Рудольф штейнер миссия архангела михаила

Мы говорим, что человек расчленяется на физическое тело, эфирное, астральное тело и Я. Лишь физическое и эфирное тела имеют отношение, прежде всего, к физическо­му миру, к миру внешних чувств. Эфирное тело еще совер­шает некий земной процесс во времени; астральное же тело можно впервые найти лишь тогда, когда вырвешься из вре­мени. Физическое тело находится в пространстве. А Я, истинное Я человека можно впервые найти лишь тогда, когда вырвешься из пространства. Ибо тот мир, в котором пребывает истинное Я, есть мир непространственный.

Итак, двоякое принадлежит к первым сверхчувственным переживаниям: мы высвобождаемся из времени и мы выс­вобождаемся из пространства, когда мы переступаем порог духовного мира. Я прежде не раз указывал на то разное, что может привести к непространственным представлени­ям**Многочисленные лекции мая/июня 1905 г. (остались только не­полноценные записи)., обращая ваше внимание на то, что такое суть три измерения, но не таким детским образом, как спириты зача­стую говорят о четвертом измерении и т. п., а гораздо серьезнее. Но подумайте о следующем: все то, что вы назы­ваете содержанием вашего сознания, исчезает, когда вы больше не находитесь в пространстве и больше не находитесь во времени. Ваша жизнь полностью приспособлена к про­странству и ко времени. Также и душевная жизнь человека полностью приспособлена к пространству и ко времени. И вот вы вступаете в некий мир, к которому вы не приспособ­лены; эта неприспособленность к миру вызывает ощущение боли, ощущение страдания. Так что, не справившись прежде всего с этой болью, с этим страданием, человек не может вступить в духовный мир. Люди не доводят этого до созна­ния, а в ужасе отступают от порога духовного мира, ибо они не в состоянии вступить в некий подобный бездне мир, где нет пространства и времени.

Когда я опять вызываю перед вашим духовным взором лишь это первое переживание из опыта, обретаемого по ту сторону порога духовного мира, то вы живо можете осоз­нать, что ныне в немногих людях есть достаточно крепкое душевное мужество, чтобы ввергнуть себя в испытания, не­посредственно переживаемые в некоем мире бездонного и вневременного. Однако в силу их судьбы определенные люди призваны к тому, чтобы переступить порог духовного мира. И тут без мудрости, которая может быть добыта за этим порогом, далеко не продвинуться. Из этого надо почувство­вать, что оказывается необходимым: чтобы в будущем воз­росло то, что можно назвать доверием одного человека к другому. Это стало бы тогда общественной добродетелью. В наше время социальных требований эта добродетель наличе­ствует меньше всего, ибо люди требуют, чтобы человеческая жизнь велась для общества, но никто не имеет доверия к другим В наше время социальных требований господствуют самые антисоциальные инстинкты. Человечеству станет необ­ходимым наряду с таким общеобразовательным развитием, чтобы люди врастали в духовный мир, — необходимым ста­нет, чтобы по отношению к тем лицам, которые с правом могут говорить о науке посвящения, люди питали бы дове­рие, проистекающее не из слепой веры в авторитет, но из здорового человеческого рассудка. Ибо проникнуться тем, что приносится как весть из потустороннего мира можно, если только захотеть действительно применить здоровый че­ловеческий рассудок.

И тут надо все снова, не упуская из вида здоровый человеческий рассудок, направить взгляд на то, что ныне противостоит ему. Если и не все люди так открыто заявля­ют: "Тут заблуждается Христос", — то, тем не менее, они говорят на тот же лад, ибо такова логика нынешней жизни. И если затем приходят люди и говорят, что они, мол, не могут провести различия между тем, что с внутренней логикой возвещается из духовных миров, и тем, что говорят университетские профессора, то это обнаруживает у них отсутствие здорового человеческого рассудка или по мень­шей мере воли к здоровому человеческому рассудку. Исхо­дя из своего здорового человеческого рассудка, можно безо­говорочно сказать, что если кто-то говорит: "Тут заблужда­ется Христос", — то с ним дальше нечего считаться с точки зрения здорового человеческого рассудка.

Мы утратили действительную науку о человеческой душе. Мы ее больше не имеем. А наука о духе ведь стала неудоб­ной для церкви уже в IX столетии, как я часто упоминал об этом недавно еще в Базеле**Публичная лекция от 10 ноября 1919 г "Дух как водитель через Чувственный и сверхчувственный мир" — напечатано в "Человеческая ответственность — Всемирная ответственность — Культура человека" отдельного издания "Духовных подоснов социального вопроса, IV", Дорнах, 1951 г и других местах. Наука о духе, к примеру, стала дискомфортной для католической церкви еще в IX в.; я это часто упоминал. Поэтому на VIII Вселен­ском соборе в Константинополе в 869г. был "отменен" дух. Тогда была установлена догма, что человек, если он являет­ся верным христианином, не смеет думать, что он состоит из тела, души и духа, но он должен думать, что состоит только из тела и души и что душа имеет духовные свойства. Ныне этому еще учит психология, почитающая себя нау­кой, лишенной предвзятости, но на самом деле через нее гласит церковная догма 869г. Так же и все остальное, что должно свидетельствовать о душе, стало монополией церков­ных исповеданий в форме вероучений, в форме догм. Все то, что, отправляясь от человека, должно быть познанием душевного, было монополизировано церковными исповеда­ниями. И собственно познанию, свободному познанию, был оставлен только внешний мир природы. Нечего удивляться, что мы не имеем ныне никакой науки о душе. Ибо в распо­ряжении светской учености была предоставлена лишь наука о мире природы, наука же о душе была монополизирована Церковными исповеданиями, а наука о духе была отменена. И вот мы не имеем никакой науки о душе. Тут мы не можем продвинуться вперед, если будем основываться на том, что ныне является задающей тон научностью. Ибо если мы станем основываться на том, что ныне является всего лишь пустословием от психологии — чего-либо больше, кроме слов, ведь в ней нет, — то мы не придем к действительному познанию того, что правит в человеческой душе. Вы ведь знаете из изложения, которое я дал в книге "Как достиг­нуть познания высших миров", что при переходе через по­рог духовного мира в сознании человека происходит рас­щепление мышления, чувствования и воления. В нынешнем обиходном сознании мышление, чувствование и воление пе­реплетены между собой, образуя нечто хаотическое. Одна­ко в тот момент, когда переступают порог духовного мира, даже в тот момент, когда только готовятся на собственном опыте овладеть наукой посвящения (мышление, чувствова­ние и воление становятся самостоятельными силами. Тогда учатся их познавать), только тогда действительно учатся отличать мышление от чувствования и воления.

Учатся проводить различие между мышлением и волени-ем. Мышление, которое действует и правит в нас как в людях, если мы берем его не в отношении его содержания, а в отношении его природной силы, если мы воспринимаем силу мысли таким образом, — то она как раз есть нечто такое, что является отблеском пережитого в духовных ми­рах перед своим рождением (вернее сказать, зачатием). А воление в человеке по своему существу есть нечто эмбриональное, нечто зачаточное, которое полностью при­ходит к своему развитию только после смерти человека. Так что мы можем сказать следующее (см. схему 2): если вот на этой схеме обозначена жизнь человека от рождения до смер­ти, то в пределах этой человеческой жизни на земле мышле­ние — такое, какое живет в человеке, — есть только ми­раж, ибо его истинная природа находится до рождения (вернее, зачатия) человека; а то, что есть воление, — всего лишь некий зачаток, ибо то, что разовьется из этого зачат­ка, разовьется только после смерти человека. Мышление и воление — в корне различны в составе человеческой нату­ры.



схема 2

Если сегодня придет кто-нибудь, обладающий тепереш­ней логикой, при помощи которой он все прекрасно рас­кладывает по полочкам и охотно систематизирует, то он, пожалуй, скажет: нам сегодня было сказано лектором, что мышление есть сила, вносимая из жизни, предшествовав­шей рождению человека, а воление есть сила, указываю­щая на посмертную жизнь; как изящно посредством этого определения классифицированы мышление и воление. Од­нако посредством определений еще по существу ничего не дано. Обычно не замечают недостаточности каждого опре­деления. Многие определения, особенно ценимые наукой, могут быть весьма остроумными, но вся загвоздка в том, что они смахивают на то определение, которое некогда было дано в древней Греции на вопрос: "Что такое чело­век?" — И ответ: "Человек — это двуногое существо без перьев", — на что один ученик принес на следующий день ощипанную курицу и сказал, что это и есть человек — двуногое и без перьев. Он тщательно все проверил.* *См. Диоген Лаэртский, VI книга, II глава о Диогене. С такими именно вещами дело обстоит не так-то просто, что­бы препарировать их обычным интеллектуальным оруди­ем. Видите ли, можно высказать превосходное определе­ние: о том, что мы знаем по собственному опыту как мышление, мы можем утверждать, что оно, мол, имеет свою истинную сущность в том мире, откуда произошел человек при рождении, и в нас выступает лишь отраже­ние мысли. — Здесь возникает некоторая трудность. Но вы можете ее преодолеть при небольшом умственном на­пряжении.

Не правда ли, если вы имеете здесь зеркало, а тут — какой-нибудь предмет, например, горящую свечу, то вы Получаете ее отражение. Вы в состоянии отличить предмет от его отражения в зеркале — вы не спутаете их. Если каким-либо образом, например, при помощи экрана, закрыть от вас свечу, то тогда вы будете видеть в зеркале только ее отраже­ние. И вы сможете из этого отражения увидеть все, что творится за свечей. Вы привыкли мыслить понятиями, от­носящимися к пространству, и поэтому вам легко представить, как отражение в зеркале относится к реальности, к свече.



Рисунок 32

Но то, что есть в нас как сила мысли, есть лишь отражение некой реальности, и эта реальность находится в мире, из кото­рого пришел человек при своем рожде­нии. Реальная сила, отражением которой мы оперируем в этой жизни, лежит до рождения. Поэтому основным тезисом человеческого сознания, когда человек всматривается в свое собственное сознание, будет: я мыслю, следовательно, — не существую, Cogito ergo поп sum! Это есть то основное положение, "которое надо постичь, а имен­но: что в мышлении действует и правит природа отражения и что сама сила мысли лежит до рождения. Однако разви­тие, происшедшее с человечеством в новое время, напротив, выдвинуло в качестве основной аксиомы философии тезис Декарта: Cogito ergo sum (я мыслю, следовательно, — су­ществую). А это бессмыслица. Итак, вы видите, что челове­честву нового времени приходится пройти через надлежа­щие испытания. Но теперь мы уже на распутье. Мы долж­ны переучиваться мыслить о самом фундаменте душевной жизни человека.

Теперь, в известной мере возведя мышление обратно к его сущности, мы можем нечто подобное сделать и в отно­шения воления. Воление не есть какое-либо отражение, но оно есть словно некий зародыш, и свое развитие и заверше­ние оно находит в выработке человеком силы воли в жизни между рождением и смертью и в том, что получается после смерти. Это наше устройство, а именно, что от мысли мы имеем отражение, а от воления — эмбрион; только это и дает нам возможность свободы между рождением и смер­тью. Вы можете об этом прочесть как в моих книгах "О человеческой загадке" и "О душевных загадках", так и во втором издании моей "Философии Свободы", где эти вещи трактованы также и философски.

А теперь приходит нечто парадоксальное, из коего вы можете усмотреть, как мало способно проникнуть в дейст­вительность повседневное, удобное для людей мышление. Итак, мы постигли существо мышления. Но когда мы пости­гаем в себе это существо мышления, то мы должны тотчас же сказать себе следующее: это мышление не есть всего лишь мышление, но в нем есть также некая сила воления. Тем же самым внутренним существом, которым мы мыслим, мы од­новременно и волим. При мышлении главным делом являет­ся оно само, но при этом оно имеет некий обертон воления; равным образом наше воление имеет некий обертон мышле­ния. В действительности мы имеем в себе двоякое: нечто такое, что преимущественно является мышлением, но имеет обертон воления (на начатой схеме рядом со словом "Мыш­ление" вписывается в скобках слово "воление"), и нечто такое, что преимущественно является волением, но имеет обертон мышления (рядом со словом "Воление" вписывается в скобках слово "мышление"). Когда вы обращаетесь к на­блюдению действительности, то вы не приходите к четко разграниченным понятиям, которые вы можете разложить по полкам какой-то системы, но всегда одно в то же самое время есть в известном смысле и другое. Только тогда, когда проникаешь в эти вещи, получаешь некоторое представление о взаимосвязи человека с теми мирами, которые находятся за пределами мира, воспринимаемого нами своими глазами и ушами, но в которых мы живем не в меньшей степени, чем в этом мире внешних чувств. Мы не можем сказать, что нам нет никакого дела до миров иных, чем мир внешних чувств, ибо мы находимся внутри них. Мы должны уяснить себе, что когда мы здесь ходим по этой земле, то мы так же, как проходим через материальный воздух, проходим и через ду­ховные миры.

Отношения, скажу я, с духовными мирами получаются тогда, когда человек вникает в эти тонкости человеческой Душевной жизни. Благодаря тому что имеет больше мышле­ния и лишь обертон воления, мы определенным образом взаимосвязаны с бытием духовных миров. И опять-таки мы взаимосвязаны с бытием духовных миров, но иным обра­зом, благодаря тому что имеет больше воления и в меньшей мере мышление. Это имеет свое глубокое значение. Ибо то, что люди обретают таким образом, запечатлевается в их жизни, и все разнообразие мира ведет свое происхождение от того, что всегда или одна или другая из двух упомяну­тых сил человеческой натуры большее развивается в ту или другую сторону. Те силы, которые заключаются в воле, имеющей свой обертон в мышлении, были развиты, напри­мер, предельным образом в древнееврейской культуре. А те силы человеческой души, которые коренятся преимуществен­но в мышлении, имеющем свой обертон в волении, были развиты в том, что называют древней языческой культурой (к начатой схеме дописываются слова "Древнееврейское" и "Языческое").



схема 3

И в настоящее время мы имеем эти два тече­ния сосуществующими рядом друг с другом. В современ­ном цивилизованном мире то течение, которое является продолжением древнего язычества, выступает в воззрении на мир природы, а другое течение, являющееся продолже­нием древнего еврейства, обнаруживается в наших соци­альных воззрениях, в наших этических и религиозных понятиях.

И в самом человеке ныне тоже живет этот дуализм. С одной стороны, человек язычески поклоняется природе, а с другой — он остается без природного базиса, размышляя о социальной и даже моральной жизни, разве что переносит свои мыслительные навыки на социальную науку, или со­циологию. А когда он философствует, тогда он говорит, что в одной области он находит свободу, в другой же области он находит природную необходимость, и тогда он находит себя витающим между необходимостью и свободой, между которыми он не в состоянии перебросить никаких мостов, и его смятение становится ужасающим.

Однако это смятение и является во многих отношениях содержанием нынешней жизни — жизни, идущей к закату. Ибо чего недостает в этой нашей нынешней жизни? Мы имеем некое воззрение на мир природы — оно есть всего лишь продолжение древнего язычества. Мы имеем некие моральные социальные воззрения — они всего лишь про­должение Ветхого Завета. Для нынешних людей христиан­ство стало каким-то эпизодом, который следует восприни­мать прежде всего в плане истории, а само оно, так сказать, словно просыпалось, провалилось сквозь дырки в решете современной человеческой культуры. По существу христи­анства ныне нет. Ибо в отношении тех людей, которые часто говорят о Христе, вполне можно проделать то самое, что я рекомендовал вам сделать с книгой Гарнака "Сущ­ность христианства"**См. примечание к лекции третьей, а именно; повсюду там, где он пишет "Христос", зачеркнуть это слово "Христос" и надписать вместо него "Бог Отец" или просто пантеистический "Бог", и вы увидите, что в результате смысл этой книги суще­ственно не изменится. А когда меняется, там он говорит просто чушь, определения, совершенно к существительно­му не относящиеся.

Обо всех этих вещах надо было сегодня сказать, ибо тут можно в основе распознать то, что должно стать содержани­ем будущего сознания людей. Видите ли, современное уче­ние о развитии говорит о том, что человек развился из ряда низших существ и что этот ряд низших существ в ходе развития поднялся до человека. Вам надо только перечесть мое "Тайноведение", чтобы заметить, что, с одной стороны, нами также может быть сказано то же самое. Однако, дело обстоит так, что если мы обращаемся к рассмотрению чело­веческой головы (такой, какую мы теперь носим на наших плечах), то оказывается, что она уже находится на пути нисходящего развития. Если бы весь наш организм в целом — прошу здесь меня правильно понять — имел ту же самую организацию, что и наша голова, то мы должны были бы находиться в процессе постоянного умирания. Мы Живы только благодаря тому, что в остальном нашем орга­низме есть жизненная сила, и она непрестанно посылается в голову. Те силы, вследствие которых мы в конце концов умираем, правят в нашей голове, находятся в нашей голове. Голова существует, находясь в процессе непрестанного уми­рания; она — в процессе обратного развития. Как раз по­этому душевно-духовное существо человека может обрести в голове свое развитие. Если вы хотите схематически пред­ставить себе голову, то надо вам это сделать следующим образом, поскольку ее восходящее развитие уже перешло в развитие обратное; здесь (см. рисунок 33) есть некая пустота, и в эту пустоту, т. е. в то, что становится непрестанно разру­шающимся, вступают дух и душа. Это поистине происходит именно так. Мы несем в себе благодаря нашей голове душу и дух как раз потому, что наша голова уже находится в процессе засыхания. Это значит, что в нашей голове мы претерпеваем непрестанное умирание. И тот обертон воле­ния, который присущ нашему мышлению, заключен в на­шей голове. Однако этот обертон воления оказывается по­стоянным стимулом, непрестанным импульсом к смерти, к преодолению материи.



Рисунок 33

Когда же мы действительно умираем, тогда это воление явственно выступает. И когда наше тело бывает предано земле, тогда во всем нашем теле, в земном теле уже физи­чески продолжается тот самый процесс, который разыгры­вается в нашей голове с момента нашего рождения и до самой смерти. Вы несете вашу голову на ваших плечах. Внутри нее сам по себе разыгрывается тот процесс (тут он только непрестанно тормозится и подновляется благодаря тому, что поступает в голову из недр остального организ­ма), который затем происходит тогда, когда вы посред­ством сожжения вашего трупа или его тления преданы зем­ле. Тогда продолжается то самое, что вы от рождения Д° смерти проделываете в вашей голове. Это затем продолжается в земле: земля мыслит согласно тому же принципу, как вы сами мыслите посредством вашей человеческой головы, подвергая себя в самих себе процессу распада, как труп разлагается в земле. Пройдя через врата смерти, мы по­средством своего распадающегося трупа вносим в физичес­кую землю тот самый процесс, который до того мы присва­ивали себе самим во время нашей жизни между рождением и смертью. Это есть научная истина. Такие истины люди должны будут познать в будущем. Нынешнее естествозна­ние в отношении таких вещей является ребячеством, ибо оно не приходит к тому, чтобы об этих вещах мыслить и эти вещи исследовать.

И наоборот: то самое, что мы имеем в нашей голове как разрушительную тенденцию, — это ведь есть продолжение того, что наличествовало в духовных мирах до нашего рож­дения (вернее, зачатия). Разрушение, о котором идет речь, начинается только с нашим рождением, ибо лишь тогда мы получаем голову, без которой нечего разрушать. Здесь мы слегка касаемся одной чрезвычайно значительной тайны мирового бытия. То, что живет в нашей голове и благодаря чему мы вступаем во взаимоотношения с другими людьми, а также с внешним миром природы, — это есть продолже­ние того, что происходило в духовных мирах, прежде чем мы вступили в физическое тело. Если в это основательно вникнуть, тогда можно узреть, как силы, происходящие из духовных миров, вступают в этот физический мир. Это становится нагляднее, если эти вещи рассмотреть конкрет­но, а не абстрактно.

Вот пример (цифры пишутся на доске). В 1832 г. умер Гёте. Период, который принадлежит первому поколению

людей после его смерти, т. е. до 1865 г., не был таким, Чтобы тогда в него могло вступить много сил его духа. Я выбираю Гёте в качестве примера; само собой разумеется, что вступают также силы, исходящие от других людей, и приводимый пример — лишь особенно показательный. Итак, до 1865 г. тот, кто направил бы свой взор на душу Гёте, немного заметил бы в отношении вмешательства ее сил в жизнь людей на земле. Затем, по прошествии этих первых 33 лет, начинается уже то, что, происходя от Гёте, вступает в наше земное развитие из духовного мира. И это становит­ся все сильнее и сильнее вплоть до 1898 г. Если проследить это дальше, то можно сказать, что первым периодом вмеша­тельства сверхчувственных сил Гёте в нашу земную культу­ру были, таким образом, 1865-1898 гг. Как было сказано, это их действие не было значительным до 1865 г., когда оно, собственно, начинается. По прошествии снова 33 лет наступает в 1931 г. следующий подобный период, второй по счету. А в 1964 г. истечет третий период

Мы можем сказать, что на подобном примере можно действи­тельно научиться познанию того, как сравнительно скоро пос­ле прохождения человека через врага смерти те силы, кото­рые он затем развивает, начинают принимать участие в том, что происходит здесь, на земле. Надо только знать, каким образом совершается вмешательство этих сил. Тот человек, который ведет духовную работу, т. е. действительно спириту­альную работу, знает, как в тех его силах, при помощи кото­рых он исполняет эту работу, принимают участие силы духов­ных миров. И если я позавчера сказал, что в середине этого столетия мы имеем важный пункт в ходе времени, то из только что приведенного примера, проведя связанные с ним наблюдения, можно усмотреть, каким образом силы, происхо­дящие их духовных миров, вмешиваются в события, развер­тывающиеся в физическом мире.

Однако середина этого — XX — столетия одновременно совпадает с тем временем, когда силы, которые еще атавис­тически сохранились как отсталые со времен, пред­шествовавших середине этого столетия, приходят в состоя­ние крайней деградации. И человечеству надлежит до на­ступления середины этого столетия принять решение обра­титься к спиритуальному. Теперь ведь все чаще встречаешь людей, которые говорят: почему на нас обрушиваются бед-

ствия? Почему Боги не помогает нам? — Мы находимся теперь в той эпохе развития человечества, когда Боги тот­час же оказывают свою помощь, как только люди обраща­ются к ним, но когда Боги, согласно их же законам, призва­ны к тому, чтобы вести работу со свободными людьми, а не марионетками.

И вот здесь я у того пункта, на который указывал вчера. Если познающий человек, скажем, еще в греческую эпоху или даже до середины XV столетия указывал на такие феномены, как рождение и смерть человека, то он мог указать тогда на мир Богов, мог указать, как из божествен­ных миров творится судьба человека через его рождение и смерть. Ныне же мы должны говорить по-другому, гово­рить, таким образом, что судьба человека определяется как последствие его предшествовавших земных жизней, и в за­висимости от предопределения он творит те силы, благода­ря которым к нему могут приступать божественные миры. Мы должны научиться думать противоположное об отноше­нии человека к божественно-духовным мирам; мы должны научиться в человеке искать тот источник, из какого разви­ваются те силы, благодаря которым к нему может прибли­зиться то или иное из божественных существ. Мы пришли к этому важному пункту времени всего хода земного разви­тия. И то, что происходит во внешних событиях, ныне становится понятным как выражение того внутреннего свер­шения, которое можно постигнуть только с точки зрения духовнонаучного прозрения. Каждый человек имеет воз­можность увидеть, я сказал бы, самые внешние истоки происходящего. Ведь сколько людей убито за последние четыре-пять лет — их по меньшей мере насчитывается от десяти до двенадцати миллионов в цивилизованных стра­нах (но, вероятно, еще больше), а покалечено в различ­ных странах людей втрое больше, чем убито. Наша циви­лизация действительно зашла потрясающе далеко. Но все это надлежит распознать как внешние проявления, истоки которых следует искать в том, что происходит в человечес­ких душах при их противостоянии духовному миру, ко­торый стремится к прорыву к человеческому существу, чтобы повести его в будущее. Теперь все вещи должны рассматриваться с этой точки зрения, т. е. все глубже, поистине глубже.

Сегодня можно сказать, что многое из того, что про­изошло, было бы, пожалуй, понятно и выражено вернее при изменении самих точек зрения. Сейчас я, не выбирая выражений, говорю нечто, что призвано вполне злободнев­но закончить эту лекцию; ведь вообще нюансы этих трех лекций были определены присутствием здесь некоторого числа наших английских друзей, что доставило нам глубо­кое удовлетворение. Так что сегодня можно говорить о "по­бедителях" и "побежденных". Эта точка зрения, привлека­ющая теперь особенное внимание, но, пожалуй не самая важная. Другая точка зрения гораздо важнее, и она могла бы исходить из следующего положения.

Я здесь однажды на этом самом месте говорил о Ферхере фон Штейнванде**Из "Цыган", встречи и размышления, 1859. Статьи из наследия в собрании сочинений Ферхера фон Штейнванда в 3-х томах, Вена, 1903 (том З.стр. 365 след.). Зачитано Рудольфом Штейнером в Дорнахе 3 ноября 1918 г. (третия лекция в "Эволюционно-исторических осно­ваниях для образования социального суждения". ПСС, т. 185а). — том немецко-австрийском поэте, кото­рый в 50-х годах XIX столетия высказался о будущем не­мецкого народа. Этот его доклад примечателен уже потому, что был прочитан в присутствии тогдашнего короля Саксо­нии и его министров. В те 50-е годы Ферхер фон Штейнванд сказал о том, что немецкому народу предназначено в буду­щем представлять что-то подобное тогдашним цыганам. Это было глубокое проникновение Ферхера фон Штейнванда в грядущее развитие человечества. На эти вещи можно взгля­нуть с полной объективностью. И тогда, пожалуй, мы избе­рем другую точку зрения вместо тех, которые распростране­ны теперь. Спрашивается: как, собственно, обстоит дело с так называемыми "побежденными" и так называемыми "по­бедителями"? Какие изменения произошли с ними самими?

Так вот, единственным победителем является ведь англо-американизм. И этот англо-американизм, благодаря тем си­лам, которые я здесь часто открыто характеризовал****См., например, "Основное социальное требование нашего време­ни" (ПСС, т. 186)., пред­назначен к будущему мировому господству.

Тут можно задать следующий вопрос: раз немецкий на­род будет исключен из участия в тех вещах, в силу которых будет достигнуто в будущем господство над внешним ми­ром, что же тогда, собственно, произойдет с ним? Тогда с немецкого народа (но, разумеется, не с отдельных личнос­тей) спадет общенародная ответственность за дальнейшие события, которые произойдут с человечеством. Не индивидуальная ответственность, но общенародная ответ­ственность спадет с тех, которые повержены, а это вы и есть. Опять подняться вы не сможете. Все то, что говорится в этом направлении, это близорукость. Итак, ответствен­ность за дальнейшие события снимается с немецкого наро­да. Но тем большей становится ответственность с другой стороны. На нее ляжет настоящая ответственность. Внеш­нее господство достижимо слишком легко. Оно достигается посредством сил, приобретение которых не является соб­ственной заслугой. Подобно действию крайней природной необходимости, осуществляется передача внешнего господ­ства. Но ответственность, какая тогда возлагается на чело­веческие души, становится глубоко значительной. Ибо сле­дующий вопрос уже стоит начертанным в книге судеб чело­вечества: найдется ли у тех, которым внешнее господство достанется как бы под действием внешней необходимости, достаточно большое число таких людей, которые чувствуют свою ответственность зато, чтобы импульсы спиритуальной жизни были снесены в это чисто внешнее материалистичес­кое господство (ибо не следует обманываться, что это гос­подство станет чисто внешним, материалистическим), в этот апогей материалистического господства? — И с этим нельзя слишком медлить! Середина этого столетия есть весьма мно­гозначительный пункт в ходе времени. Тем людям, кото­рые, словно действием внешней природной необходимости будут избраны осуществить господство материализма (ибо это господство станет господством материализма) во внеш­нем земном мире, надо почувствовать всю тяжесть падаю­щей на них ответственности Ибо это господство материа­лизма одновременно несет в себе зачаток разрушения -разрушения, которое, раз начавшись, уже не прекратится. И достигнуть внешнего господства теперь означает для людей взять на себя силы разрушения, силы, приносящие болезни, — и жить в них. Ибо то, что введет человечество в будущее, произойдет из нового зачатка духа. Но его надо взрастить. И ответственность за это падает как раз на ту сторону, которой достается мировое господство.

Об этих вещах ныне не годится думать недостаточно серьезно. В эти вещи надо вдуматься основательно; эти вещи нельзя трактовать кажущимся образом спиритуально, а в действительности материалистически. Два мнения мож­но теперь услышать довольно часто. Одного из них придер­живаются люди, которые говорят: ах, что вы там говорите о социальных идеях! Из идей никогда не получится хлеба! — Это дешевое возражение, которое ныне встречается очень часто. А другое мнение выступает, когда говорят: если люди опять работают, тогда все хорошо; тогда социальный воп­рос принимает другой вид. — Оба эти мнения суть замаски­рованный материализм, ибо оба они исходят из отрицания духовной жизни.

Прежде всего, чем отличаемся мы от мира животных? Животные бродят туда-сюда, добывают себе свою пищу, поскольку она есть, следуя своим прирожденным инстинк­там. Если пищи оказывается недостаточно, им приходится голодать. В чем превосходит животных человек? Он рабо­тает над производством пищи. В то мгновение, когда он начинает работать, у него начинают возникать идеи. И в то самое мгновение, когда у него возникают идеи, возникает также социальный вопрос. И когда человек должен рабо­тать, то ему надо иметь побуждение к работе. Те побужде­ния, которые были до сих пор, не будут больше существо­вать в будущем; для выполнения работы потребуются но­вые побуждения. И тут не может быть даже вопроса о состоятельности мнения — если люди работают, то все опять пойдет хорошо; нет, если людям, исходя из чувства ответ­ственности перед всем миром, дадут идеи, которые окрылят их души, тогда те силы, которые произойдут из этих идей, перейдут в руки и волю людей — и возникнет работа. По все зависит от идей. А сами идеи зависят от того, будем ли мы держать наши сердца открытыми для импульсов духов­ного мира.

Ныне надо больше говорить об ответственности и о зна­чении идей. Поэтому я захотел придать сегодняшней лек­ции как раз этот нюанс.

Раз уж не судьба мне сегодня уехать отсюда, хотя и собирался, то мы можем собраться здесь еще раз завтра, в восемь часов утра. Я хочу специально говорить с антропо­софской, с духовнонаучной, оккультной точки зрения об основе социального вопроса. Так что я до своего отъезда смогу сказать нашим друзьям еще и о социальном вопросе. Но я буду касаться более глубоких основ социального воп­роса и разъяснять его с духовнонаучной точки зрения.