Глава 2. ПРЕДПОСЫЛКИ «МАЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ» 1811 г

Глава 2.
ПРЕДПОСЫЛКИ «МАЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ» 1811 г.

Носителями освободительных идей и антиколониальных настроений являлась в основном наиболее просвещенная, передовая (хотя численно небольшая) часть парагвайской «креольской» молодежи. За отсутствием в провинции высших учебных заведений она получила образование главным образом за ее пределами: в университетах Кордовы, Чукисаки, Сантьяго (Чили) и др. В этих крупных центрах культуры и духовной жизни молодые люди не только приобретали знания, но и жадно впитывали проникавшие различными путями в Испанскую Америку идеи европейского Просвещения ¹ североамериканской и Великой французской революций. Поскольку доступ к торговой деятельности, административным [75] должностям и некоторым другим занятиям был весьма затруднен вследствие конкуренции со стороны испанцев, многие молодые «креолы» Парагвая избирали духовную, военную или юридическую карьеру. Некоторые из них приняли активное участие в боях с английскими интервентами, захватившими в 1806—1807 гг. Буэнос-Айрес и отделенный от него заливом Рио-де-ла-Плата крупный портовый город Монтевидео — столицу провинции Банда Ориенталь (Восточный Берег) ². Разгром и изгнание англичан силами ополчения, созданного местным населением, способствовали усилению патриотических чувств, а бездействие колониальной администрации наглядно продемонстрировало слабость испанской монархии и ее неспособность сохранить свое господство над американскими владениями. Во второй половине 1807 г. на родину вернулись ветераны, овеянные славой побед над войсками могущественной мировой державы. Их рассказы и настроения оказали определенное влияние на образ мыслей парагвайцев, мечтавших об освобождении от колониального ига. Эти стремления получили дальнейшее развитие в связи с революционными событиями 1808 г. в метрополии.

Бессилие правящей клики, которая оказалась не в состоянии организовать отпор вторгшейся в страну французской армии, и преступная пассивность королевского правительства вызвали в Испании взрыв народного возмущения. В сложившейся обстановке Карл IV 19 марта 1808 г. отрекся от престола, и королем стал его сын Фердинанд VII. Но уже через день Карл IV объявил свое отречение вынужденным. Между тем французы вступили в Мадрид, где в начале мая вспыхнуло направленное против них восстание. Оккупанты жестоко подавили его. К этому времени Наполеону удалось обманным путем завлечь королевскую семью в пограничный город Байонну. Здесь под давлением императора Фердинанду VII и Карлу IV пришлось отказаться от своих прав. Не прошло [76] и месяца, как королем Испании был провозглашен Жозеф Бонапарт. «Не видя ничего живого в испанской монархии, кроме жалкой династии, которую он прочно засадил под замок,— отмечал К. Маркс,— Бонапарт был совершенно уверен, что ему удалось прибрать к рукам Испанию» ³. Однако испанский народ, не желая признавать власть чужеземных захватчиков, поднялся на борьбу против интервентов. Образовались провинциальные хунты, действовавшие от имени Фердинанда VII, оставленного Наполеоном во Франции. 25 сентября в Аранхуэсе была создана Центральная правительственная хунта, обосновавшаяся в дальнейшем в Севилье.

В связи с событиями на Пиренейском полуострове политическая обстановка на Рио-де-ла-Плате крайне осложнилась. Среди колониальной администрации и уроженцев метрополии возникли разногласия по поводу того, признать ли власть Жозефа или сохранить верность пленнику Наполеона Фердинанду VII, которого временно замещала Центральная хунта. Вице-король Линье, француз по происхождению, подозревавшийся в бонапартистских симпатиях, занял выжидательную позицию. Она была продиктована также переездом в Америку португальского двора, встревожившим власти Рио-де-ла-Платы. Менее чем через месяц по прибытии принца-регента Жоао в Бразилию Линье 19 февраля 1808 г. уведомил об этом губернатора Парагвая, предписав ему срочно принять необходимые меры предосторожности. Губернатор, в свою очередь, 16 марта дал указание властям Консепсьона внимательно следить, не происходит ли близ границы сосредоточение или передвижение португальских войск, и приказал быть наготове на случай возможных враждебных действий с их стороны. Эти опасения имели под собой известную почву, ибо не успело правительство Португалии обосноваться в Рио-де-Жанейро, как поспешило 13 марта от имени принца-регента предложить его «покровительство» всему вице-королевству Рио-де-ла-Платы⁴. Вслед за отречением Карла IV и Фердинанда VII супруга принца-регента Мария-Карлота-Жоакина — старшая дочь бывшего испанского короля — заявила о своих правах на заморские (в том [77] числе лаплатские) владения Испании. Об этом говорилось, в частности, в ее послании от 27 августа, адресованном Линье ⁵.

В противовес уклончивой тактике вице-короля в Монтевидео 21 сентября 1808 г. образовалась роялистская хунта во главе с губернатором Элио, объявившая о своей приверженности Фердинанду VII и признании Центральной хунты. В поддержку легитимистского принципа высказался вскоре и контролировавшийся испанцами кабильдо Асунсьона. 16 октября того же года на главной площади города — Пласа-де-Армас — состоялась торжественная публичная церемония принятия присяги пленному королю, а спустя 4 месяца высшие должностные лица, военное командование, духовенство присягнули Севильской хунте ⁶. Учитывая финансовые затруднения последней, губернатор Парагвая распорядился с 1 января 1809 г. дополнительно взимать в пользу испанской казны по 2 реала с каждого терсио⁷ вывозимой йербы-мате и 2% стоимости импортируемых товаров (кроме муки) ⁸. Ориентация на правительство, формально представлявшее Фердинанда VII, соответствовала в тот момент также стремлениям креольской оппозиции, которая надеялась, что после неминуемого, по ее мнению, разгона Центральной хунты французскими войсками Парагвай и другие колонии автоматически станут независимыми. Вместе с тем, по расчетам людей, принадлежавших к имущим слоям общества, номинальное признание хунты фактически дало бы им возможность сразу же добиться отстранения испанской администрации и перехода власти к органам местного самоуправления.

В начале января 1809 г. уроженцы метрополии предприняли в Буэнос-Айресе попытку сместить вице-короля. Хотя она и не имела успеха, Линье, с трудом сохранившему власть, пришлось теперь признать Центральную хунту. 22 января последняя издала декрет, где указывалось, что американские владения Испании отныне являются не колониями, а «интегральной частью испанской монархии», и провозглашалось равноправие их населения [78] с жителями метрополии. Дабы обеспечить представительство Испанской Америки в хунте, предписывалось избрать по одному депутату от каждого из вице-королевств и генерал-капитанств, причем детально регламентировалась процедура проведения выборов. 27 мая вице-король направил кабильдо Асунсьона копию декрета Центральной хунты с препроводительной запиской, в которой предлагал немедленно приступить к избранию кандидата от Парагвая ⁹.

Эти документы были получены в парагвайской столице 10 июля, и на своем заседании 4 августа кабильдо единогласно выдвинул три кандидатуры, из которых по жребию выбор пал на синдика-генерального прокурора доктора Хосе Гаспара Родригеса де Франсию. 18 августа кабильдо доложил сменившему Линье новому вице-королю Идальго де Сиснеросу об избрании Франсии. Вместе с кандидатами от других провинций он должен был войти в число тех, из кого предстояло выбрать представителя Рио-де-ла-Платы в Центральной хунте. Доклад содержал подробные биографические данные о Франсии, который характеризовался как человек, во всех отношениях достойный: способный, образованный, честный, благоразумный. Указывалось, что, занимая различные административные посты, он проявил себя наилучшим образом ¹⁰.

Хосе Гаспар Родригес де Франсиа родился в Асунсьоне 6 января 1766 г.¹¹ в состоятельной семье артиллерийского капитана, занимавшегося также торговлей табаком. Его отец был уроженцем Бразилии (видимо, португальского, а может быть, французского или испанского происхождения), жившим в Парагвае с середины XVIII в. ¹², мать принадлежала к местной креольской [79] знати (ее дядя являлся в середине 60-х годов губернатором провинции). 15 лет от роду он поступил в Кордовский университет, по окончании которого получил степень доктора теологии. Вернувшись на родину, молодой человек, предпочитавший отныне, чтобы его называли просто «доктор Франсиа» (опуская «Родригес») ¹³, в течение непродолжительного времени преподавал латынь и теологию в асунсьонском «Колехио каролино», но из-за своих либеральных взглядов не поладил с начальством и был уволен. Тогда он стал изучать право и в дальнейшем занялся адвокатской практикой. С годами этот весьма начитанный и эрудированный человек, поборник идей французского Просвещения, приобрел репутацию знающего и опытного юриста. Он «защищал бедных без какой-либо выгоды для себя» ¹⁴ и отличался исключительным бескорыстием и скромностью. Эти качества снискали ему широкую популярность и уважение соотечественников.

Но у него были, конечно, и противники, по настоянию которых кабильдо Асунсьона в 1798 г. отверг кандидатуру Франсии на должность синдика-генерального прокурора ¹⁵. Удар, нанесенный его самолюбию, а также болезнь побудили Франсию в начале XIX в. покинуть столицу и поселиться в усадьбе (чакре) Ибирай, находившейся на расстоянии примерно 10 км от города. Здесь он вел уединенный образ жизни, занимаясь главным образом чтением книг своей обширной по тем временам библиотеки ¹⁶. Однако Франсиа внимательно следил за ходом политических событий, а иногда и вмешивался в них. Именно по его совету в Буэнос-Айрес была послана жалоба на [80] губернатора-интенданта Риберу, которая, как указывалось, возымела действие.

В 1807 г. в Асунсьон прибыл вновь назначенный советник губернатора по юридическим вопросам (asesor letrado) Педро Антонио Сомельера. Уроженец Буэнос-Айреса, по профессии адвокат, он в рядах ополчения участвовал в боях против английских интервентов на Рио-де-ла-Плате. Поскольку Сомельера в свое время тоже учился в Кордовском университете, между ним и Франсией быстро установились дружеские отношения. Франсиа часто посещал Сомельеру, являвшегося правой рукой губернатора, обсуждал с ним текущие вопросы, и его влияние в правительственных сферах Асунсьона заметно возросло. В результате он вскоре был призван к активной политической деятельности: в начале 1808 г. кабильдо избрал его на важный пост первого алькальда и в качестве такового Франсиа внес 13 октября предложение присягнуть на верность Фердинанду VII и Севильской хунте. 1 января 1809 г. он занял должность синдика-генерального прокурора ¹⁷. Таким образом, ко времени выдвижения его кандидатуры на пост представителя Рио-де-ла-Платы в Севилье Франсиа уже успел зарекомендовать себя как авторитетный и опытный деятель. Но ехать в Испанию ему не пришлось ¹⁸.

Стремительное развитие событий в метрополии и колониях привело к резкому изменению политической обстановки. 1809 год ознаменовался дальнейшим подъемом освободительного движения в Испанской Америке, а местами переходом патриотов к вооруженной борьбе (восстания в Верхнем Перу, Кито, заговор в Вальядолиде). В этой ситуации усилилось и проникновение революционных настроений в Парагвай. 27 ноября 1809 г. вице-король Идальго де Сиснерос сообщил губернатору-интенданту Веласко о том, что из Буэнос-Айреса переправляются в Асунсьон листовки и прокламации, направленные против короля ¹⁹. Однако Регентский совет, сменивший в феврале 1810 г. самораспустившуюся [81] Центральную хунту в качестве верховного органа власти, по-прежнему выступавшего от имени Фердинанда VII, был бессилен что-либо изменить не только в американских владениях, но и в самой Испании. Об этом свидетельствовали серьезные поражения испанских войск в начале 1810 г. и оккупация большей части страны французскими интервентами. Вести об этих событиях послужили сигналом к свержению колониального владычества в ряде крупных центров Испанской Америки. 19 апреля 1810 г. в венесуэльской столице Каракасе вспыхнуло народное восстание и была создана Верховная правительственная хунта, обратившаяся к населению других испанских колоний с призывом свергнуть чужеземное иго.

Примеру Венесуэлы последовали патриоты Рио-де-ла-Платы. 25 мая 1810 г. кабильдо Буэнос-Айреса отстранил вице-короля и передал власть Временной правительственной хунте ²⁰ под председательством полковника Корнелио Сааведры. В число ее членов входили, среди других, Мариано Морено, Мануэль Бельграно, Хуан Хосе Кастельи. В первые же месяцы своей деятельности хунта приступила к проведению мероприятий, способствовавших дальнейшему развитию и углублению революции. Они осуществлялись по инициативе ее радикального крыла, возглавлявшегося Морено, которое добивалось не только политической независимости, но и ликвидации феодальных порядков в экономической и социальной областях. Морено и его единомышленники отстаивали идею превращения всей территории бывшего вице-королевства в единое централизованное государство.

Своей главной задачей буэнос-айресское правительство считало подавление сопротивления роялистов и полное изгнание колонизаторов из всех лаплатских провинций. Приняв решение об образовании хунты, кабильдо в тот же день обязал ее в двухнедельный срок направить военную экспедицию численностью до 500 человек для оказания помощи внутренним районам. Одновременно предлагалось обеспечить избрание на местах представителей населения, которых надлежало в кратчайший срок собрать в Буэнос-Айресе для установления наиболее подхо-[82]


[83]

дящей формы правления²¹. Во исполнение постановления кабильдо хунта издала 27 мая циркуляр о проведении во всех городах Рио-де-ла-Платы выборов депутатов, которые должны были как можно скорее прибыть в столицу. При этом давалось понять, что в случае необходимости (т. е. если данное предписание не будет выполнено) в соответствующую провинцию придется послать войска²². Еще накануне хунта приняла декрет, содержавший грозное предупреждение о том, что любые действия, направленные против единства провинций, будут сурово наказываться ²³. Необходимость единения подчеркивалась и в послании кабильдо Буэнос-Айреса ко всем кабильдо Рио-де-ла-Платы от 29 мая, где вместе с тем указывалось, что Буэнос-Айрес не намерен узурпировать права остальных провинций бывшего вице-королевства. Характеризуя буэнос-айресскую хунту как временный орган, кабильдо заверял, что постоянное правительство может учредить только собрание представителей всех провинций ²⁴.

Стремясь установить контроль над всей территорией Рио-де-ла-Платы, Временная правительственная хунта повсюду разослала своих эмиссаров с целью заручиться признанием и поддержкой провинций. Для разгрома сил контрреволюции, оплотом которых во внутренних областях являлась Кордова, где обосновался бывший вице-король Линье, на северо-запад была отправлена военная экспедиция численностью свыше 1 тыс. добровольцев под командованием Ортиса де Окампо. В ее задачу входило, по словам Б. Митре, «нести на острие своих штыков наказ народа» ²⁵.
* * *

Еще до Майской революции 1810 г. в Парагвай приехал из Буэнос-Айреса судовладелец Хосе де Мария. Курсируя между Асунсьоном и Консепсьоном, он поддерживал связи с друзьями и единомышленниками буэнос-айресских [84] революционеров в этих городах²⁶. Сразу же вслед за майскими событиями хунта Буэнос-Айреса поспешила информировать о них парагвайцев. Эта миссия была возложена на уроженца Парагвая полковника Хосе де Эспинолу-и-Пенья, случайно оказавшегося в то время в столице вице-королевства. Сделав по дороге кратковременные остановки в Санта-Фе и Корриентесе, где он вручил местным властям циркуляр хунты и послание кабильдо Буэнос-Айреса соответственно от 27 и 29 мая, Эспинола 21 июня прибыл в Асунсьон и передал указанные документы губернатору Веласко и кабильдо.

В парагвайской столице его встретили прохладно. Лишь небольшая группа местных «креолов» выступала за признание власти буэнос-айресского правительства. Правда, происпанская группировка, занимавшая открыто враждебную хунте позицию, была также довольно малочисленна, но зато в ее руках фактически находился кабильдо. Большинство же парагвайских патриотов, в принципе приветствуя и одобряя революционные события 25 мая, вовсе не разделяли планов объединения лаплатских провинций в одно государство под эгидой Буэнос-Айреса. Опасаясь, что осуществление подобных замыслов привело бы к дальнейшему усилению зависимости Парагвая от Буэнос-Айреса, они предпочитали выжидать. К тому же Эспинола, являвшийся в свое время ближайшим приспешником губернатора-интенданта Риберы, был крайне одиозной для парагвайцев фигурой. Сделанное им заявление, будто буэнос-айресская хунта назначила его командующим войсками Парагвая и приказала занять место губернатора (что вовсе не соответствовало действительности), вызвало сильную тревогу в стране и переполнило чашу терпения асунсьонских властей. Веласко распорядился выслать самозванца в Консепсьон, откуда тому удалось бежать в Буэнос-Айрес ²⁷.

Однако высылкой Эспинолы инцидент, конечно, не был исчерпан. Полностью игнорировать обращение Временной правительственной хунты было невозможно, тем более что начало революции на Рио-де-ла-Плате и в других испанских колониях вызвало живой отклик в Парагвае. [85] Поэтому уже 26 июня по предложению Веласко состоялось заседание асунсьонского кабильдо, постановившего созвать 4 июля широкое совещание духовенства, офицеров, чиновников, образованных людей и других видных представителей парагвайского общества для обсуждения директивы буэнос-айресской хунты ²⁸. 28 июня губернатор-интендант официально объявил об этом, но срок для подготовки столь важного мероприятия оказался недостаточным, и его перенесли на 24 июля ²⁹. Между тем 10 июля в Асунсьоне было получено послание Регентского совета Испании, содержавшее требование его признания. Этот документ вдохновил колониальную администрацию, кабильдо и поддерживавшие их немногочисленные, но влиятельные круги. Поскольку политическая ситуация осложнилась, а ответ на циркуляр буэнос-айресской хунты от 27 мая задерживался, губернатор и кабильдо Асунсьона 17 июля уведомили хунту, что решение по существу поставленных ею вопросов примет предстоящее через неделю совещание ³⁰.

24 июля в помещении «Колехио каролино» под председательством Веласко собралось расширенное заседание кабильдо (кабильдо абьерто), на котором наряду с членами городского муниципалитета присутствовали верхушка административно-бюрократического аппарата, высшее духовенство, командный состав армии и прочие именитые граждане (vecinos principales) — всего свыше 200 человек. Собравшимся был зачитан манифест кабильдо, рекомендовавший принять компромиссное решение: признать верховную власть Регентского совета, как законного представителя Фердинанда VII, но вместе с тем продолжать поддерживать дружественные отношения и контакты с хунтой Буэнос-Айреса, воздерживаясь, однако, от официального признания ее суверенитета до тех пор, пока Регентский совет не даст такого указания. Кроме того, под предлогом угрозы со стороны соседней державы (т. е. Португалии), а фактически имея в виду возможные враждебные акции Буэнос-Айреса³¹, предлагалось немедленно [86] вооружить 5—6 тыс. человек и образовать специальную хунту для подготовки и проведения необходимых мероприятий оборонного характера. По окончании чтения документа в зале раздались возгласы: «Да здравствует Регентский совет!» — и тут же единодушно была одобрена резолюция, полностью соответствовавшая предложениям кабильдо ³².

Правда, в исторической литературе можно встретить утверждение, будто против такого решения энергично выступил Франсиа, высказавшийся за провозглашение Парагвая независимым государством. При этом приводят обычно свидетельства двух участников кабильдо абъерто — Сомельеры и Франсиско Хавьера Богарина. Но первый из них писал лишь (свыше 30 лет спустя), будто на одном собрании, созванном губернатором Веласко в 1810 г. (кажется, 24 июня, замечает он), слышал, как Франсиа заявил, что испанского правительства уже не существует ³³.

Что же касается свидетельства Богарина, то, якобы ссылаясь на него, шотландец Д. П. Робертсон (прибывший в Асунсьон в 1812 г.) нарисовал, как пишет известный парагвайский историк С. Базе, весьма живописную картину. В разгар дебатов на заседании будто бы взял слово Франсиа и заявил, что ни Испания, ни Буэнос-Айрес не имеют никаких прав на Парагвай, фактически уже ставший независимым. «Единственный вопрос, которым должна заниматься и решить его большинством голосов эта ассамблея,— продолжал он,— заключается в следующем: каким образом нам защитить и отстоять нашу независимость от Испании, Лимы, Буэнос-Айреса и Бразилии; как сохранить внутренний мир; как добиться процветания и благополучия всех парагвайцев; наконец, какую форму правления следует избрать Парагваю?» И, вытащив два пистолета, Франсиа добавил: «Вот мои аргументы в пользу этих идей: один — против Фердинанда VII, другой — против Буэнос-Айреса». В заключение он предложил председателю собрания «направить дебаты на поиски [87] наилучшей для Парагвая формы республиканского устройства, дабы обеспечить его независимость» ³⁴.

Но в книге братьев Робертсонов, на которую ссылается Базе, цитируемой им речи Франсии нет. Описана лишь немного сходная (в том смысле, что тоже фигурирует пара заряженных пистолетов, положенных на стол Франсией) сцена³⁵, происходившая, однако, совсем в другой период (даты автор не указал, но, судя по всему, речь шла об июне 1811 г.) и при иных обстоятельствах³⁶. Никаких ссылок на Богарина Робертсон не давал и вообще не упоминал его имени.

Поэтому изложенный Баэсом эпизод представляется весьма сомнительным, тем более что в перечне участников заседания имя Франсии отсутствовало³⁷, и его подпись не стояла под принятой резолюцией. Правдоподобнее, на наш взгляд, предположение X. С. Чавеса о том, что Франсиа, возможно, высказал приписываемое ему мнение не на самом кабильдо абьерто 24 июля, а примерно в то же время в кулуарах или где-нибудь в узком кругу ³⁸. Так или иначе, его решительная позиция, отражавшая, видимо, стремления передовой части патриотически настроенной интеллигенции, которая восприняла революцию в Буэнос-Айресе и других районах Испанской Америки как сигнал к борьбе за полную независимость страны, явно не нашла сколько-нибудь широкой поддержки.

27 июля Веласко обнародовал декрет, в котором народу сообщалось о решениях кабильдо абьерто. Одновременно он призвал добровольцев вступать в ряды ополчения, убеждая вместе с тем население сохранять [88] спокойствие и не верить распространяемым в провокационных целях паническим слухам ³⁹. В тот же день губернатор и кабильдо направили буэнос-айресской хунте послание, содержавшее подробную информацию о резолюции, принятой в Асунсьоне 24 июля ⁴⁰. Однако они прекрасно понимали, что это решение никак не удовлетворит революционное правительство Буэнос-Айреса, которое вслед за Кордовой и Верхним Перу, по всей вероятности, отправит войска и в Парагвай. Поэтому асунсьонские власти, ссылаясь в целях маскировки на угрозу со стороны португальцев, приступили, не теряя времени, к военным приготовлениям ⁴¹. В соответствии с постановлением кабильдо абьерто Веласко 30 июля объявил о создании хунты по военным делам под его председательством, куда вошли члены кабильдо и несколько высших офицеров. Всем жителям, включая знать и иностранцев, предписывалось вступить в городское ополчение. «Все мы испанцы, все — братья, и наш самый священный долг — трудиться и умереть за родину»,— писал губернатор в своем воззвании. Он приказал привести в порядок оружие, имеющееся на руках у населения, а неисправное — сдать в оружейные мастерские для ремонта ⁴².

Еще до получения официального ответа от парагвайских властей Временная правительственная хунта Буэнос-Айреса имела все основания сомневаться в их лояльности. К этому ее побуждали неудача миссии Эспинолы и его высылка, а также явное стремление Веласко и кабильдо Асунсьона оттянуть определение своей позиции по отношению к Майской революции. Поскольку же буэнос-айресские руководители хотели пресечь сепаратистские тенденции на местах и предотвратить вовлечение Парагвая в союз с враждебными им Кордовой, Верхним Перу, Банда Ориенталь и другими провинциями, контролировавшимися роялистами, надо было срочно действовать. Из этих соображений в начале августа в Парагвай был послан капитан Хуан Франсиско Ариас с заданием разъяснить парагвайцам, что правительство Буэнос-Айреса вовсе не посягает на права Фердинанда VII, а желает [89] лишь избавить провинции Рио-де-ла-Платы от печальной судьбы, постигшей Испанию ⁴³. Видимо, не слишком рассчитывая на эффективность этой миссии⁴⁴, хунта одновременно предприняла шаги совсем иного рода. Не дожидаясь выяснения позиции Парагвая, она решила подвергнуть его блокаде. 3 августа кабильдо Корриентеса было предписано не пропускать суда, следующие из Асунсьона в Монтевидео или в обратном направлении, а 11 августа запрещено выпускать из Санта-Фе и Корриентеса любые суда, плывущие в Парагвай или оттуда, вне зависимости от пункта назначения и отправления. 13 августа последовало распоряжение субделегату Мисьонес полковнику Рокаморе (естественно, через голову его непосредственного начальника губернатора-интенданта Веласко) прекратить всякую торговлю, переписку и прочие сношения с Парагваем, а также не допускать использования управляемой им территории для сообщения между Асунсьоном и Монтевидео ⁴⁵.

Получив, наконец, ответное послание Веласко и асунсьонского кабильдо от 27 июля, буэнос-айресская хунта расценила его как открытый вызов и 19 августа предъявила по существу ультиматум: в последний раз предлагая Парагваю объединиться с Буэнос-Айресом, она предупредила, что в случае отказа всю ответственность за возможные последствия будут нести парагвайские власти⁴⁶. К тому времени, как этот документ был доставлен в Асунсьон, там уже знали о начавшейся речной блокаде Парагвая, вызвавшей в стране сильное возмущение. 11 сентября губернатор и кабильдо призвали население не признавать Временную правительственную хунту Буэнос-Айреса и не выполнять ее распоряжений⁴⁷. Через десять дней из Асунсьона отплыла на юг военная флотилия, которая вместе с сухопутными силами, двигавшимися вдоль берега, достигла 30 сентября Корриентеса. Местные власти [90] вынуждены были пропустить задержанные здесь парагвайские суда вверх по Паране, а два из них, следовавшие с грузом табака в Монтевидео,— вниз по течению ⁴⁸.

Между тем буэнос-айресское правительство получило послание губернатора Парагвая и кабильдо от 18 августа, подтверждавшее решение кабильдо абьерто 24 июля о признании власти Регентского совета ⁴⁹. Хотя этот документ был составлен накануне ультимативного послания хунты от 19 августа и, следовательно, никак не являлся ответом на него, в Буэнос-Айресе его восприняли как признак того, что парагвайцы упорствуют в своем нежелании принять требования хунты. В связи с этим последняя, вдохновленная разгромом контрреволюции и расстрелом ее главарей в Кордове (август 1810 г.), перешла к еще более решительным действиям. 16 сентября она распорядилась отделить Мисьонес от Парагвая и подчинить непосредственно властям Буэнос-Айреса, дабы избавить «от вредного влияния губернатора Парагвая, находящегося в заговоре с вожаками мятежников Монтевидео» ⁵⁰. Три дня спустя хунта запретила главному табачному управлению оплачивать парагвайские финансовые документы⁵¹. 22 сентября Парагвай (наряду с Санта-Фе и Корриентес) был включен в число провинций, куда для изгнания испанцев и разгрома роялистов направлялись войска под командованием члена хунты Мануэля Бельграно ⁵².

Решение о походе в Парагвай в принципе было принято еще в августе. Его реализацию ускорили два обстоятельства. Во-первых, хунта, дезинформированная Эспинолой, весьма превратно представляла себе истинное положение в этой стране. Не сумев или не успев толком разобраться в сложившейся там расстановке сил, он по возвращении в Буэнос-Айрес сообщил, что в Парагвае якобы имеется много сторонников революции. «А поскольку легко убедить себя в том, что приятно,— писал впоследствии Бельграно,— поверили полковнику Эспиноле… [91] уверявшему, что для поддержки революционной партии достаточно 200 человек» ⁵³. Во-вторых, в Буэнос-Айресе вызвало серьезную тревогу появление на территории Мисьонес в середине августа парагвайского отряда под командованием самого Веласко, хотя он не вел там никаких военных операций и даже не переправлялся на левый берег Параны. В секретных инструкциях хунты, составленных Морено 22 сентября, Бельграно предписывалось атаковать и рассеять войска Веласко, навести в Парагвае полный порядок, сместить членов кабильдо и прочих чиновников, заменив их внушающими доверие (т. е. лояльными по отношению к Буэнос-Айресу) людьми, выслать из провинции всех подозрительных лиц. Если же парагвайцы окажут вооруженное сопротивление, предлагалось казнить губернатора, епископа и тех, кто возглавит борьбу ⁵⁴.

Чтобы подготовить почву для успешных действий армии Бельграно, хунта направила 27 сентября в Парагвай уроженца этой страны Хуана Франсиско Агуэро (проживавшего в Буэнос-Айресе). Ему поручалось вести тайную агитацию, разъясняя обстоятельства и цели образования буэнос-айресской хунты, а также, какие выгоды сулит союз с Буэнос-Айресом и какими бедствиями чреват отказ от такого союза ⁵⁵.

Предпринимая парагвайскую кампанию, хунта оказалась в двусмысленном положении. С одной стороны, она мотивировала свои действия исключительно желанием освободить Парагвай от испанского ига (олицетворявшегося Регентским советом и верной ему колониальной администрацией), подразумевая, что этого хочет подавляющее большинство парагвайцев, с другой — попытка добиться осуществления указанной цели посредством вооруженного вмешательства извне, несомненно, противоречила неоднократным заверениям буэнос-айресских лидеров относительно их намерения уважать суверенные права провинций. Второе обстоятельство в силу определенных исторических традиций имело для населения Парагвая особое значение. [92]

Всего этого не мог не понимать такой выдающийся революционный руководитель, как Мануэль Бельграно. Широко образованный человек, придерживавшийся передовых взглядов, опытный экономист и политический деятель, влиятельный член правительственной хунты, он не был кадровым военным ⁵⁶. Может быть, именно поэтому, будучи поставлен во главе экспедиционной армии и готовя ее к предстоящему походу, Бельграно, в рамках полученных инструкций и с ведома хунты, не прекращал усилий, направленных на мирное решение вопроса. В начале октября он снабдил Агуэро, следовавшего в Парагвай, письмами к двум высокопоставленным парагвайским офицерам, убеждая их в необходимости арестовать Веласко и членов кабильдо и признать власть Буэнос-Айреса. Однако указанные адресаты немедленно донесли властям, и Агуэро тут же оказался в тюрьме ⁵⁷.

Стремясь рассеять подозрения и недоверие парагвайцев, Бельграно 2 октября приказал губернатору Корриентес послать в Парагвай нескольких агентов для распространения информации о том, что задачей возглавляемой им военной экспедиции является освобождение народа от колониального ига, налогового бремени и угнетения, восстановление его прав, обеспечение свободной торговли между всеми провинциями, упразднение табачной монополии и т. д. С аналогичным поручением он отправил вскоре и сына Эспинолы, которому кроме того вменялось в обязанность собирать разведывательные данные о положении в Парагвае ⁵⁸.

Трудно сказать, оказала ли деятельность тайной агентуры Бельграно какое-либо заметное влияние на настроения парагвайцев. Во всяком случае, его расчеты на сторонников Буэнос-Айреса в Парагвае не были совсем беспочвенными. Известно, например, что в октябре 1810 г. в Асунсьоне был раскрыт заговор, в организации которого определенную роль играл не кто иной, как сам помощник губернатора Сомельера. В инструктивном письме, полученном им от члена буэнос-айресской хунты Кастельи, [93] предлагалось устранить Веласко, ряд членов кабильдо и других крупных чиновников. Осуществление этого плана намечалось на январь 1811 г. Но властям удалось своевременно обезвредить заговорщиков⁵⁹. Как при этом уцелел и даже сохранил свой важный пост Сомельера, остается неясным.

В Консепсьоне во второй половине 1810 г. образовался кружок приверженцев Буэнос-Айреса (возглавлявшийся викарием Сармьенто), с которым поддерживал отношения упоминавшийся выше Хосе де Мария. Резко критикуя действия «Веласко и его мандаринов», особенно в связи с двусмысленным решением, навязанным ими 24 июля кабильдо абьерто, участники группы призывали безоговорочно признать власть буэнос-айресского правительства. Несмотря на неоднократные доносы, их подпольные собрания продолжались вплоть до конца года⁶⁰. В первой половине января 1811 г. подготовка антииспанских выступлений была обнаружена в Ягуароне и Итá ⁶¹.

К середине октября 1810 г. экспедиционная армия Бельграно, насчитывавшая около тысячи человек (примерно половину составляли кавалерийские части), сосредоточилась в районе селения Бахада⁶². Отсюда в конце месяца она выступила на северо-восток, в направлении Курусу-Куатья, затем повернула на север, переправилась через р. Корриентес и в начале декабря вышла к южному берегу Параны, напротив о-ва Апипе. Продвинувшись далее вдоль берега на восток, Бельграно расположил свой командный пункт в Канделарии. Избрав это место для переправы, он приказал готовить лодки и плоты⁶³.

Достигнув парагвайской границы, Бельграно одновременно с подготовкой к форсированию реки, течение которой было здесь довольно бурным, развернул активную пропагандистскую деятельность. Он пытался воздействовать на население и власти Парагвая различными средствами и аргументами, пуская в ход посулы, обещания, [94] угрозы. Так, еще 29 ноября главнокомандующий обратился с воззванием к «уроженцам селений Мисьонес», т. е. к индейцам бывших иезуитских редукций (напомним, что в середине сентября буэнос-айресское правительство объявило об их отделении от Парагвая). Заявляя, что послан хунтой Буэнос-Айреса, которая считает их братьями, с целью восстановить отнятые у них права на свободу, имущество и безопасность, он призывал не поддаваться уговорам врагов родины и короля (т. е. асунсьонской администрации) ⁶⁴. Это воззвание было распространено среди жителей Мисьонес и Корриентес, а многие экземпляры его переправлены в Парагвай.

В совсем ином тоне были выдержаны послания, направленные Бельграно 6 декабря губернатору-интенданту Веласко, кабильдо Асунсьона и епископу Парагвая. Он убеждал парагвайские власти не оказывать сопротивления, дабы избежать бедствий гражданской войны, кровопролития и репрессий, ожидающих тех, кто вынудит его прибегнуть к силе. Аналогичный характер носило письмо, адресованное командующему парагвайскими войсками на северном берегу Параны⁶⁵. Одновременно Бельграно издал прокламацию, обращенную к «благородным и верным парагвайцам». Им он внушал, что прибыл по поручению буэнос-айресской хунты только для того, чтобы освободить их от угнетения, обеспечить спокойствие, благополучие и процветание. Бельграно высказывался за равноправие креолов с испанцами, улучшение положения низших слоев общества, отмену монополий, налогов, высоких тарифов, свободу торговли. Обращение заканчивалось призывом присоединиться к экспедиционной армии ⁶⁶.

Однако воззвания Бельграно не находили отклика. Парагвайские власти не отвечали на его послания, а направленный [95] для их передачи адъютант Игнасио Варнес не возвращался ⁶⁷. Придя к выводу, что все мирные возможности исчерпаны, Бельграно решил начать военные действия. 17 декабря он уведомил начальника гарнизона Итапуа (на северном берегу Параны) о своем решении, и рано утром 19 декабря его войска беспрепятственно переправились через реку ⁶⁸⁸. Но никаких следов противника они не обнаружили. Двигаясь на северо-запад, по направлению к парагвайской столице, солдаты экспедиционной армии, к своему удивлению, не встречали ни врагов, ни друзей, вообще ни одной живой души. Им попадались лишь покинутые жителями дома и хижины, уничтоженные посевы, бродящий по лесам и полям скот. Парагвайская кампания оказалась предприятием гораздо более трудным, чем это первоначально представлялось буэнос-айресской хунте и самому Бельграно.

Действительно, колониальная администрация Парагвая успела принять ряд мер в связи с вторжением войск Буэнос-Айреса. Хотя Веласко был человеком довольно нерешительным, его энергично поддерживал и подталкивал кабильдо Асунсьона, ставший в то время наиболее влиятельным органом власти в стране. А поскольку кабильдо занимал в целом враждебную Майской революции происпанскую позицию, поход армии Бельграно вызвал крайне отрицательную реакцию со стороны парагвайской верхушки. Она усугублялась выражением солидарности и предложениями помощи извне. Так, еще в июле 1810 г. глава аудиенсии Чаркас маршал Ньето в письме Веласко призвал к совместным действиям провинций Рио-де-ла-Платы против революционного Буэнос-Айреса. Об этом же ему писал 2 августа исполнявший обязанности губернатора Банда Ориенталь (вместо выехавшего в Испанию Элио) Сориа ⁶⁹. Когда буэнос-айресские войска уже двигались по направлению к Парагваю, командующий португальскими силами в бразильской провинции Риу-Гранди-ду-Сул Диогу де Суза предложил Веласко военную помощь ⁷⁰. А новый губернатор Банда Ориенталь Вигодет обратился 13 ноября к парагвайцам с призывом [96] оказать сопротивление Буэнос-Айресу, обещая им свое содействие ⁷¹.

Вместе с тем поход армии Бельграно привел к сплочению парагвайцев, которые в критический момент поддержали колониальную администрацию. Но это произошло отнюдь не потому, что они хотели сохранить испанское господство, с которым стремилось покончить буэнос-айресское правительство. Нельзя согласиться и с утверждениями некоторых аргентинских историков, склонных объяснять обострение отношений между Парагваем и Буэнос-Айресом исключительно тем, что хунта направила в качестве своего эмиссара в. Асунсьон ненавистного Эспинолу ⁷². Просто дело в том, что в специфических условиях колониального Парагвая гегемонистские устремления соседнего Буэнос-Айреса воспринимались тогда патриотами как реальная и непосредственная угроза, по сравнению с которой гнет далекой метрополии, переживавшей глубокий кризис, представлялся в тот момент сравнительно меньшим злом. X. С. Чавес справедливо указывает, что, пытаясь огнем и мечом принести независимость Парагваю, буэнос-айресская хунта допустила серьезную политическую ошибку, ибо вторжение ее войск привело к сплочению всех парагвайцев, без различия взглядов и убеждений, вокруг колониальных властей для защиты родины ⁷³. Поэтому, вопреки ожиданиям хунты, они не присоединились к армии Бельграно, зато сразу же и очень активно откликнулись на призыв Веласко вступать в ряды формируемого им ополчения.

Таким образом, колониальная администрация Парагвая и поддерживавшая ее малочисленная происпанская группировка сумели сыграть на патриотических чувствах населения, которое, сочувствуя идеям Майской революции, тем не менее рассматривало (не без оснований) военную акцию Буэнос-Айреса, как враждебную всей стране, как посягательство на ее самостоятельность, как попытку ее [97] подчинения власти буэнос-айресского правительства⁷⁴. Б ответ на прокламацию Бельграно Веласко 18 декабря, в свою очередь, обратился с воззванием к народу. Заявляя, что враги, «эта кучка бандитов, посланных мятежной хунтой Буэнос-Айреса», пытаются запугать парагвайцев и склонить их к измене, он уверял, будто силы противника вовсе не так велики, как утверждает Бельграно. «К оружию, доблестные жители этой замечательной провинции! Нас хранит Божественное Провидение»,— писал губернатор ⁷⁵.

Однако в Асунсьоне понимали, что, несмотря на значительное численное превосходство, парагвайцам придется иметь дело с гораздо более сильным противником. Наспех мобилизованным, необученным ополченцам, располагавшим лишь небольшим количеством устаревшего оружия, противостояли отборные, дисциплинированные., хорошо вооруженные, обстрелянные войска под командованием опытных офицеров. Учитывая это обстоятельство Веласко и его штаб считали опасным и невыгодным вступать в бой на границе. Воинским частям было приказано по мере продвижения армии Бельграно без сопротивления эвакуировать угрожаемые районы, оставляя лишь мелкие подвижные отряды для наблюдения за действиями противника. Смысл этой тактики заключался в том, чтобы завлечь буэнос-айресские войска в центральные области страны, где вследствие незнания местности, удаленности от баз снабжения и растянутости коммуникаций, усталости от длительных переходов они окажутся в трудном положении, что создаст более благоприятные условия для последующего наступления парагвайцев.

30 декабря Бельграно в развитие обнародованного им месяцем раньше воззвания издал «Регламент для селений Мисьонес», провозглашавший, что «уроженцы Мисьонес» (т. е. индейцы) свободны и равноправны с креолами, имеют право занимать любые гражданские, военные и церковные должности, освобождаются от уплаты подати и в течение десяти лет — от всех налогов, могут без [98] всяких ограничений вести торговлю с остальными провинциями Рио-де-ла-Платы ⁷⁶.

В середине января 1811 г. армия Буэнос-Айреса, насчитывавшая, по различным данным, от 600 до 1200 человек ⁷⁷, вышла на равнину близ Парагуари, юго-восточнее Асунсьона, где к тому времени сосредоточились части парагвайского ополчения. Их общая численность составляла около 6 тыс. человек (из них свыше 2 тыс. добровольцев) ⁷⁸, но они имели всего 500 ружей, а кавалеристы — 200 сабель ⁷⁹. В течение трех дней происходили лишь мелкие стычки. 17 января буэнос-айресские патрули разбросали в нейтральной полосе новую листовку Бельграно. Именуя «благородных парагвайцев» своими соотечественниками, он призывал их восстать против испанского губернатора и присоединиться к находящимся под его командованием войскам, пришедшим, как друзья и земляки, освободить Парагвай от угнетения, ввести свободу торговли (в том числе табаком), упразднить таможенные пошлины ⁸⁰. Хотя подобные обещания, несомненно, производили определенное впечатление, тем не менее в парагвайском лагере готовились к сражению.

На рассвете 19 января завязался бой. Сперва перевес довольно быстро склонился на сторону буэнос-айресских войск, которым удалось занять Парагуари, где размещался штаб Веласко. Охваченные паникой, ополченцы стали поспешно разбегаться. Сам губернатор, еще месяц назад уверявший, что готов погибнуть, сражаясь с врагом, бежал с поля битвы. Его примеру последовали и некоторые высшие офицеры, принесшие в Асунсьон весть о полном поражении. Ее восприняли здесь по-разному: члены кабильдо и испанские чиновники спешили покинуть столицу, креолы требовали оружия и боеприпасов для обороны города. Тем временем в ходе сражения произошел перелом. Оправившись от первоначального шока и смятения, вызванного внезапным прорывом противника, [99] парагвайские части под командованием креольских офицеров подполковника Мануэля Атанасио Кабаньяса и капитана Хуана Мануэля Гамарры, занимавшие позиции слева и справа от Парагуари, одновременно с флангов нанесли удар армии Бельграно, выбили ее из селения и вынудили отступить, понеся большие потери. Победители захватили много пленных и трофеев ⁸¹. Остатки войск Буэнос-Айреса, преследуемые парагвайским авангардом, которым командовал Антонио Томас Йегрос, начали отходить на юг, к Паране.

Исход боя при Парагуари означал не только победу Парагвая, но и резкое падение престижа Веласко, других представителей колониальной администрации и прочих испанцев, скомпрометировавших себя позорным бегством. Их трусливое поведение, составлявшее резкий контраст патриотизму и мужеству парагвайцев, способствовало оживлению взаимного антагонизма, временно притупившегося перед лицом внешней угрозы. Хотя прокламации и листовки Бельграно, казалось, не произвели заметного впечатления на население Парагвая, они все же не прошли совсем бесследно. Их читали тайком, передавали из рук в руки и постепенно стали проявлять интерес к содержавшимся в них заявлениям и обещаниям. Вскоре между воюющими сторонами установились непосредственные контакты, осуществлявшиеся через францисканского монаха Леаля ⁸². 24 января Йегрос потребовал от Бельграно, находившегося уже на южном берегу Тебикуари, капитуляции. На следующий день он получил отрицательный ответ, в котором вновь подчеркивалось, что армия Буэнос-Айреса преследует в Парагвае отнюдь не завоевательные, а исключительно освободительные цели ⁸³.

Тем не менее большинство молодых парагвайских командиров не форсировали боевые операции для завершения разгрома противника. В частности, «герой Парагуари» главнокомандующий Кабаньяс явно предпочитал мирное урегулирование конфликта посредством взаимоприемлемого соглашения. 20 февраля он опять предложил [100] Бельграно капитулировать, гарантируя сохранение жизни всем его солдатам и офицерам. Письмо Кабаньяса вручил лично А. Т. Йегрос, явившийся в качестве парламентера в расположение буэнос-айресских войск. Бельграно отклонил и это предложение, но не преминул воспользоваться пребыванием Йегроса в его лагере для того, чтобы еще раз разъяснить идеи и цели Майской революции ⁸⁴. Стремление патриотических кругов Парагвая избежать нового военного столкновения с Буэнос-Айресом стимулировалось, видимо, и декретом Временной правительственной хунты от 21 февраля, разрешавшим ввоз и свободную продажу парагвайского табака (при условии регистрации его на таможне и уплаты алькабалы в размере 4%) ⁸⁵. Этот шаг нашел живой отклик в Парагвае, где табак, как уже отмечалось, являлся такой сельскохозяйственной продукцией, сбыт которой наталкивался на особые трудности. Кабаньяс — в то время один из самых богатых в стране плантаторов-табаководов, собиравший наибольший урожай,— прекрасно понимал значение указанной меры и учитывал открывавшиеся теперь перспективы ⁸⁶.

Однако колониальные власти добивались полного уничтожения остатков армии Бельграно. Поэтому они не только требовали от военного командования решительных действий, но и обратились к генерал-капитану Риу-Гранди-ду-Сул Сузе с просьбой направить в Мисьонес португальские войска, которые не допустили бы подхода подкреплений, затребованных Бельграно из Корриентес и Санта-Фе ⁸⁷. Развязку ускорило прибытие свежих парагвайских подразделений Гамарры.

Решающее сражение произошло на реке Такуари 9 марта 1811 г. На рассвете парагвайцы переправились через нее и, пройдя сквозь болота и жнивье, внезапно обрушились на противника. Часть его сил была окружена и захвачена в плен, предпринятая контратака успеха не имела, и к середине дня в ставке Кабаньяса появился [101] парламентер, передавший, что Бельграно готов отвести оставшиеся у него контингенты за Парану, т. е. за пределы территории Парагвая. Не получив санкции Веласко и не считаясь с возражениями других военачальников (требовавших полного разоружения разгромленной армии и реквизиции всех ее транспортных средств), Кабаньяс согласился заключить перемирие на весьма почетных для побежденных условиях: остаткам войск Буэнос-Айреса разрешалось с вооружением и имуществом беспрепятственно отойти на левый берег Параны ⁸⁸.
* * *

Однако Бельграно не оставлял надежды достигнуть политическими методами того, чего ему не удалось добиться силой оружия. Заявив о желании разъяснить парагвайцам мотивы вступления своей армии в их страну, он завязал переписку с Кабаньясом. Уже 10 марта Бельграно сформулировал восемь предложений, из которых наиболее важные предусматривали: 1) мир, союз, полное доверие, свобода торговли (включая табак) между Парагваем и остальными провинциями Рио-де-ла-Платы, в частности Буэнос-Айресом; 2) направление в Буэнос-Айрес парагвайских представителей, которые получили бы там достоверную информацию о плачевном состоянии Испании и об объединении остальных провинций Рио-де-ла-Платы под эгидой Буэнос-Айреса, после чего и Парагвай примкнул бы к этому союзу; 3) образование в Асунсьоне правительственной хунты под председательством губернатора Веласко ⁸⁹.

Кабаньяс, сославшись на отсутствие необходимых полномочий, уклонился от полемики по существу поставленных вопросов, но потребовал возвращения реквизированного парагвайского имущества и компенсации за ущерб, причиненный стране во время военных действий. В свою очередь он обещал освободить пленных и не подвергать преследованиям приверженцев Буэнос-Айреса⁹⁰. Капеллан парагвайской армии Хосе Агустин Молас, который [102] вместе с А. Т. Йегросом вручил в тот же день ответное письмо главнокомандующего, имел длительную беседу с Бельграно. В ходе ее последний коснулся указанной выше темы, а также убеждал собеседника в том, что его войска пришли в Парагвай только с целью освободить эту страну⁹¹. В письмах Кабаньясу от 12, 13, 15, 18 марта ⁹², в личных беседах с парагвайскими офицерами Бельграно неизменно продолжал развивать те же мысли. 21 марта в очередной записке он выражал уверенность, что Кабаньяс сумеет «убедить сеньора Веласко в важности мира, союза и дружбы между нами» ⁹³.

Но, ведя политическую агитацию, Бельграно сам не очень-то верил в ее действенность. Он уже давно, вскоре после перехода границы Парагвая, понял, что парагвайцы рассматривают войска Буэнос-Айреса не как избавителей от испанского ига, а как врагов⁹⁴. И в донесениях буэнос-айресской хунте, подробно информируя ее о переписке и переговорах с Кабаньясом и другими парагвайскими деятелями⁹⁵, Бельграно весьма откровенно оценивал сложившуюся ситуацию. Так, 14 марта он писал, что парагвайцы верят, будто, оказывая сопротивление Буэнос-Айресу, защищают родину, религию и все самое святое, причем с воодушевлением сражаются даже «женщины, дети, старики, священники и все те, кто называет себя сынами Парагвая». Исходя из этого и констатируя провал попыток вооруженного вмешательства, Бельграно настойчиво рекомендовал хунте прибегнуть к мерам экономического давления: не допускать ввоза скота в Парагвай и добиться полного прекращения его торговли с Монтевидео, чтобы парагвайцы в полной мере ощутили тяжесть лишений, которых им не избежать, если они будут по-прежнему отказываться от объединения с Буэнос-Айресом ⁹⁶.

Однако, как показали ближайшие события, Бельграно сам недооценил революционизирующее воздействие идей, принесенных в Парагвай в результате его неудачного похода. Парагвайская кампания 1810—1811 гг. получила [103] в исторической литературе противоречивое освещение⁹⁷. Дж. Р. Пойнсетт, являвшийся в 1811 г. торговым агентом США в Буэнос-Айресе, писал впоследствии, что военная экспедиция против Парагвая не достигла цели, вызвала лишь возмущение населения этой провинции и надолго предопределила ее вражду к Буэнос-Айресу ⁹⁸. Напротив, Б. Митре, признавая ошибки, допущенные Бельграно с военной точки зрения, подчеркивал, что он добился значительных политических успехов, создав предпосылки революции, освободившей Парагвай от испанского господства ⁹⁹

Анализируя эту сложную проблему, X. С. Чавес сравнивает идеи и действия правительства Буэнос-Айреса с принципами и методами Великой французской революции; лидер радикального крыла буэнос-айресской хунты М. Морено вдохновлялся, по мнению автора, примером якобинцев. Отдавая должное приверженности революционеров Буэнос-Айреса идеалам свободы, Чавес вместе с тем указывает на их гегемонистские устремления ¹⁰⁰. «Речь шла о помощи братскому народу, угнетенному, как они считали, тиранией… И если этот народ не бежал тотчас же с распростертыми объятиями навстречу своим освободителям, надо было, без всякого сомнения, орудийными выстрелами показать ему, каков истинный путь, который ему следует избрать для своего освобождения… Конечно, хотели обеспечить свободное самоопределение парагвайского народа, однако подразумевалось, что это самоопределение должно соответствовать идеалам Буэнос-Айреса… Если к этому прибавить еще то обстоятельство, что скрытно действовало вполне объяснимое стремление портеньос ¹⁰¹ восстановить бывшее вице-королевство Рио-де-ла-Плата во главе с Буэнос-Айресом, то легко понять это противоречие между идеями, которые несла армия [104] Бельграно, и методами, выбранными для того, чтобы обеспечить их торжество» ¹⁰².

Все же многочисленные высказывания Бельграно и его соратников (в письменной и устной форме) в ходе кампании и особенно по окончании военных действий, когда установились прямые контакты между победителями и побежденными, сыграли свою роль. Они помогли многим осознать, что, сражаясь с армией Буэнос-Айреса, парагвайцы невольно способствовали сохранению колониального владычества в своей стране. Убедительно звучали доводы о необходимости совместной борьбы народов Испанской Америки против их главного врага — чужеземных колонизаторов, и недопустимости братоубийственных войн между самими испаноамериканцами. По словам О. Чавеса, когда Бельграно «выступил в роли не завоевателя, а дипломата, парагвайские патриоты слушали его с уважением, и даже с симпатией отнеслись к его планам отстранения испанского губернатора Веласко» ¹⁰³.

Разумеется, революционное брожение происходило в Парагвае и раньше ¹⁰⁴, но теперь оно заметно усилилось. Под влиянием изменений в настроениях парагвайцев большинство их стало склоняться к установлению независимости в союзе с Буэнос-Айресом, одобряя идею объединения провинций Рио-де-ла-Платы в рамках одного государства. Эта мысль была высказана, в частности, в письмах идентичного содержания, которые некто, скрывавшийся под псевдонимом «Беспечный европеец», направил еще 8 марта 1811 г. (т. е. накануне сражения на Такуари) губернатору и членам кабильдо Асунсьона. Призывая к союзу Парагвая с Буэнос-Айресом, он доказывал, что борьба между ними и отсутствие единства на руку лишь их общим врагам ¹⁰⁵. Подобные мнения находили все более широкое распространение, особенно среди молодых офицеров — участников недавних боев.

Крайне встревоженные проникновением «революционной заразы», происпанские круги во главе с губернатором и кабильдо поспешили принять решительные меры. [105] Прибыв в расположение парагвайских войск, Веласко приказал прекратить всякие сношения с портеньос. Он не пожелал встретиться с Бельграно и категорически отказался ознакомиться с предложениями последнего, переданными ему Кабаньясом¹⁰⁶. Вопреки обещаниям главнокомандующего пленные не были освобождены, а отправлены в Асунсьон, где их держали на барже в плохих условиях и заставляли работать.

Не доверяя креолам, власти торопились разоружить их. Еще 7 февраля Веласко издал приказ о сдаче населением всего огнестрельного оружия ¹⁰⁷. После Такуари резервистов, призванных в ряды ополчения, распустили по домам и довели численность вооруженных сил до уровня августа 1810 г. Оставшиеся войска были рассредоточены и использовались в основном для охраны пограничных укреплений. Поскольку креольские офицеры рассматривались теперь как сторонники Буэнос-Айреса, почти всех видных командиров фактически отстранили от непосредственного руководства воинскими частями. Кабаньяс подвергся на заседании кабильдо 28 марта резкой критике за мягкие условия перемирия с Бельграно, главным образом за то, что не потребовал разоружения остатков его армии ¹⁰⁸. С обвинениями по адресу главнокомандующего выступил также Франсиа ¹⁰⁹, которому, видимо, не нравилось терпимое отношение Кабаньяса к Буэнос-Айресу — врагу парагвайской независимости.

Назначенный на второстепенный пост помощника главного инспектора вооруженных сил, Кабаньяс одновременно получил двухмесячный отпуск и удалился в свое поместье. Из числа высших парагвайских офицеров лишь подполковнику Фульхенсио Йегросу, пользовавшемуся репутацией убежденного роялиста, доверили ответственное поручение — управление Мисьонес и командование войсками на юге страны.

Наряду с мерами внутреннего порядка колониальная администрация стремилась воздвигнуть прочную преграду на пути проникновения идей буэнос-айресской революции и вынашивала план создания контрреволюционного роялистского блока Парагвая, Банда Ориенталь и [106] Верхнего Перу. Еще в начале февраля 1811 г. Веласко по настоянию кабильдо обратился к генерал-капитану бразильской провинции Риу-Гранди-ду-Сул Диогу де Сузе с просьбой послать в Мисьонес 200 солдат. Поскольку действия Буэнос-Айреса весьма тревожили португальский двор, и Суза получил приказ подготовиться к возможным операциям против армии Бельграно, он ответил очень скоро: уже 25 февраля генерал-капитан сообщил, что готов направить в распоряжение Веласко 800—1000 человек, и ожидает в Сан-Борже (на левом берегу Уругвая) его ответа ¹¹⁰. Но к тому времени, как это письмо дошло до адресата, парагвайцам удалось своими силами нанести поражение армии Буэнос-Айреса.

В середине марта в Асунсьоне стало известно о возвращении в Монтевидео (из Испании) в качестве нового вице-короля Рио-де-ла-Платы Элио, объявившего 13 февраля войну буэнос-айресской хунте. Вице-король направил вверх по Паране несколько судов с оружием и боеприпасами, предназначенными для Парагвая. Навстречу им вышла парагвайская речная флотилия под командованием Хайме Феррера. 7 апреля она прибыла в Корриентес, а через 10 дней туда подошли корабли из Монтевидео. Чтобы правительство Буэнос-Айреса не использовало Корриентес в качестве плацдарма для нового вторжения в Парагвай, Феррер оставил здесь небольшой гарнизон, после чего вернулся обратно.

По мнению колониальной администрации, положение в Парагвае стабилизировалось. Однако реальное положение вещей вовсе не давало оснований для оптимизма. Страна находилась в состоянии разрухи и опустошения. Тысячи людей на протяжении длительного времени были оторваны от повседневных занятий. Большое количество лошадей, рогатого скота, транспортных средств подверглось реквизиции или было предоставлено населением добровольно для военных нужд, на которые кроме того пришлось израсходовать крупные денежные суммы. Победа над армией Бельграно была куплена дорогой ценой, и многим казалось теперь, что вполне можно было избежать бессмысленного кровопролития. А поскольку главным виновником его считали Веласко, недовольство действиями колониальных властей становилось все сильнее. [107]

жүктеу/скачать 4.01 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: