Новые маневры противников «войны до победного конца»

Правда, «капитулянты», ярост­ные сторонники «переговоров» по­шли на попятный, но они не упус­кали случая, чтобы время от вре­мени не дать залп по «прави­тельству войны», последнее же, не желая прибегать к принуди­тельным мерам в их отношении, старалось в первое время делать вид, что не замечает их пораженче­ских устремлений.

Но в середине июня, когда пра­вительство Даладье закрыло пире­нейскую границу, они активизиро­вались в такой степени, что в Бар­селоне прошел слух о предстоящем якобы сформировании нового ка­бинета министров в составе Ларго Кабальеро, Индалесио Прието и Хулиана Бестейро (все три — социа­листы) на смену правительству Не­грина.

Эти слухи, умело распростра­няемые, совпали с поездкой Хуана Негрина в Мадрид, куда он вынуж­ден был направиться, чтобы озна­комиться с обстановкой в Цен­трально-южной зоне, где внезапно после падения Кастельона, города, расположенного на Средиземно­морском побережье, примерно в сотне километров от Валенсии, со­здалась напряженная обстановка. В столице Негрин пробыл недол­го. Глава правительства посетил фронт, где царило полнейшее за­тишье, встретился с главными вое­начальниками и выступил 18 июня с речью по радио, главной темой которой были «13 пунктов».

Встревоженный слухами относи­тельно реорганизации кабинета

195

«Политическое болото, недолго заставив себя ждать, снова зашеве­лилось... У меня, откровенно го­воря, это вызывает некоторое омерзение... Если бы народ и ар­мия знали все, что происходит, они бы нас всех вымели и были бы правы. Но еще не настал час, чтобы рассказать обо всем этом... Кое-кто в своем безрассудстве и ни­зости не останавливается перед тем, чтобы подстрекать к пре­дательству, и, встав на путь интриг, стремится к тому, чтобы нас заду­шили извне...»

В этом признании он имел в ви­ду прежде всего Индалесио Прието и правосоциалистического лидера Хулиана Бестейро. Бестейро с на­чала военных действий держался в стороне от военных инициатив На­родного фронта, а в мае 1937 года президент республики Мануэль Асанья поручил ему, увязав это с его поездкой в Лондон на церемо­нию коронации Георга VI, где он должен был официально предста­влять Испанскую республику, по­зондировать почву в Форин оффис относительно того, чтобы эвен­туально начать мирные перего­воры с Франко, не ставя об этом в известность даже Ларго Кабалье­ро, лидера социалистов, занимав­шего в то время пост председателя совета министров.

По возвращении в Валенсию Бе­стейро не счел нужным отчитаться перед главой правительства отно­сительно своих переговоров в Лон­доне. Он вернулся в Мадрид и вскоре благодаря своей многолет­ней деятельности в рядах социалистического движения и своей репу­тации человека, связанного с уни­верситетскими кругами (он читал курс логики на филологическом факультете), стал «мозговым цен­тром» клана сторонников «перего­воров», причем, витая в облаках, он в пылу своих антикоммунисти­ческих страстей ни минуты не за­думывался над тем, что, начнись при его содействии эти перего­воры, он же и станет одной из иску­пительных жертв и Франко даже из милосердия не проявит к нему великодушия *.

Как далеко зашел Бестейро в своей попытке сбросить Негрина в июне 1938 года? Вошел ли он в сго­вор с Ларго Кабальеро, которого он всем сердцем ненавидел, и с Прието, с которым его связывали политические взгляды?

Мы об этом знаем прежде всего из слов самого Негрина, который в порыве гнева и негодования и же­лая облегчить душу, поведал Сугасагоитиа:

«Я потребовал, чтобы мне при­слали из-за рубежа фотокопии не­которых документов. Они в моих руках. Эти свиньи, эти предатели не шелохнутся из опасения, что я их разоблачу».

Прието, находившийся в тот мо­мент в Барселоне, внезапно поез­дом отправился в Париж. Мы рас­полагаем, кроме того, текстом ин­тервью, которое Хулиан Бестейро дал австралийскому сенатору по фамилии Эллиот, владельцу ряда газет в Мельбурне, приехавшему в Мадрид, чтобы встретиться с ним.

Это интервью, публиковать ко­торое в республиканской зоне не разрешила цензура, произвело сен­сацию в западном мире, и не без оснований.

С одной стороны, из него явство­вало, что на вопрос, согласился ли бы он сформировать новое прави­тельство, чтобы попытаться поло­жить конец войне путем перегово­ров с помощью посредников, Бе­стейро ответил утвердительно, до­бавив, что единственным усло­вием, которое он поставил бы, была бы абсолютная свобода вы­бора министров. Прозрачный на­мек на Негрина, от которого он из­бавился бы, как и от его «прави­тельства войны».

С другой стороны, ответ Бестей­ро подтверждал, что «шаги были предприняты» и с ним велись пере­говоры, с тем чтобы он взял на се­бя формирование такого прави­тельства.

Когда же в конце интервью Бе­стейро попросили выразить свое отношение к выступлению Нег­рина по радио Мадрида 18 июня, в котором тот отдавал должное самопожертвованию бойцов На­родной армии, защищавших национальную независимость, Бе­стейро раскрыл себя полностью.

«Я не верю в его искренность, — сказал он. — Тактика коммунистов, которая сводится к тому, что они восхваляют то, что ни в грош не ставят, хорошо известна. Что ка­сается его трактовки истории Ис­пании [содержавшейся в речи Негр­ина — Ж. С.], она как нельзя более реакционна. Под нею могли бы подписаться не только фашисты, но и карлисты».

Для мирового общественного мнения это означало объявление войны Негрину. Переведя разговор на эту тему, Хулиан Бестейро отда­вал себе отчет, что его оценка при­дется по душе западным прави­тельственным кабинетам, уж не говоря о Франко и его союзниках.

Характеризуя «тактику» Негрина как «коммунистическую», этот ка­бинетный университетский деятель дал волю очень давним пристрас­тиям, поселившимся в его сердце с 1920-х годов, но он допустил не­точность, тем более очевидную, что правительство Негрина вклю­чало 5 министров, принадлежавших

____________

196

Через несколько дней, 18 июля 1938 года, в связи с отмечавшей­ся второй годовщиной поражения, которое потерпели генералы-из­менники в своей попытке государ­ственного переворота на двух тре­тях Пиренейского полуострова, президент республики Мануэль Асанья выступил в Барселоне с ре­чью, в которой за каждым словом таился намек на трудности текуще­го момента и на необходимость прекратить сопротивление и до­стигнуть мира между испанцами.

Судя по всему, Асанья говорил не только от своего имени, но и от имени всех тех в «коридорах вла­сти», кто думал, как он. И в этом смысле дуэль между этими двумя людьми выходила за пределы их личной неприязни и становилась чем-то вроде публичной конфрон­тации, предметом которой явля­лась дальнейшая судьба сопротив­ления внутренней и внешней агрес­сии.

Я присутствовал на этой церемо­нии, которая в каких-то своих ас­пектах напоминала смертельную схватку на арене.

Асанья был свирепо мягок. Не­грин невозмутимо принимал каж­дую из бандерилий, вонзаемых в него доном Мануэлем.

В этой дуэли, где Асанья атако­вал, а Негрин был лишен даже воз­можности действенно отреагиро­вать, был один недопустимый мо­мент, заставивший главу прави­тельства напрячься, когда Асанья, говоря о том благе, которое являет собой мир вообще, в завуалирован­ной форме и не входя в подробно­сти заговорил о демарше, предпри­нятом по указанию Негрина с целью уведомить итальянское пра­вительство, что, если итальянская авиация, базировавшаяся на Паль­ме (Мальорка), будет продолжать бомбить Барселону, республикан­ский флот в свою очередь может начать бомбардировку порта Ге­нуи.

Президент республики дословно сказал следующее:

«Абсурдно предположить, что кто-либо из тех, кто облечен из­вестной ответственностью в Ис­панской республике, возымел бы желание или даже намерение разре­шить наш внутренний конфликт, провоцируя европейский пожар... Пусть утихомирят свое распален­ное воображение те, кто ждут или же опасаются, что правительство республики предпримет отчаянные шаги... Я со своей стороны не мог бы пойти на то, чтобы дать явное согласие, будь оно даже молча­ливым, на какой бы то ни было акт какого бы то ни было правитель­ства, вдохновляемого непосред­ственно или косвенно планами превращения войны в Испании во всеобщую войну».

Это обвинение, брошенное Негрину публично, было ударом ниже пояса.

Неделю спустя, когда Народная армия, к изумлению всего мира, форсировала Эбро, тот же Асанья, внезапно приободрившись полу­ченным известием, горячо поздра­вил Негрина и Народную армию.

Что это? Двойная игра? Непо­стоянство?

Вернее всего, непостоянство — не­постоянство кабинетного работни­ка, внезапно воспылавшего жела­нием увидеть Испанскую республи­ку одержавшей победу над всеми врагами, но и двойная игра, по­скольку не успеет пройти и не­сколько дней после того поворота в событиях, который принесло на­ступление на Эбро, как тот же че­ловек тайком войдет в контакт с британским поверенным в делах в Барселоне Джоном Лэшем, чтобы вновь вернуться к своему излюб­ленному коньку — переговорам с Франко.

Таким был президент Асанья.
Форсирование Эбро
Это произошло 25 июля 1938 го­да, в 0 часов 15 минут, после пяти­десятидневной подготовки, к кото­рой главный штаб франкистов, убежденных, что они в тот же день овладеют Валенсией, отнесся с пре­небрежением и без должного внимания. Армия Эбро численностью примерно в 100 тысяч человек бро­сила свои отборные части на фор­сирование водного барьера, счи­тавшегося непреодолимым, реки Эбро; ее ширина в этом месте была от 80 до 150 метров, и она устремлялась здесь к своему устью со скоростью от одного до двух ме­тров в секунду.

Идея этой смело задуманной операции пробивала себе путь с се­редины мая и имела несколько вариантов.

Автором первого из них был ко­мандующий войсками армии Эбро Хуан Модесто Гильото, старший офицер Народной армии, вышед­ший из рядовых. Вариант этот сво­дился к тому, чтобы с учетом по­ставок оружия, следовавших одна за другой с 17 марта, когда была вновь открыта пиренейская грани­ца, быстро разработать план фор­сирования реки (набросок этого проекта хранится в испанском Во­енно-историческом архиве).

После того как о нем был уведо­млен начальник генштаба Висенте Рохо, который в свою очередь со­общил суть этого плана председа­телю совета министров и военному министру Негрину, план к началу июня, претерпев изменения, превратился по сути в то, что сам Рохо охарактеризовал как «наступатель­ное движение армии Каталонии на юг», с тем чтобы соединиться с ар­мией Леванта, оборонявшей Ва­ленсию. Но тут правительство Даладье закрыло границу (13 июня), и запасов оружия, полученных до этого, оказалось недостаточно, чтобы обеспечить операцию таких масштабов. Пришлось вернуться к проекту, который, будучи доста­точно значимым сам по себе, не ставил перед собой столь масштаб­ных целей.

Генерал Рохо взялся за его раз­работку, не без некоторого сопро­тивления со стороны советских во­енных советников, считавших эту операцию, учитывая связанные с нею опасности и закрытие пиреней­ской границы, рискованной. Но в конце концов начальнику генераль­ного штаба удалось их убедить, что для спасения Валенсии не было иного пути*. При содействии главы правительства Хуана Негрина (его участие было строго се­кретным) Рохо закончил разработ­ку плана. Он в основных чертах состоял в следующем.

Форсировать Эбро с двух сторон большой излучины, которую река образует перед своим устьем.

С севера достичь возвышенно­стей Фатарельи, а с юга Сьерра-де-Пандольс и Сьерра-де-Кабальс; охватывающим маневром срезать зону внутри треугольника Аско-Кампосинес - Мора-де-Эбро и Бенифалет.

Прорваться в глубину от Фата­рельи и Бенифалета к северу и югу небольшого городка Гандеса (важ­ного узла шоссейных дорог), окру­жить город и занять его.

Параллельно наступлениям на главных направлениях предпринять две вспомогательные операции, од­ну в северном направлении между Файоном и Мекиненсой (с целью перерезать коммуникационные ли­нии противника), а другую на юге, в секторе Ампоста, неподалеку от устья реки (с целью отвлечь внима­ние



Наступление республиканских войск на Эбро (25 июля 1938 года)

1 - Исходный рубеж наступления 2-Первоначально намеченный рубеж на­ступления 3-Достигнутый рубеж

противника и облегчить выпол­нение главной цели захватом гори­стой зоны).

По сути, сосредоточение боевых

________

* Обоснованность опасений советских советников подтвердил дальнейший ход со­бытий. — Прим. перев.

198

Окажись эти два условия невы­полненными, последствия могли бы быть ужасающими. Они не только повлекли бы за собой про­вал операции в целом, но под угро­зой вражеской авиации могли ока­заться все боевые средства и вой­ска, сосредоточенные вдоль лево­го берега реки на сотню киломе­тров в округе, от Мекиненсы до пункта к югу от Тортосы, где не­возможно было, не привлекая вни­мания противника, рыть защитные укрытия.

И на этот риск, требовавший огромного мастерства в распреде­лении сил и боевой техники, пошли под тройным девизом — sorpresa, ra­pide! у décision (внезапность, стре­мительность и решительность).

Передвижение совершалось, как правило, ночью последовательной переброской людей и вооружения всех видов для пополнения частей, расположившихся на левом берегу реки. Что же касается особых средств, необходимых для форсирования, таких, как лодки, баржи, паромы, понтонные мосты, то их реквизировали на каталонской прибрежной полосе, либо строили в Барселоне и даже по заказу во Франции.

Их перевозили упакованными до расположенных близ реки мест, где их камуфлировали, чтобы скрыть от разведывательных самолетов, день за днем совершавших облет этого района, не подозревая о дей­ствительных масштабах подготов­ки, которая там велась.

Было бы неправильным утвер­ждать, как это делают некоторые прореспубликанские историки, что начавшееся на Эбро наступление застало франкистов полностью врасплох.

И если бы потребовалось доказа­тельство, достаточно было бы по­листать западную прессу этого пе­риода, особенно итальянскую, в которой было опубликовано сооб­щение о готовившейся Народной армией операции, или же ознако­миться с рассказом неофранкист­ского историка Рамона Саласа Ларрасабаля, обычно объективно­го в своем изложении военных событий, о том, что встревоженный генерал Ягуэ 24 июля 1938 года до­верительно сообщил ему об этой не ускользнувшей от его внимания подготовке.

На деле же произошло вот что: франкистская ставка, полностью поглощенная битвой в Леванте, недооценила масштабы готовяще­гося наступления, и не только франкистская ставка, но, за исклю­чением генерала Ягуэ, и боль­шая часть генералов, команду­ющих войсками, размещенными вдоль правого берега Эбро.

Один из них, и не из самых по­средственных, генерал Монастерио, командовавший франкистской кавалерией, отнесся к полученной информации столь пренебрежи­тельно, что не счел нужным отме­нить конные соревнования, назначенные на 25 июля!

В данных обстоятельствах эта заносчивая выходка была по мень­шей мере неуместной.

Так получилось, что республи­канцы смогли закончить приведе­ние войск в боевой порядок перед наступлением, не будучи потрево­женными.

В ночь с 22 на 23 июля сосредо­точение всех сил, предназначенных для проведения наступления, с со­блюдением бесчисленных предо­сторожностей было завершено.

Затаившись в густом мраке лет­ней ночи, эта колоссальная военная машина глухо рокотала приглу­шенными голосами, отдаваемыми шепотом приказами. Утверждать, что все шло без сучка, без задорин­ки, было бы просто-таки неправдо­подобно. В противоположность другим свидетельствам, где пре­обладают триумфальные нотки, Мануэль Тагуэнья Лакорте, коман­довавший одним из двух армей­ских корпусов, описывая события, строго придерживается фактов.

«Минуты, отделявшие нас от ча­са «Ч», начала операции, тянулись бесконечно. В полночь, за четверть часа до того, как все всколыхну­лось, тишину и мрак вспорола ко­лонна тяжелых грузовиков, перево­зивших технику инженерных войск (переправочные средства). Чтобы выиграть время, они двигались с включенными фарами в направле­нии Винебре. Мы выслали тотчас же им навстречу мотоциклиста и офицера, который в энергичных выражениях заставил их выклю­чить фары и направиться к месту назначения в объезд. Что они и сде­лали, тарахтя всеми своими мото­рами...»

В 0 часов 15 минут — время нача­ла операции — то здесь, то там воз­никали трудности. В общей ин­струкции было предусмотрено, что повсюду, где должно было идти форсирование Эбро, переправоч­ные средства будут спущены на во­ду строго в одно и то же время, с тем чтобы достичь запланирован­ного эффекта внезапности. Но с од­ной стороны, различные расстоя­ния, на которых эти средства на­ходились от берега реки, а с дру­гой — абсолютная невозможность отрепетировать действия там, где должна была проходить операция, и, наконец, нехватка людей, кото­рые должны были спускать на воду лодки, — все это обусловило разно­бой, возникавший в разных пунк­тах фронта по всей его длине.

Там, где все шло по плану, гар­низоны противника были взяты врасплох во время сна и обратились

199

в беспорядочное бегство. В других же местах, где задержка до­стигала от одного до четырех ча­сов, франкистские войска, под­нятые по тревоге треском пулеме­тов и взрывами гранат, были при­ведены в состояние боевой готов­ности и возникли очаги сопроти­вления. Первыми переправились через реку небольшие отряды тща­тельно отобранных автоматчиков, во главе которых находились офи­церы, зарекомендовавшие себя в тяжелых боях весной. На них была возложена огромная ответствен­ность — проложить путь, каких бы человеческих жертв это ни стои­ло, и никоим образом не допу­скать, чтобы кто-либо вздумал по­вернуть вспять, поддавшись па­нике.

До рассвета основные усилия бы­ли сосредоточены на том, чтобы перебросить на правый берег как можно большее число бойцов, ми­нимальное количество боевой тех­ники и боеприпасов и укрепить плацдармы, с которых должно бы­ло начаться наступление в задан­ном направлении.

Эта фаза наступления оказалась особенно сложной из-за ширины реки и скорости течения.

Самые большие лодки могли вместить не более десяти воору­женных бойцов, и, поскольку лодки шли на веслах (чтобы избежать шу­ма моторов), путь в оба конца за­нимал десять минут.

Но переправа на веслах была только лишь первым этапом.

Героические усилия понтонеров на Эбро позволили перебросить за минимально короткий срок основ­ную часть войск, затем кавалерию и, наконец, через несколько дней, бронемашины и артиллерию. Сама переброска боевой техники зависе­ла от наличия переправочных средств, которые были самыми разнообразными и включали пеше­ходные мостки, мосты, укре­пленные на опорах, деревянные и металлические мосты, предназна­ченные для тяжелой боевой техни­ки.

Мостки были двух видов — на ше­стиугольных пробковых поплав­ках, в 2,5 метра шириной, на ко­торых укреплялся настил шириной в 1 метр 20 сантиметров. Требова­лось около двух часов времени, чтобы навести каждый из них через реку. Солдаты переходили гусь­ком, за час удавалось перебросить около трех тысяч человек.

Мостки на бочках были более легкими, и их легче было монтиро­вать (их собирали всего за час), но они были менее надежными. Пере­ход по ним совершался точно так же. Что касается мостов, укре­пленных на опорах, они выдержи­вали тяжесть примерно в 4,5 тонны.

Здесь неудобство состояло в том, что их нельзя было подпереть бо­лее чем на два метра в глубину, а для этого требовалось не менее це­лого дня работы, чтобы их соору­дить, да и прочность была далеко не абсолютной, автотранспорт мог двигаться по ним из расчета не бо­лее чем грузовик в минуту (шесть­десят грузовиков за час).

Что же касается деревянных и металлических мостов, то на их монтаж уходило от сорока восьми до семидесяти двух часов непрерыв­ной работы. Первые предназнача­лись для тяжелых грузовиков, а вторые — для танков, бронемашин, артиллерии. Технические данные средств, необходимых для форси­рования реки, уже сами по себе дают представление о том, как раз­вивалось наступление и в каком ритме шла переброска ударных

сил, исходя из их веса и площади.

Поскольку требовалось не менее рабочего дня, чтобы установить мост, закрепленный на опорах, опускаемых на дно реки, это озна­чало, что от восхода солнца до на­ступления сумерек 25 июля, то есть в течение первых четырнадцати ча­сов наступления, войска, форсиро­вавшие Эбро, не могли рассчиты­вать ни на обычно сопутствующую им артиллерию, ни на танки, ни на бронемашины, то есть они должны были совершать стремительные броски, пользуясь только своим легким огнестрельным оружием и пулеметами, в надежде, что артил­лерия, оставшаяся на левом берегу,

200

Танки, бронемашины, артилле­рия могли быть переправлены че­рез реку лишь на третий день, и то в том случае, если авиация против­ника не помешает их переброске.

Все это было немыслимым и бы­ло актом веры. Но немыслимое свершилось, и акт веры не был тщетным.
Прорыв, в который устремились сотни тысяч человек
25 и 26 июля 1938 года шесть ди­визий, находившихся под коман­дованием полковника Модесто и разбитых на три армейских корпу­са — V под командованием Листера, XV под командованием Тагуэньи и XII, дислоцировавшийся на реке Сегре, под командованием Веги, — стремительным маневром заняли территорию в 800 кв. киломе­тров — 20 километров в глубину и 40 в ширину — на правом берегу ре­ки. И это несмотря на то, что фор­сирование Эбро в двенадцати пунк­тах произошло отнюдь не с предус­мотренной в плане операции син­хронностью.

В течение ночи и на рассвете 25 июля, то есть в первые же часы сра­жения, Народная армия проявила в наступлении ту же боеспособность, какой она обычно отличалась лишь в обороне. Верховное командова­ние не ошиблось, делая ставку на моральный дух и боевые качества войск, на которые была возложена задача форсировать Эбро у ее за­падной излучины.

Те, кто задумал это наступление, содержавшее, как и любое челове­ческое начинание, элементы риска, следили за его развитием в атмос­фере напряженности и тревоги.

В этой связи генерал Рохо рас­сказывает: «В нескольких киломе­трах от реки, где на возвышенно­сти находился командный пост, с которого просматривалась буду­щая зона операции, мы, а было нас двенадцать или пятнадцать, молча­ли, охваченные тревогой... считая минуты. Напрягая слух и зрение, стараясь проникнуть взглядом в густой мрак, мы ловили малейший шум, доносившийся до нас. Но ночь, спокойная, темная, была не­проглядной, а тишина все более на­пряженной. Кто-то из нас нарушил молчание и бросил идущую от сердца фразу: „То, что мы ничего не слышим, — лучшее доказательство, что все идет хорошо”. Никто ему не ответил. Наконец мы полу­чили первое известие из XV корпу­са. Телефонист передал нам доне­сение командира части, находив­шегося на правом берегу реки, всего несколько слов: „Операция началась, все идет хорошо”.

Сообщение было как нельзя бо­лее ясным, но лаконичным. Наша любознательность не была им удо­влетворена, мы хотели знать боль­ше. Как раз в этот момент слева от командного пункта, на участке, где расположился V корпус, прозвучали первые пулеметные очереди. За­стали ли наших врасплох при пере­праве через реку или же началось сражение на другом берегу? Мы попытались узнать это, попросив связать нас по телефону с V корпу­сом. Но это оказалось невозмож­но: связь была прервана. Мы пре­бывали в неведении относительно происходящего.

Но вот вскоре раздались первые орудийные залпы вражеской ар­тиллерии, которая с этой минуты палила без устали. Судя по всему, форсирование реки было обнару­жено противником, и началось сра­жение. Не могло быть иначе.

Необходимо было узнать, где и в каких условиях шел бой. Куда су­мели проникнуть наши силы? Скольким удалось переправиться на другой берег? Лишь два часа спустя [после начала битвы — Ж. С] начали поступать сообще­ния: такой-то батальон перешел реку; в одном из мест форсирова­ния лодки были обнаружены, но, хотя по ним открыли огонь, они продолжали продвигаться, ведя бой, и, несмотря ни на что, высадка была произведена; несколько ко­мандиров бригад уже находились на правом берегу, форсирование реки не удалось лишь в одном (из двенадцати) предусмотренных пунктов, снаряд ударил по судну...

Не заставили себя ждать и дру­гие сообщения, подтверждавшие успешный исход. Многие сторо­жевые охранения противника были захвачены врасплох... Войска мя­тежников отступали в направлении селений. Бой шел в окрестностях Миравета и Фликса, но наши аван­гарды достигли цели. Когда рас­свело, мы поняли, что победили».

Командующий армией Эбро Хуан Модесто в своем первом офи­циальном сообщении, подводя итоги, писал:

«Все те, кто должен был перейти, перешли; те, кто поначалу столк­нулся с помехами, переправились через соседние участки; Миравет и замок были взяты; наши пере­довые отряды достигли своих первых намеченных объектов; все пешеходные мостки были спу­щены... переход наших сил в целом начался. Вновь был дан приказ не задерживаться у очагов сопроти­вления на (правом) берегу реки и продолжать двигаться вперед, к более отдаленным объектам; на нашем левом фланге противник от­чаянно сопротивляется; на правом фланге была перерезана дорога, связывающая Мекиненсу с Файоном, и были захвачены артилле­рийские орудия; наши потери неве­лики; в плен нами взято 150 чело­век».

Что стояло за этим сообщением, переданным в телеграфном стиле, если попытаться раскрыть его? Все очень просто.

Операции, с помощью которых

201

осуществлялся главный удар, по­зволили силам XV и V корпусов проникнуть в глубину на правом берегу Эбро. Что же касается от­дельных операций, имевших вспо­могательное значение, то одна из них удалась частично (в направле­нии Файона), а другая, в направле­нии Ампосты, полностью сорва­лась, в силу чего им не суждено было сыграть отведенной им роли: задержать противника к северу и югу от фронта, чтобы отвлечь его от наиболее важных направлений удара.

В действительности наступление не было военной прогулкой, как можно было бы предположить, чи­тая некоторых прореспубликанских авторов. В своей книге «Битва на Эбро» Жоан Льарк (Joan Llarch), рассказывая о главных со­бытиях 25 июля с точки зрения франкистов, отмечает жестокость схваток, которые позволили респу­бликанцам прорваться к Файону, небольшому населенному пункту.

«В час ночи, — пишет он, — [респу­бликанцы] открыли себе путь на Флике. Силы националистов задер­жали их продвижение интенсивным оружейным огнем... Наступавшие продвигались в темноте, стреляя перед собой. Ночной мрак был про­шит огнем минометов, освещав­шим округу. Пулеметы в свою оче­редь выбрасывали языки пламени, разгонявшие мрак, в то время как пехота продвигалась ползком, па­ля из автоматов, чтобы защитить себя от стрельбы националистов... Со всех сторон раздавалась стрель­ба, но натиск республиканских войск позволил им прорваться до заводских зданий... Сопротивление продолжалось до 14 часов 25 ми­нут, когда гарнизон исчерпавший свои боеприпасы, сдался.

Неподалеку оттуда, в Рибаррохе, части XV корпуса, беспрепятствен­но форсировавшие реку, были встречены на подходах к городу интенсивным огнем. Начальник гарнизона, не располагая доста­точными силами, чтобы удержать городок, вооружил милицию (ФЭТ и ХОНС *) и продлил сопротивле­ние до 5 часов 30 минут утра. Не­много погодя он вынужден был сдаться из-за нехватки боеприпа­сов».

Дальше к северу от излучины Эбро франкистам удалось задер­жать продвижение 42-й дивизии, входившей в XV корпус, у самых стен местечка Файон, так и остав­шегося в их руках.

Что касается операции, начатой в направлении Ампосты, то есть в южной части фронта, возложенной на 14-ю интернациональную брига­ду, она окончилась полным разгро­мом интербригадовцев. Огромные потери понесла группа пловцов из батальона «Вайян-Кутюрье»; пере­биравшиеся вплавь, они были встречены интенсивным огнем из автоматов еще до того, как ступи­ли на правый берег. Не больше по­везло и батальону «Андре Марти». Его лодки были преждевременно обнаружены, часть из них была по­топлена, а часть обороняясь, по­вернула назад. Только батальону «Парижская Коммуна» удалось установить на правом берегу пред­мостное укрепление длиной при­мерно в 400 метров.

Позже Марсель Санье, командо­вавший 14-й интербригадой, выну­жден был констатировать, что «причины нашей неудачи были взаимосвязаны, и их было несколь­ко. Прежде всего, наши лодки при­были с опозданием из-за аварии, случившейся с перевозившими их грузовиками. Затем телефонная связь оказалась просто-таки никудышной. Может быть, сыграло свою роль и то, что мы все с само­го начала ждали молниеносного успеха... Мы слишком понадеялись на фактор внезапности. А в резуль­тате — недостаточная подготовлен­ность, не все сумели предусмо­треть...»

Те участки фронта, где продви­жение республиканцев не встрети­ло сопротивления, обороняла 50-я дивизия армейского корпуса ма­рокканцев, которая, даже по свиде­тельству Рамона Саласа Ларрасабаля (в уже цитировавшейся книге), вела себя, как он говорит, «посред­ственно».

Буквально взятые врасплох и ох­ваченные паникой, подразделения этой дивизии обратились в беспо­рядочное бегство. Потеряв голову, марокканцы стреляли куда попало и причинили немалый ущерб своим собственным рядам.

Части XV корпуса использовали сложившуюся обстановку для ши­рокого (около 50 километров) про­рыва рубежа, удерживаемого фран­кистами. Продвигаясь в очень бы­стром темпе к возвышенностям Фатарельи и Сьерра-де-Кабальс, наступавшие беспрепятственно овладели этим горным районом. Решающая роль в этом броске принадлежала 35-й дивизии Народ­ной армии, включавшей три интер­национальные бригады (11-ю, 13-ю, 15-ю).

Мануэль Тагуэнья рассказывает в этой связи: «13-я бригада под ко­мандованием поляка майора Эдварда форсировала Эбро на своих лодках в месте слияния с Рио-де-ла-Торре. Действия этой части действительно могут слу­жить примером. Ее стремительное продвижение, подобное удару кин­жалом, нанесенному в самое серд­це диспозиции противника, яви­лось главным фактором успешного

_________

202

В своей книге «Битва на Эбро» Э. Торрес также подчеркивает стремительность этого продвиже­ния. Предоставляя слово свидете­лю и действующему лицу этой па­мятной ночи, он дает нам картину, достоверность которой делает излишними какие бы то ни было прикрасы.

«Мы вошли в деревню Ла-Фатарелья [расположенную в самом сердце гористого массива — Ж. С.], когда она еще была залита элек­трическим светом. Все магазины были открыты, но в них не было ни души... Каталонские солдаты ниче­го не тронули... Что же до нас, мы занялись поисками табака в этой покинутой всеми деревне, куда мы вошли без единого выстрела... Чтобы противник не мог выявить наш численный состав, мы везде погасили свет».

В соответствии с планом опера­ций предполагалось, что победо­носный XV армейский корпус сде­лает бросок по прямой до Вильяльба-де-лос-Аркоса, затем свернет к югу, соединится с силами V корпу­са, который к тому времени перейдет Эбро у Бенифалета и Миравета и возьмет в клещи город Гандесу, стратегическое значение кото­рого определялось не числом жите­лей, а тем, что он являлся важным дорожным узлом.

Но вопреки всем ожиданиям в Вильяльба-де-лос-Аркосе дальней­шему продвижению частей V кор­пуса помешали остатки разбитых марокканских войск, после пере­группировки слившихся с другими частями.

Почему силы V корпуса, столь великолепно проявившие себя в действии, допустили сбой в ритме своего продвижения, застопорив­шегося у Вильяльбы?

Были ли они истощены почти что двадцатью часами непрерыв­ных усилий? Или же почувствовали необходимость перегруппировки перед броском на Гандесу, кото­рая, по свидетельству франкистов, как раз в это время была «пол­ностью оголена» и могла быть взята без всякого усилия? Или же они снова испытали своего рода торможение, что часто происходило с Народной армией, когда сле­довало развить успех до конца, за­воеванный в сражении? Можно не сомневаться, что тут было всего понемногу.

Но непосредственным след­ствием данной совокупности фак­торов явилось то, что фалангист генерал Ягуэ, командовавший этим участком фронта, получил не­сколько часов для того, чтобы дви­нуть к Гандесе солидные подкрепления и организовать на подсту­пах к ней оборону, что в свою очередь позволило на следующий день сорвать попытку V корпуса овладеть Гандесой и, таким обра­зом, дало «генералиссимусу» воз­можность за несколько дней сосредоточить силы для мощного контрнаступления.

Дело обстояло так, что с вечера 25 июля ставка каудильо пустила в ход все, чтобы остановить насту­пление противника; одновременно во все газеты франкистской зоны, начиная с севильской «АВС» (в но­мере от 26 июля), давались сооб­щения о том, что «вооруженным бандитам удалось проникнуть в район Файона и Аско при пособни­честве красного населения этого района» (sic!). Само количество принятых мер указывало на значе­ние этого молниеносного прорыва, который писаки из "АВС" относи­ли за счет «вооруженных банд» и «пособничества красного населе­ния этого района».

Первой из этих мер явилась рез­кая приостановка наступления на Валенсию, которую ставка Франко намеревалась взять 25 июля. Вто­рой был отвод с Валенсийского фронта (и всех прочих фронтов) всех сил, какими можно было располагать (от пехоты до авиации и включая танки), с тем чтобы бро­сить их на театр военных действий.

Что касается армии Эбро, она с новыми силами возобновила на­ступление.

26 июля V корпус под командова­нием Листера начал продвижение к Гандесе, но встретил неожиданное сопротивление, так как обороняв­шие город, к которым присоедини­лись войска генерала Баррона, при­бывшие ночью, при поддержке зна­чительных сил авиации перешли в контратаку, причем контратаки следовали одна за другой.

У республиканцев оставалось все меньше шансов взять Гандесу. Они были весьма незначительными, по­скольку, с одной стороны, танки, бронемашины и артиллерия армей­ского корпуса еще не были пере­правлены через Эбро и поскольку для монтажа деревянных и метал­лических мостов, могущих выдер­жать такие тяжести, требовалось время. А с другой стороны, по при­чинам, по сей день неясным, республиканская авиация, в боль­шинстве своем сосредоточенная на фронте Леванта, не была перебро­шена в зону Эбро.

Объяснение относительно без­действия авиации в первые дни на­ступления, которое дается в прореспубликанских мемуарах и сви­детельствах, выглядит лишь напо­ловину убедительным.

Оно сводится к тому, что, если бы истребители и бомбардировщи­ки, оборонявшие подходы к Вален­сии до вечера 24-го, были бы пере­брошены с фронта Леванта на фронт Эбро, это послужило бы тревожным сигналом для ставки франкистов и привлекло бы их вни­мание к подготовке форсирования реки. Тем самым был бы сведен на нет фактор внезапности.

203

Могли ли республиканские силы, брошенные на Гандесу, взять ее и перерезать коммуникационные ли­нии противника без поддержки танков, большей части республи­канской артиллерии и истребитель­ной и бомбардировочной авиации? Несмотря на проявленную ими до­блесть, это не удалось войскам, на которые была возложена эта опе­рация, длившаяся четыре дня и стоившая им тяжелых жертв.

35-я дивизия в составе трех ин­тернациональных бригад (11-й, 13-й, 15-й), входившая в XV армей­ский корпус под командованием Тагуэньи, пострадала в такой степени, что пришлось ее сменить, чтобы дать ей передышку.

Что касается частей V корпуса, пытавшихся взять Гандесу с тыла, подойдя к городу с юга через Сьерра-де-Пандольс, то они потерпели неудачу, хотя моментами казалось, что чаша весов склоняется в их сторону.

И, подводя итог, если Гандеса осталась в руках франкистских войск, это произошло не только потому, что республиканские тан­ки, артиллерия и авиация вступили в действие с большим запозда­нием, причем по своей вине, но и потому, что франкистское коман­дование, использовав это чрезвы­чайно неблагоприятное обстоя­тельство, открывало несколько раз шлюзы на плотинах Тремпа и Камарасы, откуда вода хлынула в Эбро, подняв ее уровень и увеличив скорость течения.

Искусственно вызванные павод­ки имели опустошительные по­следствия. Впервые франкисты от­крыли шлюзы 26 июля, то есть на следующий день вслед за началом наступления.

Мануэль Тагуэнья вспоминает в своих мемуарах об этом моменте, который он именует «критиче­ским».

«В 14 часов, — рассказывает он, — уровень воды в реке начал подни­маться. Четыре часа спустя он по­высился на два метра. Хотя этот паводок и не был самым сильным из всех организованных противни­ком во время битвы, мы оказались в результате его в течение двадцати четырех часов почти полностью от­резанными от наших баз на левом берегу и он затруднил переход войск. Лишь к 28 июля, к двум ча­сам пополудни, вода в Эбро снова достигла нормального уровня. Паводком смыло остатки деревянно­го моста, уже разрушенного авиа­цией, и деятельность понтонеров полностью приостановилась на два дня. Лишь мостки на пробковых поплавках не пострадали, потому что их убрали вовремя и вытащили на берег...

На участке V корпуса вода унес­ла не только мост на опорах, но и деревянный мост, предназначав­шийся для проезда грузовиков и бронемашин. Он был смонтирован 26-го, в два часа дня, и позволил силам Листера перебросить на правый берег часть их подвижной боевой техники, включая танки и артиллерию».

Что же до генерала Рохо, то он, присоединяясь к сказанному Тагуэньей о паводках, делает ударе­ние на существеннейшем:

«Если бы все наши мосты, — пи­шет он, — были унесены этим павод­ком, мы тем не менее перебросили бы на ту сторону реки все подраз­деления, которые должны были форсировать ее, равно как и все ко­мандные посты и службы». Но он добавляет: «Наши атаки 30-го и



В числе 100 тысяч бойцов, форсировавших Эбро, было несколько тысяч добровольцев из интернациональных бригад. На снимке итальянские интербригадовцы.

204

За восемь дней наступления ар­мии Эбро удалось, хотя Гандеса и не была взята, укрепиться на пра­вом берегу реки на 40 километров в ширину и 20 в глубину. Общая пло­щадь этой передовой позиции была примерно в 800 кв. километров. Она представляла собой столь грозную операционную базу для войск франкистов, что те не успо­коились, пока мало-помалу не от­воевали ее.

Но в то время, как 100 тысяч че­ловек армии Эбро сумели занять ее в восемь дней, франкистам на это потребовалось более ста дней, и притом весы склонились в их поль­зу лишь тогда, когда они бросили на чашу 300 орудий, 450 самолетов и около 230 тысяч человек.



Полковник Модесто (слева), командующий армии Эбро, и Листер (справа), возглавлявший V армейский корпус, за изучением карты.

Хотя в целом начальная победа, одержанная армией Эбро, обо­шлась ей дорого: 12 тысяч ра­неных, убитых, пропавших без ве­сти, — тем не менее испытание было выдержано. Испанская республика и ее Народная армия сумели добиться перелома в ситуации, кото­рую именовали «необратимой», и сделали они это далеко не на по­следнем дыхании, как полагали за­падные правительства.

В своем «Дневнике» граф Чиано, зять Муссолини и министр ино­странных дел дуче, с горечью отме­чал в последние дни июля 1938 года:

«Красные перешли Эбро в двух пунктах... Горько говорить самому себе, что националисты [то есть франкисты — Ж. С] дали застиг­нуть себя врасплох и теперь выну­ждены прекратить свое наступле­ние на Валенсию».

Можно было бы помечтать, но без примеси меланхолии, что мо­гло бы произойти этим летом, если бы правительство Даладье, вместо того чтобы запереть на замок до конца 1938 года пиренейскую гра­ницу между Францией и Испанией, снова открыло бы ее, пропустив поток оружия, так необходимого республиканцам, чтобы развить свой начальный успех.

А если не прибегать к перекройке истории с помощью гипотез, то не вызывает сомнений, что армия Эбро, уж во всяком случае, в дру­гих условиях могла бы выдержать битву на измор, навязанную Фран­ко, располагавшим всем нужным ему вооружением, как не вызывает сомнений и то, что при пассивном соучастии западных правительств, которые в сентябре капитулирова­ли перед фюрером и дуче в Мюн­хене, эта битва не могла не принять оборота, желательного для Франко.

206