Фасцинация унижения и обиды

Действие угрожающе-устрашающей фасцинации в речевом человеческом общении вскрыл эксперимент, проведенный Дидье Гранджин и его коллегами из университета Женевы. Эксперимент был организован так, чтобы выявить специфику реагирования человека на сердитые и гневные реплики в свой адрес. Исследователи осуществили магнитно-резонансное сканирование мозга испытуемых, которым попеременно предъявляли для восприятия нейтральную речь и гневные реплики, причем как обращенные непосредственно к ним лично, так и не имеющие к ним отношения. Параллельно этому испытуемым предъявляли спокойные и сердитые голоса одновременно, причем то в правое, то в левое ухо, и просили усилием воли игнорировать гневные реплики, сосредотачивать все внимание на спокойных голосах. Анализ активных зон мозга показал, что человек реагирует на гневные, сердитые голоса во всех случаях, независимо от установки исследователей. Вскрылось, что и тогда, когда испытуемый убеждает себя, что отвечать не имеет смысла, что эти сердитые и гневные фразы адресованы не ему, помимо его воли мозг «ловит» такие голоса, позволяет им «проникнуть в душу», волнуется, если даже испытуемому кажется, что он не обращает на них внимания. Экспериментаторы высказали предположение, что вскрытая ими особенность речевого восприятия является частью эволюционного защитного механизма, мобилизующего человека на случай возможной угрозы.

Сердитые и гневные интонации безусловно несут в себе опасный потенциал и потому воспринимаются «во что бы то ни стало», приоритетно и точно, причем их невозможно ничем заглушить. Дальше следует соответствующее защитное поведение в зависимости от ситуации, места участников общения в иерархии, соотношения сил и возможностей и других факторов. Вполне вероятно, что именно в силу древнего происхождения фасцинирующих голосовых эмоциональных сигналов человек реагирует в общении в первую очередь на интонационное выражение эмоций, чем на смысл и логику речи, что давно подмечено практическими психологами и профессионалами общения.

Память на фасцинацию обиды у животных и человека самая стойкая, часто на всю жизнь. Поэтому и рекомендуется не наносить обид ближнему своему, ибо обида застревает, она – физиологический зов к мщению, и потому-то месть сладка. Сладка вовсе не в художественном смысле, а в самом прямом, как сладок сахар. Открытие этого нейрофизиологического процесса удовольствия от осуществленной мести совершено совсем недавно швейцарскими психофизиологами.

Об этом парадоксе природы размышлял и сам Дарвин. Оно заключается в том, что особи, сильнее других привлекающие представителей противоположного пола, такие, как самцы павлинов и райских птиц, должны вроде бы проигрывать в борьбе за выживание, потому что заметны и слишком рискуют. А именно их и выбирают самки! Получается, что они выбирают самцов за те качества, которые мешают выживанию.

Израильский орнитолог Амоци Захави в 1970 году высказал безумную гипотезу, согласно которой самки обращают внимание только на те черты, которые являются честными индикаторами «соответствия» для самцов. Он назвал такой выбор принципом гандикапа (handicap principle). Принцип гандикапа объясняет отбор в пользу броских не-функциональных черт, того же павлиньего хвоста, как демонстрацию, которая указывает на качественные гены. Явный недостаток парадоксально фасцинирует, сигнализируя, что поскольку самец с сильно выраженным гандикапом сумел дожить до детородного возраста, это сви-детельствует о его силе, уме и ловкости. Поэтому самки и используют гандикап как критерий для выбора наилучшего самца.

Гандикап – это феномен демонстративного, подчас смертельно опасного поведения. Д. Кальманович с коллегами пронаблюдал как самки выбирают себе сексуальных партнеров у рыбок, тринидатских гуппи. Самцы гуппи при столкновении с хищниками вели себя поразительно рискованно. Когда рядом с группой рыбок гуппи появляется хищник, самцы, часто в парах, осторожно приближались к потенциальному источнику угрозы, как бы исследуя его. Такое рискованное поведение наблюдается у многих животных. Лабораторные исследования показали, что когда поблизости нет самок, никто из самцов гуппи не играет в героя, приближаясь к хищнику ближе других. Предположили, что демонстрация бесстрашия перед лицом хищника может привлекать благосклонность самок как надежный индикатор «пригодности». Менее энергичный самец гуппи, который будет пытаться «прикинуться» бесстрашным в присутствии хищника, скорее всего, будет съеден. Используя специальные контейнеры, которые позволяли закреплять положение самцов гуппи на разном расстоянии от хищника, обнаружили, что самки действительно отдают предпочтение наиболее «отважным» с их точки зрения самцам. Оказалось, что их «отвага» коррелирует с окраской, – самцы, которые подплывали ближе к хищнику, обычно были ярче окрашены.

Но гандикап как фасцинация действует магнетически не только потому, что он исключительно ярок или дерзок. Гандикап еще и честная реклама. У животных во всяком случае.

Понятно, почему девушки любят лихих и отчаянных парней! Ведь их поведение – это эволюционный сигнал гандикапного лидера, героя. Именно поэтому с древних времен и до настоящего времени подростки из кожи вон лезут, показывая свою лихость, пускаясь порой на смертельные трюки и выходки, бросая в холод и дрожь девочек и родителей. А бывает и заигрываются, ломая головы или пускаясь в дерзкие противоправные поступки, но, на их взгляд, показывающие их превосходство над другими ребятами.

А. А. Леонтьев высказал предположение, что тональные различия возникли еще в конце неандертальской ступени... и уже у Гомо Сапиенса легли в основу формирования функциональной системы звуковысотного слуха. Благодаря тому, что эта система сложилась, стало возможным отделение музыки от речи — переход от речетативного типа к мелодическо-музыкальному, произошло расширение диапазонов производимых звуков, нахождение качественных различий тонов и т. д. Вероятно, когда необходимость использования тонов для смысла различения отпала, они приняли на себя эмоциональную нагрузку—так и возникла музыка

Речевой слух и музыкальный возникли благодаря речевому интонированию. В опубликованной в 1940 г. книге «Музыкальная форма как процесс» Б. Асафьев сформулировал исходное положение всей своей интонационной теории: «В музыке ничего не существует вне слухового опыта... без интонирования и вне интонирования музыки нет...»

Интонационный строй речи может быть столь удивительно завораживающим, что с незапамятных времен людей с хорошо поставленными, интонационно богатыми голосами отбирали для публичных выступлений, они становились декламаторами, глашатаями, певцами. А влияние тембра и тональности может быть просто фантастическим и совершенно не связанным с информацией. Так, давно подмечено, что у некоторых особо чувствительных к восприятию интонации женщин во время исполнения тенорных партий знаменитыми певцами, такими как Лемешев, Козловский, Паваротти наступает оргазм. А в концертных залах есть места, которые находятся в точках особо точного звучания и резонанса, их-то и скупают, переплачивая перекупщикам во много раз, такие чувствительные дамы.

Но я придал бы понятию интонации еще более широкое значение, чем то, которое имеется в виду, когда говорится о речевой интонации? Разве не интонационны жесты и улыбки? В театре актеры осваивают нюансировку улыбки до многих десятков вариантов. А жест? Он может быть яростным, энергичным, порывистым, вялым, манерным, ритуальным, страстным, формальным. И все эти значения мгновенно угадываются, распознаются. О музыке мимики и говорить не приходится, настолько лицо богато нюансировкой выражения душевных состояний.

А глаза? Язык взглядов умопомрачительно фасцинативен и одно только кокетство взглядами, знаменитое стреляние глазками у женщин чего стоит. Исключительная интонационная эквилибристика!

Утверждение, что интонация пронизывает психические проявления всего живого на планете, мне кажется вполне уместным. Это составляющая энергетики и устремленности поведения живых существ, их страстности или безразличия, ярости или покорности. А коммуникативное демонстрирование тела и его проявлений попросту невозможно без акцентов и ритмов, что и составляет содержание интонации.

Искусство танца и пантомимы невозможно без интонационной ню-ансировки движений тела. Искусство мимов древности было выдумано как пение жестами и пластикой тела, это музыка телесности.

Исключительно интонационны касания, тактильные сигналы дружелюбия, родства и любви.

Но можно и еще расширить семантику интонации. Собор Василия Блаженного удивительно оптимистичен, мавзолей Тадж-Махал светел и ностальгичен одновременно, а Собор Парижской Богоматери торжественно мягок. Архитектура интонационна и не случайно Гете назвал ее музыкой в камне. Музыка родилась из интонаций речи и природы, она интонационна изначально и аллегория Гете абсолютно применима к выражению настроения и душевного волнения в камне. Творец храма Василия Блаженного выдумал веселую радость в камне.

Интонационны живопись и дизайн во всех формах и жанрах.

И не могу не вспомнить еще раз о фейерверке. Сколько в сверкании фейерверков настроения, сколько интонаций! Тут и веселые ритмизо-ванные пляски, и торжественные гармонии, и нежные цветовые пере-ливы, и букеты цветов, и радость, и лирика, и романтика, вся гамма чувств.

Не раз отмечалась искусствоведами особенная интонационность икон и фресок Андрея Рублева. Интонационность рисунка и цветовой гаммы различна в разных школах и направлениях иконописи. Но это и свойство любой живописи, и, быть может особенно рельефно проявляет себя в восточной графике.

А присмотритесь к фонтанам, сколько мелодий, от тонких лирических до бурно-мажорных, маршевых может быть выражено с помощью водяных струй! Французы в 2008 году показали в Москве великолепное шоу «Танцующие фонтаны».

Одним словом, мир интонационно фасцинативен, он поет, испускает чарующие трели, звучит и сверкает ритмами, переливается красками, волнует и дурманит запахами. Все живое, что звучит, сверкает, что-то испускает и излучает, имеет также и такое фасцинативное качество, как интонация – полифония акцентов, ритмов, энергетики.
Сигналы изнутри нас
В сознании, подсознании, воображении у каждого человека есть свой огромный, своеобразный мир, целая Вселенная. И она населена не только знаниями и мыслями, но также фантазиями, грезами, мечтами, любимыми волнующими и страшными леденящими душу Образами, которые в самых невероятных, калейдоскопичных вариантах вплетаются в сновидения. Одним словом, наш внутренний мир, в который мы никого не пускаем, тоже пронизан сочетанием информации и фасцинации: информация – это логика и мысли, фасцинация – это фантазии, грезы, сновидения. Сны всегда фантастичны и волнующе сладостны или кошмарны, а то даже и катастрофично аморальны (сны-инцесты и садистской мести).

У человека как вида развилась поразительная способность творить внутреннюю фасцинацию (аутофасцинацию), способность уходить в блаженный мир грез, мечтаний, фантазий, выдумки, все то, что или отключает от сурового реального бытия, или утешает в разлуке, или даже создает особый фасцинирующий мир виртуальных наслаждений. Эта фасцинация наедине с собой выполняет сразу две функции: услаждающую и защитную.

Такого вида фасцинация возможно имеется уже у высших животных, что подтверждается сканированием мозга спящих кошек, собак, обезьян. У человека же аутофасцинация занимает очень существенное место в личной жизни и формировании разного рода страстных предпочтений и влечений. Дело заключается видимо в памяти на сложившиеся у каждого человека многочисленные индивидуальные фасциноцепочки, начиная от врожденных, как базовые пище-вкусовые и сексуальные фасцинации, до изощренно индивидуализированных, как некоторые сексуальные перверсии или фетишизм. Эти цепочки так прочно впаиваются в эмоциональную память, что становятся основой индивидуального воображения, причем возбуждение их в воображении часто сопровождается реальными чувствованиями, как это бывает у некоторых людей при эротическом фантазировании: воображаемый контакт с воображаемым сексуальным партнером вызывает оргазм. То же самое происходит у мужчин и женщин в эротических сновидениях.

Аутофасцинирующие сигналы у человека имеют очень сложную и многомерную структуру, охватывающую образы-изображения (рисунки, фотографии, кинофильмы), образы-воображения (например, при чтении поэтических или художественно-прозаических произведений), образы-фантазии (грезы, мечтания) и образы-сновидения. При этом действие аутофасцинации бывает даже более впечатляющим, чем при фасцинировании реальными объектами. Уход в мир грез от скверной действительности у аутистов или лиц, страдающих депрессиями и меланхолией, тому яркое подтверждение.

Согласно современным представлениям сновидения представляют собой причудливую трансформацию и комбинаторику в подсознании реального опыта человека, получаемого ежедневно в состоянии бодрствования. Это, очевидно, так и есть, но с уточнением: трансформированная комбинаторика не всякого опыта, а опыта, оставившего в мозгу цепочки фасцинации, скрепленные яркими удовольствиями или не менее впечатляющими обидами, страхами и ужасами. Потому-то сновидения так ярки и картинны, причем делятся на сладкие и кошмарные в зависимости от приведенных в действие нейронных фасцинативных образов-цепочек. Возможно направленность сновидений имеет в целом тенденцию на сладкие сновидения, однако многое зависит от конкретики жизни и если человек попал в полосу негативных стрессов и переживаний, в сновидениях начинает преобладать фантасмагория ужасов, провоцируемых нейроцепочками устрашающей фасцинации.

Весьма любопытную подсказку, наводящую на идею о фасцинирующей природе сновидений, дала мне моя дочь, когда ей исполнилось четыре года. Она очень любит игру, в которой я изображал какое-нибудь страшное животное и гонялся за ней по комнатам. Она убегала от меня и визжала на весь дом от ужаса и удовольствия. Время от времени она отрывала меня от работы и просила «Папа, погоняйся за мной». Когда нам пришлось разлучиться на несколько месяцев, то при встрече она рассказала: «Папа, я во сне видела, как ты за мной гонялся, а я пряталась. А потом я проснулась, чтобы тебя увидеть, а тебя нету, только рядом мама спит». Сон ее показателен: она, во-первых, видела то, что врезалось в ее эмоциональную память как фасцинация приятного ужаса-наслаждения, а, во-вторых, реагировала на эту фасцинацию как на реальность, и наконец, в-третьих, сон разрушила третья, еще более сильная фасцинация – желание увидеть папу, о котором очень соскучилась. Лучшего доказательства существования аутофасцинации трудно придумать.

Аутофасцинация во всех ее формах очевидно необходима человеку для расширения опыта и тренировки мозга. Думаю, что такая гипотеза не лишена оснований. Фантазии, очевидно, и являются таким активизирующим занятием. Как и сны.

Но, как и во всех иных случаях, в аутофасцинации скрыты свои опасности. Возможность отрыва от реальности и уход в мир грез и мечтаний – только одна из них и наблюдается у достаточно значительного числа людей, особенно в молодом возрасте, в условиях гнета действительности и неокрепшей нервной системы. Но еще более опасной представляется возможность зацикливания, превращения в доминантную фасцинацию фанатических идей, образов, психических состояний, как это происходит у шизофреников, наркоманов и алкоголиков. Допился до чертиков – это диагноз реальных состояний у запойных пьяниц. Но подобное возможно и у трезвого человека, в мозгу которого произошел некий сбой и фасцинирование приобрело доминантно-искаженный характер. Ведь строго говоря, фантазию, искажающую реальность в преобразованные воображением образы, можно представить как мини–безумие, с–ума–сшествие. А теперь представим, что такое искажение превращено мозгом в доминантное и перманентное. Не является ли это моделью шизофрении или маниакального психоза? Во всяком случае вне и без фасцинации патология психики вряд ли возможна. В этом смысле скуку, грусть, отчаяние, тоску, депрессию можно рассматривать как провокации к аутофасцинации с возможным переходом в фасцинопатологию. Совершенно не случайно человечество всегда стремилось выводить людей из состояния скуки и тоски, отчаяния и депрессии. Другое дело, какими способами. Так, вполне объясним обычай поминок с общими застольями. Общение, разговор, воспоминания хорошего, еда – все это фасцинирующие средства, в какой-то степени снимающие изнуряющий гнет горя. Песнопения, празднества, танцы, музыка отгоняли у общины угнетенное настроение и скуку, оказывали стимулирующее действие. Но стимуляторами могли стать – и у многих народов практиковались – наркотические вещества и алкоголь. Выполняя роль, казалось бы, психотерапевтическую, для части людей они становились опасными и приводили к наркозависимости.

Таким образом та фасцинация, которая ублажает и защищает, в то же время может превратиться и в беду, в страдание. Все в меру – закон и для фасцинации, или, быть может точнее, прежде всего и в первую очередь именно для фасцинации с ее захватывающим, нарконаслаждающим эффектом.
ВЕЛИКИЕ СИГНАЛЫ ВЫДУМКИ
Ю. Кнорозов назвал семантической фасцинацией все то, что дала человеку способность творить выдуманные события, мифы, выдуманных личностей, фантомов.

Илья Пригожин, создатель учения о нестабильной стабильности писал: «Литературное произведение, как правило, начинается с описания исходной ситуации с помощью конечного числа слов, причем в этой своей части повествование еще открыто для многочисленных различных линий развития сюжета. Эта особенность литературного произведения как раз и придает чтению занимательность – всегда интересно, какой из возможных вариантов развития исходной ситуации будет реализован. Так же и в музыке – в фугах Баха, например, заданная тема всегда допускает великое множество продолжений, из которых гениальный композитор выбирал на его взгляд необходимое».

Главный закон выдумки – она должна поражать новизной и оригинальностью, потрясать, вызывать удивление, восторг, шок. Все художественное подчинено этому закону и все творцы-выдумщики заряжены энергией потрясения. Потрясения неповторимостью, яркостью.

Но и все смертные стараются выдумать что-нибудь такое, что выделяло бы их из серой массы. Каждый эскимос, как отметил этнограф К.Расмуссен, сочиняет свою собственную песню, с которой выступает перед соплеменниками. А этнограф Б. Малиновский зафиксировал такую особенность общения туземных племен, как авторское выдумывание рассказов, которыми члены племени обмениваются на долгих вечерах досуга, своеобразном первобытном театре рассказчиков-актеров, где выдуманный рассказ должен быть не серым, а увлекающим, красочным, оригинальным.

Одним словом, выдумка сидит в психике каждого человека как качество, делающее его творцом некоего речемыслительного, пропитанного воображением, фасцинирующего сигнала-образа. Хотя бы в ярком словечке, которое приклеится и станет общеупотребительным (так рождается и развивается сленг). Или хотя бы во внешнем облике. Отсюда франтовство и экстравагантность, гламур и эпатаж, пирсинговые ухищрения вплоть до штырей в черепе! И отсюда же такие обыденные выдумки, как сплетни и слухи. Чем круче, тем эффектнее.

Семантическую фасцинацию можно, на мой взгляд, определить как возбуждающее воздействие символического, драматического и «недосказанного» смысла (проблемного смысла), вызывающего острое внимание и провоцирующего активную работу ассоциативно-эмоциональной составляющей человеческой психики с быстрым или мгновенным образованием доминант внимания, интереса, азарта разгадки и дешифровки.

Чем непонятнее, тем интереснее и увлекательнее! Быть может лучшие тому примеры – головоломки и загадки. Простенькая загадка мало возбуждает (но все же возбуждает!), зато есть такие, которые долго не по зубам и доводят до состояний азарта и отчаяния.

С загадками вспомнился такой забавный случай. Я зашел в гости к приятелю. Минут через двадцать жена приятеля привела из детсада сынишку. Глаза у парнишки сияли, он с порога бросился к отцу:

– Папа, папа, отгадай загадку. Сто одежек и все без застежек.

В мгновение ока я уловил по лицу приятеля, что тот сейчас ляпнет что-нибудь вроде «Фу, ерунда» или «Отстань, это..» и погасит ликующее торжество сына. Я зажал приятелю рот и принялся притворно не- угадывать. Говорил все, что в голову придет: банан, футбольный мяч, елка, дерево, дошел до капусты. Глаза ребенка полыхали азартом. Я сдался. Парнишка торжественно произнес «Это же луковица!»

– Ух ты! – восхитился я и посмотрел на папу.

Папа засмеялся:

– Все понял.

– Что понял?

– С детьми не надо спешить.

Г. Гурджиев приводил такой пример загадки-притчи. У азиатских племен, есть одна загадка, в которой фигурируют волк и коза... Задача: как перевезти через реку волка, козу и капусту, если в лодку можно посадить только одного «пассажира», и при этом необходимо учитывать, что волка не следует оставлять «в обществе» козы, а козу «в обществе» капусты, иначе последствия будут плачевными. Чтобы найти правильное решение этой задачи, одной сообразительности мало, необходимо также быть деятельным человеком, ведь придется лишний раз пересечь реку.

Если читатель не знает отгадки, пусть попробует отгадать, и он сам не заметит, как погрузится в процесс перебора вариантов, возможно и надолго. Он окажется во власти фасцинации загадочного неразгаданного смысла.

У древних греков есть миф о человеке, который покончил с собой, не сумев разгадать замысловатую загадку.

Не мог отгадать детскую загадку сам Гомер! Она такова: «Что нахожу – выбрасываю, что не нахожу – ношу при себе». Отгадка простейшая – вошь. Времена были вшивые.

Есть загадки в математике, которые не дают покоя поколениям математиков. Недавнее решение одной из таких загадок российским математиком Григорием Перельманом потрясло математически мыслящий мир. Он решил одну из семи сложнейших задач в математике, за каждую из которых Институт Клэя присуждает премию в размере 1 млн. долларов. И от премии отказался. Что у некоторых вызвало... шок.

Сигналы выдумки беспредельно разнообразны, тем не менее можно выделить несколько их классов, пронизывающих человеческое общение во все времена. Один из таких универсальных и обширных классов – фантомы.

Фантом – это будоражащий воображение и мысль сигнал-образ, вселившийся в массовое сознание человечества и ставший реальностью общения, страхов, надежд, ожиданий, снов... Шерлоку Холмсу, созданному воображением Конан Дойля и полюбившемуся миллионам читателей, до сих пор пишут письма, настолько он стал реален для некоторых людей. В древности человечество жило в мире ирреальности, которая была для него реальностью нисколько не меньшей, чем собственная плоть. Это был мир духов, мифических героев, богов. Все они встраивались в общение людей, образуя некий духовно-коммуникативный скелет и символическую ауру, помогая людям понимать мир и друг друга. Поэтому в Древней Греции на протяжении многих веков каждый знал наизусть Гомера и ориентировался в мифологии как в своих десяти пальцах. Геракл, Одиссей, Афродита, Зевс, Амур – все они были тут, рядом, участвовали в жизни и судьбе каждого грека, говорили с ним своим языком, подсказывая (дельфийский оракул), помогая, участвуя в судьбе.

Этот мир фантомов человеческого воображения чарующ и магичен. Можно не знать конкретного человека по имени Ксандр или Пилон, но не знать о Геракле и Ахилле – больше чем позор. Так было в Древней Греции, так во многом остается и по сей день.

Фантомы объединяют человечество в понимающую семью.