Рудольф штейнер миссия архангела михаила

Когда же, учение о трехчленном строении социального организма предстает в новейшее время перед миром, в неко­тором смысле, как другая сторона, как практическая сторо­на нашего духовнонаучного устремления, то дело обстоит так, что уже весь сам способ мышления и представления, который господствует при разработке нами этого учения о трехчленном строении социального организма, встречается с предрассудками людей и их предубеждениями. Эти пред­рассудки, в особенности эти предубеждения, — откуда они происходят? — Нынешний человек образует себе представ­ления о том, что является истинным (я сейчас говорю имен­но о социальной жизни), что такое добро и справедливость, что оказывается полезным и т. д. И когда он образовал себе известные представления, тогда он придерживается мне­ния, что эти представления имеют абсолютную ценность Повсюду и всегда. Например, если взять кого-либо из соци­алистически ориентированных людей Западной, Центральной или Восточной Европы, то он имеет вполне определен­ные социалистически сформулированные идеалы. Но что за представления имеет он в качестве подоплеки этих социали­стически сформулированных идеалов? В качестве подопле­ки он имеет следующее основное представление: то, что он может представить себе как удовлетворяющее его, — это должно, мол, удовлетворить всех людей на всей земле и это должно сохранить свое значение на все дальнейшие времена существования Земли. А о том, что все идеи, имеющие значение для социальной жизни, должны быть рождены из основного характера той или иной эпохи, а также той или иной страны, — об этом нынешние люди не имеют почти никакого ощущения. Поэтому не легко приходят также к пониманию того, насколько это необходимо, чтобы внедре­ние трехчленного строения социального организма в нашу теперешнюю европейскую культуру, с ее американским до­бавлением, происходило бы с различными нюансами. Если оно будет внедрено, тогда уже само собой произойдет его нюансирование в отношении пространства, т. е. в отноше­нии различных стран с их населением. И кроме того по прошествии определенного времени, когда в силу происхо­дящего процесса эволюции человечества, идеи и мысли, изложенные в моих "Основных пунктах социального воп­роса", не будут больше иметь своего значения, тогда долж­ны будут быть найдены иные.

Тут речь идет не о мыслях, имеющих абсолютное значе­ние, но о мыслях, предназначенных для современности и для ближайшего будущего человечества. Однако чтобы уз­реть всю важность того, насколько теперь необходимо это троякое расчленение социального организма на самостоя­тельную духовную жизнь, самостоятельную правовую и го­сударственную жизнь, самостоятельную хозяйственную жизнь, надо однажды бросить непредвзятый взгляд на то, каким образом в нашей европейски-американской цивилиза­ции установилось взаимодействие духа, государства и хо­зяйства. В этом переплетении различных нитей — духовных нитей, правовых или государственных, хозяйственных — разобраться вовсе нелегко. Наша культура, наша цивилиза­ция есть некий клубок, сплетенный из нитей трех родов совсем различного происхождения. Наша духовная жизнь, по существу, совсем другого происхождения, чем наша пра­вовая или государственная жизнь, и опять-таки совсем ино­го происхождения наша хозяйственная жизнь. И эти три течения, различные по своему происхождению, хаотически переплелись между собой. Сегодня я, конечно, могу лишь эскизно обрисовать все это, поскольку я хотел бы вкратце проследить каждое из этих трех течений до их первоистоков.

Наша духовная жизнь (как она прежде всего предстает перед взором того, кто эти вещи действительно воспринима­ет с их внешней стороны, со стороны мира внешних чувств) усваивается людьми благодаря тому, что эти люди дают воздействовать на себя продолжению древнегреческой и рим­ской культурной жизни, продолжению греко-латинской ду­ховной жизни — такой, как она в первую очередь влива­лась через то, что позднее сделалось нашими гимназиями, нашими университетами. Ибо все наше остальное так называемое гуманитарное образование — вплоть до нашей народной школы — полностью зависело от того, что как некое течение, так сказать, вливалось сюда, происходя в первую очередь от греческого элемента (Рисунок 34, оранжевый). Ибо то, что есть у нас как духовная жизнь, как наша европейская духовная жизнь, имеет в пер­вую очередь греческое происхождение, лишь пройдя потом через латинский промежуточный этап. Правда, в новейшее время к этой греческого происхождения духовной жизни примешалось нечто другое, ведущее свое происхождение от того, что мы называем техникой самых различных облас­тей, которая еще не была доступна грекам; это техника механического производства, техника торгового дела и т. д. Я мог бы сказать, что к нашим университетам прибавились высшие технические учебные заведения, коммерческие шко­лы и т. д., привнося элемент, принадлежащий новейшему времени, к тому, что вливается в наши души благодаря нашим гуманитарным школам с их греческой традицией — вливается не только в души людей, принадлежащих к клас­су так называемых образованных. Ибо также и то, что ныне является социалистическими теориями, что бродит в головах пролетариев, есть только некое ответвление того, что собственно ведет свое происхождение от греческой духов­ной жизни; оно только прошло через различные метамор­фозы. Однако сама эта греческая духовная жизнь по свое­му происхождению восходит к древнему Востоку. И то самое, что мы находим у Платона, находим у Гераклита, Пифагора, Эмпедокла и в особенности у Анаксагора — все это по своему происхождению восходит к древнему Восто­ку. То самое, что мы находим у Эсхила, Софокла, Эврипи­да, а также у Фидия, восходит к древнему Востоку. Гречес­кая культура по своему происхождению восходит к древне­му Востоку. Она проделала значительное преобразование на своем пути с Востока в Грецию. Там, на Востоке, эта духовная культура была гораздо спиритуальнее по сравне­нию с той, какой она стала в древней Греции; и на Востоке она была плодом того, что можно назвать мистериями духа, — я могу назвать их также мистериями света (рисунок 34). Уже процеженной и рафинированной была гре­ческая духовной жизнью по сравнению с той, которая со­гласно ее происхождению называется восточной духовной жизнью. Эта последняя основывалась на совсем особенных духовных опытах. Если бы мне надо было описать вам эти духовные опыты, то я должен был бы охарактеризовать их следующим образом.

Тут мы, естественно, должны обратиться к доисторичес­ким временам, ибо мистерии света или мистерии духа суть полностью доисторические явления. Если я должен описать вам характер этой духовной жизни, какой она образова­лась, то я могу сказать вам следующее. Вы ведь знаете, что чем дальше мы идем назад, прослеживая ход эволюции человечества, тем все больше и больше находим у людей древних времен некое атавистическое ясновидение, некое сновидческое ясновидение, благодаря которому им откры­вались тайны вселенной. И мы говорим совершенно верно, когда говорим, что в III —VII тысячелетиях до Мистерии Голгофы по всей цивилизованной части Азии жили люди, природному ясновидению которых, связанному с кровью, с телесной организацией, открывались духовные истины. Этим обладало довольно широко географически распространенное население. Но это атавистическое ясновидение находилось на пути нисходящего развития, деградации; оно все больше Л больше приходило в упадок. И этот процесс упадка атави­стического ясновидения есть не только культурно-историчес­кое явление, но одновременно есть также явление, принад­лежащее социальной жизни человечества.

Почему же? Потому, что из этой широкой массы тогдаш­него населения, происходя из различных центров, но пре­имущественно из одного центра в Азии, неким образом выделяется особый род людей, обладавших особыми спо­собностями. Эти люди, кроме остатков атавистического яс­новидения (изнутри их душевной жизни еще поднималось сновидческое постижение тайн мира), обладали еще тем, что мы называем способностью мыслить, силой мысли. Они первыми из людей в ходе развития человечества обладали впервые забрезжившим разумом.

Это было значительным социальным явлением, когда люди тех древних времен, которые не обладали ничем, кро­ме ясновидчески возникавших видений, открывавших тай­ны мирового бытия, видели неких пришельцев в их страны — пришельцев, которых они могли еще понимать, так как те тоже имели видения, но которые имели уже нечто такое, чем местное население не обладало, а именно силу мысли. Это были люди особенного сорта. В Индии на ту касту, которую называли кастой браманов, смотрели как на потом­ков тех людей, которые соединяли с атавистическим ясно­видением силу мысли. И когда эти пришельцы спускались в южные страны Азии из ее более северных горных областей, то они именовались арийцами. Это и есть арийская народ­ность. Их изначальным признаком было то, что они соеди­няли (если я смею теперь воспользоваться гораздо более поздним выражением) с "плебейскими" способностями ата­вистического ясновидения силу мысли.

И те мистерии, которые называются мистериями духа Или и в особенности — мистериями света, были основа­ны такими людьми, которые соединяли атавистическое ясновидение с первой вспышкой разума, внутреннего света в Человеке. И неким боковым отростком того, что вошло тогда в человечество, подобно светоносной искре, является наше духовное образование, но именно — всего лишь боко­вым отростком.

У человечества кое-что сохранилось из того, что тогда ему открылось. Но надо учесть, что уже среди греков, и как раз у более образованных греков, наблюдалось угасание древнейшего атавистического дара ясновидения и что им отныне оставалась способность мышления. А римлянам ос­тавалась только способность мышления. У греков еще нали­чествовало сознание того, что также и сила мысли происхо­дит из того же самого источника, из которого происходило древнее атавистическое ясновидение. Поэтому еще Сократ вполне мог говорить, как о том, что он знал из непосред­ственного переживания, — о своем демоне**Платон, Федр, 242, который ему подсказывал его, впрочем, лишь диалектические, разумные истины.

Греки также в художественной форме явили это обособ­ление или, лучше сказать, вырастание людей, становящих­ся носителями разумности, из остального человечества. Ибо греки имели в своей пластике (это обнаруживается, если изучить ее точнее) три различных, сильно отличающихся друг от друга человеческих типа. Они имели прежде всего арийский тип с головой Аполлона, головой Афины-Паллады, головой Зевса, головой Геры. Достаточно сравнить уши Аполлона с ушами Меркурия или нос Аполлона с носом Меркурия, чтобы заметить, что Меркурий представляет со­бой другой человеческий тип. Грек хотел показать, как в типе Меркурия слилось в греческой среде с разумностью то, что было древним ясновидением, что тогда продолжало еще жить как суеверие, как образованность низшего рода, выше чего стоял ариец, художественным олицетворением которого была голова Зевса, голова Афины-Паллады и т. Д-И совсем низко стоящие, с глухими остатками древнего ясновидения народности, которые тогда также еще жили в Греции, но воспринимались греками как находящиеся на периферии собственно Греции, опять-таки сохранились в виде иного типа, созданного в греческой пластике. Это — тип сатира, снова совсем другой по сравнению с типом Меркурия. Сравните только нос сатира с носом Меркурия, уши сатира с ушами Меркурия и так далее. Грек выразил в своем искусстве то самое, что он нес в своем сознании о своем собственном становлении.

То, что, происходя из мистерий духа или света, посте­пенно прошло через фильтр Греции и затем дошло до ново­го времени, обладало некоторой особенностью как духовная культура; а именно, будучи духовной культурой, оно обла­дало такой ударной силой, что могло одновременно стать основой правовой жизни людей. Поэтому, с одной стороны, есть откровение богов в мистериях, которые несут человеку дух, а с другой стороны — внесение этого полученного от богов духовного во внешний социальный организм приво­дит к теократии. Все тогда восходит к теократии, зависит от теократии. И эти теократии были не только в состоянии, исходя из мудрости мистерий, пронизать свой социальный строй правовой жизнью, политической жизнью, но могли также, исходя из духа, регулировать и хозяйственную жизнь. Жрецы храмов мистерий света в то же время управляли экономической, хозяйственной жизнью их области. Они хо­зяйствовали по правилам мистерий. Они возводили здания, прокладывали каналы, сооружали мосты, они заботились также об обработке земли и т. д.

В древние времена это была культура, полностью проис­текавшая из духовной жизни. Но с ходом времени эта куль­тура подверглась процессу абстрагирования. Из духовной жизни она все больше и больше становилась некой суммой идей. В Средние века она является уже теологией, т. е. некой суммой понятий, заступивших место древней духов­ной жизни и лишь указывавших на нее; ибо эта теология больше не была непосредственно связана с самой духовной жизнью, оставаясь в сфере абстракций и сделавшись при­надлежностью папской курии. Если же мы направим взгляд в далекое прошлое на древние теократии, то найдем, что тогда правителем делался тот, кому это поручалось богами Мистерий. Наследником этого стал западноевропейский ко­роль. При взгляде на него вовсе не заметно, что он есть наследник того правителя времен теократии, на которого сан возлагался богами мистерий. Все, что осталось у запад­ноевропейского короля, — так это корона и королевская мантия. Они суть внешние знаки его достоинства и позднее они становятся орденами. Из титулов можно еще порой усмотреть, если обладаешь пониманием таких вещей, что по своему происхождению они восходят к временам мистерий Но теперь все сделалось внешним.

Едва ли менее внешним оказывается то, что через наши гимназии и университеты изливается на людей как духов­ная культура — как последний отзвук божественных про­возвестий, которые некогда исходили из мистерий. Эта ду­ховная жизнь вливается в нашу жизнь, но сделавшись уже чем-то совсем абстрактным — превратившись во всего лишь жизнь представлений. Она стала тем, о чем социалистичес­ки настроенные круги людей могли в конце концов сказать духовная жизнь стала идеологией, т. е. некой суммой идей, которая суть всего лишь идеи. К этому состоянию действи­тельно пришла наша духовная жизнь.

Внутри этой духовной жизни развивалось то самое, что есть теперешний социальный хаос; ибо духовная жизнь сде­лалась настолько профильтрованной, настолько абстракт­ной, что утратила всякую силу. И мы призываем к тому, чтобы снова поставить духовную жизнь на ее собственную почву, ибо только тогда она может стать благотворной. Мы должны найти путь от теоретизирования о духе к духу творящему. Это мы можем сделать только тогда, когда по­стараемся вместо огосударствленной духовной жизни раз­вить свободную духовную жизнь, которая тогда возымеет силу опять пробудиться к жизни. Ибо ни духовная жизнь, связанная путами, наложенными церковью, ни духовная жизнь, благонадежность которой охраняется государством, ни духовная жизнь, которая задыхается под давлением эко­номики, не может быть плодотворной для человечества, плодотворной может стать только на самой себе зиждущая­ся духовная жизнь.

Да, сегодня настало то время, чтобы нам внести муже­ство в наши души и напрямик, без обиняков выступить перед всем миром с заявлением, что духовная жизнь долж­на быть поставлена на свою собственную почву. Многие люди спрашивают сегодня: что же мы должны делать? — Ближайшая задача, за которую надо браться, это разъяснять людям, что именно теперь необходимо человечеству. Задача в том, чтобы мы могли обрести как можно больше таких людей, которые увидят, насколько необходимо, на­пример, поставить духовную жизнь на ее собственную по­чву, чтобы мы могли обрести как можно больше людей, которые увидят, что то, что стало в XIX столетии педагоги­кой для народной, средней и высшей школы, не может дальше служить для блага людей и что педагогика должна быть выстроена заново, исходя из свободной духовной жиз­ни. В душах людей ныне еще мало мужества для того, чтобы выдвигать это требование действительно радикаль­ным образом, и это можно будет лишь при условии, что мы будем работать над тем, чтобы как можно больше людей узрело настоящее положение вещей. Всякая другая соци­альная работа является ныне лишь подготовительной для этой. Вот что теперь является самым важным — работать над тем, чтобы все больше и больше людей с пониманием вникло в нынешние социальные нужды, одной из которых является только что охарактеризованная. Наша задача зак­лючается в том, чтобы всеми доступными нам средствами разъяснять людям, — вот от чего сегодня зависит столь многое.

Мы еще не стали творчески продуктивными в духовной жизни, и мы впервые станем продуктивны на почве духов­ной жизни. Начатки этого налицо (я потом скажу об этом), но в общем мы еще не стали творчески производительными в духовной жизни. Мы должны добиваться этого на пути придания духовной жизни ее полной самостоятельности.

Все, что возникает на земле, оставляет после себя остан­ки. Мистерии света в нынешней восточной культуре, в вос­точной духовной жизни меньше подверглись фильтрации, чем в странах Запада, но, тем не менее, они теперь уже больше не то, чем они были в древние времена, о которых я сейчас говорил. Однако если изучить то, чем еще ныне обладают духовно индусы, чем духовно обладают восточ­ные буддисты, то там гораздо скорее, чем в Европе, можно найти отзвук того, из чего мы сами почерпнули нашу духов­ную жизнь, но только там, в Азии, это сохранилось от Древней ступени развития человечества. А мы, европейцы, духовно непродуктивны, в высокой степени непродуктив­ны. Когда в Западной Европе стало распространяться про­возвестие о Мистерии Голгофы, то откуда брали греческие, латинские ученые понятия для постижения Мистерии Гол­гофы? Они брали их из восточной мудрости Не Западная Европа произвела христианство, она заимствовала ею с Востока.

И еще другое: когда духовная культура в странах анг­лийского языка почувствовала себя довольно бесплодной и жаждала оплодотворения от духовной жизни, тогда теосо­фы отправились к угнетенным Англией индусам и искали там источники для их новейшей теософии**Основанное в 1875 году в Нью-Йорке Теософское общество через несколько лет перенесло свою штаб-квартиру в Адьяр, под Бомбеем, в Индии Его основоположница Е П Блаватская, в своем первом труде "Разоблаченная Изида", еще связанная с западным оккультизмом, все более следовала индийской мудрости Ср Рудольф Штейнер "Оккультное движение в XIX веке и его отношение к мировой культуре" (ПСС, т. 254). Для того само­го, чего они искали, чтобы обогатить свою духовную жизнь, не находилось никаких плодоносных источников в их соб­ственной жизни, и они отправились на Восток. Наряду с этим показательным фактом можно найти еще много дока­зательств бесплодности духовной жизни в странах Запада И каждое доказательство бесплодности духовной жизни в странах Запада есть в то же время доказательство необхо­димости самостоятельной духовной жизни в составе трех­членного социального организма.

Вторым течением в составе запутанного клубка, каким является современное общество, оказывается государствен­ное или правовое течение. Это второе течение есть своего рода дубинка, действующая в нашей культуре. Деятелями этого течения являются, например, наш почтенный судья, восседающий на своем судейском месте и вместе с присяж­ными заседателями выносящий приговоры за преступления и провинности, или государственный чиновник, ведающий вместе с его бюрократическим штатом управлением в нашем цивилизованном мире, — на горе управляемых им людей Все то, что мы называем юриспруденцией, что мы называем государством, и все то, что возникает из связи государства с Юриспруденцией как политика, — это и есть второе течение (рисунок 34, белое). Это я мог бы назвать течени­ем духовной жизни (оранжевый), а это — правовым, или государственным течением (белый).

Откуда происходит это второе течение? — Конечно, оно также восходит к древней культуре мистерий. Оно восхо­дит к египетской культуре мистерий, которая прошла через страны южной Европы, а затем прошла через трезво-сухое, лишенное дара фантазии существо римлян, соединилось в этом лишенном дара фантазии существе римлян с побочным ответвлением восточной сущности и тогда сделалось като­лическим христианством, вернее сказать, католической цер­ковностью (см. рисунок 34). Эта католическая церковность в сущности есть не что иное как (если выра­зиться радикально) своего рода юриспруденция. Ибо, начи­ная с отдельных догм и вплоть до догмы мощного, велича­вого судилища, который в течение всего средневековья име­новался "Страшным судом", в некое собрание мировых су­дей с их мировыми приговорами и мировыми карами, с грешниками, с добрыми и злыми людьми превратилась со­всем иная типологически духовная жизнь Востока, чей еги­петский вклад происходил из мистерий пространства. Это и есть юриспруденция. Это и есть тот второй элемент, кото­рый живет внутри запутанного клубка, называемого нашей цивилизацией, и который никоим образом не связан органи­чески с первым элементом В этом может убедиться каж­дый, зайдя однажды в университет и прослушав сначала лекцию юриста о государственном праве, а затем лекцию теолога хотя бы о каноническом праве. Эти вещи лежат рядом друг с другом, но не более того. Тем не менее они оказывали свое воздействие на людей, формируя их Даже в более поздние времена, когда о происхождении этих вещей позабыли, они еще формировали человеческие характе­ры. На позднейшую духовную жизнь правовая жизнь дей­ствовала в сторону дальнейшего абстрагирования, но во внешней жизни людей она творила человеческие нравы, человеческие привычки, человеческие учреждения А то, Что в упадочном духовном течении Востока было его край­ним социальным последышем, — что это такое? Это есть феодальная аристократия, хотя об этом ее происхождении больше не знают (см рисунок 34). У дворянина вы не сможете заметить чего-либо выдающего его происхожде­ние от восточной теократической жизни, ибо все это он давно сбросил с себя, — еще осталась лишь былая соци­альная конфигурация. А журналистская башковитость, ко­торая порой принимает кошмарные формы! Такие кошмар­ные формы встречаются в наше время, и они подыскали ему забавное словечко, которым особенно гордятся: "духов­ная аристократия". А то самое, что, пройдя через римскую церковную установку, пройдя через теократизирующую юриспруденцию, через впадающую в юриспруденцию теок­ратию, затем становится совсем мирским и светским в новое время, — что это такое в его последнем проявлении? Это — буржуазия (см. рисунок 34). И так неразрывно между людьми эти духовные силы в их самом крайнем про­явлении проницают друг друга.