С глубокой признательностью

Я снова вспомнил необычное видение, которое получил на Багамах... Неужели с тех пор прошло уже четыре года? И так мало сделано. Пришло время действовать более энергично.

Спустя несколько дней я пошел к своему руководителю с предложением взять подростков в миссионерскую поездку на Гавайи. План одобрили. Со мной отправилось сто шесть человек! Однако результаты оказались не такими, каких мы ожидали: половина людей хотела отдыхать на пляже, а другие — говорить с людьми о том, во что они верили.

— Ты не должен смешивать цели, Лорен, — сказал я себе. Итак, я пришел к следующим выводам. Первое: из случая с тремя парнями на Багамах (которые наделали столько шума, встречаясь с местными девушками) я понял, что при выполнении миссии свидания исключены. Второе: поездка на Гавайи показала, что нельзя совмещать осмотр достопримечательностей с евангелизацией.

Для чего мне нужны такие выводы? И почему я так часто возвращался к Багамскому видению? Воспоминание о необычном событии просто не покидало меня. Казалось, оно подчеркивало обыденность моей жизни.

Мне хотелось выяснить, что все это значило, и что Бог хотел от меня. Я решил поехать сам и разведать возможности служений за рубежом. Мне достали билет с огромной скидкой. Я продал машину, взял на работе отпуск (я был лидером молодежного служения) и отправился исследовать мир с его бедами и трудностями. Меня не интересовали достопримечательности. У меня было странное ощущение, словно какая-то сила влекла меня к новому, доселе непознанному.

Во время путешествия сильнее всего поразило то, что люди везде одинаковые. Нас разделяют только «системы». В одной отдаленной индийской деревушке произошел случай, открывший мне глаза на тот факт, что миллионы жителей Индии имеют убеждения, отличные от моих.

Была темная жаркая ночь. По дороге в гостиницу я услышал отчаянный вопль, несшийся откуда-то из толпы. Я решил узнать, в чем дело. Пробравшись в центр шумной толпы, я увидел огромную кучу хвороста. Мужчина с факелом поджег ветки, и в свете разгорающегося пламени я увидел на вершине погребального костра худую мальчишескую фигуру. От человека, говорившего по-английски, я узнал, что этот шестнадцатилетний мальчик был зарезан ножом во время драки. Вопль становился все сильнее. Я стоял среди людей в свете пламени, сознавая, что этот мальчик ушел в пустоту. В воздухе повисло тяжелое отчаяние, смешанное с тошнотворным запахом горящей плоти.

Я видел безнадежность на лицах людей вокруг погребального костра. Внутри меня росло желание сказать тем, кто остался жив: надежда есть, ее имя — Иисус.

Во время поездки со мной произошло нечто глубоко личное.

У меня появилось острое чувство одиночества, собственной неполноценности. Я встречался со многими девушками во время учебы в колледже в Спрингфилде и во время магистратуры в университете Южной Калифорнии. Но эти отношения, некоторые даже довольно серьезные, ни к чему не приводили.

И теперь я вдруг почувствовал, что мне недостает чего-то важного в жизни. Почему я был здесь совсем один? Эта мысль задела меня еще сильней, когда я посетил удивительный Тадж Махал. Проходя через богато украшенные узкие арки, я остановился в изумлении. Передо мной стояло алебастровое изваяние, залитое светом белого жаркого индийского солнца. Его совершенные формы отражались в огромном прямоугольном пруду. Памятник был сделан мужчиной и посвящен женщине в знак своей любви к ней.

Я чувствовал себя таким одиноким. Мне хотелось сказать кому-то: «Как красиво!» Но рядом никого не было.

— Что я здесь делаю совсем один? — думал я, прогуливаясь вдоль огромного пруда, в котором отражался мой одинокий силуэт. — Почему у меня нет никого, с кем бы я мог порадоваться не только красоте Тадж Махала, но и поделиться мечтами о возможности приносить надежду?

Я думал о родителях, чей сын ушел в ад, о протянутых руках нищих, просящих милостыню. Как когда-то мой отец, я засовывал руку в карман, вынимал монеты и клал их во множество рук, но протянутых рук всегда насчитывалось больше. Ужасное зрелище. Я хотел бы сказать своей спутнице: «Есть способ помочь этим людям удовлетворить их духовные и физические нужды».

Но где найти девушку, которая бы поняла меня и видение идущих, словно волны, молодых миссионеров? Кто согласится идти со мной повсюду в поисках подтверждения, что это видение, действительно, пришло от Господа? Такая девушка должна иметь (как сказала бы моя мама) свое собственное призвание. Сможет ли она поладить с моей семьей, где каждый — яркая сильная личность? «Особенно мама», — улыбнулся я себе.

Наконец, я вернулся домой в Калифорнию. Я начал (снова один) ездить по стране и делиться своими мыслями и впечатлениями об увиденном. Я пытался рассказать молодым людям об убогом и грязном мире, в котором живут миллионы обездоленных. Я говорил о своем желании сделать что-то важное для них. Но всякий раз оказывался в затруднении, когда нужно было сказать, что конкретно они могли бы сделать, поскольку сам еще не все ясно понимал.

Спустя месяц после моей поездки, выступая в церкви в Бейкерсфилде, штат Калифорния, я встретил Далласа и Лерри.

У 21-летнего Далласа Мура было квадратное лицо, голубые с блеском глаза, русые волосы и фигура футболиста. Он и его друг Лерри Хендрикс, который также достиг двадцати одного года, пригласили меня перекусить в ресторане «Стене». Оба парня, как я узнал, работали механиками по обслуживанию бульдозеров, экскаваторов и кранов.

Но по дороге в ресторан разговор шел не о бульдозерах, а об автомобилях. Даллас стал владельцем эффектной бело-голубой машины, «шевроле» выпуска 1956 года. До блеска вычищенная (даже отпечатков пальцев не было видно на хромированном покрытии), с сидениями, обтянутыми плотной трикотажной тканью. Я вспомнил «чеви» и подумал, как много значила для меня машина десять лет назад.

Они говорили о двойных кулачках, тройном карбюраторе, но я не принимал участия в разговоре. Мы проскользнули в кабинку ресторана, официантка принесла нам воду и ушла.

Я поднял свой стакан с водой. Холодная. Чистая. Я не опасался, что в ней есть микробы. Я посмотрел вокруг: в уютных кабинках люди с удовольствием поглощали гамбургеры и хрустящий картофель-фри. Даллас и Лерри болтали без умолку. Все смеялись, веселились, в то время, как снаружи толпились нищие с протянутыми руками.

Это уже слишком! Я резко изменил тему разговора и начал рассказывать Далласу и Лерри о поездке. Я говорил о нищих, о шестнадцатилетнем мальчике, горящем на погребальном костре, об отчаянии и слезах. Глаза Далласа и Лерри горели: перед их мысленным взором тоже проходили эти ужасные картины.

— Но самое удивительное, ребята, что мы можем сделать многое, чтобы изменить все это! — сказал я.

Они согласились со мной, но затем последовал неизбежный вопрос:

— Мы бы хотели помочь, но как? Мы не миссионеры. Мы рабочие.

В том-то и был вопрос: как?

Через месяц после разговора с Далласом и Лерри я со своими друзьями Бобом и Лорейн Титж ехал вдоль тихоокеанского побережья по шоссе в Лос-Анджелес. Боб, высокий сорокалетний моложавый мужчина, бизнесмен. Он и его энергичная черноглазая жена были членами церкви в Инглвуде, где я работал.

Пока мы мчались по шоссе, я все время думал о своем видении. В нескольких метрах от нас волны накатывали на берег.

Я встречал много парней, таких как Даллас и Лерри, и они были готовы, они жаждали сделать что-то важное. Один молодой человек написал на карточке: «Я готов умереть за Иисуса!» Держа в руке карточку, я вдруг понял, в чем был неправ. Я призывал молодых людей отдавать жизни, а современная система требует от них прежде годы обучения, после которых многие забывают о своем пылком рвении. Я не против образования, потому что сам учился в магистратуре университета Южной Калифорнии, но мне до конца учебы удалось сохранить видение своего призвания.

Я понял, что не могу призывать молодых людей, не указывая им путь.

Я посмотрел в окно автомобиля на накатывающиеся волны прибоя и вспомнил свое видение. Пришло время действовать, но как?

— Лорен, ты где-то очень далеко, за миллионы миль отсюда! — сказала Лорейн, повернувшись ко мне и улыбаясь.

— По меньшей мере, за несколько тысяч миль, — признался я. — Я думал... о парнях, которым не безразличны боль и страдание других.

Я начал рассказывать Бобу и Лорейн об ужасной нищете, в которой живут миллионы, и о том, что видел много молодежи, чья энергия растрачивается впустую.

Вдруг я поймал себя на мысли, что цитирую свои собственные, сделанные ранее заметки. Мы должны искать молодых добровольцев и сразу же после школы посылать их с миссией, чтобы затем поступление в колледж уже имело для них новый и гораздо более глубокий смысл. Мы будем отправлять их в короткие миссионерские командировки — на пару месяцев или на год. Каждый осознает, что должен работать, а не любоваться достопримечательностями, и будет платить за себя сам. Никто не станет бесплатно кататься, чтобы посмотреть мир.

В моей голове зародилась еще одна идея, новая, но конкретная: какую бы миссионерскую работу мы ни выполняли, мы должны быть открытыми для всех желающих из всех церквей, всех деноминаций.

Я был изумлен, какими ясными становились мои мысли.

А затем Боб повернулся ко мне и тихо промолвил:

— Так давай делать.

Я знал, что в этот момент произошло что-то по-настоящему значительное.

Боб не сказал: «Ты делай это!» Он сказал: «Довей делать!»

«Иногда Бог говорит очень конкретно, — думал я про себя, — как с видением на Багамах. Только что Он сказал через моего друга: «Давай делать!»».

Мы придумали название и в декабре 1960 года основали «Молодежь с Миссией». Затем мы занялись поиском первых добровольцев. Поскольку нам нужно было место для встречи с ними, я превратил свою спальню в родительском доме в офис.

— Лорен, я могу помочь тебе достать диван-кровать, — предложила Лорейн. — У тебя освободится место для стола.

Вскоре мы с Бобом заносили в мою спальню-офис коричневый диван-кровать. С помощью печатной машинки и подержанного мимеографа, который мы установили в гараже моих родителей, мы начали печатать первые объявления, чтобы разослать их пасторам для распространения среди молодежи.

Я попросил маму, отца и Дженни, которая уже была старшеклассницей, помочь написать адреса и наклеить марки на ста восьмидесяти конвертах с вложенными в них объявлениями. Мы работали на полу гостиной у больших окон, выходящих на долину Сан-Габриель. Моя сестра Филлис не участвовала в этой работе, потому что вышла замуж за лейтенанта морского флота Леонарда Грисволда и жила отдельно. Они оба преподавали в школе в Лос-Анджелесе, и в январе Филлис ожидала первого ребенка.

— Эй, старший брат, неужели мне за это ничего не заплатят? — спросила Дженни.

— Ты получишь свою награду на небесах, сестренка! — засмеялся я, и снова подумал об условиях, изложенных в объявлениях, которые мы складывали, чтобы запечатать в конверты. Служение без оплаты — по сути, они сами оплачивали дорогу! Строгая евангелизация, никаких развлечений! И никаких свиданий.

Когда я аккуратно положил стопки писем перед местным почтальоном, то уже знал, какие мы получим ответы.

— Где вы были раньше1. — спросят все. — Это так здорово!

Ответа не пришлось долго ждать, правда, он был не таким, какого мы ожидали. Да, ребята были в восторге. Мы уже получали письма с ответами от потенциальных добровольцев. Но отец предостерег меня, что некоторые руководители не столь полны энтузиазма. (К тому времени моего отца избрали представителем деноминации для работы с миссиями, и он оставил пасторство в церкви). Я решил поехать в Спрингфилд и поговорить с людьми, ответственными за миссионерскую работу.

Они приняли меня, юного новичка, довольно сердечно, но указали на все недостатки моего плана. Мне объяснили, что неопытные молодые люди будут за рубежом взрывоопасным элементом. По причине возрастающего национализма и политического беспокойства, деноминация делает все возможное, чтобы уберечь от высылки своих опытных миссионеров. К тому же существуют трудности, создаваемые разницей в культурах, реальными опасностями и болезнями. Меньше всего им нужна была группа ищущих приключений юнцов, которые будут только осложнять важную работу, выполняемую настоящими миссионерами.

Один из мужчин, должно быть, заметив, как я поник, наклонился вперед и сделал встречное предложение.

— Вот, если бы ты, Лорен, посылал в качестве добровольцев людей, обладающих определенными профессиями, обеспечив им опытных руководителей, — он сделал паузу, чтобы идея стала мне понятна, — если бы ты так сделал, я бы поддержал тебя.

«Почему нет?» — подумал я.

Как только я вернулся в Калифорнию, то узнал, что требуются механики для поездки в Либерию на строительство дороги через джунгли к прокаженной колонии. Я тут же подумал о Далласе Муре и Лерри Хендриксе. Я позвонил Далласу в Бейкерсфилд и объяснил, каким образом он и Лерри могли бы стать нашими первыми добровольцами. Когда он спросил о деньгах, я объяснил, что они должны будут сами финансировать свое пребывание там. Даллас сказал, что он переговорит со своими родителями и с Лерри. Я провел в ожидании несколько беспокойных дней.

Наконец, он мне позвонил. Затаив дыхание, я слушал, пока он медленно говорил о том, как они обсуждали мое предложение со своими пасторами и родителями, и полагают, что это нормально.

«Здорово! — воскликнул я про себя. — Начало положено!»

Затем Даллас добавил:

— А что касается денег, Лорен, то я продаю свою «чеви».

Лорейн Титж продолжала ежедневно работать, не получая зарплаты, как и все мы (мой доход состоял из пожертвований, которые собирали в дни моих выступлений). Теперь между собой мы называли себя «Молодежь с Миссией» — МсМ, а добровольцев — МсМовцами.

Прежде чем Даллас и Лерри закончили подготовку к отъезду в либерийскую колонию для прокаженных, у нас появилось еще несколько МсМовцев, готовых отбыть на миссионерскую работу.

Я занялся поиском возможностей для новых добровольцев. Когда Даллас и Лерри в октябре улетали в Либерию, я оставался в Нигерии. Отец написал мне в письме, что им устроили большие проводы: он и другие провожавшие собрались в аэропорту Лос-Анджелеса, и с возложением рук молились за отбывавших на миссионерскую работу. Затем Даллас и Лерри поднялись на борт самолета.

«Здорово!» — подумал я, складывая письмо.

Наши первые два МсМовца отправились в путь. Конечно, это еще не «волны», но начало уже положено. Я знал, что вскоре тысячи таких, как Даллас и Лерри, отправятся с миссией по всему миру.

По возвращении в Соединенные Штаты я запланировал провести день с тетей Сандрой. Она и дядя Джордж просили меня навестить их. Тетя сообщила, что ей надо о чем-то со мной поговорить. Я был уверен, что о работе — об очень хорошей работе. Я позвонил тете Сандре и сказал, что смогу заехать к ним во время следующей поездки по Штатам.

И вот в один прекрасный день меня радушно принимали в уютном мире Джорджа и Сандры Михэн.

Закутавшись в шелковую простыню, я смотрел в небо. Ночью я долго не мог уснуть, а когда проснулся, солнце стояло уже высоко, заливая элегантную спальню ярким светом. Сегодня тетя Сандра непременно предложит мне работу, а я скажу ей, что слышал голос Бога, Который велит мне идти другим путем. Это будет нелегко. Вопрос был в том, буду ли я и дальше повиноваться Ему? Я провел пальцем по монограмме на шелковой простыне тети Сандры. Мне, конечно же, нравились красивые вещи. Тяжело работая разносчиком газет, чтобы купить себе ботинки от Чиппева и автомобиль «чеви», выкрашенный в голубой цвет, я научился ценить хорошие вещи. Было приятно жить в такой обстановке, ездить в «кадиллаке» тети Сандры и даже иногда водить его.

Я посмотрел на часы. Девять! Я позвонил Хоукинсу, который появился через минуту, неся поднос с завтраком из моих любимых блюд: спелый арбуз, вафли, яичница с беконом и высокий стакан свежевыжатого апельсинового сока.

Я быстро поел и спустился вниз. Дядя Джордж уже уехал. Я вышел через французскую дверь на террасу, где меня уже ждала тетя. Гейл, боксер, терся об мои ноги и лизал руки. Тетя поднялась и поприветствовала меня прохладным поце¬луем в щеку.

— Лорен! Доброе утро, дорогой! Как тебе спалось?

— Хорошо, — ответил я не совсем искренне, — только боюсь, что немного долго.

Мы подошли к креслам на лужайке и сели.

— Лорен, мы так рады, что ты смог к нам заехать. Мне... нам очень хотелось бы знать, как ты посмотришь на то, чтобы переехать к нам и работать с дядей Джорджем.

А вот и он! Вопрос, на который, я знал, мне придется отвечать; момент, ради которого я приехал сюда. Я любил свою тетю и был благодарен дяде за его великодушное приглашение. Их предложение давало мне шанс стать частью их многомиллионного семейного бизнеса — в качестве сына и наследника. Что за ирония судьбы: я стоял перед тем же выбором, что и мой отец много лет назад, когда тетя Сандра и тетя Арнетт пытались помочь ему получить образование.

Прошло поколение, но все повторилось снова. И тот факт, что тетя была дорогим для меня человеком, только усложнял мои дальнейшие действия.

— Давайте прогуляемся, — сказал я уклончиво.

Гейл бежал впереди, а мы медленно шли по просторной лужайке в сторону волнореза и озера Уорт, лежащего сразу за тетиными владениями.

Мы стояли вместе, любуясь озером. Я глубоко вдохнул.

— Тетя, я очень польщен вашим предложением.

— Значит, ты говоришь: нет. Не так ли?

Я попытался описать (не объяснить, потому что объяснить я не мог), как я услышал призыв проповедовать, когда мне было тринадцать лет. И как снова, когда мне было двадцать, Бог обратился ко мне, показав видение «волн» молодых людей, несущих Его Благую Весть по всему миру. Рассказывая ей о своем видении, я вслушивался в звуки собственного голоса, который показался мне очень самонадеянным.

— Я все это уже слышала, Лорен, — сказала тетя Сандра мягким, но немного раздраженным голосом. — По крайней мере, ты мог бы выполнять свою работу в Соединенных Штатах? Здесь есть много людей, которым нужна помощь.

(«И подумай о том, какую помощь ты можешь оказать им, имея тысячи долларов в своем распоряжении», — сказал мне внутренний голос).

Я увидел в лице тети Сандры тревогу и беспокойство, и в меня словно вонзили нож. Я сожалел, что огорчил ее, но я знал, что мне нужно было пройти это испытание. Я с трудом выговорил:

— Я не могу, тетя Сандра. Я просто не могу. Бог призвал меня служить по всему миру, и я должен повиноваться.

Тетя Сандра повернулась и взяла меня за руки:

— Лорен, Лорен. Однажды религия чуть не разрушила нашу семью. Пусть больше такое не случится. Удачи тебе в работе. И передай мою любовь маме и отцу. Я постараюсь объяснить дяде Джорджу, чтобы он понял.

Итак, все закончилось. Я вышел через большую двойную дверь, и, спускаясь широкими мраморными ступенями, слышал, как Хоукинс плотно закрывает ее за мной. Я обернулся и увидел силуэт тети Сандры в окне библиотеки.

Когда такси увозило меня от дома Михэн, я решил, что буду поддерживать тесную связь с тетей Сандрой и тетей Арнетт, но, что бы ни случилось, буду оставаться верным своему призванию. Когда мы переезжали мост по дороге в аэропорт, я размышлял о своем следующем шаге и о волнах. «Волны»? У нас было только шесть добровольцев за рубежом. Это пока не «волны», а только тоненькая струйка.

Прошло два года с тех пор, как мы основали МсМ. Я ехал с моими новыми друзьями Эдом, Энид Скретч и их дочерью Дарлин на встречу в Сан-Франциско. Их дочь, светловолосая девушка (я предположил, что ей было лет двадцать) сидела в углу на заднем сидении. Она молчала и казалась даже враждебно настроенной. На ней было платье с мрачным коричнево-черным рисунком. За свои двадцать семь лет я встречал много девушек, но эта казалась чересчур консервативной.

Снова и снова я ловил себя на том, что посматриваю на Дарлин. У нее были красивые золотистые волосы, и она излучала неуловимое обаяние. Она же вовсе не обращала на меня внимания и не разговаривала с родителями, как будто в их отношениях была легкая натянутость.

— В этом ресторане, Лорен, великолепный шведский стол, — сказал отец Дарлин, когда мы подъезжали к ресторану «Диназ Шэк».

И он был прав. Мы прошли вдоль длинных сервированных столов, ломившихся от вкусных блюд, и приступили к еде, время от времени прерывая затянувшееся молчание короткими фразами.

— Что такое «Молодежь с Миссией»? — неожиданно спросила Дарлин, глядя прямо на меня своими голубыми глазами.

— Видите ли, я... то есть мы... хотим увидеть «волны» идущих по миру молодых миссионеров. — Больше мне нечего было добавить.

Отец недавно был у Далласа и Лерри в Либерии и привез оттуда хорошие вести. У них все было отлично, они строили дорогу через джунгли в колонию для прокаженных, а также ходили в отдаленные деревни и рассказывали людям о великом Боге, Который сотворил всех нас. Я поделился с Дарлин своими мыслями о волонтерской программе, которая даст возможность ребятам во время каникул помогать опытным миссионерам. К моему удивлению, Дарлин заинтересовалась моим рассказом.

— Сколько добровольцев вы уже отправили?

— Десять, — ответил я упавшим голосом.

Цифра действительно была ничтожно мала. До сих пор я переезжал с места на место в поисках добровольцев, и, тем не менее, у меня уже был штат из двух человек: Лорейн Титж пожилая женщина и миссис Овертон. Два сотрудника и горстка добровольцев. Не очень впечатляет.

— Замечательная идея, не так ли, дорогой? — спросила мужа миссис Скретч, стараясь выручить меня.

Отец Дарлин кивнул в знак согласия и пошел оплатить счет. Вчетвером мы вернулись в церковь Эда Скретча. На парковочной площадке был только мой оливковый «фольксваген-жук» и еще чей-то черный «форд» 1939 года выпуска.

— Чья это машина? — спросил я Дарлин, показывая на автомобиль.

— Моя! — ответила она. — Конечно, она не такая быстрая, как птица, поэтому я называю ее гусыней!

Да, эта девушка неробкого десятка. Я вышел из автомобиля, чтобы открыть заднюю дверь, а пока обходил машину, то заметил как Дарлин бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида и поправила прическу. Выходя из машины, она «случайно» слегка меня задела, а я вовсе не возражал.

Дарлин не спешила уезжать вслед за своими родителями. Прислонившись к ее щегольскому черному Форду, мы проговорили до обеда. Был чудесный калифорнийский день; с Тихого океана дул легкий бриз. Дарлин рассказала мне, что работает медицинской сестрой.

Все в роду Дарлин были проповедниками и миссионерами из Ассамблеи Божьей. И, тем не менее, она промолчала, когда я сказал, что надеюсь увидеть тысячи молодых людей на миссионерском поприще.

— Наверное, не все христиане имеют призвание. А ты как считаешь, Лорен? — наконец спросила она. — Ведь все не могут быть проповедниками.

— Да, все не могут быть проповедниками, но у каждого христианина есть призвание, — я сделал паузу, а потом добавил, — или у каждой христианки, Дарлин. И нужно повиноваться этому призванию, как бы ни пытались сбить тебя с этого пути.

Опять тишина. Где-то недалеко кричали дети, играя в мяч. Мне очень не хотелось обидеть эту девушку. Наконец, она сказала, улыбаясь:

— Ты совершенно прав, Каннингем!

Она мне определенно нравилась. Никакого жеманства. Вдруг мне почему-то вспомнился Тадж Махал.

Я с радостью вернулся в Южную Калифорнию, чтобы встретить Далласа и Лерри, которые прилетали после года пребывания в Либерии. По дороге из аэропорта я внимательно слушал их рассказ. Лицо Далласа светилось от волнения, когда он рассказывал мне о строительстве дороги и евангелизационной работе по выходным дням. Эта работа, как он сказал, стала самым важным событием в его жизни.

Я попрощался с ними уверенный, что независимо от того, чем бы Даллас и Лерри ни занимались в жизни, они всегда будут знать, что сделали свой вклад в распространение Евангелия по всему миру. Итак, наша первая попытка была успешной. Первые добровольцы справились со своей задачей. Но я знал, что впереди нас ждут более трудные задачи.

Возвращаясь домой, я вспомнил один необычный случай, произошедший со мной в Африке задолго до поездки туда Далласа и Лерри. Я приехал в деревню, куда еще не ступала нога миссионера и был первым человеком, принесшим послание Иисуса. Когда я через переводчика рассказал старому вождю местного племени о том, что Бог отдал Своего Сына, чтобы спасти мир, он важно кивнул в знак согласия. Я видел, как старый вождь и другие старейшины, собравшиеся вокруг костра, глубоко задумались над услышанным.