Предисловие от составителя
Наркотическая автокоммуникация
жүктеу/скачать 1.26 Mb.
|
| Наркотическая автокоммуникация происходит вне наблюдения иного, вне рефлексии с позиции, выходящей в воображении за рамки субъекта. Здесь невозможна критическая рефлексия, невозможно никакое сопротивление наплывающей фасцинации — для этого было бы необходимо «трезвление» ума и сосредоточенные усилия вопи. Свидетельства такой фасцинации можно найти в поэзии, где внутренняя фасцинация «материализуется» во внешней. Примеры тому — «Пьяный корабль» А. Рембо, «Плавание» Ш. Бодлера и много подобных, где поэт остается наедине с роем собственных видений, сопровождающих путь к неизбежной гибели. Этот случай автокоммуникации под «внутренним наркозом» как бы двойствен первому случаю, где затягивающая фасцинация извне также служит наркозом, оставляющим субъекта наедине с безличной внешней коммуникацией.
Имагинативное творчество преодолевает метафизическое одиночество субъекта, расширяя структуру собственного Я путем инкорпорирования в него других Я и превращая внутреннюю речь в диалог с воображаемыми другими. Наконец, остановимся на, казалось бы, проходном, но очень важном замечании Ю. М. Лотмана о том, чем чтение художественного текста (например, «Войны и мира») отличается от чтения фактологического текста (например, исторических источников, которыми пользовался Л. Н. Толстой). Исторические источники мы не станем перечитывать после того, как из них извлечена вся информация. Иными словами, когда адресат получил из данного сообщения всю содержащуюся в нем информацию и больше не может из нее извлечь ничего нового. Согласно концепции семантической информации [11], адресат, обладающий полной информацией, не может из данного текста извлечь никакой дополнительной информации. Тем самым повторное чтение такого текста бессмысленно. Но это — когда речь идет об историческом источнике. Сам же роман перечитывается его читателями многократно, и это вовсе не ощущается как бессмысленное занятие. Это можно объяснить тем, что полученная из текста фасцинация не зависит непосредственно от того, знаком ли текст адресату. Наоборот, перечитывание текста вводит дополнительное ритмическое повторение и, тем самым, усиливает фасцинацию. Аналогично обстоит дело с классическими научными трудами — их осмысленно перечитывать, ибо они каждый раз дополнительно стимулируют внутреннюю речь и связанное с ней творческое воображение. В свою очередь, дополнительная фасцинация помогает обнаружить в тех же текстах новую информацию, которая ранее оставалась незамеченной. Так обстоит дело при рецитации высоких образцов поэзии, так обстоит оно и при перечитывании Библии. Каждый раз открывается новое содержание. с. 8
В этом можно увидеть и один из резонов повторяющегося чтения одних и тех же молитвенных текстов. Открывающееся новое содержание стимулирует внутреннюю речь, а вместе с нею имагинативное творчество, укрепляющее в сознании адресата его иные Я и усиливающее интенсивность автокоммуникации субъекта. Это обогащает его личность, делая ее все более свободной от внешних источников фасцинации. В заключение сопоставим изложенную концепцию информации с моделью семантической информации, развитой в [5]. В этой модели количество информации, извлекаемой адресатом из некоторого сообщения, характеризуется степенью изменения тезауруса адресата под влиянием принятого сообщения. Для фиксированного сообщения Т количество информации (I), которое получает из него тезаурус, зависит от информации, уже содержащееся в этом тезаурусе. График зависимости количества I(θ) приведен на рис. 2.
Оплошной линией изображен график взятый из (5). Пунктиром — символически выражено то обстоятельство, что сколь угодно богатый тезаурус извлекает из поступающего сообщения информацию о знаниях адресанта. При малой информации в тезаурусе адресат не извлекает из сообщения никакой информации. При некоторой начальной информации а адресат начинает ассимилировать поступающую информацию, при I(θ)=b тезаурус получит из сообщения максимум информации. Величину этого максимума I(T),
С дальнейшим ростом априорной информации в тезаурусе адресат будет получать все меньше новой информации: при I(θ)=c он не сможет обнаружить в передаваемом сообщении ничего нового. Учет феномена фасцинации заставляет внести в эту схему некоторые поправки. При этом главную роль играет не интенсивность фасцинации, которую несет сообщение Т (мы не обсуждаем возможность ее измерения), но возникающая под влиянием этого сообщения индуцированная фасцинация адресата. Под ее влиянием внутренняя речь обогащает его информацию не только за счет присвоения информации, которую несет сообщение Т, но и за счет творческого создания новой. При малой фасцинации последняя лишь помогает усвоить новую информацию, и мы имеем ту же кривую, что на рис. 2. Увеличение фасцинации приводит к дополнительной серии кривых, изображенных на рис. 3. Эти кривые служат математической метафорой, смысл которой состоит в следующем. Небольшое увеличение фасцинации сверх уровня, необходимого для того, чтобы информация вообще воспринималась, порождает в тезаурусе адресата новую информацию даже после того, как вся информация из сообщения Т получена. Дальнейшая
интенсификация фасцинации приводит к тому, что во внутренней речи возникает новая информация, опирающаяся на рост информации I(θ) в тезаурусе адресата. Иначе говоря, чем большей информацией обладает внутреннее Я, тем более ее воспринимают и порождают другие Я. При достаточно большой фасцинации автокоммуникация может породить лавинообразный рост информации, инспирированной сообщением Т. Подчеркнем, что рассматриваемая нами схема на рис. 1 заставляет вместо вопроса «Какую (и сколько) информацию извлекает адресат из сообщения Г»? ставить другой вопрос «Какую информацию индуцирует во внутренней речи поступающее извне сообщение»? Ответ на него требует тщательного исследования феномена фасцинации во внешней и автокоммуникациях. Все изложенное выше можно рассматривать как попытку выяснить, почему именно этот вопрос имеет принципиальное значение для исследования коммуникации.
2. Мусхелишвили Н. Л., Шрейдер Ю. А. Значение текста как внутренний образ // Вопр. психологии.— 1997 .— № 3 .— С.. 79-91. 3. Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры. //Тр. по знаковым системам. Вып. 6 .— Тарту, 1973 .— С. 227-243. 4. Библер В. С. Понимание Л. С. Выготским внутренней речи и логика диалога (еще раз о предмете психологии) // Выготский Л. С. Мышление и речь.— М.: Лабиринт, 1996 .— С. 363-376. 5. Шрейдер Ю. А. О семантической теории информации // Проблемы кибернетики. Вып. 13 .— М., 1965 .— С. 233-240. 6. Кнорозов Ю. В. К вопросу о классификации сигнализации // Основные проблемы африканистики.— М.: Наука, 1973 .— С. 324-334. 7. Выготский Л. С. Мышление и речь.— М.: Лабиринт, 1996 .— 362 с. 8. Мусхелишвили Н. Л., Шрейдер Ю. А. Значение и образ. // Тез. докл. Междун. конф. «Культурно-исторический подход: развитие гуманитарных наук и образования», 21-24 октября, 1996 г.— М.: РАО.— С. 108-110. 
ОБЩИЙ РАЗДЕЛ УДК 002-001.5 Н. Л. Мусхелишвили, Ю. А. Шрейдер Информация и фасцинация в прямой и непрямой коммуникации* Взаимодействие пользователя с информационной системой обычно носит характер прямой коммуникации, при которой адресат воспринимает недостающую ему информацию из получаемого сообщения. При непрямой коммуникации полученное сообщение стимулирует порождение самим адресатом информации, которой система не обладает. Решающую роль здесь играет: феномен фасцинации, а историческим примером служат маевтические диалоги Сократа. Введение в научный обиход понятия информации привело, в конечном счете, к тому, что оно стало использоваться в качестве универсального и самодостаточного ключа к объяснению самых разнообразных явлений. Решающую роль это понятие сыграло в теории научных коммуникаций. Эта теория в сущности базируется на представлении о том, что функция этих коммуникаций состоит в восполнении недостающих знаний отдельных участников коммуникации путем представления им информации, представляющей эти знания. Такую информацию принято называть пертинентной — соответствующей информационным потребностям данного участника. Тем самым коммуникация считается идущей «от знающего к незнающему», то есть построенной по образовательному принципу. Компьютеризация научных коммуникаций позволила рассматривать коммуникационный процесс не как систему связей «каждого с каждым», но как коммуникацию отдельной личности с информационной средой. Тем самым каждый участник коммуникации выступает в роли адресата в коммуникации с информационной средой, которая, в свою очередь, выступает в роли «знающего адресанта» — источника информационных сообщений, Обычно предполагается, что адресат достаточно четко осознает, каких знаний ему недостает. Проблема же состоит в том, как это знание о недостающем знании представить в виде информации о собственных информационных потребностях. История науки показывает, что постановка под критическое сомнение общепринятых предпосылок той или иной концепции, неоднократно давала толчок к развитию новых содержательных концепций. В данном случае мы считаем уместным и своевременным высказать сомнение в роли принципа «от знающего к знающему» для концепции научных (и не только научных) коммуникаций. Разумеется, отказ от этого принципа влечет за собой признание в том, что успех коммуникации не всегда связан с передачей информации. Указанное сомнение подтверждается опытом диалогов Сократа, в основе которых, по его собственному признанию, лежит маевтический (буквально: родовспомогательный) метод [1]. Сократ (сын повитухи Фенареты) объясняет этот метод на примере повитух (повивальных бабок), замечая, «что ни одна из них не принимает роды у других, пока сама еще способна беременеть и рожать» [1, с. 200]. Свою же задачу он видит в том, чтобы «разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак или же истинный и полноценный плод» [1, с.202]. При этом Сократ подчеркивает: «сам никакой мудрости не ведаю — это правда» [там же]. Таким образом, Сократ не передает знание ученику (адресату коммуникации), но способствует рождению в нем этого знания. В коммуникации с «незнающим» адресат обретает знание. Пример Сократа показывает, что принцип коммуникации «от знающего к незнающему» не обладает универсальностью. Это обстоятельство могло оказаться до сих пор незамеченным в силу репутации Сократа как мудреца. Его слова «знаю, что ничего не знаю» обычно не принимаются слишком буквально, но скорее как свидетельство того, что мудрец лучше других сознает ограниченность своего знания. Но независимо от того, каков реальный объем знаний Сократа и насколько искренен он в утверждении собственного незнания, в маевтическом диалоге он выступает как не знающий истины, которой предстоит только родиться в сознании его собеседника. Далее мы хотим показать, что пользователь может реально приобретать знание в коммуникации с информационной средой, этим знанием не обладающей и не способной передать пользователю недостающую ему информацию. Более того, такая коммуникация будет особенно эффективна, когда пользователь не осознает, что именно ему не достает, т. е. не обладает знанием о своих информационных потребностях. Начнем с уточнения того, в чем состоит роль участника коммуникации или адресата. Находящийся в этой роли субъект должен знать, какие сообщения адресованы ему и какие ответы уместны как реакция на них. Наша задача — в той системе понятий, которые вынесены в заголовок статьи, — описать некоторые особенности человека, участвующего в коммуникации с людьми и вычислительными машинами. Будем считать, что все предназначенные адресату сообщения — это тексты на естественном языке попадающие на его «экран». Это может быть компьютерный дисплей, экран телевизора, книга или даже сцена в театре, ибо зритель знает, что все происходящее на сцене составляет обращенное к нему сообщение (речь в будке суфлера обращена не к зрителю, но к актерам). Если текст на «экране» содержит обращенные к адресату вопросы, на которые уместен ответ, он помещает свой ответ на «экран», доступный спрашивающим (например, включает стоящий перед ним микрофон, через который его речь транслируется для всех участников конференции). Для успеха коммуникации очень важно, чтобы адресат мог точно локализовать свой «экран» и, тем самым, четко определить, какие сообщения предназначены ему. В противном случае он обречен на коммуникационную неудачу. Так на заборах, которые предполагаются «экраном» для любого прохожего, можно прочитать иногда сообщение, смысл которого на литературном языке может быть передан как: «О прохожий, для чего ты читаешь то, что не предназначено для твоих очей?!» Этот же парадокс самоотрицания «экрана» содержится в грифе «Перед прочтением сжечь», который использован в одном из произведений бр. Стругацких. Обычно предполагается, что поступающее к адресату сообщение несет в себе информацию — содержание этого сообщения, а по реакции адресата (сообщениям, которые он направляет в коммуникационную сеть) можно судить, насколько адекватно он воспринял переданную ему информацию. Иначе говоря, сообщение — это как бы контейнер с содержимым — информацией, из которого адресат способен «нацедить» необходимую порцию, сделав ее содержанием собственного сознания. Конечно, это только метафора, но она выражает распространенное представление о сообщении как вместилище информации. После того, как информация «сцежена» адресатом, контейнер для него практически пуст, он не содержит больше новой информации для этого адресата. На его «экран» это сообщение придет как пустое. С точки зрения принципа «от знающего к незнающему» бессмысленно вновь обращаться к сообщению, информация из которого уже усвоена. Аналогия сообщения с сосудом, а информации с содержимым этого сосуда усиливается, если обратить внимание на то, что природа наполняющей сосуд субстанции очень слабо связана с веществом сосуда. Важно лишь то, что сосуд может быть чем-то заполнен и содержимое не вступает в реакцию с сосудом. Восприятие субъектом содержания сообщения как информации отличается от перекодировки этого сообщения в другое тем, что информация ассимилируется субъектом как иная сущность — его личностное знание. В отличие от информации или вещества, наполняющего сосуд знание субъекта есть результат реакции полученной информации с личностью адресата и составляет неотъемлемую часть его личности. Оно не добавляется к тезаурусу субъекта, но перестраивает его, создавая в нем новые творческие способности и новое видение действительности. Все это проявляется в изменении коммуникационного поведения; в способности воспринимать новую информацию и порождать сообщения, можно даже сказать, что субъект, получивший новое знание, живет в иной реальности и становится иным субъектом. Это коррелирует с тем, что сам субъект (и даже его память) не есть сообщение, наполненное инородной сущностью — информацией, но составляет единое и нераздельное целое с освоенным знанием, Адам, познавший добро и зло, — это уже другая личность, для которой нет места в Эдеме. Миф о грехопадении не сводится к рассказу о своевольном поступке первого человека и о последовавшем наказании. Его смысл еще и в том, что знание может радикально изменить личность человека. В работе [2] показано, что сущностное отличие знания от информации составляет главное препятствие при решении основной проблемы когнитологии — инженерии знаний: трансформации личностного знания специалистов-экспертов в информацию, которая может составить содержание сообщения, хранящегося в компьютерной базе знаний. Мы здесь хотим подчеркнуть, что особенность человека как участника человеко-машинной коммуникации не сводится к упомянутому различию между информацией и знанием. Когда-то проблема создания машинных систем искусственного интеллекта представлялась как задача снабжения компьютера информацией о действительности соразмерной знаниям человека об окружающем мире. Успехи современных шахматных программ, казалось бы, свидетельствуют о том, что проблема «информационной полноты» в этой области успешно решена. Но задолго до этого Дж. Вейценбаум [3] создал функционирующую программу «Элиза», которая заведомо не обладала информационной полнотой, но поразительно успешно имитировала человеческую коммуникацию. Более того, эта программа вообще не обладала информацией о действительности, но только о некоторых особенностях текстовой структуры. Этого было достаточно для того, чтобы сотрудники в лаборатории Дж, Вейценбаума с упоением втягивались в диалог с «Элизой». Это выглядело парадоксом: человеко-машинное общение строилось не на получении из машины полезной информации, но, на каком-то неизвестном «факторе X». Для ясного представления о характере коммуникации человека (пациента) с программой «Элиза» приведем фрагмент этой коммуникации. В этом фрагменте «Элиза» играет роль психотерапевта, проводящего первичное обследование пациента по методике, разработанной К. Роджерсом в 1940-1950 гг. и состоящей в вовлечении пациента в беседу повторением ему его же высказываний. Приведенная ниже беседа молодой особы с «Элизой» в роли врача иллюстрирует как роджерианскую методику побуждения пациента продолжать разговор, так и работу программы «Элиза». Первой «говорит» молодая особа. Все ответы вычислительной машины напечатаны прописными буквами. Men are all alike. IN WHAT WAY Theyre always bugging us about something от other.
CAN YOU THINK OF A SPECIFIC EXAMPLE Well, my boyfriend made me come here. YOUR BOYFRIEND MADE YOU COME HERE He says I' m depressed much of the time. I AM SORRY TO HEAR YOU ARE DEPRESSED Its true. I am unhappy. DO YOU THINK COMING HERE WILL HELP YOU NOT TO BE UNHAPPY I need some help, that much seems certain. WHAT WOULD IT MEAN TO YOU IF YOU GOT SOME HELP Perhaps I could learn to get, along with my mother. TELL ME MORE ABOUT YOUR FAMILY My mother takes care of me. WHO ELSE IN YOUR FAMILY TAKES CARE OF YOU My father. YOUR FATHER You are like my father in some ways. WHAT RESEMBLANCE YOU SEE You are not very aggressive but I think you dont want me to notice that. WHAT MAKE YOU THINK I AM NOT VERY AGGRESSIVE You dont argue with me. WHY DO YOU THINK I DONT ARGUE WITH YOU You are afraid of me. DOES IT PLEASE YOU TO BELIEVE I AM AFRAID OF YOU
My father is afraid of everybody. WHAT ELSE COMES TO MIND WHEN YOU THINK OF YOUR FATHER Bullies.
THE FACT THAT YOUR BOYFRIEND MADE YOU COME HERE Все мужчины одинаковы. В ЧЕМ
Вечно они донимают нас то тем, то другим. МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ ПРИВЕСТИ КОНКРЕТНЫЙ ПРИМЕР Ну, например, мой друг заставил меня прийти сюда. ВАШ ДРУГ ЗАСТАВИЛ ВАС ПРИЙТИ СЮДА Он говорит, что я почти все время чем-то подавлена. МНЕ ПРИСКОРБНО СЛЫШАТЬ, ЧТО ВЫ ЧЕМ-ТО ПОДАВЛЕНЫ Это верно, я несчастна. ВЫ ПОЛАГАЕТЕ ВАШ ПРИХОД СЮДА ПОМОЖЕТ ВАМ НЕ БЫТЬ НЕСЧАСТНОЙ Мне нужна помощь, уж в этом я уверена. КАКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ИМЕЛА БЫ ДЛЯ ВАС ЭТА ПОМОЩЬ, ЕСЛИ БЫ ВЫ ЕЕ ПОЛУЧИЛИ Возможно, л научилась бы как-то ладить с матерью. РАССКАЖИТЕ МНЕ О ВАШЕЙ СЕМЬЕ Моя мать заботится обо мне. КТО ЕЩЕ ИЗ ВАШЕЙ СЕМЬИ ЗАБОТИТСЯ О ВАС Отец.
ВАШ ОТЕЦ Вы чем-то напоминаете мне отца. В ЧЕМ ВЫ ВИДИТЕ СХОДСТВО Вы не очень настойчивы, но, по-моему, вам бы не хотелось, чтобы я это замечала. ПОЧЕМУ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО Я НЕ ОЧЕНЬ НАСТОЙЧИВ Вы не спорите со мной. КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ПОЧЕМУ Я НЕ СПОРЮ С ВАМИ Вы меня боитесь. ПРИЯТНО ЛИ ВАМ ДУМАТЬ, ЧТО Я ВАС БОЮСЬ
Мой отец боится всех. ЧТО ЕЩЕ ПРИХОДИТ ВАМ В ГОЛОВУ, КОГДА ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ОТЦЕ Задиры.
ИМЕЕТ ЛИ ЭТО КАКОЕ-НИБУДЬ ОТНОШЕНИЕ К ТОМУ, ЧТО ВАШ ДРУГ ЗАСТАВИЛ ВАС ПРИЙТИ СЮДА" [3].
Конечно, «Элиза» не ведет с «пациентом» философского диалога, подобного тому, который Сократ вел с юношей по имени Теэтет. В диалоге с «Элизой» не рождается нового знания, хотя «пациент» кое-что узнает о себе, осмысляя свою личную ситуацию. И в этом смысле приведенный выше диалог «человек — машина» можно считать маевтическим, хотя не похоже, чтобы создатель программы осознанно ставил задачу организовать именно такой диалог. Впрочем, процитируем мнение автора программы доктора Дж. Вейценбаума: «Доктор», как стали называть «Элизу», исполняющую роль психиатра, вскоре приобрел известность в Массачусетском технологическом институте, где эта программа появилась на свет, главным образом, благодаря простоте ее демонстрации. Большинство других программ не позволяло так живо продемонстрировать посетителям, не обладающим определенными специальными знаниями, например, в некоторых областях математики, мощь вычислительной машины в обработке информации. Любой человек в состоянии в определенной степени оценить «Доктора». Его сила как демонстрационного средства еще больше увеличивалась благодаря тому, что посетитель мог принять непосредственное участие в его работе. Вскоре аналоги «Доктора», созданные на основе опубликованного мною описания, стали появляться в других организациях США. Программа сделалась известной во всей стране, а в некоторых кругах приобрела статус «американской игры»... Многие из «практикующих психиатров всерьез поверили, что программа «Доктор» может перерасти в почти полностью автоматизированную форму психотерапии» [3]. Из комментариев автора явствует, что он создавал свою программу с чисто демонстрационными целями, чтобы убедить публику в «человеческих» способностях вычислительной машины. (После проигрыша Гарри Каспаровым компьютеру шахматного матча этот сюжет уже не интересен.) Нам важнее другое. Совершенно очевидно, что диалог «Элизы» с пациентом не основан на обмене информацией, ибо, по крайней мере, один из участников коммуникации («Элиза») никакой информацией не обладает и никакую информацию не воспринимает. «Элиза» реагирует исключительно на форму высказываний пациента и формирует свои сообщения так, что они обладают некоей привлекательностью (аттрактивностью) для пациента, возбуждая в нем стремление поддерживать коммуникационный процесс. Она не сообщает собеседнику интересующие его сведения о его внутреннем мире, ибо у нее нет таких сведений. Она обладает некоторыми сведениями о строении текста, который выдает пациент, и трансформирует его так, как будто она сосредоточена на том, что существенно для пациента. Получаемые сообщения «фасцинируют» пациента, но никак его не информируют. Проблема состоит в следующем: если это не информация, не необходимость получить новые сведения, то что же еще может лежать в основе завязывающегося коммуникационного процесса человека с его окружением — с тем, что он обнаруживает на своем «экране»? Если бы этой проблематикой занимались ученые с ментальностью физиков, то они бы уже давно стали строить гипотезы о природе неизвестного «фактора X». Именно так Рентген пришел к открытию Х-лучей — жесткого электромагнитного излучения, обнаружив необъяснимое потемнение фотопластинок. Так же А. Беккерель обнаружил излучение урановых солей — распад атомных ядер, а супруги Кюри — распад радия. Примеры таких гениальных догадок в физике можно умножать и умножать. Но у кибернетиков менталитет совсем иной: никто не догадался заняться поисками «фактора X», и эксперимент с «Элизой» так и остался парадоксом без объяснения, находящимся вне столбовой дороги развития кибернетики и теории искусственного интеллекта. Он не сулил практических успехов в создании новых интеллектуальных систем. Самое удивительное, что, как мы далее покажем, этот загадочный «фактор X» уже давно известен в науке, но не в кибернетике, а в этнографии. Речь идет о работе Ю. В. Кнорозова о феномене фасцинации, которая была хорошо известна второму из авторов этой статьи еще в начале 70-х гг. из детальных личных обсуждений с Ю. В. Кнорозовым. Этот феномен заслуживает специального обсуждения. Основные идеи Ю. В. Кнорозова изложены в его статье [4], но мы изложим их, следуя не букве этой статьи, но ее духу (с учетом личных обсуждений с одним из авторов и последующего осмысления). Наша главная идея состоит в том, что «фактор X» — это и есть фасцинация или аттрактивность сообщения, которая самодостаточна для того, чтобы коммуникационный процесс состоялся. Эта идея могла бы возникнуть у каждого, после того, как Ю. В. Кнорозов [4] показал, что сообщение несет адресату не только информацию, но и фасцинацию. При этом согласно [4] информация и фасцинация могут составлять различную долю содержания сообщения. Так, сухой научный текст несет в себе почти одну только информацию, в стихах заметно большее место занимает фасцинация, а музыка, можно сказать, состоит из одной фасцинации. Поскольку, мы хотим утверждать, что фасцинация — это и есть «фактор X», проявившийся в экспериментах с программой «Элиза», мы вынуждены подробнее остановиться на том, что представляет собой фасцинация, позволяя себе отходить от буквальной передачи концепции Ю. В. Кнорозова. Прежде всего заметим, что фасцинация — это не содержание, но аттрактивность сообщения, являющаяся свойством формы. Сообщение содержит в себе информацию, но самому сообщению присуща некая аттрактивность, вызывающая готовность адресата воспринимать содержание этого сообщения. Если информацию позволительно сравнить с содержимым сосуда, то фасцинацию надо сопоставлять с формой сосуда, с его внешним оформлением. Именно поэтому, мы не стали говорить вслед за Ю. В. Кнорозовым, что сообщение несет фасцинацию. Вернее сказать, что сообщение несет информацию, но обладает фасцинацией. Само слово фасцинация представляет собой кальку с английского fascination — обаяние, очарование, прелесть. Это словарное значение точно выражает смысл фасцинации, как важной категории теории коммуникации и может быть принято в качестве определения этой категории. Английское слово fascination непосредственно восходит к латинскому fascinatio, для которого латинско-русский словарь И. X. Дворецкого дает значения: околдовывание, зачаровывание, завораживание. Очевидно, что «обаяние» сообщения связано не с тем, что оно содержит, но с тем, как это содержание выражено. Фасцинация — это качество формы, в которой сообщается информация, но не сама информация. Тем самым фасцинация есть свойство, в той или иной степени присущее каждому сообщению, но не его содержанию — передаваемой информации. Отсюда явствует, что фасцинация и информация суть независимые характеристики сообщения. Само сообщение можно уподобить сосуду с неким содержимым. Но привлекательность сосуда связана не с содержимым, которое еще нужно захотеть попробовать, но с самим сосудом, который в той или иной мере стимулирует это желание. Привлекательная этикетка и красивая форма — вот что притягивает к сосуду. Фасцинация часто связана с ритмом, с повторами в сообщении. Эти повторы не несут новой информации, но «притягивают» адресата. Фасцинацию может передавать имя автора текста, название или какие-то ключевые слова, имена значимых для адресата сущностей. В поэзии фасцинация связана с рифмой (звуковым повтором), ритмом или повторяющимися сочетаниями согласных, роль которых открыл В. Т. Шаламов [5]. Сам Ю. В. Кнорозов связывал фасцинацию исключительно с ритмом, наличием в сообщении регулярных повторов. Но он сам говорил о фасцинации, присущей музыке, а это уже не только ритмический повтор, но и гармонические соотношения музыкальных интервалов и их повторений. Это уже повтор в разнообразии оттенков. Рифма — важное средство фасцинации, но повторение одинаковых слов — это уже не рифма, ибо теряется необходимое разнообразие звучания. Стихотворный размер в силлабо-тоническом стихосложении определяется чередованием ударных и безударных слогов, но в реальном ритме некоторые ударения могут пропадать. Волшебные сказки обладают фасцинацией благодаря повторению сюжетных ситуаций, скажем, когда герой проходит ряд различных испытаний. В диалоге «Элизы», как и в маевтических диалогах Сократа, адресат ощущает, что собеседник проявляет интерес к его личности. В детективном рассказе фасцинация связана с тайной и чередующимися ложными следами. В притче фасцинацию осуществляет парадокс, разрушающий нормальный образ мира и этим привлекающий внимание. Фасцинация действует на эмоциональную сферу адресата, пробуждает интерес к сообщению, готовность многократно обращаться к нему и этим вводить в воспринимаемое сообщение новые повторы, поддерживающие фасцинацию. Действие программы «Элиза» основано на том, что, не вводя новой информации, она инициирует повторы исходного текста, который передает этой программе человек. «Элиза» не понимает содержания человеческого текста, но задает вопросы так, что в человеческой речи возникают ритмические вариации на тему начального текста. Это и есть в чистом виде фасцинация, вовлекающая человека в диалог с машиной. Программа стимулирует создание из малоинтересного отрывка сообщения текст, обладающий аттрактивностыо, что можно увидеть из приводимого выше отрывка диалога «Элизы» с человеком, которого эта беседа явно привлекает, и он готов ее продолжить. Итак, восприятие сообщения определяется не столько его реальным содержанием или информацией, сколько свойствами самого сообщения — его аттрактивностью или фасцинацией. Сообщение, не обладающее аттрактивностью, которому вообще не присуща фасцинация, отторгается адресатом, даже если это научная статья, и от нее, казалось бы никто не ждет никаких «красот стиля». Но в научной статье, чтобы ее хоть кто-то стал воспринимать всерьез, должна присутствовать фасцинация, проявляющаяся в теме, в известном имени автора, в неожиданности постановки вопроса и т. д. Указателям цитирования явно присуща заметная фасцинация — их охотно читают, хотя их информативность не столь очевидна. Как придать своему сообщению аттрактивность, как внести в него фасцинацию — эта проблема не может иметь универсального решения. Наоборот, чем оригинальней выражена фасцинация, тем сильнее получаемый эффект. Важно одно: для успеха акта коммуникации присутствие достаточно сильной фасцинации в сообщении является необходимым условием. Успех коммуникационного акта определяется прежде всего фасцинацией, присущей сообщению, — аттрактивноетью формы (которая, по Аристотелю, и есть сущность), а не особой глубиной содержания. После этих замечаний о фасцинации мы имеем возможность перейти к содержательному различению прямой и непрямой коммуникации, используя для этого модель коммуникации, о которой уже шла речь в работе [6]. Фасцинация, присущая сообщению, поступившему на «экран» адресата, порождает в последнем автокоммуникацию как внутреннюю речь. В случае прямой коммуникации сообщение, индуцируемое внешним сообщением, пришедшим на «экран» адресата, содержит ту же информацию, что и внешнее сообщение (полностью или частично). Информация из внешнего сообщения передается прямо во внутреннюю речь и становится информацией, циркулирующей во внутренней коммуникации, а из нее уже осваивается как основа личного знания адресата. Это и есть типичный случай «сцеживания» информации из внешнего сообщения. Информация из внешнего сообщения «прямо» переходит в информацию внутреннюю (в содержание внутренней речи) и этим уже включается в тезаурус адресата. В этом случае главную роль играет содержание пришедшего на «экран» адресата сообщения (содержащаяся в нем информация), а фасцинация играет вспомогательную роль «смазки», обеспечивающей восприятие этой информации адресатом. Иначе устроена непрямая коммуникация, где возникающая в автокоммуникации информация не воспроизводит прямо информацию, содержащуюся в пришедшем извне сообщении. Адресат не воспринимает непосредственно поступающую информацию (ее может вообще не быть), но откликается на пришедшее сообщение путем генерирования некоей информации «в себе». В непрямой коммуникации нет «сцеживания» поступившей информации, но поступающее сообщение воздействует на состояние сознания адресата. Здесь релевантно не содержание поступившего сообщения, а сам факт коммуникации, Иначе говоря, решающую роль играет фасцинация — факт восприятия информации, который стимулирует возникновение внутренней речи — новое состояние сознания. Итак, в отличие от исходной идеи Ю. В. Кнорозова, важно не соотношение информации и фасцинации в сообщении, но приоритет одного из этих феноменов. Так, в акте гипноза важна не информация, сообщаемая гипнотизером при внушении, но фасцинация, включаемая в коммуникационный акт и порождающая внутреннюю речь. Обычно, информация в речи гипнотизера очень бедна и играет роль чисто служебную, а вот аттрактивность этой речи, «взламывающая» коммуникационный барьер между внушающим и внушаемым, играет первостепенную роль. На этом зиждется эффект действия «Элизы». На этом основан замеченный Ю. М. Лотманом [7] эффект многократного перечитывания художественных текстов, когда читатель отождествляет себя с героями и вводит общение с ними в свою внутреннюю речь, отличающуюся от возбудившего ее исходного текста. С указанной точки зрения, эффект «Элизы» — это не маргинальное явление в искусственном интеллекте, но перспективное направление в создании интеллектуальных систем как систем, генерирующих сообщения с «сильной фасцинацией», стимулирующих в сознании адресата богатую внутреннюю речь, в которой рождается новое знание. Нам хотелось бы обратить внимание на принципиальную значимость феномена фасцинации и перспективу создания человеко-машинных систем, осуществляющих непрямую коммуникацию с человеком. Традиционная концепция информационного поиска основана на казавшемся самоочевидным предположении, что пользователь обращается к информационным фондам (будь то первичные или вторичные издания, будь то компьютерные базы данных, экспертные системы или что-нибудь еще) ради получения релевантной — соответствующей его потребностям — информации. Неявная предпосылка этой концепции состоит в том, что «потребитель» (именно так долго называли пользователя) вполне отдает себе отчет в том, какая информация ему реально нужна. Он может при этом не знать, как эта информация размещена и закодирована в информационном фонде, и это считалось главной проблемой информационного поиска. Как только сообщение, содержащее пертинентную информацию, удавалось локализовать, так проблема сводилась к «перекачке» этой информации в сознание пользователя. Фактически дело может обстоять совершенно иначе: пользователь фонда может неосознанно искать те сообщения, которые могли бы оказаться для него не столько информативными, сколько аттрактивными и способствовали бы возбуждению в его сознании процесса автокоммуникации. В этом процессе может творчески возникнуть новая информация, имеющая весьма косвенное отношение к информации, «сцеживаемой» в акте внешней коммуникации. С традиционной точки зрения происшедшее следовало бы считать неудачей информационного поиска или даже коммуникационной неудачей. Действительно, поступившее из информационной среды на «экран» потребителя сообщение оказалось не содержащим релевантной информации. То, что сообщение инициировало творчество пользователя и привело к созданию нового знания, как бы не считается. С таким же основанием можно было бы счесть неудачей путешествие Христофора Колумба, поскольку он не добрался до Индии — первоначальной цели своего путешествия. Подобных «неудач» в истории науки насчитывается не мало. Нам представляется, что открытие феномена непрямой коммуникации человека с информационной системой имеет гораздо более принципиальное значение, чем разработка эффективных способов получения из информационной среды релевантной для пользователя информации. Во-первых, непрямая коммуникация связана с наиболее глубинными феноменами человеческого сознания, а именно — с измененными состояниями сознания, возникающими в восприятии притчи, поэтических произведений и т. п. Во-вторых, непрямая коммуникация важна именно в ситуациях повышенной информационной трудности, когда не хватает знаний, чтобы правильно поставить задачу, осознать принципиально новую ситуацию и определить какого рода информация может принести пользу в продвижении. В-третьих, непрямая коммуникация нужна, когда важно не локализовать информационные потребности, но снять мешающие творческому поиску барьеры и стимулировать творческое воображение. Поэтому правомерно рассматривать перспективы непрямой коммуникации пользователя с информационным фондом, а точнее, — с информационной средой. Можно представить себе схему коммуникации пользователя со своим «экраном», на который поступают предназначенные ему сообщения, а машина анализирует реакции пользователя с целью выявить наиболее эффективные по отношению к этому пользователю средства фасцинации. По сути дела эта способность уже заложена в программе «Элиза» как отслеживание ключевых слов в вопросах «пациента». В реакциях пользователя заведомо содержится информация о том, что для него обладает аттрактивностью. (На этом основана тактика различных психотерапий, затягивающая пациента в разговор о своих проблемах.) Одному и тому же сообщению с точки зрения одного адресата, присуща фасцинация, а с точки зрения другого — нет, Поэтому правомерно поставить проблему выявления эффективной фасцинации для данного адресата на основе получаемых от него текстов. Развитие идеи, заложенной в «Элизе», может состоять в том, чтобы программа определяла тип фасцинации применительно к данному адресату (пользователю) и формировала сообщение, которому присущ именно этот тип фасцинации. Можно представить себе создание алгоритмов, формирующих сообщения повышенной аттрактивности, которые стимулировали бы автокоммуникацию пользователя и тем самым усиливали бы его имагинативные способности [8]. Компьютер, обладающий такими алгоритмами, не занимался бы поиском релевантной информации, как информационно-поисковые системы, и не давал бы оптимальные рекомендации, как экспертные системы, но освобождал бы творческое воображение пользователя от мешающих оков в виде стереотипных установок. Мы хотели бы подчеркнуть здесь принципиальное значение трактовки воображения Я. Э. Голосовкера [8] как познавательной способности. Воображение своей творческой силой способно компенсировать недостаток полезной информации, но зато нуждается в побуждении, в привлечении внимания к проблемной ситуации. Поэтому пользователю с развитым воображением, способному познавать и создавать новое, опираясь на воображение, важна не столь приходящая на его «экран» фактическая информация, сколь побуждающая фасцинация. Воображение потенциально уравнивает пользователя с теми, кто знает больше. Тем самым отменяется принцип передачи информации от знающего к незнающему. Сократ выступает в маевтическом диалоге как «незнайка», но он тщательно отслеживает ответы собеседника и ставит перед ним все новые и стимулирующие вопросы. Притча ставит слушателя или читателя перед парадоксом, на разгадке которого тот сосредотачивает свои усилия и, в результате, понимает нечто, недоступное для передачи с помощью прямой коммуникации. В непрямой коммуникации адресат из «ученика» превращается в сотворца. Уже это должно заставить достаточно серьезно отнестись к непрямой коммуникации и связанному с ней феномену фасцинации, чтобы не упустить связанных с ними возможностей при создании современных информационных систем и оценке перспектив в сфере коммуникаций. Конечно, позиция авторов выглядела бы более почтенно, если бы они могли в данной статье привести работающие образцы программ такого типа. Тем самым, авторы могли бы вести прямую коммуникацию с читателем, сообщая ему информацию о конкретных способах построения маевтических коммуникационных систем, обеспечивающих эффективную непрямую коммуникацию с пользователем. Однако авторы такой информацией не обладают и поэтому не могут поделится с читателем «технологическими секретами». Тем не менее, авторы надеются, что эта статья обладает достаточной фасцинацией для определенного круга читателей и имеет право на существование в качестве заявки на осуществление с этим кругом непрямой коммуникации. Если же суммировать содержащуюся в статье информацию, то ее можно выразить следующим образом. Взаимодействие пользователя с информационной системой обычно носит характер прямой коммуникации, при которой адресат воспринимает недостающую ему информацию из получаемого сообщения. При непрямой коммуникации полученное сообщение стимулирует порождение самим адресатом информации, которой система не обладает. Решающую роль здесь играет феномен фасцинации, а историческим примером служат маевтические диалоги Сократа. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
4. Кнорозов Ю. В. К вопросу о классификации сигнализации // Основные проблемы африканистики.— М.: Наука, 1973.— С. 324-334.
Материал поступил в редакцию 09.08.97. В. Соковнин (Из книги В. Соковнин. ФАСЦИНОЛОГ. Штрихи к профессии III тысячелетия. Изд. АФА, 2009, с. 14-85) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ жүктеу/скачать 1.26 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
