С глубокой признательностью

Мы притихли.

— Какой?

Именно так и произошло. Нас известили, что отец достаточно поправился, чтобы вернуться в Калифорнию. Ввиду военной обстановки у него были трудности с переездом, но с помощью друзей он сумел получить место в пульмановском вагоне. Отец вернулся именно так, как сказала мама: на поезде и в пижаме. На станции он натянул брюки поверх пижамы. Мы, должно быть, представляли собой неутешительное зрелище, когда шли по платформе вокзала, поддерживая все еще слабого отца, с трудом переставляющего ноги обутые в комнатные тапочки. Отцу было все равно. И нам тоже. Главное — он был дома.

Позже мама указала нам на важный аспект Божьего водительства.

— Запомните: водительство, полученное через кого-то другого, ненадежно, — сказала мама. — Мы можем услышать от другого человека подтверждение, но если Бог хочет сказать нам что-то важное, Он будет говорить непосредственно с нами.

Имея такое семейное наследие, неудивительно, что я почувствовал тот же призыв — идти и проповедовать Евангелие по всему миру. Выполнение этого поручения как оказалось, потребовало от меня всех без остатка знаний о Божьем водительстве, которыми я обладал.

Маленькая девочка, изменившая нашу жизнь

Часто, оглядываясь назад, мы начинаем лучше понимать тонкий юмор Бога. Я, например, даже представить себе не мог, что сухая десятиминутная проповедь подростка окажет такое решающее влияние на мою дальнейшую жизнь.

Эта неуклюжая проповедь была моей собственной.

Мне исполнилось тринадцать лет, когда мы поехали навестить мамину родню в Спрингдейле, штат Арканзас. В то время мы уже жили в новом доме в Лос-Анджелесе. Отец погостил всего несколько дней, а мама осталась. Они с отцом являлись посвященными в духовный сан в Ассамблее Божьей, и мой дядя попросил ее провести евангелизационные служения для молодежи в его церкви. (Все мамины родственники, кроме одного, были проповедниками!)

Однажды вечером, после маминой проповеди, я опустился на колени у простых деревянных перил алтаря в церкви моего дяди. Вдруг я почувствовал, как будто нахожусь не в церкви, а где-то на небесах. Перед моими глазами крупными буквами были написаны слова: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всему творению». Великое Поручение из Евангелия от Марка 16:15! Я открыл глаза, потом снова закрыл их, но горящие слова остались на прежнем месте.

У меня не осталось сомнений, что я был призван проповедовать, возможно, даже быть миссионером, поскольку слова приказывали мне «идти по всему миру».

Я поднялся с колен и в поисках мамы пошел мимо других верующих. Затем встал на колени возле нее и шепотом рассказал о том, что со мной произошло. Мама посмотрела на меня, улыбнулась и обняла за плечи. В тот вечер она была немногословной, и только на следующий день поделилась своими чувствами.

— Пойдем со мной, сын, — сказала мама, как всегда, прямо. Мы пошли в центр Спрингдейла и зашли в обувной магазин.

— Покажите этому молодому человеку самую лучшую пару туфель, — заявила мама.

Я изумленно смотрел на нее: мои туфли еще не износились. Я обувал их, когда шел в школу или церковь, но не для игр с кузенами — мы обычно бегали босиком!

Мама посмотрела мне в глаза и улыбнулась.

— Я хочу, чтобы у тебя было праздничное настроение, Лорен. Это самое малое, что можно сделать, чтобы показать, насколько мы с папой согласны со словом Божьим: «Как прекрасны на горах ноги благовестника...» (Исаия 52:7).

Наша семья с радостью восприняла мою новость.

— Если ты собираешься нести Благую Весть, — сказала мама, — то сейчас самое подходящее время, чтобы испытать свои крылья!

Мой дядя предложил мне проповедовать вместо мамы на служении в следующее воскресенье.

Мысль о предстоящем выступлении с кафедры перед арканзасскими фермерами с загорелыми морщинистыми лицами наполнила меня желанием сделать все наилучшим образом. Каждый день я молился и просил Бога помочь мне найти соответствующее место Писания для моей будущей проповеди. Мне пришла мысль рассказать об искушениях Иисуса в пустыне. Данная тема для меня самого являлась очень важной в познании Божьего водительства.

И все же мне было неловко оттого, что придется стоять перед взрослыми и говорить им об искушениях. Что мог тринадцатилетний мальчик знать об этом? А потом, я полагаю, все искушения индивидуальны. Конечно, у меня были нормальные сексуальные волнения, как у всех подростков, но они не были неуправляемыми. Как-то соседские мальчишки, спрятавшись за углом, пытались соблазнить меня сигаретой, но это занятие казалось мне глупым. Я сказал им об этом, и они оставили меня в покое.

Молясь в течение недели перед своей первой проповедью, я слышал и гораздо более неуловимые «другие голоса», пытавшиеся меня соблазнить. Например, желание не отставать от мальчишек и не только не отставать, но и превосходить. Вообще-то, в стремлении к лучшему нет ничего плохого, но если оно начинает тобой руководить, тогда это искушение.

Желание быть наравне с другими ребятами заставляло меня делать то, что мне было не свойственно. Например, я мог мчаться на велосипеде наперегонки со своими друзьями вдоль центральной белой линии шестирядной трассы Олимпик, а машины проносились мимо всего лишь в нескольких дюймах от нас. Было и другое, что я строго соблюдал: свои русые волосы я разделял пробором на одну сторону и обильно смазывал бриолином. Следил, чтобы джинсы всегда были подвернуты, а рукава габардиновой рубашки завернуты ровно на один раз. На ногах у меня были модные ботинки от фирмы Чиппева, которые так высоко ценили мальчишки (я заработал их, разнося газеты).

А что обо всем этом говорил мне Бог? Беспокоился ли Он по поводу моего катания на велосипеде по середине перегруженных автомобилями трасс, бриолина или модных ботинок от Чиппева? Может, и беспокоился, видя, что мое желание угодить сверстникам грозило стать для меня настоящей проблемой, весьма нежелательной, особенно сейчас, когда я намеревался начинать свое собственное служение.

Итак, моя проповедь была об искушениях, но поскольку длилась она всего десять минут, маме пришлось быстро что-то придумать, чтобы занять неиспользованное время. Слава Богу, фермеры терпеливо выслушали меня и вежливо поблагодарили, но думаю, что, вернувшись домой, они признались сами себе, что как проповедник я был не на высоте. Однако самое главное, эта проповедь помогла мне разглядеть то, что впоследствии могло принести много неприятностей. Что в моем понимании означало «принадлежать»? Какое значение я придавал мнению других обо мне, особенно, если это были люди, которых я уважал? Возможно, эти «другие» голоса однажды станут для меня настоящим испытанием.

Нам предстояло услышать историю о смуглой девочке, которой было суждено изменить нашу жизнь.

Это случилось накануне моего пятнадцатилетия. Сидя на деревянной скамье в зале церкви в Лос-Анджелесе, я слушал проповедь отца. Но на самом деле, в то утро мои мысли были заняты другим: о выставленной на продажу подержанной машине. Долгие месяцы я копил заработанные за развозку газет деньги, чтобы купить машину. Не просто машину, а «чеви» выпуска 1939 года. Я бы покрасил ее в голубой цвет, снял бы хромированное покрытие и опустил задний мост, как делали все.

Вдруг что-то в голосе отца привлекло мое внимание. Он рассказывал об арабском ребенке (отец только что вернулся из своей первой поездки за рубеж — на Святую Землю). Эта поездка была для него подарком от мужского библейского класса. Что-то в голосе отца насторожило меня. Его обычно громкий бас стал мягче, почти дрожал.

— Это была маленькая одетая в лохмотья арабская девочка с протянутой грязной рукой, просившая: «Бакшиз», что в переводе с арабского означает «милостыня». Я никогда не забуду ее лица — до конца своих дней...

Отец посмотрел на деревянную кафедру перед собой. Откашлявшись, он сказал, что девочка восьми лет пришла из палестинского лагеря беженцев. Ее одежда выглядела потрепанной, волосы слиплись, а на руках она держала совсем маленькую девочку.

— Нам хозяева советовали не подавать милостыню нищим, чтобы им не было повода постоянно попрошайничать.

Но я не мог отвернуться от нее. Я вытащил из кармана несколько монет и положил ей в руку.

Отец остановился, и на мгновение мне показалось, что он сейчас расплачется. В церкви стало очень тихо. Отец продолжал:

— В тот вечер в гостинице я опустился на колени возле своей кровати. Вдруг передо мной появилось грязное лицо палестинской девочки. Я закрыл глаза, но оно не исчезло. И снова девочка протянула ко мне руку, но когда я посмотрел в ее молящие глаза, то мне показалось, что она просит нечто более важное, чем деньги. Она протягивала руку за утешением, ободрением, любовью и надеждой, за Евангелием.

Пока отец говорил, я смотрел на свои дорогие ботинки. У всех невольно текли слезы. Отец рассказал нам, как он всю ночь пролежал без сна в номере гостиницы и не мог забыть лица девочки.

— Я хочу вам кое-что сказать, — продолжил он, выпрямившись. — После той ночи я изменился. Я буду до конца своей жизни рассказывать нашим сестрам и братьям о нуждах людей за океаном. Я хочу помогать им. Всемирные миссии существовали до сих пор лишь на словах, но теперь все будет иначе. С этого момента у миссий есть лицо. Это лицо ребенка.

Мое пятнадцатилетнее сердце наполнилось новым переживанием. Я понимал, что отец не был единственным в собрании, кто больше не сможет оставаться прежним. И вдруг в памяти всплыли слова, впервые услышанные мной в церкви дяди в Арканзасе: «Идите по всему миру...»

Может, было что-то, чем я мог бы пожертвовать прямо сейчас?

Я старался не думать о машине.

Церковные приоритеты изменились. Теперь больше денег предназначалось для работы за океаном. Прихожане стали щедрее, и общий доход церкви возрос на тридцать процентов. Мы даже смогли оплачивать местные счета.

Отец просто горел подобной деятельностью. Неделями он рассказывал нам о жизни одного африканского миссионера и трудностях, с которыми тот сталкивался, и наконец, заинтересовал этим всех нас.

Затем, в одно из воскресений, он выкатил на церковную сцену совершенно новый «джип»:

— Мы отправим его в Африку, если соберем деньги.

Наконец-то, и я смогу внести свою лепту. Я решил отдать свой двухмесячный заработок за разноску газет — сорок долларов — на покупку этого «джипа». Я так и не купил себе скоростную «чеви», но зато помог приобрести автомобиль, который проедет полмира.

Однако я не отказался от своей мечты купить себе машину. Я убедил отца позволить мне работать еще на двух работах, помимо разноски газет. Тем же летом мне удалось собрать достаточно денег и купить свою первую машину: это был «чеви» 1939 года выпуска. Я очень гордился своей покупкой, хотя бедная машина насчитывала одиннадцать лет и едва ездила. Обе задние двери были поломаны. Я снял с нее хромированное покрытие и с помощью друзей покрасил в голубой цвет.

Но к моей гордости примешивалось еще что-то еле уловимое: тихий голос настойчиво говорил мне, что моя жизнь — нечто большее, нежели машины или желание не отставать от моих ровесников. А поездка в Мексику на пасхальные каникулы с десятью другими ребятами, казалось, окончательно подтвердила мои смутные догадки. В восемнадцать лет мы мало что знали о людях других культур, но, используя школьный запас испанского, мы пытались передать им самое важное Послание на земле. Невероятно, но наши усилия увенчались успехом. Почти двадцать мексиканцев сказали: «Да, мы хотим принять Иисуса». Некоторые прямо на улице становились на колени, чтобы помолиться. Несмотря на печальный конец нашей поездки (с двумя другими ребятами я попал в больницу с дизентерией), я чувствовал уверенность, что встретился с Божьим водительством.

Что-то, чего я не понимал до конца, росло внутри меня.

Вероятно, именно поездка в Мексику повлияла на мое решение учиться в библейском колледже Ассамблеи Божьей в Спрингфилде, штат Миссури.

Одним погожим осенним днем 1954 года, когда мне исполнилось девятнадцать лет, мы с сестрой Филлис (она также хотела учиться в Центральном библейском институте) складывали свои вещи в мой «додж» 1948 года выпуска, сменивший «чеви».

Отец, мама и десятилетняя Дженни стояли возле дома и ждали. Я видел, как они изо всех сил старались не заплакать, когда мы закончили укладывать вещи в машину и отец помолился за нашу физическую и духовную безопасность.

Выехав со двора на шоссе, мы повернули на восток, по направлению к Спринфилду. Так началось путешествие длиною в жизнь.

Волны

Это была обычная поездка на Багамы, но уникальное переживание водительства, которое мне довелось там испытать, определило направление всей моей жизни.

Стоял июнь 1956 года. Мы летели из Майами в Нассау на борту самолета компании «Авиалиния Макей». Под нами простилалась цепь островов на фоне воды самых невероятных оттенков: широкие светло-голубые полосы чередовались с темно-бирюзовыми и бледно-лиловыми.

В аэропорту нас встретил миссионер, и пока мы ехали, мой интерес к стране все возрастал. Я не испытывал таких сильных впечатлений с тех пор, как восемнадцатилетним парнем с десятью другими ребятами путешествовал по Мексике. Мне было трудно поверить, что с тех пор прошло уже два года. Причиной восторга стало не только удивительное многообразие красок, обилие цветов, необычная уличная полиция в традиционных для тропиков белых костюмах и шлемах, а что-то внутри меня самого.

В перерывах между концертами мы разговаривали с миссионерами, работавшими на Багамах. Они рассказали нам о трех подростках, которые, приехав на один из островов выполнять миссионерскую работу, стали назначать свидания местным девушкам, не зная, что здесь, в отличие от Штатов, такие встречи не приняты. И теперь остров полон неприятных слухов.

Я слушал эту историю со смешанными чувствами. Мне было жаль, что эти подростки оказались недостаточно чуткими к местным традициям, но в глубине души я одобрял их замечательную идею приехать сюда в качестве миссионеров.

В тот вечер после концерта я вернулся в комнату для миссионеров, где белые стены украшал единственный пейзаж острова в дешевой деревянной рамке. Лежа на кровати с согнутой вдвое подушкой под головой, я открыл Библию, как обычно, прося Бога говорить со мной.

То, что произошло дальше, оказалось весьма необычным.

Вдруг я увидел карту мира. Только карта была живой — она двигалась! Я поднялся. Потряс головой, протер глаза. Это было видение. Я видел все континенты. На их побережья накатывали волны. Волна набегала, затем отступала, затем снова поднималась, пока не покрывала весь континент полностью.

У меня перехватило дыхание. Пока я смотрел, картина изменилась. Волны превратились в молодых людей моего возраста и даже моложе, наполнивших континенты. Они разговаривали с людьми на углах улиц и возле баров, ходили от дома к дому. Они молились и заботились о людях так, как мой отец позаботился о маленькой девочке, протянувшей руку за «бакшиз».

Затем видение ушло.

— Вот это да! — подумал я. — Что это было?

Я посмотрел туда, где видел «волны» молодых людей, но увидел только белую стену комнаты с рисунком острова в деревянной рамке. Было ли это моим воображением или Бог показал мне будущее?

— Это действительно, был Ты, Господи? — размышлял я, все еще с удивлением глядя на стену. Молодые люди — дети, по сути, — выезжают в качестве миссионеров! Какая идея! Я подумал о трех парнях на острове и о тех ошибках, которые они допустили, будучи обыкновенными мальчишками. Если такая необычная картина на самом деле пришла от Господа, значит есть возможность использовать юношескую энергию, избежав подобных проблем.

— Почему, — думал я, — Бог дал мне это видение? Будет ли мое будущее как-то связано с «волнами» молодых людей?

Долгое время я пролежал в раздумьях, глядя вникуда.

Одно оставалось ясно. Я никому не должен говорить об увиденном, пока не пойму, что оно означает.

Очевидно, в этом и состоял весь принцип: Бог давал сначала четкое видение, а затем наступало испытание. Еще в подростковом возрасте, Бог призвал меня к «бакшиз». И вопрос был в том, что я выберу: свои ботинки от Чиппева и «чеви» 1939 года выпуска или Божий призыв? По прошествии двух дней после странного видения волн, пришло первое большое испытание. Как ни странно, но последовало оно за хорошим поворотом событий, вернувшим меня к прошлому моей семьи.

Приехав в Майами на очередное выступление, мы зарегистрировались в гостинице. Друзья пригласили меня прогуляться.

— Лорен, мы собираемся пойти перекусить. Ты идешь?

— Нет, спасибо. Я не пойду.

В голове у меня засела одна мысль, которая была важнее еды. Именно здесь, в Майами, порвались наши семейные узы. Я знал, что здесь живет моя тетя Арнетт, отрекшаяся от отца двадцать семь лет назад, когда он принял решение стать проповедником. Родственники рассказывали, что тетя Арнетт живет хорошо. Она владела мебельной фабрикой и сетью розничных магазинов. О самой младшей сестре, тете Сандре, ничего не было известно. Хотя тетя Арнетт по-прежнему противилась, отец все же пытался связаться с ней три года назад, когда умер дед.

— Я к нему даже на похороны не приду, — заявила моя тетя.

— Что будет, если я попробую ей позвонить? — размышлял я.

Оставшись один в номере, я достал из тумбочки телефонную книгу и нашел знакомое имя — Арнетт Каннингем. От волнения слегка дрожали руки. Может, это моя тетя Арнетт? Я набрал номер.

— Алло!

Ее голос! Несмотря на то, что я никогда раньше его не слышал, я узнал его по знакомому тембру — это был голос Каннингемов.

Тишина. Затем:

— Нет, нельзя! Я очень занята! — и она повесила трубку.

На следующий день, в субботу, мои друзья пошли купаться. И хотя я очень люблю пляж, все же снова решил остаться. Растянувшись на кровати в гостиничном номере, я смотрел на телефон. Разговор с тетей Арнетт вызвал во мне массу семейных воспоминаний.

Опершись на спинку кровати, я рассеянно осматривал маленький гостиничный номер. Наши письма возвращались назад нераспечатанными, на телефонные звонки никто не отвечал. Но что-то в звуке этого чужого и одновременно знакомого голоса заставило меня попробовать еще раз. Я взял в руки телефон.

— Здравствуйте, это снова Лорен. Простите, что беспокою вас, но завтра я уезжаю. Не могли бы мы встретиться?

— Сожалею, но, скорее всего, не смогу встретиться с вами сегодня. Мои работники устраивают для меня вечеринку в честь моего дня рождения.

Тетя Арнетт снова повесила трубку, но теперь я добился небольшого прогресса. По крайней мере, она извинилась за то, что не может встретиться со мной. У меня возникла идея, и я отправился в магазин.

Что бы вы подарили на день рождения незнакомой женщине? Я решил купить батистовый носовой платок с богатой вышивкой, такой, как любит моя мама. Затем старательно выбрал поздравительную открытку — не слишком сентиментальную, с надписью «С днем рождения, тетя».

Мы собирались покинуть город в воскресенье в полдень. Я позвонил из телефонной будки на бульваре Бискейн и попросил тетю Арнетт уделить мне буквально несколько минут прежде чем уеду. На этот раз она, возможно, из чистого любопытства согласилась встретиться со мной.

Мы проезжали по засаженными пальмами улицам, вдоль которых уютно расположились дома, и остановились перед большим серо-голубым домом с верандой. Вспомнив слова тети Арнетт, упрекавшей отца за решение «идти по жизни с протянутой рукой, прикрываясь религией», я, бросив взгляд в зеркало заднего вида, поправил волосы и подтянул галстук.

Оставив друзей ждать в машине, я направился к дому. Сквозь занавешенное окно веранды я увидел неясное очертание женщины, наблюдавшей за мной. Неторопливо поднялся по ступенькам.

И вдруг я оказался лицом к лицу с женщиной, похожей на отца. Ее волосы были аккуратно уложены, на пальцах блестели бриллианты. Странно, но в моей груди шевельнулось к ней теплое чувство.

— Здравствуйте, я — сын Тома.

Тетя Арнетт медленно осмотрела меня, изучая черты моего лица. Мы долго молча стояли на ступеньках.

— Вот это вам на день рождения, — промолвил я, наконец, протягивая ей открытку с вложенным внутрь платком.

Тетя Арнетт взяла открытку.

— Ты так похож на своего отца, — сказала она и затем мягко добавила: такие же каштановые волосы, такие же глаза. Та же улыбка. Но ты немного выше, да?

У меня стучало сердце. Она улыбнулась, и ее глаза наполнились слезами. Это было так давно...

Она попросила меня и моих друзей зайти. Я коротко ответил на ее вопросы о родителях, рассказал, что также готовлюсь стать служителем, учусь в школе в Миссури, а летом езжу с вокальной группой, и что мы только что вернулись с Багамских островов. Она спросила, как далеко мы поедем на север, я ответил ей, и снова тишина. Продолжая внимательно меня изучать, она сказала:

— Ты знаешь, у тебя есть еще одна тетя, Лорен. По сравнению с тетей Сандрой, я нищая.

«Вот так заявление», — подумал я, оглядываясь по сторонам. Когда тетя Арнетт узнала, что мы будем проезжать недалеко от летнего дома тети Сандры, она посоветовала мне связаться с ней.

Я посмотрел на часы. Пора было идти. Мы пожали друг другу руки. Она спросила, как можно меня найти. Я оставил ей копию нашего маршрута.

Через несколько дней тетя Арнетт позвонила мне и сказала, что она договорилась о моей встрече с тетей Сандрой. В пятидесятническую церковь, где мы пели, за мной приехал водитель, чтобы отвезти меня в летний дом тети Сандры в Лейк-Плэсид, штат Нью-Йорк.

Тетя Сандра и ее муж Джордж жили в замечательном мире, с которым я никогда раньше не сталкивался. Но больше всего меня поразила сама тетя Сандра. Не верилось, что этой женщине с веселыми серыми глазами и короткими волнистыми русыми волосами было пятьдесят лет. Она оказалась очень доброй, делая все, чтобы я чувствовал себя «как дома». Тетя Сандра, принявшая меня, как давно утраченного сына, напоминала мне мою сестру Филлис. Даже дядя Джордж, высокий и сдержанный англичанин, проявил заботу и любезность.

Их поддержка оказалась как нельзя кстати перед моим последним годом обучения в Центральном библейском институте. Мои родители и я не знали, как оплатить мое дальнейшее обучение. Тетя Сандра написала нам, что они решили дать мне денег, чтобы я смог продолжить обучение по своему усмотрению.

На следующий год отец, Арнетт и Сандра встретились все вместе.

— Счастливый конец, — радостно подумал я. Но в действительности, это воссоединение стало началом главного испытания.

Маленькие начинания

— Ну сынок, ты делаешь большие успехи, — сказала однажды мама, когда я искал в своем шкафу нарядную рубашку. Мне исполнилось двадцать четыре года, и после возвращения из колледжа в Калифорнию я три года жил с родителями в их пригородном доме в Монтерей Парке.

— Да, — ответил я отвлеченно. Не знаю, был ли это комплимент, но мне стало приятно, что она это отметила.

— Возложи все свои заботы на алтарь. Если ты возгордишься, Бог не сможет использовать тебя.

Когда мама вышла из комнаты, я подошел к окну и посмотрел на кактусы во дворе. Я мысленно вернулся к последнему году в школе, где выступил с прощальной речью как президент студенческого общества; к моему посвящению в служители Ассамблеи Божьей; к моей нынешней работе среди молодежи в Лос-Анджелесе. Я был рад всему этому, но... горд? Вряд ли. Мама всегда давала точные оценки, но на этот раз мне казалось, что она ошиблась. Пройдут годы, прежде чем я смогу увидеть истину в ее словах.

А сейчас беспокоило другое. Чего же мне не доставало? Мне нравилась моя работа: молодежь была такой яркой и энергичной. Но я должен был признаться, что большинство мероприятий, которые я для них планировал, оказывались пустыми. Они не касались сердец молодых людей, потому что в них не было вызова. Именно этого мы все жаждем, особенно в годы юности и ранней молодости, когда нам только двадцать. Мы жаждем сильного вызова.