Рэндалл коллинз
жүктеу/скачать 1.31 Mb. Pdf көрінісі
|
часть — это динамическая связь слов в предложении или цепь мыс- ли (то, что сейчас называется синтаксисом, хотя Пирс имел в виду очень широкую концепцию таких последовательностей мысли, да- леко превосходящую отдельные предложения). В пирсовском смыс- ле логика состоит из этих связей знаков друг с другом со всеми их последствиями для их отношения к мыслям и объектам. Наши ло- гические выводы — это умственные привычки. То, что мы счита- ем правильными верованиями, — это привычка движения от одно- го знака к другому, которая так упрочилась, что она протекает без всяких сомнений. В эту схему попадают даже эмоции. У эмоций есть своя логика — вывод из одного ментального состояния в другое через посредство знаков (и иногда с отсылкой ко внешним объектам). Сознание — это вид эмоции, обычно очень слабой, который привязан к опре- деленным типам отношений знаков. За 20 лет до Фрейда Пирс гово- рил о ментальных процессах как действующих на бессознательном уровне, когда привычки связи тесно установлены и ничего не про- 261 4. \ исходит, что препятствовало бы потоку умозаключения. С другой стороны, мы сознаем нечто, когда мы эмоционально возбуждены в связи с этим. Фактически эмоция — это просто особый тип беспо- койства, который мы испытываем в потоке умозаключения. С этой точки зрения Пирс критикует тот тип философии, ко- торый сформулировал Рене Декарт. Последний пытается достичь определенности, сомневаясь во всем до тех пор пока вне его про- цедуры не останутся только определенные фундаментальные эле- менты, которые уже невозможно поставить под сомнение. Пирс считает, что Cogito ergo sum («Я мыслю значит существую») Декар- та невозможно, так как мы вообще не можем мыслить без зна- ков, а знаки отсылают к другим знакам и другим людям, которые тоже их используют. Мышление всегда происходит в сообществе, и то, что мы называем истиной, является объективным только потому, что это умственная привычка, к которой мы неизбежно тяготеем в качестве группы, так как эти умственные привычки позволяют нам действовать в мире. Таким образом, эпистемоло- гия Пирса оставляет место для объективного материального ми- ра, который Джеймс просто пробегает мимо. В то же время она предлагает сущностно социальную теорию разума. Пирс говорит, что человек — это сумма его мыслей, и эта сумма всегда представ- ляет собой историческое собрание его опыта в обществе. Мы ни- когда не сможем достичь полной определенности в отношении чего бы то ни было в смысле строгого логического доказатель- ства. Даже в математике можно поставить под сомнение основа- ния связей между различными идеями. Но на самом деле мы ни- когда этого не делаем. Нашим рабочим критерием истины явля- ется отсутствие сомнения. Это прагматический подход, который обеспечивает нормальное функционирование, когда идеи текут автоматически. Это то, что мы ошибочно принимаем за абсолют- ную истину. Пирс не был социологом в явном виде. Он не видел возможно- сти такой науки, хотя он и включает в свою классификацию «че- ловеческих наук» раздел, который он называет «дескриптивной физикой или историей». У него не было концепции социальной структуры. Такой подход был типичен для большинства американ- ских мыслителей его поколения и нескольких последующих. Джон Дъюи, один из его прагматистских последователей, много писал о вопросах социальной философии, хотя результаты его работы вряд ли можно квалифицировать как какой-то особый вклад в со- циологию. Дъюи был больше озабочен идеалами демократии, чем 262 реальностью. Он внес большой вклад в популяризацию програм- мы «Прогрессивного образования», которая состояла в том, чтобы школы вместо изучения традиционных дисциплин стали частью об- щего курса приспособления к жизни. В период значительной экс- пансии школьной системы в начале XX века эта программа служи- ла разбавлению схоластического содержания образования. Но ни сам Дъюи, ни другие последователи прагматизма не обладали той отстраненностью, которая позволила бы им увидеть за всем этим борьбу за социальный статус или тенденции к инфляции автори- тета, которую они тем самым приводили в действие. Как это обыч- но происходит с философами, которые занимаются обществом, не овладев объяснительными принципами социологии, их идеалы то- го, что должно быть, мешали их серьезному пониманию того, поче- му вещи таковы, как они есть, и поэтому они не могли осуществить эти идеалы на практике. Прагматисты никогда не доминировали на своей родной по- чве американской философии. В период расцвета Пирса, Джейм- са и Дъюи, то есть примерно с 1870 по 1930 год их жизни, на фило- софских факультетах преподавались в основном различные фор- мы идеализма, который казался более аутентично философским в великих вопросах метафизики и более объективным в своей кон- цепции истины по сравнению с прагматизмом. Когда идеализм, в конце концов, обрушился под напором секулярных тенденций XX века, в 1930–1940-х годах его заменили на логический позити- визм, который был сосредоточен на технической группе правил то- го, что считалось научным методом. Более широкая и реалистиче- ская концепция науки Пирса была забыта. Она возродилась вновь, но в несколько другом обличье только в отголосках в недавней со- циологии науки. В целом социологи оказались наследниками прагматистской тра- диции. Нельзя сказать, что они приняли все. Первой была устране- на прагматистская защита религии, главная забота Джеймса. Про- грессивная идеология Дъюи тоже не имела шансов уцелеть после того, как американские социологи стали импортировать более се- рьезные традиции, традицию конфликта и традицию Дюркгейма. Вклад Дъюи, недостаточно еще оцененный, состоял в новом ощу- щении текучести жизни, как она является нам в непрерывной по- следовательности ситуаций. Но самым главным вкладом прагмати- стов был сам стимул к созданию всецело социальной теории при- роды разума и личности, которая была ориентирована на действия, для эмпирических социологов. 263 4. \ '\: ' Чарлз Хортон Кули был коллегой Джона Дъюи по Мичиганскому университету. Но Кули был не философом, а сотрудником вновь об- разованного факультета социологии, и его теория строилась на эм- пирических наблюдениях, хотя и довольно обыденных. Первое важное заявление американской микросоциологии было сделано в начале XX века, и им стала работа Кули «Человеческая природа и социальный порядок» (1902). Кули начинает с достаточно тривиального наблюдения о том, что у детей часто бывают воображаемые партнеры в их играх. Фи- зически они могут находиться одни, но в своем воображении они находятся в присутствии других. Кули считает этот факт ключевым для понимания развития разума. Он предполагает, что мышление — это и есть воображаемый разговор, который протекает в уме как бы про себя. Дети учатся мысли, учась разговаривать. Разговор с во- ображаемыми друзьями по играм — последующее звено в процессе интернализации разговора. Здесь разговор еще ведется вслух, но с воображаемым партнером. Кули продолжает, что даже для взрослых нет существенных раз- личий между воображаемыми и реальными людьми. Другие люди реальны только потому, что мы представляем внутреннюю жизнь, которую мы не можем наблюдать сами, но которую мы проектиру- ем на них. «В этом смысле все реальные люди являются воображае- мыми», — провозглашает Кули. «Мое общение с другим человеком, очевидно, состоит в отношении моей идеи этого человека и моим остальным разумом». Таким образом, Кули здесь предлагает свое- го рода феноменологический эмпиризм. Человек никогда не стал- кивается с другими людьми, а только с их идеями. Их физические тела, стоящие перед нами, важны только потому, что они дают нам тот центр, вокруг которого мы можем кристаллизировать свои чув- ства. В конце концов, спрашивает Кули, что можно узнать о челове- ческой личности из измерения и взвешивания человеческих харак- теристик? Цель социологии — наблюдение за истинными фактами общества, которые представляют собой не более чем представле- ния, которые у людей складываются друг о друге. Значит, общество надо изучать главным образом в представле- нии. Физически реальные люди не становятся социально реаль- ными, пока их кто-нибудь не представит себе. Они не могут воздей- ствовать на нас, пока мы не будем сознавать их социальных намере- ний по отношению к нам. Кули говорит, что если бы кто-то поехал 264 в чужую страну и укрылся бы там так, что никто бы не знал, где он, он не имел бы никакого социального существования для мест- ных жителей. Это довольно эфемерный взгляд на общество, но Ку- ли превращает его в теоретическую добродетель. Если мыслить лю- дей именно в физических терминах, то невозможно объяснить, как существует общество. В таком случае можно было бы видеть толь- ко разрозненные тела, а общество тогда должно было быть помыс- лено как некая мистическая сила, которая добавляется извне, под именем социальности, альтруизма и так далее. Но этой проблемы не возникнет, если мы признаем, что разум каждой личности уже социален и что все социальное сосредоточено в разуме. Общество — это отношение между идеями. «Для того, чтобы существовало об- щество, необходимо, чтобы люди где-то вместе собирались, а они собираются вместе только как личные идеи разума. Где же еще?» Человеческий Разум (это слово Кули теперь пишет с большой бук- вы) — это коллективный рост, который относится к разным возрас- там, и место пребывания общества в самом широком смысле. Как можно себе представить, взгляд Кули на общество необы- чайно благодушен. Он провозглашает, что не существует реальных различий между эгоизмом и альтруизмом, так как я и другие суще- ствуют только в отношении друг к другу. Альтруизм — это не осо- бый мотив поведения, так как он присутствует во всех наших чув- ствах. Невозможно себе даже помыслить я, кроме как в контексте неявной отсылки ко всем другим. Конфликт или господство в та- кой схеме не могут даже возникнуть. Социальные проблемы явля- ются просто результатом недопонимания и могут быть разрешены за счет более широкого учета точки зрения других. Здесь очевидно присутствие элементов наивной американской идеологии. Соци- альный идеализм Кули настолько радикален, что он не видит раз- ницы между фиктивными и реальными людьми. Гамлет обладает такой же социальной реальностью, как дворник на нижнем этаже, а может быть, даже большей, так как о нем думает больше людей. Кули говорит, что русские помещики, которые думают о крепост- ных как о животных, не испытывают социального воздействия по- следних, так как крепостной не воздействует на их ум и совесть. Это очень неудачный пример, так как крепостной поддерживает поме- щика своим трудом, и сама жизнь и само существование помещика как социального класса зависит от него. Кули, вращавшийся в сре- де среднего класса и работавший в своем кабинете в Анн Арборе, штат Мичиган, за 15 лет до русской революции, был убаюкан свои- ми фантастическими взглядами на такого рода предметы. 265 4. \ Тем не менее Кули нельзя просто списывать со счетов как мечта- теля. Его теория почти лишена смысла как модель объяснения ши- роких структур общества. Но она сделала возможной микросоцио- логию как процесс умственной интерпретации. Пример с Гамлетом, который обладает большей социальной реальностью, чем окружаю- щие люди, конечно, немного нелеп. Но он не будет выглядеть так глу- по, если мы заменим его на Иисуса или Мухаммеда, или на имя какой- то современной звезды поп-музыки, которые задают идеал, к которо- му стремятся миллионы людей. «Представления, которые у людей складываются друг о друге, — это полноценные факты общества» — провозглашает Кули. Можно добавить, не единственные полноцен- ные факты, но тем не менее достаточно полноценные и важные. \) \ Если Кули высказывался в форме предположений и догадок, но до- статочно поверхностно, то Джордж Герберт Мид развил его направ- ление мысли в стройную и сложную теорию социального разума. Мид был не социологом, а философом, который преподавал в Чи- кагском университете, на том же факультете, что и Джон Дъюи (ко- торый переехал туда из Мичигана). Он учился в Гарварде у Джо- шуа Ройса, философа-идеалиста, которого мы упоминали раньше в связи с его экстравагантной верой в божественность государства. В сравнении с ним Мид был закостенелым эмпириком и даже мате- риалистом. Он называл себя социальным бихевиористом и восхи- щался психологом Джоном Уотсоном, который предложил свести изучение разума к изучению внешнего поведения и индуктивно вы- водить законы человеческого поведения из экспериментов над жи- вотными. Однако, с точки зрения Мида, решающее значение всег- да имеет социальное поведение. Это взаимодействие между биоло- гическими организмами и интернализация движения вперед-назад внутри людей, которые конституируют разум. Мид начинает свое изложение с проведения резкого различия между я и телом. Я представляет собой нечто рефлективное, нечто, что может быть и объектом, и субъектом; оно может сделать объект из самого себя. Наши части тела (например, сердце, пищеваритель- ная система) могут работать сами по себе без нашего сознательного контроля, и они представляют собой единство, так как мы заставля- ем их принадлежать нашему я. Когда мы чем-то поглощены, то я ис- чезает. К тому же существует множество опытов я, которые никак не связаны с телом: мышление, воображение, память. 266 Откуда же тогда возникает это нетелесное я? Мы никогда не мо- жем видеть тело в целом, даже в зеркале. Человек получает опыт са- мого себя не через прямое наблюдение, а только косвенно, с пози- ции других. Это то, что характерно также для человеческой комму- никации. Животные подают сигналы, которые имеют значимость для других членов их вида, но человеческие слова — это символы, которые направлены не только на других, но также и на самого се- бя. В отличие от Кули, понимание разума которым было довольно грубым, Мид ассимилировал сложную трехчленную теорию значе- ния Пирса. Человек отличается от других животных, так как он мо- жет быть объектом для самого себя. Мид считает, что эта рефлек- тивность, а не какая-то сверхъестественная сущность вроде души, дает человеку особую человечность, таким образом порывая с ре- лигиозными сантиментами своего учителя Ройса. Это я, которое может быть объектом для самого себя, возника- ет только в социальном опыте. После того, как человек приобре- тает эту социальную точку зрения, он может и в одиночку продол- жать свои внутренние мысли, но никак не до этого. Мысль — это разговор жестов, который идет с самим собой. Но даже разговор с другими несет на себе это качество самоотсылки. Мы можем ду- мать о том, какие слова мы собираемся сказать, потому что мы при- нимаем точку зрения другого и оцениваем реакцию другого на то, что мы до сих пор сказали. Это также относится к интернализиро- ванному разговору, который конституирует мысль: мы должны по- стоянно наблюдать за собой как внутренними собеседниками, при- нимая точку зрения внутренней аудитории так, чтобы мы могли на- правлять поток последующих частей наших мыслей. Мид идет дальше Кули и в другом отношении. Если у Кули было понятие единого я на уровне здравого смысла, то Мид подчерки- вал, что у каждого индивида есть множество я. У нас складывают- ся разные отношения с разными людьми, и мы ведем себя иначе по отношению к разным людям. Существуют различные я для разных типов социальных отношений, а некоторые части нашего я суще- ствуют только субъективно в отношении к самому себе. Мид таким образом вторгается на ту же территорию, что и Зигмунд Фрейд, хо- тя он и предлагает совершенно другое разделение частей я. Как мы увидим, этот акцент на множественности я был позже подхвачен Ирвингом Гофманом. В своем интересе к значению и верованию как формам действия Мид был прагматистом. Он развивает триадическую теорию семи- отического значения Пирса: перед нами всегда жест (который мо- 267 4. \ жет быть звуком), направленный от одного организма к другому, от- вет другого, и действие, которое является результатом и ответом на жест. Наше мышление осуществляется за счет символов, заря- женных таким образом значением. Даже нечто настолько прозаи- ческое, как стул, символизируется жестом (вербальным или невер- бальным, например, физическим актом присаживания на него), ко- торый таким образом входит в процесс коммуникации. Символы не являются частью окружающего физического мира, так как по- следний обязательно состоит из отдельных объектов — этот стул, этот угол комнаты — тогда как символы являются универсалиями. Они вызывают во всех одну и ту же реакцию и поэтому встречают- ся во многих различных ситуациях. Даже невербальный язык осно- ван на том, что он вызывает в разных людях один и тот же ответ. «Человек, который что-то говорит, говорит себе то, что он говорит другим», провозглашает Мид. «В противном случае он не знает, что он говорит». Мид описывает развитие разума в детстве, начиная с описания воображаемых партнеров по детским играм Кули. Мид расширяет эту метафору до игры в целом, будь то игра в одиночку или с дру- гими детьми. Самая ранняя форма игры — это игра в кого-то: в ма- му, в полицейского, в водителя игрушечной машины (или в саму ма- шину) или во что-то в этом роде. Маленькие дети бесконечно игра- ют в свое свободное время, так как первая наипростейшая стадия их развития — «стать другими для своего я». Для того, чтобы посмо- треть на себя со стороны, решающее значение имеет попытка при- нятия на себя роли другого. Для более старших детей характерна следующая стадия органи- зованных игр. Идет ли речь о прятках или бейсболе, перед нами но- вая структура, которой надо овладеть. Чтобы играть какую-то роль, ребенок должен овладеть отношениями всех включенных в игру. Игрок в бейсбол должен знать, что делает бьющий по мячу и что делает тот, кто его отбивает, и что делает тот, что на подхвате; отно- шения всех других вплетены в каждую позицию. На этой стадии на- ше социальное я еще более кристаллизируется. На ранних стадиях ребенок быстро переключается от одной роли к другой, от одной воображаемой игры к следующей и от одного настроения к прямо противоположному. В этой быстрой череде ролей, пишет Мид, за- ключены как очарование, так и слабость детства. Эта смена ролей объясняет как удивительную спонтанность ребенка, так и его пред- расположенность к поглощенности вещами и процессами, а также быстрому переходу от смеха к слезам в течение нескольких минут. 268 Организованные игры представляют собой более высокую сту- пень организации я. Человек принимает на себя роли более созна- тельно и остается в ней, как того требует социальная ситуация. Как само я, так и окружающая сеть ролей, становятся более социально структурированными. По этой причине дети начинают интересо- ваться правилами и часто проявляют отсутствие гибкости в отно- шении изменения этих правил. Здесь еще не достигнут более высо- кий уровень рефлексивности, когда участники понимают, что пра- вила изобретаются и могут изменяться. Правила, которые кажутся внешними, представляют на самом деле достижение умственной структуры, которую Мид называет «Обобщенный Другой». Это не просто принятие позиции какой-то конкретной другой личности, а постоянная способность разума, которая может принимать пози- цию всего сообщества. Это взгляд зрителя на всю бейсбольную ко- манду, где каждая роль смешана с другими. «Обобщенный Другой» — это основа сложной институционной кооперации, которая создает сам институт общества. Например, собственность — это не просто отношение человека к какой-то определенной вещи, а признание того, что это право человека в общем будет признано и другими. «Обобщенный Другой» также играет решающую роль для соб- ственного разума человека. Только принимая отношение «Обоб- щенного Другого» к своему я индивид может мыслить в категориях тех абстрактных символов, которые конституируют рациональный взрослый ум. Слова — это универсалии, которые во всех вызывают одно и то же отношение. Эта импликация универсальности не мог- ла бы существовать, если бы не было какой-то ментальной структу- ры, которая принимает позицию всех. Это своего рода глобальное зеркало, об которое каждый индивид прогоняет свои собственные утверждения, чтобы придать им общее значение. Другие части я производны от этой структуры. Кули говорил о «зеркальном я» как об образе самого себя, который приходит из- вне. Мид подчеркивал, что такое я представляет собой только часть более широкой структуры. Существует I, спонтанная действующая жүктеу/скачать 1.31 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|