти за город, нужно было пересечь парк. Первым пошел барон и подорвался. Шааде видел, как его увезла русская санитарная карета. Он остался в городе и почти месяц искал барона. Он сдержал свою клятву. Все.
* * * * * *
Сержант Кульков шел, насвистывая свою любимую песенку "Темная ночь". Кругом стояла утренняя тишина, и казалось, что нет войны, а просека в лесу так напоминала ему родную Смоленщину, что он сняв ушанку, долго вдыхал чистый воздух, который колебал слабый ветерок очень ранней весны.
Если бы здесь случайно оказались его друзья из разведвзвода, то только по одной песне "Темная ночь" они безошибочно определили, что сержант Кульков в очень хорошем настроении.
Еще бы пять дней назад разведчик Кульков проник глубоко в тыл противника и сумел раздобыть важные документы, прихватив заодно и офицера, который вез их.
Сам комбат крепко пожал сержанту руку и дал ровно трое суток отдыха. Эти три дня Василий Степанович решил использовать для свидания с братом, который служил где-то рядом, буквально в двадцати километрах.
Вот что значит война: братья воюют в одном армейском корпусе, прошли, можно сказать, бок о бок от самой Москвы, а виделись за все это время всего лишь два раза.
Василий Степанович тряхнул седеющей головой, решительно водрузил на макушку ушанку и продолжал бодро шагать по лесу.
Вот обрадуется Коля, думал сержант когда свидимся. Небось, не ожидает! и не без гордости отметил, что со времени последней встречи на груди сержанта Кулькова появился новый орден и две медали.
Да, будет что рассказать Николаю! Конечно без хвастовства. И о рейдах в глубокий тыл, и о "языках", которых на счету только у Василия Степановича уже восемь.
Обгоняя Кулькова, промчались два студебеккера и одна полуторка с красными флажками. "Боеприпасы! автоматически отметил про себя разведчик, Спешат, идут издалека, последняя машина буксовала где-то рядом, недавно заправлялись, так что путь ещё долгий."
Снова тишина. Вот широкая просека круто повернула вправо. Но что это?
Невдалеке от поворота дорогу переходил какой-то человек. Здесь его вид сразу же насторожил опытного разведчика. Кульков неслышно по-кошачьи прыгнул в сторону и спрятался за сосну.
Человек нес в руках плетеную корзину. По тому как он нес её разведчик сразу же определил: до этого ему никогда не приходилось носить такую ношу. Одежда незнакомца зимняя, добротная, неброская, однако с чужого плеча. Так её носят военные или бывшие военные.
Человек несколько раз оглянулся вправо и влево и, быстро перебежав дорогу, стал углубляться в лес. Это обстоятельство вынудило сержанта рвануть с плеча свей автомат и кинуться наперерез незнакомцу.
Когда расстояние между ними сократилось метров до пятнадцати Кульков крикнул: "Хальт! " В руках незнакомца блеснул пистолет и первая пуля сорвала ветку у головы сержанта. "Длинноствольный пистолет системы Люгера, невольно отметил разведчик, стреляет метко, задержать не так просто".
Короткая автоматная очередь заставила противника перебраться за большой ствол дерева и залечь.
Кульков, перебегая от дерева к дереву и редко отвечая на выстрелы, старался занять такую позицию, чтобы в случае необходимости "выдавить" как он любил выражаться, своего противника на дорогу. Их перестрелка в редком лесу не могла пройти незаметно. На это надеялся сержант. Но это видимо не входило в планы владельца длинноствольного пистолета, который не экономил патронов.
Прошло еще пять минут пальбы. Резкая боль в правом плече, и сержант почувствовал, что ранен. Противник пытался изменить тактику и стрелять наверняка, постепенно отходя от дороги. Кулькову все труднее и труднее становилось сдерживать натиск. Не было возможности снять полушубок и перевязать рану, а кровь все текла и текла. Сквозь мутную пелену, застилавшую его глаза, он одной рукой пытался целиться и одиночными выстрелами из автомата старался пригнуть противника к земле. Длинноствольный пистолет стрелял реже, видно его владелец тоже был ранен.
В одно мгновение незнакомец, перебегая, споткнулся и уронил плетенку. Из неё посыпались... яйца! Распластавшись на земле, он стал быстро собирать их и складывать в корзину. Кульков уже, теряя сознание, выпустил по нему длинную очередь и рухнул у гнилого пня. Со стороны дороги послышались голоса. Несколько автоматчиков бежали сюда.
Семен Петрович стоял сзади лейтенанта Черемных и через плечо рассматривал документы убитого. Ничего особенного: обер-лейтенант, хотя и в штатской форме. Технические войска особого назначения.
Что у него в корзине? опросил Черемиых, направляясь к трупу.
Яички, товарищ лейтенант! удивленно воскликнул автоматчик…
Яйца, посмотрите... яйца? - заговорил вдруг возбужденно Кульков, приведенный стараниями солдат в чувство, и несколько раз прошептав "осмотрите корзину с яйцами", снова обмякнув, потерял сознание.
Отдав приказание отправить срочно Кулькова в медсанчасть, Черемных осторожно стал исследовать корзину убитого. Кроме яиц ничего не было. Покрутив на пне несколько штук, лейтенант определил: вареные в крутую.
И вдруг его осенило. Осторожно надломив одно яйцо, он стал тщательно очищать его от скорлупы. Ничего. Яйцо как яйцо. Второе то же самое. Только четвертое поразило всех окружавших и наблюдавших с любопытством за действиями лейтенанта солдат: на белке, по мере удаления скорлупы, появились четкие коричневые цифры.
Взяв корзину, лейтенант, махнув всем рукой в сторону дороги, давая этим понять, что нельзя медлить, направился из лесу.
Уже на просеке, ожидая машину, лейтенант пояснил Семену Петровичу свое открытие. Прикрыв ладонями спичку и закуривая сигарету, лейтенант Черемных, задумчиво глядя мимо стоящих невдалеке и что-то оживленно обсуждавших солдат, начал с грустной ухмылкой:
Немцы в методах своих часто повторяются. Несмотря на провалы. Так и в этом случае. Ну что, казалось бы, в этой корзине? Самые обыкновенные продукты! Да еще у мирного человека, которому в это тяжелое время надо заботиться о своем животе, как никогда. Тривиальная проблема. Хорошая, но не новая маскировка.
Лейтенант попыхивал сигаретой, с нетерпением поглядывая вдаль дороги.
Известно, товарищ полковник, что если уксусной кислотой написать что-нибудь на скорлупе яйца, дать просохнуть, а затем это яйцо сварить, то произойдет следующее: пройдя через скорлупу, кислота осядет на белке... Чисто, оригинально, но, повторяю не ново.
Да, Геннадий Валентинович, большинству немцев свойственны скрупулезность и привычка делать все наилучшим образом. Однако здесь они показали себя неизобретательными, я бы сказал консервативными! И уже оживленно добавил: А вот и наш автомобиль. Поедем, лейтенант, вам я вижу, не терпится осмотреть свой улов. Это удивительное совпадение, что мы случайно проезжали здесь!
…Та самая карта, на которой месяц назад профессор Сандров нанес первую отметку, теперь выглядела совсем иначе: кружочки переплетались с треугольниками или просто восклицательными знаками, черточками и другими пометками. И все это, в основном, на центральной территории Германии.
Видно чего-то недоставало. Профессор Сандров и полковник Лапин вот уже битый час сверяли обозначения на карте с аккуратной стопкой бумаг на краю стола.
Наконец Семен Петрович решительно снял свои очки и достал из футляра замшу. Лапин, уже усвоивший привычки профессора, понял необходимо на несколько минут отвлечься.
Видите, Петр Иванович, симбиоз ваших данных с моими скромными потугами дали неплохой результат. Есть небольшие расхождения, которые требуют уточнения. Однако для коррективов необходимы сообщения ваших товарищей. Поставьте им уж более конкретные задачи. Еще неделя, самое многое - неделя, и мы можем докладывать о наших предположениях с уверенностью. Пусть ваши люди (я не решаюсь назвать их разведчиками или шпионами, так как не знаю этих различий) поработают уже в определенных районах... Да, кстати, чем отличается разведчик от шпиона, если это, конечно не секрет?
Попытаюсь, Семен Петрович, по памяти процитировать выдержку из четвертей Гаагской конвенции девятьсот седьмого года: "Шпионская деятельность не запрещается правилами ведения войны. Шпионами не являются военнослужащие в форменной одежде, проникающие в расположение противника в целях разведки..."
Довольно, Петр Иванович, довольно, благодарю вас! Сформулировано недурственно...
Не успел звякнуть телефон, как полковник Лапин уже схватил трубку. Так и есть, новости и, видимо, серьезные.
Пусть доставят немедленно ко мне! произнес возбужденно полковник и бросил трубку. Радостно глянув в глаза Семена Петровича, пояснил: Яйца-то оказались как в сказке не простые, а золотые!.. Звонили от дешифровщиков, кажется что-то новое, именно для нас! и Лапин нетерпеливо заходил по комнате.
Семен Петрович быстро пробежал взглядом первый лист и передал его Лапину, затем все быстрее второй - и снова ему, третий, четвертый, пятый... Снял очки, автоматически достал замшу и протер их. Встал, снова сел и, наконец, вымолвил:
Ну и как, Петр Иванович? Эх, и повезло же нам... Приказываю собрать всех ваших свободных людей и через сорок восемь часов быть в готовности номер один. (Так, кажется, отдают приказания?) Отзовите, голубчик, всех из ненужных квадратов. Договоритесь о докладе на Военном совете. Если бы они нашли время заслушать нас завтра утром…, нет сегодня ночью. Впрочем, возьму на себя смелость и воспользуюсь своими правами. Семен Петрович откинулся на спинку стула и продолжал: Чего улыбаетесь, Петр Иванович? Чего цветете как майская роза? Рады? Я тоже. За вас, голубчик, за ваших людей...
Не согласен, Семей Петрович, с вами по одному моменту: нам не повезло. Это предвидение. Те, кто посылал нас, знали, что научный подход вкупе с данными разведки самое действенное и результативное в этом конкретном случае. Ваша, как вы называете, "метода" доказала это. Итак, товарищ полковник, разрешите действовать?
Оба улыбнулись. Затем Лапин что-то вспомнив, предложил:
Может ненужные квадраты наоборот усилим? Для отвода глаз. Есть сведения, что кроме американцев и англичан зашевелились и французы. Одним словом консорциум разведок.
А можно этому консорциуму сообщить что-либо дезориентирующее. Ну, как-нибудь, для выигрыша времени?
Это в наших возможностях, Семен Петрович, и давайте обсудим пока первоапрельскую депешу. Мне только нужно вызвать сюда некоторых товарищей из контрразведки армии.
... Нигде не зафиксировано экстренное совещание командующих армиями и членов Военного совета в ночь на первое апреля 1945 года.
В небольшой комнате собрался узкий круг высоких военноначальников, внимательно слушавших сообщение профессора Сандрова. Стоял вопрос: как упредить уже не противника, а ... союзников. И для чего это нужно.
Затем коротко доложил полковник Лапин. Когда стрелки часов приближались к двум часам после полуночи, маршал, председательствующий на этом совещании, обобщил:
Итак, задача всем ясна. Подробности операций по ходу дела. Конечно, очень трудно, всем хочется первыми ворваться в Берлин. Но будем смотреть на события шире. Надо постараться, чтобы эти дополнительные операции вошли как составная часть оперативных планов Ставки. Эту задачу я берусь выполнить и проинформировать Ставку. Что касается выполнения, то на это надо выделить 47 армию генерала Ф.И.Прохоровича, 3 ударную генерала В.И.Кузнецова, 8 гвардейскую генерала В.И.Чуйкова и 1 гвардейскую танковую армию генерала М.Е.Катукова. Если будет необходимо и 2 гвардейскую армию генерала С.И.Богданова.
Они должны действовать именно в этих районах. На названные армии, попутно с их основными задачами по разработанным ранее планам, возлагается осуществление отдельных тактических задач сообразно с обстановкой. Какие будут вопросы?
* * * * * *
Достарыңызбен бөлісу: |