Программа и тезисы докладов и научных сообщений второй международной научной конференции Владивосток 2012

2. Булгаков М.А. Избр. произв.: В 2 т. Т. 1 / Сост., предисл., коммент. Л.М.Яновской. – К.: Дніпро, 1989. – 766 с.

3. Булгаков М.А. Избранные произведения / Сост., предисл., коммент. В.И.Лосева. – К.: Дніпро, 1990. – 703 с.

4. Крупина В.А. Белое движение в Украине (1917 – 1920 гг.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.01 – история Украины. – Институт истории Украины НАН Украины. – Киев, 2005. – 225 с.

5. Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. – М.: Советский писатель, 1983 – 320 с.

ОБРАЗЫ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1920-х ГОДОВ
Булдаков В.П.

Институт российской истории РАН,

г. Москва

kuroneko@list.ru
Русская литература и русская революция неразделимы – события 1917 – 1922 гг. были по-своему предсказаны, а затем отрефлексированы на эмоциональном уровне. При этом творческие элиты отреагировали на произошедшее за эти годы совсем не так, как доктринеры. Там где политики стремились разглядеть революцию/контрреволюцию, прогресс/регресс, они видели лишь смуту, хаос, пугачевщину. Возникает вопрос: чья картина была полнее и точнее, кто был ближе к истине?

При всей пестроте постреволюционной литературы в ней можно выделить нечто общее. Символика «рождения нового в огне старого» присутствует уже в конце 1917 г. (Б. Пильняк, «Погост Белые колодези). В сущности именно по ее линии двинулась основная масса постреволюционных писателей, пытавшихся уловить «метаисторическую» логику пережитого хаоса. Революция и Гражданская война воспринимались как неразрывный цикл «смерти-возрождения» России (а также авторитарной государственности). Некоторые из эмигрантских авторов (И. Шмелев) пытались разглядеть в хаосе Гражданской войны некую обновляющую мир «миссию России», далеко выходящую за пределы устремлений и «белых», и «красных».

Многие авторы, начиная с В. Маяковского, натужно «тянулись» за революцией и готовы были опоэтизировать ее «пролетарский авангард». С. Есенин еще в 1918 г. сочинил сценарий театрализованного представления «Зовущие зори», в котором наряду с актерами, изображавшими революционных рабочих, выступали «левые» поэты. Романтизация революции и, особенно, Гражданской войны противостояла «мещанскому» нэпу. В 1926 г. появились такие произведения как «Разгром» А. Фадеева, «РВС» А. Гайдара, «Конармия» И. Бабеля, «Донские рассказы» М. Шолохова. Официальная критика воспринимала их весьма неоднозначно.

Л. Троцкий не случайно относил большинство «советских» писателей к «попутчикам», хотя иные из них старались быть «левее» его самого. Исследователи обратили внимание, что сами названия произведений как «красных», так и «белых» писателей составляют единый эмоционально-знаковый ряд: «Взвихренная Русь» А. Ремизова, «Голый год» Б. Пильняка, «Рожденные бурей» Н. Островского, «Окаянные дни» Бунина, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Бич Божий» Е. Замятина.. Получалось, что над доктриной «пролетарской революции» навис образ гигантской социальной смуты, крестьянской по своей природе, а окончание Гражданской войны стало апогеем цикла «смерти-рождения» идеократической государственности. Марксистский критик А. Воронский отмечал навязчивость «красных акафистов» и «красных псалмов». Других коммунистических критиков раздражало обилие религиозных метафор и символов в творчестве «пролетарских» поэтов.

Эсхатологические реминисценции своеобразно взаимодействовали с исторической памятью. Некоторые современники сравнивали события 1917 – 1922 гг. со Смутой XVII в. Упоминания «разинщины», «пугачевщины» и т.п. постоянно встречаются у М. Волошина, С. Есенина, В. Хлебникова, В. Каменского, А. Блока. У Пимена Карпова революция вызвала представление о «самосожжении народа» (понятное для выходца из старообрядческой семьи). Названия стихотворных сборников П. Орешина говорят за себя: «Зарево», «Красная Русь» и «Алый край» (1922 г.). Н. Клюев взывал: «Боже, свободу храни Красного государя Коммуны». В. Ходасевич зло иронизировал над «городецко-клюевским» стилем: «не то православие, не то хлыстовство, не то революция, не то черносотенство».

Весьма заметна «этнизация» противника: образы «чеха-карателя», «японца-изувера» и т.п. должны были противостоять образам «еврея-комиссара», «китайца-палача» и проч. Потребность в образе врага привела к гиперболизации роли интервенции.

«Разлом времен» не случайно вызывает расцвет жанра утопии и антиутопии. Апологетика революционного насилия постепенно сменялась страхами перед государственной репрессивностью (Е.Д. Зозуля «Рассказ об Аке и человечестве»). Вольно или невольно писатели угадывали видовую особенность возрождавшейся власти: избавляться от «лишних» людей, мешающих насильственному внедрению счастья. Тему революционной жертвенности по-своему обыграл А. Тарасов-Родионов («Шоколад») – его герой, старый большевик, признал целесообразность собственного расстрела во имя спасения авторитета партии.

Многие авторы, начиная с А. Гастева, пытались преодолеть хаос постреволюционного культурного пространства с помощью своего рода машинной ритмики и «железной» непоколебимости. В апреле 1930 г. на гроб В. Маяковского был возложен «венок» из молотов, маховиков и винтов с надписью: «Железному поэту – железный венок».

К концу десятилетия образы смуты соединились с суицидальными мотивами. К этому времени был на­пи­сан платоновский «Че­вен­гур». Появление про­из­ве­де­ний та­ко­го ро­да под­ска­зы­ва­ло, что «ха­о­ти­че­с­кий» пе­ри­од ре­во­лю­ции ис­чер­пал се­бя, а, сле­до­ва­тель­но, пора при­водить си­с­те­му в рав­но­ве­сие с помощью привычных государственно-репрессивных фор­м.

«Избыточно эмоциональная» среда, руководствуясь непосредственным, не замутненным доктринами опытом, инстинктивно отторгала официальные установки. Для них Гражданская война была не «классово-антагонистической», а социально-хаотичной. Вольно или невольно творческие люди находили в революции и Гражданской войне циклично-синергетическое, а не прогрессивно-поступательное содержание. Современный исторический опыт подсказывает, что в своем восприятии революционного насилия правы были они, а не их коммунистические начальники.

nikbut @list.ru

Несомненно, доминирующим было мемуарное начало, а первые авторы были непосредственными участниками и очевидцами недавних событий. Обращает на себя внимание издательский «либерализм» 20-х гг., что приводило к публикации работ не только коммунистов, но и их недавних противников и союзников из левых социалистических партий. В последующем такое положение не сохранилось. Сами авторы мемуаров писали то, что видели и как видели. Это предполагало известный субъективизм оценок, но и создавало широкий спектр суждений о причинах, характере и эволюции партизанского движения.

Общая характеристика причин связана с природой белого движения и иностранной интервенции на Дальнем Востоке. Террор и насилие пробуждали массовый протест населения, носивший, по преимуществу, стихийный характер. Начальные выступления датируются в литературе 20-х – 30-х гг. по-разному: иногда это осень 1918 г., но, главным образом, массовые выступления связываются с весной 1919 г. Характерно, что остатки красных отрядов распавшегося Уссурийского фронта, в своем большинстве не дальневосточники, не смогли стать основой партизанского движения, хотя позднее эти группы примыкали к нему.

Политические лозунги этого времени были весьма неопределенными, движение партизан было не столько борьбой «за», сколько «против». Лозунг «За власть Советов!» утвердился несколько позднее, летом 1919 г., являясь естественной альтернативой белому движению. Огромную роль в создании партизанских отрядов начального периода сыграли, особенно в Приморье, учителя. Социальный состав был очень сложным: являясь крестьянским по преимуществу (включая представителей и зажиточного крестьянства), партизанское движение включило в себя казачество, городских рабочих, представителей местной интеллигенции. Партийный состав партизанских отрядов был довольно пестрым, помимо большевиков здесь присутствовали левые эсеры, максималисты и анархо-коммунисты.

Большевики сумели возглавить партизанскую стихию летом 1919 г. Процесс утверждения большевистского руководства в ряде случаев носил весьма болезненный характер, а избавиться от партизанского сепаратизма отдельных отрядов движение вплоть до падения колчаковского режима в крае так и не смогло.

В последний период партизанского движения 1921-1922 гг. многое изменилось. Большевики полностью контролировали партизанские отряды Приморья, не только командный, но и рядовой состав партизан формировался за пределами «меркуловского» Приморья. Однако, выиграв в организованности, партизанское движение многое проиграло в массовости и эффективности. Причины этого некоторые авторы видят только в организационных ошибках, другие авторы отмечают усталость населения от многолетней Гражданской войны, третьи – указывают на изменение социально-экономической политики белых.

Уже в начале 1930-х гг. происходит трансформация оценок партизанского движения. Объектом критики становятся так называемые «вредные теории» мемуаристов, связанные с переоценкой стихийности и недооценкой роли рабочего класса и коммунистического руководства партизанскими отрядами. Под удар попали и представители складывающегося исследовательского направления, предлагающие научный анализ недавнего прошлого (З.Н. Матвеев, З.Г. Карпенко).

В 1935 г. П.П. Постышев фактически перечеркнул достижения первого этапа отечественной историографии Гражданской войны. «Партизанскую борьбу на Дальнем Востоке никто еще не описал по-настоящему». Авторская (?) же концепция выглядит так: «Партизанские отряды не организовывались стихийно, их борьба не была борьбой самообороны. Партизанские отряды организовывались большевиками. А те отряды, которые организовывались без большевиков, потом большевиками оформлялись и, безусловно, ими политически руководились. Борьба шла под лозунгом «За власть советов». В партизанские отряды Приморья и Приамурья ушли почти все рабочие из городов. Рабочие в отрядах являлись основным ядром». «В последствие партизанское движение охватило всю крестьянскую массу».

Надо напомнить, что П.П. Постышев в то время являлся секретарем ЦК ВКП(б), и его статья носила фактически директивный характер. Собственно говоря, это были известные шаги к подготовке Краткого курса истории ВКП (б).

К сожалению, именно эта концепция, с некоторыми изменениями, фактически до сих пор является господствующей. Это, на наш взгляд, требует дальнейшего изучения партизанского движения.

burlakovva@yandex.ru

Геополитическая структура государства – это пространственно организованный механизм осуществления политической власти. Его необходимыми компонентами являются национальные интересы, или легитимированные интересы господствующей политической элиты, и система контроля, или действенной инфраструктуры, обеспечивающей перенос необходимого количества ресурсов в любую точку государства с целью легитимации политической власти.

Таким образом, для определения места Дальнего Востока в геополитической структуре России необходимо, во-первых, сформулировать совокупность национальных интересов относительно данной территории, и, во-вторых, конкретизировать пути и способы реализации этих интересов.

На наш взгляд, определение места Дальневосточного региона в геополитической структуре современной России необходимо строить, исходя из следующих положений:

♦♦ во-первых, Дальний Восток – органическая часть современной России, и какую бы функциональную нагрузку он не нёс, это положение вряд ли изменится. Оторвать регион от страны можно только в том случае, если полностью поменять его население;

♦♦ во-вторых, Дальний Восток никогда не представлял собой единого целостного региона, он всегда являлся неким конгломератом территорий, во многом искусственно сведённых во что-то единое. Политический аспект проблемы требует дифференцированного подхода к дальневосточным субъектам Российской Федерации;

♦♦ в-третьих, основная задача встраивания Дальнего Востока в геополитическую структуру современной России – это не только создание транспортной инфраструктуры, способной соединить регион с остальными частями страны, но и формирование такой структуры хозяйствования и расселения, которая была бы привлекательна для значительного количества населения из западной части страны.

Встраивание Дальнего Востока в геополитическую структуру современной России невозможно без кардинального переосмысления сути самого региона, поиска новых контуров его функционирования. Сегодня уже невозможно подходить к Дальнему Востоку с взглядами прошлого, а то и позапрошлого столетия. Сам Дальний Восток изменился до неузнаваемости, и загнать его обратно в рамки примитивной «освоенческой» идеологии невозможно.

Новый подход к дальневосточной геополитике должен иметь несколько основных слагаемых. Во-первых, «удержание» Дальнего Востока сегодня связано не с присутствием здесь российского населения или его количеством, а, прежде всего, с политическими процессами легитимации данным населением того политического курса, который проводит центральное российское руководство, как в отношении страны в целом, так и в отношении Дальневосточного региона. Поэтому оторванность региона – это не его удалённость, а ориентация российского населения на другие геополитические центры. Во-вторых, повысить степень легитимации можно только двумя параллельными взаимосвязанными процессами: созданием транспортной инфраструктуры, способной пространственно соединить разорванные части страны в единое целое, и целенаправленным стимулированием внутреннего потенциала дальневосточных территорий. И, в-третьих, Дальний Восток уже давно перестал быть единым образованием, а потому и политика центра должна быть дифференцирована. Сегодня чётко выделяются северный (приполярный) и южный (приамурский) вектора структуризации Дальневосточного региона. Изменять их направления или, тем более, сводить их в один вектор чревато негативными последствиями.

Реализация этих принципов будет способствовать естественному, а не искусственному включению Дальнего Востока в геополитическую структуру современной России, в то время как пренебрежение ими может дать старт ползучему обособлению дальневосточных субъектов Российской Федерации.

va_lina@ mail.ru

В рассматриваемый период можно выделить общие тенденции хрущевских реформ и последствий реставрации брежневской командой прежних дореформенных управленческих структур, оказавших влияние на эволюцию партномеклатуры и на внутригрупповые отношения в регионе. Во-первых, по заданной в СССР традиции реформы партийных, карательно-репрессивных органов сопровождались серьезными изменениями в персональных перестановках в регионе. Хрущевские реформы стали катализатором также динамики возрастного состава, постепенной смены номенклатуры в регионе, увеличения доли выходцев с учетом скорости продвижения по карьерной линии «Дальний Восток – Центр – Дальний Восток», а также формирования руководства на территориях из местных кадров. Во-вторых, бюрократическая децентрализация в форме создания совнархозов, деления партийного аппарата по производственному принципу способствовали расширению прав хозяйственников, ориентировавшихся на интересы своих ведомств. В таких условиях роль личности первого секретаря впервые в истории номенклатурной системы управления приобретала особое значение как координатора интересов различных управленческих групп на конкретной территории, и в целом населения края или области. Авторитет первого секретаря строился уже на умении лавировать между «идеологами» и хозяйственниками. В-третьих, в истории эволюции региональной партноменклатурной элиты огромную роль сыграли события, происходившие в Москве – верхушечный аппаратный переворот в 1964 г. Изменение руководящего состава на местах чаще, чем прежде, проходило через аппаратную борьбу за посты, за влияние в «команде». Хотя тенденция начала уже вызревать в недрах хрущевских реформ, но толчок был дан командой, пришедшей к власти после 14 октября 1964 г. В-четвертых, постепенно росла роль фактора материального благополучия и образовательного ценза в общем процессе эволюции партийно-государственной номенклатуры на периферии.

На Дальнем Востоке общие тенденции в рассматриваемый период проявлялись в целом ряде ярких событий: 1). Особой зоной властного пространства в отдаленном регионе представлял Северо-Восток, где еще в середине 1950-х гг. доминировал «дальстроевский» порядок управления – ведущая роль руководителя ведомства и полная ориентация на подчинение только Москве. Развитие политических событий в высших эшелонах власти после смерти И.В.Сталина позволили Хабаровскому крайкому КПСС поднять вопрос об усилении роли партийных органов на Северо-Востоке. В противоборстве разных подходов победила точка зрения о необходимости создания самостоятельной Магаданской области, что было поддержано членами Политбюро. В ходе организации новой партийной структуры – Магаданского обкома КПСС и борьбы за личное лидерство на территории произошло обновление партийно-государственной бюрократии на периферии России. 2). Н.С. Хрущев оказался в числе первых советских политиков, кто публично, довольно часто озвучивал свою позицию к дальневосточному региону страны, что давало возможность первым секретарям и всему аппарату крайкомов, обкомов занимать далеко не последнее место во властной иерархии и проявлять инициативу, но только разрешенную сверху. 3). У дальневосточной номенклатуры была особая сфера взаимоотношений с Центром – это дальневосточные надбавки, которые давали повод для определения отношения к личности Н.С.Хрущева. В ходе проведения кампании по реформе льгот Центр обновил свою социальную базу на Дальнем Востоке. 4). Уход Н.С.Хрущева из политики и приход команды Л.И.Брежнева стимулировали активность местного руководства, что выразилось в активизации действий по интеграции интересов дальневосточников на политическом уровне при отстаивании льгот для населения. 5). Специфика исторического момента, определявшего стиль поведения дальневосточного руководства, состояла в том, что обозначился новый всплеск внимания Центра к региону, но происходило это на фоне активных социально-политических событий, борьбы за власть, происходивших с высокой скоростью в высших партийных кругах. 6). Цементирующим фактором номенклатурной системы и контроля над территориями по-прежнему оставался отбор кадров, ориентации высшего партийного руководства на требования к руководящим работникам, еще выработанных при сталинском режиме. К тому же введенные раннее нормы борьбы со «злоупотреблениями служебным положением» способствовали воспитанию целой плеяды руководителей – государственников в дальневосточном регионе, для которых исполнение, партийная дисциплина составляли стиль жизни. Рассматриваемые годы оказались «везучими» на яркие личности «первых» секретарей в дальневосточном регионе. Но постепенно новый стиль управления Л.И. Брежнева, который базировался на «преемственности партийного руководства» и баланса интересов, привел к практике долголетних «правлений» многих первых секретарей и зарождению тенденции саморазрушения партноменклатуры.

Советские реформы в системе управления, начатые Н.С.Хрущевым, а затем и кадровая политика команды Л.И.Брежнева все больше и больше открывали клапан для саморазвития всех отрядов советской бюрократии на территориях, и в первую очередь партийно-государственной номенклатуры. В рассматриваемые годы начались активные процессы в ее эволюции, что стало проявляться в отношениях высшего руководства и его социальной базы на территориях. Менялись также взаимоотношения и среди руководящих работников, представлявших интересы разных ведомств.

Привычный уклад жизни жителей Владивостока стал меняться задолго до революционных событий 1917 г., и развернувшейся затем Гражданской войны. Уже с начала Первой мировой войны повседневная жизнь изменилась, её неотъемлемой чертой стала милитаризация, которая породила кризисные явления и тенденции, которые после 1917 г. становятся перманентными на протяжении последующих пяти лет. Повседневная жизнь стала крайне хаотичной, нестабильной, в ней появились компоненты девиации и деструкции. Многие жители Владивостока, имевшие до 1917 г. «твердую почву под ногами», столкнулись с проблемой удовлетворения простейших жизненных потребностей в еде, жилье, товарах первой необходимости. Насущные проблемы и способы их решения стали одним из важнейших предметов обывательских переживаний. Главной целью, которая незримо присутствовало в сознании людей того времени, было физическое выживание в условиях социально-экономической катастрофы.

Владивосток в силу своего географического положения и отдаленности от основных фронтов Гражданской войны не испытал серьезных проблем с продовольствием, как это имело место в ряде городов Европейской России. Сюда регулярно поступал хлеб из Маньчжурии, мясо из Монголии и Кореи, рыба с Камчатки, Северного Сахалина и Охотского побережья. В окрестностях города китайцы выращивали овощи, поступающие на рынки города. Недостатка в продуктах не было, как и в средствах по их доставке. Продовольственный вопрос для жителей города заключался не в нехватке продуктов, а в наличие средств для их приобретения. Горожан, имеющих работу, больше всего беспокоила огромная инфляция и постоянный рост цен на продукты питания.

В более сложном положении оказались семьи тех, кто не имел постоянно заработка – безработные, вдовы, беженцы и т.п. Им приходилось выискивать различные средства, чтобы избежать голода, они влачили полуголодное существование.

В годы Гражданской войны обострилась жилищная проблема. Население города из-за постоянного потока беженцев заметно выросло. Если в 1917 г. во Владивостоке проживало 120 тыс. чел., то в 1919 г. – 180 тыс., а в 1921 г. – 250 тыс. [3, л. 3].

В условиях переселения под жильё были приспособлены все, имеющиеся свободные помещения. Люди проживали в складах и казармах, перестроенных под жилые помещения, дачных домиках в пригороде Владивостока, железнодорожных вагонах и т.д. и т.п.

Скученность населения приводила к тому, что в условиях архаизации жизни, потери довоенного комфорта и устойчивости в городе резко ухудшилась санитарно-эпидемиологическая обстановка. Постоянную опасность для жителей Владивостока, а также для расквартированных здесь войск, представляли эпидемии различного рода заболеваний (сыпной тиф, холера, чума). Носителями этих заразных болезней были в основном выходцы из Китая.

Эпидемии стали серьезной проблемой для властей города, борьба с ними отнимала много сил и средств.

Ввиду того, что люди в эти годы были вынуждены постоянно бороться за выживание, ловчить, изворачиваться любыми путями – происходила деградация психологии человека. В системе морально-нравственных координат человеческой личности возрастает роль насилия, оно становится неотъемлемым элементом жизни общества. В условиях Гражданской войны все это вело к криминализации общества, к распространению криминальных методов решения насущных проблем повседневной жизни [1, с. 67].

Во Владивостоке самыми криминогенными районами были окраины – Первая Речка, Куперовская и Голубиная падь, а также Семеновский базар. По данным за 1921 г. на окраинах почти ежедневно происходили грабежи и убийства [2, л. 1].

На примере повседневной жизни жителей Владивостока в годы Гражданской войны и интервенции можно сделать вывод о том, что «катастрофический» быт того времени приучил это и последующие поколения россиян к перманентным лишения и жертвам на протяжении последующих лет (НЭП, сталинская индустриализация, Великая Отечественная война, послевоенный восстановительный период). Терпение, которое было и является неотъемлемой частью характера русского человека, еще более закалилось и укоренилось, оно вошло в кровь и плоть нашего народа, закрепилось на генном уровне и передается из поколения в поколение, помогая жить и в настоящее сложное время.