Вот поэтому и есть шесть модулей. Поэтому принципиально важно соблюсти право родителей на свободный и осознанный выбор того или другого модуля

Ленинский принцип «демократического централизма» тут не работает. Меньшинство не обязано подчиняться большинству. Есть дивные строки Андрея Вознесенского: «Выращивать каждого, а не поле; разглядывать каждого, а не луг!». Судьба одного ребенка стоит того, чтобы даже ради него одного вести отдельные занятия.

Вот теперь надо четко разграничить цели курса и цели эксперимента.
КРИТЕРИЙ ОЦЕНКИ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ТРУДА

Цель эксперимента и цель курса не совпадают. Цель эксперимента очень локальна и конкретна - доказать, что мы с вами взрослая гражданская нация, способная воспринимать своё религиозно-этническое разнообразие не как проблему, а как богатство, что мы можем заметить наше разнствование и, заметив его, все же не вставать на тропу войны.

Соответственно, успех или неуспех эксперимента определяется тем, умножил он количество этнических конфликтов в наших городах и селах или уменьшил. Единственный критерий успешности труда педагога, вашего труда, - это не умножение числа юных прихожан в храме или мечети, а отсутствие жалоб. Как говорил персонаж Леонида Куравлёва в фильме «Афоня»: «Отсутствие жалоб со стороны населения – лучшее вознаграждение за наш труд!».

Оцениваться будет одно: смогли ли вы быть корректными в изложении материала.

Противопоказанием против продолжения и расширения эксперимента будет конфликт. Откуда конфликт может ворваться в класс? Откуда может исходить угроза школьному миру?
ПОЛИТКОРРЕКТНЫЕ УЧЕБНИКИ

Есть три составляющих урока: учебник, дети и учитель.

Учебники хорошие… Впрочем, уточню, учебники заслуживают самой сокрушительной критики с педагогической и методической точек зрения. Иначе и быть не могло - потому что нельзя за три месяца на коленке написать новый учебник по абсолютно новому предмету. Поэтому на все шесть учебников (включая мой)педагоги будут справедливо ругаться. Это неизбежно.

Но наши учебники прекрасны с точки зрения политкорректности. Ведь у нас было правило: авторы каждого из шести учебников следят за всеми остальными, то есть перекрестно читают заготовки уроков всех модулей.

Мы подглядывали друг за другом, потому что дети будут действовать точно так же. Учебники математики для всего класса одинаковые. А наши учебники будут разными. Какой интерес подглядывать в учебник математики моего соседа? У меня такой же! А вот учебник по религиозной культуре у него другой. И поэтому из простого детского любопытства Ванечка полистает на досуге учебник Магометика, а Магометик залезет в учебник к Ванечке. И вот важно, чтобы этих «чужаков» ничего не укололо в любом из учебников. Ни Магометик не должен уколоться обо что-то в учебнике Ванечки. Ни Ванечка не должен быть царапнутым какой-то строчкой из учебника Магометика.

Мы исходили из того что, если мальчишки захотят на переменке подраться, то пусть они дерутся учебниками, но не цитатами из учебников.

Кстати, по секрету скажу, что уже на стадии сдачи макета в типографию мусульмане подняли тревогу. На обложке каждого учебника будет ребеночек. Где-то будет еврейский мальчик, где-то - русский… А вот с мусульманским ребенком возникла проблема. То есть ребенок был найден замечательный, очень симпатичный, с живыми глазками. Но мусульмане сказали: «Нет! Это не наш. Он узбек, а не татарин!». Не понимаю - как они отличают?.. Но сама тревога наших мусульман – это добрый знак: они отстаивают уникальность российского ислама, о которой мы уже говорили.

Так вот, с точки зрения толерантности все учебники хороши (кроме учебника по этике: поскольку у него нет автора, то не к кому было обращать наши возражения, и этот учебник оказался абсолютно глух к критике).

Но если в классе все же вспыхнет конфликт, кто же будет в нем виноват? Если не учебник, то кто из оставшихся двух составляющих урока его породит – дети или учитель?

Дети по определению не виноваты: они маленькие, им десять лет, они еще котятки.

Значит, в любом конфликте, виноваты будете только вы, дорогие коллеги.
ОШИБКИ ПЕДАГОГА

Какие могут быть ошибки у педагога?

Первая ошибка – критиканство.

Фундаментальное условие нашего эксперимента: «Пой о своем, не ругая чужого!». О своем говори с любовью, с пониманием. Но не ругай чужую святыню.

В конце концов, мы преподаем курс истории русской литературы, но мы при этом никак не ругаем польскую литературу. Так же должно быть и здесь.

Конечно, это не просто - говорить о своем главном, не противопоставляя и не возвышая себя над кем-то. Это не просто и для атеистов, и для православных, и для мусульман.

Православным будет особенно тяжело, потому что мы - Церковь неофитов, и в сознании многих людей, в том числе православных педагогов, Православие - это то, что «не»: мы не протестанты, мы не католики…

А на уроке нужно сказать позитивно, что такое Православие. Нести позитив всегда труднее, чем противопоставлять. Формулу смерти знают все: цианистый калий. А формулу жизни сможете нарисовать?

Очень легко сказать, что значит быть плохим педагогом. Плохой педагог – тот, кто советует: «детей надо поднимать в пять утра, давать им пять шлепков по заднице, потом накормить их кусочком сухарика и поставить на колени в угол, на сухой горох на два часа, по истечении которых дать еще два подзатыльника». Да, рецепты плохой педагогики изложить легко. А какая - хорошая? Тут сложнее найти слова, образы, рецепты.

Так и в разговоре о Православии. Очень легко говорить, что Православие это не то, не то, не то… Но нам надо сказать, что оно такое, не противопоставляя православие инославию.

А ведь есть общая черта у византинизма и сталинизма. И там, и там за человеком не признается право на ошибку. Если токарь Петрович запорол импортное сверло, то не потому, что он Первое мая накануне хорошо отметил, а потому что японская разведка специально ему заказала эту диверсию, и он сознательный вредитель…

Так же считают многие православные люди до сих пор. Однажды в Севастополе на городской лекции я получил поразительную записку: «Отец Андрей, скажите, почему в Ветхом Завете ничего не сказано о Господе нашем Иисусе Христе, и кто в этом виноват?».

Так что от православных педагогов в этом курсе потребуется максимальная выдержка. Или, говоря церковным языком: аскетизм. Православный педагог в этом эксперименте - это аскет, который очень тщательно контролирует даже модуляции своего голоса.

Итак, первое табу: нельзя критиковать чужую святыню, Критиковать можно только религию древних греков. Ведь ее адепты вряд ли окажутся в вашем классе...

Запрет на критику чужой веры распространяется и на сектантов. Нельзя критиковать не только те четыре религии, которые участвуют в эксперименте, но и кришнаитов и «Свидетелей Иеговы». Ведь у них тоже есть дети, и они могут быть в этом классе, в этой группе.

Наверняка среди тысяч учителей, вовлеченных в эксперимент, окажутся и представители религиозных меньшинств (баптисты, свидетели Иеговы, рериховцы). Надеюсь, и они ответно смогут удержаться от критики православия.

Для атеистов особо приходится подчеркнуть: вне зоны критики на этих уроках все живые религии – в том числе и православие. Запрет на критику чужой святыни распространяется и на разговор учителя-атеиста о православии. Ни интонациями, ни намеками он не должен высказывать пежоративного (уничижительного) отношения к православию – в том числе на уроках светской этики или мировых религий. Православные дети – это тоже дети. И слезы любого ребенка не стоят чьих-то идеологических амбиций.

Для педагога в этом эксперименте для каждого урока есть лишь одна цель - сделать урок интересным. Не надо на этих уроках «спасать Россию» (от «безбожия», от «зажравшихся попов», от «мусульманских экстремистов» и т.д.). Не надо детей приносить в жертву своим личным симпатиям и антипатиям Цель урока – рассказать о той или иной религии, а не о вашем отношении к ней.

Второе ограничение - речь педагога должна быть инклюзивной, а не эксклюзивной. Речь педагога не должна исключать, отторгать от себя никого ребеночка. Педагог может позволить «мы» только в двух случаях. «Мы – люди» и «Мы – люди, граждане России».

Конфессиональные идентификации не допустимы в речи педагога, Рассказ не должен вестись от первого лица. Нельзя сказать «мы – православные», «мы – мусульмане», «мы – атеисты». Нельзя сказать «Господь заповедует нам», равно как и нельзя сказать «мы, передовые ученые планеты, убеждены в ложности религиозных догм».

Интонация педагога – интонация экскурсовода: «Православная Церковь полагает, что это место Евангелия имеет такой-то смысл…, такой-то обряд дорог православным потому…».

Очень непросто будет отвечать на вопрос детей о личном отношении учителя к религии. Скрывать его – нечестно, и дети это лукавство заметят. Если православный учитель на уроке ОПК скажет, что он сам – православный, проблем не будет. Но как православному сказать на уроке ислама о том, что он не мусульманин? Такие ответы надо продумать заранее. Например: «Я признаюсь вам ребята, что я сама знакомлюсь с этой интереснейшей религией вместе с вами. Меня в моей семье воспитали в христианстве. Но и мир ислама мне очень интересен, и я очень хочу понять его еще глубже. Надеюсь, что и мусульманские ученики нашего класса помогут мне в этом»…

Третье табу - нельзя призывать детей к религиозной практике. Это требование идет вразрез с той аксиомой педагогики, которая считает, что знания должны превращаться в навык: раз ты что-то узнал, то немедленно преврати новые знания в действие. Но в нашем курсе знания о религии нельзя призывать превратить в религиозные действия.

Императивы могут быть только двух видов – обучающие и нравственные. Можно признать детей - «подумайте!». Можно призвать детей – «спешите делать добро!». Но призвать детей – «помолитесь, попоститесь!», - нельзя.

От вас ожидается грандиозная выдержка, потому что дети гениальные провокаторы. Они задают непредсказуемые вопросы и потрясающе ставят в тупик.

Вот искушение №1 для педагога. Вы рассказали о молитве, и ваша любимая Машенька тянет руку: «Марья Ивановна, у меня вчера котенок заболел, скажите, какому Боженьке помолиться?»

Сердце православной учительницы рвется к девочке с полным набором советов: «Машенька, умница, я тебе сейчас расскажу, что надо делать! Котенок пусть попоститься 10 дней! Вместо молока крещенскую водичку ему в блюдечко налей! Затем протри ему спинку песочком с могилки блаженной Матронушки! Потом возьми котенка на руки и 10 земных поклонов вместе с ним! Потом в храме поставь 3 свечки за 15 рублей у такой-то иконы и 2 свечки за 10 рублей у такой-то иконы!».

Ой, как хочется всю женскую рецептуру спасения ребенку рассказать! Но нельзя. На уроке можно сказать только одно: «Машенька, мы сейчас не об этом, останься после урока, и мы по-девичьи пошепчемся!».

Искушение №2 – вы рассказали молитву «Отче наш», и дети всем классом откликнулись на нее. Они же практики… «Марья Ивановна, Герде эта молитва помогла, а давайте, и мы следующий урок с молитвы начнем!».

Вот ужас для православного педагога: весь класс желает молиться, даже Магометик… А нельзя…

Да, дети с радостью посвятят минуту своей жизни новой для них молитве. Но Магометик потом папе расскажет (и правильно сделает). И совсем не очевидно, что папа Магометика будет в таком же восторге от вашего эксперимента.

Поэтому надо уметь наступать на горло собственной педагогической и миссионерской песне. А это не просто.

Эти ограничения важны даже при работе с вроде бы однородно-конфессиональной группой. По той причине, что таких групп как раз и не будет. Огромной ошибкой педагога будет считать, будто в результате разделения на шесть модулей в каждом из них конденсировалось «конфессионально чистое вещество» - чисто православная группа, чисто мусульманская, чисто атеистическая и т.п.

Очень прошу вас ни в дискуссиях в своем кругу, ни при общении с прессой, родителями, детьми не позволять себе речевого штампа – утверждения, будто этот эксперимент «разделяет детей по религиозному признаку». Это неправда. В нашем эксперименте дети расходятся по разным классам по критерию интереса к изучению той или иной религиозной культуре. А интерес к изучению – совсем не то же, что религиозная самоидентификация.

Родители будут делать свой выбор по своеобразным критериям.

Мне известно немало мусульман, которые отдадут своих детей на курсы основ православной культуры, особенно в тех регионах, где мусульман мало.

А в Новосибирском Академгородке, где немало еврейской интеллигенции, ни одна семья не избрала основы иудейской культуры. И это понятно: те, кто воспринимал Россию как тюрьму народов, давно уже за рубежом. Многие из уехавших вернулись назад. Знаете, именно в фольклоре российских евреев есть термин - «Деревня Израиловка». Это они об Израиле. Им там скучно, им там тесно, они все равно усвоили русский масштаб. Они не хотят в гетто. И поэтому не отдают своих детей на курсы основ иудейской культуры.

Православные родители могут не отдать своих детей на уроки основ православной культуры по многим причинам.

Кого-то испугает имя автора учебника: «это же тот Кураев, который защищает колдуна Гарри Поттера!».

А у кого-то будет аллергия на Марию Ивановну. Это же обычная учительница, хорошо рассмотренная за четыре года. И мама с папой скажут: «Мы знаем Марию Ивановну. Она замечательный математик, считать она умеет. Конвертики ей наш Ванечка носит каждую четверть. Но поэтому про православие пусть наш ребенок узнает не от нее. Пусть она ему лучше про светскую этику рассказывает».

А для кого-то этот курс будет восприниматься как профанация Православия.

Забавная диалектика… Для либеральной прессы наш курс – это клерикализация школы, а для некоторых церковных людей он же оказывается профанацией Православия. И в самом деле – как еще назвать разговор нецерковных педагогов с нецерковными детьми о православных святынях?

У Церкви нет допуска к участию в подготовке педагогов. Церковь не контролирует ни качество образования педагогов, ни их речь. Единственное, что нам разрешили – подготовить наш учебник (и то его вполне безбожно цензурировали).

Конечно же, и я боюсь профанации. Но и тут есть свои меры и свои неизбежности. Есть определенные противоречия между пафосом Евангелия и этосом исторического православия. Этос – это некоторые неписанные нормы поведения. В евангельских притчах Царствие Небесное уподоблено зерну, которое брошено в землю, т.е. в грязь, в весеннюю пашню. Неводу, брошенному в море. Овцы посылаются посреди волков, свет светит в объемлющей его тьме, а клад зарыт в землю…

Идея Евангелия реалистична, трагична и оптимистична одновременно. Пафос Евангелия выражается словами Владимира Высоцкого: «Очень нужен я там, в темноте! Ничего, распогодится».

А в историческом Православии возобладала совершенно противоположная установка: Святыню надо прятать от нечистых рук. На многих византийских и древнерусских иконах есть такая деталь – святитель (святой епископ) держит в руке Евангелие, но на его руке подостлан платок. Это означает, что с точки зрения этого иконописца рука человека есть скверна, которая оскверняет Евангелие. Рука даже епископа, даже святого – источник нечистоты. В 17 веке русские люди икон не целовали, потому что боялись осквернить икону. Только раз в году целовали икону в неделю Торжества Православия, когда надо было доказать, что мы не противники икон, мы не реформаторы, ни протестанты, ни иконоборцы, мы иконы чтим, но слишком чтим. Вот раз в году, через «немогу», все-таки к иконам прикасались¹¹. И по сю пору в православных чувствуется желание святыню из-за опасности профанации спрятать подальше от людей.

С одной стороны это здорово: если Церковь что-то защищает, ей есть что защищать, а, значит, в ней есть ощущение святыни. Но порой утрачивается баланс между сохранением своей идентичности и миссионерской открытостью. Поиск этой меры - это вечная задача церковной жизни и истории. И это одна из тех проблем, которую Церковь активно обсуждает с участием своего нового Патриарха.

И хотя профанация не есть кощунство, ожидание профанации может оттолкнуть некоторых православных от курса ОПК: «О моем родном Православии я скажу ребенку сам, а в школе пусть он изучает что-либо другое».

(Впрочем, родителям не следует обольщаться своим умением грамотно и систематически преподать основы своей веры своим же детям. Немало детей даже священников проявляют «чудеса» религиозной безграмотности).

Поэтому не будет конфессионально чистых групп. А, значит, и на уроке у группы, изучающей основы православной культуры, нужно говорить очень аккуратно. Это же относиться и к курсу светской этики, где будут дети из религиозных семей. И группа ОПК и группа светской этики будут микросоциальными моделями: в них будут все.

Итак, речь должна быть инклюзивной.

В поручении Президента о начале нашего эксперимента было сказано, что цель эксперимента - это отработка механизма выбора родителей того или иного модуля. Манипуляция родителями, неадекватное и лживое информирование их о происходящем ставит под угрозу сам ход эксперимента. В поездках по тем регионам, которые участвуют в эксперименте, я часто ощущаю наличие тайных указивок, а то и прямые подделки выборов. Родителям не давали право выбора, их мнением манипулировали, их принуждали к выбору, выгодному для администрации школы.

Например, город Шадринск Курганской области. 80 тысяч населения. И ноль человек, избравших основы православной культуры. Такого не может быть по законам социологии.

И не надо ссылаться, что это, мол, сибирская вольница. В еще более дальнем и сибирском Биробиджане 1000 детей будет изучать ОПК, а светскую этику выбрали только 200 (иудаизм - 24, ислам - 29).

В Пензенской области до начала скандала – также ноль. В Томской области мухлёж был столь очевиден, что вызвал гнев со стороны губернатора. В Ставрополе по итогам аналогичного скандала все развернулось на 180 градусов: если сначала 60 процентов было заявлено в качестве сторонников светской этики и лишь 20 процентов - как желающих знакомиться с ОПК, то при переголосовании получилось ровно наоборот.

Красноярский край: в городе Железногорске из 642 четвероклашек до ОПК добрались лишь 9 человек. В Зеленогорске из 69-ти – только 8. В Казачинском районе Красноярского края на 113 учеников – ноль тех, кто что-то узнает об ОПК (также и в Ермаковском)…По социологическим опросам, год назад свыше 60 % родителей пожелали преподавания основ православной культуры в школе. А при реальном голосовании оказалось, что таковых в три раза меньше. Такой разрыв может быть объясним лишь одним: манипуляцией тех, кто проводил выборы.

Это как в старом советском анекдоте: «Что будете пить, чай или кофе? – Пожалуй, я буду кофе! – А вот и не угадали! Я принес вам чай!»

Понятен мотив манипуляторов. Директору школы легче организовать обучение по одному модулю, чем ломать голову над согласованием 3 или 4 курсов для одного и того же класса. Кроме того, дешевле платить педагогу за 2 часа в неделю (т.е за один модуль), чем за шесть.

И тогда для экономии своих финансовых, интеллектуальных и физических сил директор (или завуч, или классный руководитель) идет на подлог.

Врет родителям, что, мол, школа не сможет закупить альтернативные учебники (это ложь, потому что школы и дети получат учебники всех модулей бесплатно за счет федерального бюджета).

Или врет, что в школе учителя готовы лишь к одному курсу – светской этики (это неправда по той причине, что Министерство готовит всех педагогов, участвующих в эксперименте, к работе по всем шести модулям).

Или говорит, что ребенку будет трудно в меньшинстве (ну, такие слова уже равнозначны признанию в собственной педагогической несостоятельности: как же ты в течение 4 лет воспитывал детей, если в итоге они способны лишь к травле иноверца?).

В любом случае родители избирали кота в мешке, не зная ни программы, ни учебника, не беседуя с представителями конфессий.

Причем министерство образования сознательно создавало атмосферу информационного вакуума. Можно было бы в профессиональной прессе опубликовать по два-три урока из каждого учебника. Электронные текстовые версии учебников можно было бы разослать по регионам для ознакомления с ними педагогов еще в середине февраля. На деле они пришли лишь в конце марта – по сути одновременно с напечатанными учебниками и уже после как родительских голосований, так и переподготовки учителей. Мотив такой нерасторопности может быть лишь один: само министерство понимает, что учебники получились разно-качественными. Его любимые «светские» модули (по истории религии и этике) получились самыми бездушными и скучными. Вот чтобы они не проигрывали на фоне конфессиональных учебников, написанных «с душой», и надо было все учебники засекретить…

И тут уместно сопоставить такое торможение с одной из дефиниций, которую предложили сами министерские мудрецы. «Светское общество - общество, характеризующееся готовностью к инновациям» (Основы светской этики. Учебное пособие для учреждений системы повышения квалификации. М., АПКиППРО, 2010, с.43). По этому критерию те чиновники министерства образования, которые противятся появлению в школах новых учебников, подготовленных конфессиями, сами отнюдь не являются светским сообществом. Но если они не светское сообщество, и при этом они противники традиционных религий, то кто же они? Секта? Какая? Не из мира ли романов Дэна Брауна?..

В связи с этим принципиально важно в конце мая объявить «Юрьев день», т.е. дать возможность родителям изменить свой выбор. К этому времени и дети и родители присмотрятся к учебнику и к педагогам. А педагогии родители присмотрятся к реакции детей на учебники.

Полагаю, что некоторые православные родители будут разочарованы. Они полагали, что их чадо не менее православно, чем они сами. А реальность показала, что это не вполне так. Может, их ребенок уже вырос из того возраста, когда он с восторгом целовал «боженьку». А, до возраста Алеши Карамазова, до вопроса о смысле своей жизни еще не дорос.

Но если ребенка, который не желает изучать Православие, насильно кормят им, то есть риск воспитать будущего товарища Сталина (бывшего некогда семинаристом). Поэтому именно с точки зрения интересов православной семьи лучше вовремя забрать ребенка с курса ОПК. Пусть его зреющий подростковый бунт выльется на другой модуль…И махорку пусть он потом подмешивает в тесто не попу, а атеисту..

… Еврейский юноша подходит к раввину: «Ребе, я хочу жениться! – прекрасная идея, давно пора! А на ком? – На Сарочке Рабинович. - О, это благочестивая девушка, она будет прекрасной матерью для твоих детей! – Спасибо, ребе». Через неделю парень снова подходит к раввину: «Ребе, а можно я не буду пока жениться? – А в чем дело? – уж больна Сара страшненькая! Хорошо, не хочешь, не женись на ней! - Ой, спасибо, ребе!». Еще через неделю: «Ребе, хоть Сарочка и страшилище, я все же решил на ней жениться, ведь у ее папы такой роскошный магазин в центре города! – Хорошо, женись!». Спустя неделю: «Ребе, ну я прям не знаю, что делать - эта Сарочка, хоть и богатая, но такая уродина. Можно, я не буду на ней жениться? – Знаешь, что я тебе скажу? Крестись! – Ребе, это сказали вы? И мне? – Да, я, и тебе. Крестись. И тогда попу голову морочить будешь!».

Я предвижу огромный отток с курса истории мировых религий, Избравшие его родители будут сильно разочарованы учебником. С моей точки зрения это просто чудовищная ошибка – к 10-летним детям идти с курсом мировых религий. У ребенка в четвертом классе еще нет истории и географии. У ребенка в этом возрасте нет запроса к изучению истории, и тем более к истории религий. У ребенка нет ощущения истории. Для 10-летнего ребенка Ельцин и Цезарь – это современники, причем современники динозавров. Ведь все они жили тогда, когда он еще не родился.

У Вас будет много недоумений, когда вы будете читать этот учебник. Ну зачем детям в один или даже два урока урок впихивать сакральную символику православного храма, мечети, синагоги и пагоды? Что у них будет в голове?

В передаче «6 кадров» был сюжет об автобусной экскурсии с экскурсоводом-заикой: «П-п-п-па-смотрите на-п-п-п-право… П-п-п-п-проехали…». Вот это и будет курс мировых религий – быстро проехали мимо всего. И впихивать детям в этом возрасте историю религий неразумно. Неужто 10-летка жить не может, не узнав устройство буддийской пагоды и веры даосов?… Этот курс имеет право на существование в 11 классе, но не в 4-м.

Считать это глупостью я не могу – умные люди писали. А посему остается лишь один вывод – это писали умные недоброжелатели нашего эксперимента, саботирующие распоряжение Президента. То есть этот курс встроен в наш эксперимент именно оппонентами самого эксперимента, чтобы как можно больше детей отвадить от контакта с традиционными религиями России.

Впрочем, больше всего правом Юрьева дня воспользуются те родители, что определили своих детей на светскую этику. …

В методичке к моему учебнику почему-то в качестве примера построения урока берется урок из учебника светской этики. Что ж, благодаря этой публикации я могу его зачитать. Это 4 класс. Урок 7-й. «Добродетель и порок»

«Этика изучает мораль и пытается узнать, что есть добро и зло, должное и недопустимое. Но она является и практическим знанием, так как изучает поступки и поведение людей. Нельзя быть «добрым внутри себя». Трудно назвать человека добрым, если он знает, что такое добро и зло, но при этом не ведет себя соответствующим образом. Поступки, которые направлены на добро, получили название добродетелей. Действия, результатом которых оказывается причинение зла себе или другим людям, называются пороками. Совершая добродетельные поступки, человек научается быть добрым, становится добродетельным. В этике выделяют два основных понимания того, что такое добродетель. Во-первых, добродетель выражает стремление человека соответствовать тому образу личности, который соответствует моральным идеалам добра. Каждый человек имеет перед собой образцы хорошего, морального поведения. Это могут быть родители, учителя, друзья, герои истории страны, литературные персонажи. В качестве такого морального идеала может быть собирательный образ положительных качеств других. Ориентируясь на эти моральные образы человек учится быть добродетельным. Во-вторых, добродетель означает отдельное положительное моральное качество человека как личности. Личностью называют человека, выработавшего устойчивые способы поведения при взаимоотношениях с другими людьми. Но качества личности могут быть не только добродетельными, но и порочными. Порочность – это то, что противостоит добродетели»...

Или: "Добром называют все положительное, направленное на благо. Зло - противоположность добра. Представления человека о добре и зле в ходе исторического процесса менялись неоднократно".

Текст вполне убогий с точки зрения методики и логики. Определение добра через благо - это круто! Осталось только объяснить, чем славянское слово благо отличается от русского добра. Особенно впечатляет, что переход от одного синонима к другому идет через третий синоним, взятый из латыни - позитив.

Но главное - детям гадят в мозги тезисом о тотальной относительности представлений о добре и зле.

И не надо врать, будто это научное мнение. Никакая антропология не сможет доказать, что представление о ДОБРЕ радикально менялись в ходе истории. Всегда добром считалось поделиться и поддержать другого человека. Прогресс состоял лишь в том, на кого распространялось доброе отношение: на свой клан или на все человечество. "Кто мой ближний?". Изменялись представления о том, что как именно надо помогать (инквизиторы считали, что своим приговором они спасают душу казнимого еретика). Но сама установка на альтруизм всегда считалась благом…

Если бы мне поручили писать учебник светской этики, как писатель я был бы счастлив. Надо мною не было бы ни Патриарха, ни Священного Писания, от которого я, как христианин, просто обязан отталкиваться, не было бы догматов и канонов. Я был бы абсолютно свободен в выборе любого исходного материала, сюжетов и героев.

Я бы взял Тома Сойера и через него построил бы все уроки. Это было бы энциклопедией детской жизни и детских проблем: ябедничество, сплетничество, предательство, воровство, обман и т.п. Если бы организаторы эксперимента были заинтересованы в его успехе, то они бы пригласили не университетских профессоров - воинствующих атеистов, а детских писателей вроде Григория Остера¹². Университетские профессора знают Аристотеля (он активно цитируется в учебнике), но не знают, как устроен четвероклассник.

Так что в условиях свободной конкуренции дети будут уходить с этого курса.

Напротив, я думаю, что когда мусульмане увидят учебник основ исламской культуры, в них проснется законная национальная гордость, потому что этот учебник красив и хорош. Они перестанут стесняться быть в меньшинстве и выберут курс своей родной культуры.

В общем, я убежден, что многие захотят пересмотреть свой изначальный выбор. Поэтому, чтобы не было напряжения и насилия над детьми, надо в конце четверти дать возможность перевыбора.

На словах Министерство образования РФ согласно с тем, что родители в мае по окончании половины курса будут иметь право изменить свой выбор. И все же моя шпионская сеть докладывает, что на деле на просьбы регионов о переголосовании из Москвы следует окрик: «Не сметь!».

У противников Юрьева дня два полупубличных аргумента (непубличный и главный мотив, боюсь, один: «не допустить разрастания влияния Церкви!»¹³).

Первый аргумент: «У нас нет лишних учебников!».

Это весьма несерьезный ответ. Новый тираж можно напечатать за две недели, и за лето не торопясь развести по всей стране.

Второй аргумент: «Дети уже отстали на полкурса, как они с середины перейдут на новый модуль?».

Но ведь наш курс это не курс математики. Каждый урок это обособленная миниатюра, по крайней мере, в моем учебнике. К тому же 1 сентября все дети будут в одинаковом положении - за три месяца каникул все, что они успели получить за два весенних месяца, у них выветрятся, и потому со всеми придется начинать с нуля.

В начале марта я получил письмо от учительницы, которая уже несколько месяцев преподает по моему учебнику. В эпоху интернета такое возможно: хотя учебник еще не вышел, но в интернете уже давно висят его заготовки. Так вот, она говорит, что после летних каникул дети забыли, что означает слово «Евангелие» (а одна девочка предположила, что это как-то связано с ангелами). Да, да, ее ученики именно в начале марта вернулись именно с летних каникул. Ведь школа-то в Австралии...

Так что аргументы против «Юрьева дня» несерьезны. Посему чиновные оппоненты-контролеры нашего курса шепчут: «ладно, если какой-то родитель будет громко требовать пересмотра – пойдите ему навстречу. Главное, чтобы широкие родительские массы не узнали, что такое возможно!».
ЧТО ТАКОЕ КУЛЬТУРОЛОГИЯ?

Теперь договоримся о словах.

Первое важнейшее слово в нашем курсе – это «культура». Слово культура не равняется слову искусство, а культурология не равняется искусствоведению. Я исхожу из определения культуры, которое предложил классик культурологии английский ученый польского происхождения Бронислав Малиновский