допить свою проклятую рюмку.
Спустя полвека у меня живот крутить начинает, когда я вспоминаю, как
мы с Хэйесом объезжали пригороды Олбани, штат Орегон, выполняя
работу для компании «Ва Чанг Экзотик Металз». Каждый вечер, перемолов
кучу цифири, мы закатывались в какой-нибудь кабачок на окраине города
и засиживались там до закрытия. Я также вспоминаю, смутно, как в
тумане, дни, проведенные в Уолла-Уолла, штат Вашингтон, выполняя
работу для компании «Бёрдс Ай», заканчивая каждый вечер в Городском
клубе «стаканчиками на ночь». В Уолла-Уолла действовал сухой закон, но
питейные заведения обошли закон, переименовав себя в «клубы». Плата за
членство в городском клубе составляла один доллар, Хэйес был в нем
членом с отличной репутацией — до тех пор, пока я не набедокурил, в
результате чего нас обоих вышвырнули. Не помню, что я там выкинул, но
уверен, что это было что-то ужасное. В равной степени уверен, что я
ничего не мог с собой поделать. К тому моменту содержание джина в моей
крови было пятьдесят процентов.
Смутно припоминаю, как уделал рвотой всю машину Хэйеса. Так же
смутно помню, как он очень ласково и терпеливо просит меня вычистить
салон. То, что я помню отчетливо, это, как лицо Хэйеса покраснело в
праведном гневе от моего имени, хотя я был явно неправ, и он вышел из
членов Городского клуба. Такая лояльность, такая безосновательная и
неоправданная верность — наверное, именно в тот момент я влюбился
в Хэйеса. Я уважал этого человека, когда он видел в цифрах нечто более
глубокое, но я полюбил его, когда он увидел нечто особенное во мне.
Во время одной из таких поездок, во время одного из ночных
разговоров за стойкой, я рассказал Хэйесу про «Блю Риббон». Он
разглядел в этом нечто многообещающее. Он также разглядел
обреченность. Цифры, сказал он, не лгут. Начинать новую компанию,
добавил он, в этой экономике? Да еще обувную компанию? При нулевом
остатке денежных средств? Он ссутулился и потряс своей большой
курчавой головой. С другой стороны, продолжил он, у меня было нечто в
мою пользу. Бауэрман. Партнер — легенда — это был такой актив,
который было невозможно выразить в цифрах.
Кроме того, мой актив рос в цене. Бауэрман ездил в Японию на
Олимпиаду 1964 года, чтобы поддержать команду США по легкой
атлетике, которую он тренировал (двое из его бегунов, Билл Деллинджер
и Гарри Джером, стали медалистами). А после Олимпийских игр Бауэрман
сменил шляпы и стал послом, представляющим интересы «Блю Риббон».
Он и миссис Бауэрман — с Рождественского накопительного счета которой
Бауэрман взял и передал мне для закрепления нашего партнерства пятьсот
долларов, — нанесли визит в штаб-квартиру «Оницуки» и всех там
очаровали.
Им устроили королевский прием, провели, как самых высоких гостей,
по всей фабрике, и Моримото даже представил их г-ну Оницуке. Между
обоими старыми львами, разумеется, установилась тесная связь. Оба, в
конце концов, были «отлиты из одной колодки» и сформировались во
время одной и той же войны. Оба по-прежнему относились к повседневной
жизни как к сражению. Г-н Оницука, однако, демонстрировал особое
упорство побежденных, что произвело впечатление на Бауэрмана. Г-н
Оницука рассказал Бауэрману о создании своей обувной компании, когда
вся Япония лежала в руинах, когда все крупные города еще продолжали
дымиться от пожарищ, вызванных американскими бомбардировками. Он
сделал свои первые колодки для линии по производству баскетбольных
кроссовок,
выливая
расплавленный
воск
буддийских
свечей
на
собственные ноги. Несмотря на то что эти баскетбольные кроссовки не
нашли спроса, г-н Оницука не сдавался. Он просто переключился на
выпуск кроссовок для бега, а остальное уже история обуви. Бауэрман
рассказал мне, что все японские бегуны на Олимпиаде 1964 года были
обуты в «Тайгеры».
Г-н Оницука также рассказал Бауэрману, что вдохновение создать
уникальную подошву для кроссовок «Тайгер» пришло к нему, когда он ел
суши. Глядя на деревянное блюдо, на нижнюю часть ноги осьминога, он
подумал, что нечто подобное этим плоским присоскам, возможно,
подойдет для подошвы беговой обуви. Бауэрман взял это на заметку.
Вдохновение, как он узнал, может быть навеяно самыми будничными
вещами. Даже тем, что вы употребляете в пищу. Или же тем, что
разбросано по дому.
Вернувшись в Орегон, Бауэрман с радостью вступил в переписку со
своим новым другом г-ном Оницукой и со всей командой, которая
заведовала производством на фабрике «Оницуки». Он забрасывал их
охапками идей и модификаций их продукции. Хотя в душе все люди
одинаковы, Бауэрман пришел к выводу, что ноги не у всех одинаковы. У
американцев тела отличаются от японских — они тяжелее, а размер их
ступни — длиннее, поэтому американцам нужна другая обувь. Проведя
вскрытие десятка пар кроссовок «Тайгер», Бауэрман понял, как их можно
было бы смоделировать таким образом, чтобы удовлетворить требованиям
американских клиентов. Преследуя эту цель, он плодил массу заметок,
эскизов, дизайнов и всю эту массу обрушивал на японцев.
К сожалению, он обнаружил, так же как и я когда-то, что, как бы
хорошо вы ни ладили с кем-то лично в команде «Оницука», все менялось,
когда вы возвращались к себе, по другую сторону Тихого океана.
Большинство писем Бауэрмана оставались без ответа. Когда же ответ
приходил, он звучал загадочно или же слишком кратко, не принимая
всерьез то, что предлагалось. Иногда мне было больно от мысли, что
японцы относились к Бауэрману так, как я — к Джонсону.
Но Бауэрман не был мною. Отказ он близко к сердцу не принимал. Как
и Джонсон, когда его письма оставались без ответа, Бауэрман просто писал
еще. С еще большим числом подчеркнутых слов и восклицательных
знаков.
Не прекращал он и своих экспериментов. Он продолжал разрывать
«Тайгеры» на куски, продолжал использовать молодых ребят, входивших в
его команды по бегу, как подопытных мышей. Во время осеннего
легкоатлетического сезона 1965 года каждый забег приносил Бауэрману по
два результата. Показатель того, как пробежали спортсмены, и показатель
того, как проявили себя трэковые кроссовки. Бауэрман следил за тем, как
выдержали забег взъемы (арки), как подошвы хватали гаревую дорожку,
как носок сжимал пальцы и насколько гибкой была стелька, после чего
отправлял авиапочтой свои заметки и выводы в Японию.
В конце концов он осуществил прорыв. «Оницука» выпустила
прототипы, которые соответствовали видению Бауэрмана того, каким
должен быть американский образец обуви. С мягкой внутренней
подошвой, с большей поддержкой арки, со вставкой в заднике для защиты
ахиллова сухожилия — они отправили прототип Бауэрману, и он пришел в
дикий восторг. Он запросил больше прототипов. Затем раздал эти
экспериментальные кроссовки своим бегунам, которые использовали их
для того, чтобы сокрушить соперников.
Небольшой успех всегда ударял Бауэрману в голову, причем
наилучшим образом. Приблизительно в это же время он тестировал
спортивные элексиры, магические зелья и порошки, чтобы дать своим
бегунам больше энергии и выносливости. Когда я был в составе его
команды, он говорил о важности замены соли и электролитов в организме
спортсмена. Он заставлял меня и других глотать, давясь, изобретенную им
микстуру, какую-то вязко-липкую гадость, состоящую из пюре бананов,
лимонада, чая, меда и некоторых неназванных ингредиентов. Теперь же,
колдуя над обувью, он одновременно маялся дурью с рецептом своего
спортивного напитка, делая его вкус еще ужаснее, но повышая его КПД.
Пройдут годы, прежде чем я догадаюсь, что Бауэрман пытался изобрести
«Гаторейд».
В свое «свободное время» он любил поразмяться, занимаясь гаревым
покрытием дорожек на стадионе имени Билла Хэйварда. Это спортивное
сооружение было освящено традициями с глубокими корнями, однако
Бауэрман не был сторонником того, чтобы позволять традициям тормозить
его. Всякий раз, когда шел дождь, а в Юджине дождь лил всегда, беговые
дорожки, покрытые шлаком, превращались в венецианские каналы.
Бауэрман подумал, что было бы легче сушить, подметать и чистить, если
бы дорожки были покрыты чем-то с резинистой консистенцией. Он также
подумал, что при контакте с эластичным покрытием ноги у бегуна будут
испытывать меньше дискомфорта. Поэтому он приобрел бетономешалку,
заполнил ее измельченными обрезками старых автомобильных шин и
различных химических веществ, часами подбирая нужные консистенцию и
текстуру. Не раз он доводил себя до того, что серьезно заболевал,
надышавшись паров этого ведьминого зелья. Мигрени, заметная хромота,
потеря зрения — это было лишь несколько из его долговременных
издержек, та цена, которую он заплатил за свое стремление добиваться
совершенства во всем.
ЛЮДИ ОШИБАЮТСЯ, СЧИТАЯ СПОРТСМЕНАМИ ВЕЛИКИХ
ОЛИМПИЙЦЕВ. СПОРТСМЕНОМ ЯВЛЯЕТСЯ КАЖДЫЙ. ЕСЛИ У
ВАС ЕСТЬ ТЕЛО, ТО ВЫ — СПОРТСМЕН.
И вновь потребовались годы, прежде чем я осознал, чего добивался
Бауэрман. Он пытался изобрести полиуретан.
Как-то я поинтересовался у него, как он умудряется уложиться со всем
этим
в
двадцать
четыре
часа.
С
тренерской
работой,
экспериментаторством, содержанием семьи. Он ухмыльнулся, как бы
говоря: «В этом нет ничего такого». А затем вполголоса добавил, что в
довершение ко всему он еще пишет книгу.
«Книгу?» — переспросил я.
«О беге трусцой», — хрипло ответил он.
Бауэрман вечно досадовал, что люди ошибаются, думая, что
спортсменами являются только элитные олимпийцы. Но спортсменом
является каждый, говорил он. Если у вас есть тело, то вы — спортсмен. На
этот раз он был настроен на то, чтобы довести эту мысль до более широкой
аудитории. До читающей публики. «Звучит интересно», — сказал я, но
подумал, что мой старик тренер ударился не в ту степь.
Кто в здравом уме станет читать книгу о беге трусцой?
|