С. С. Мокульский. Радлов в театре 4 Читать Вопросы тактики

{183} Моисси

Чтобы и немцам, сокрушенным и уничтоженным в последних летних боях, послать через фронт, через окопы, прямо к союзникам — Александра Моисси! Кажется, ураганный огонь стих бы сам собою, и дальнобойные пушки уткнулись бы сконфуженно мордами в землю при виде такого света, такого покоя, такой доброты.

Я отлично помню, что я обещал «Жизни искусства» рецензию об игре актера Моисси. Но у меня не хватает снобизма (или пошлости?) обсуждать отдельные приемы его игры, отдельные удачи и неудачи, не сказав сперва главного.

{184} Это главное — вот что. Вся сила, вся сокрушающая мощь его воздействия на зрителей не художественного, а этического порядка. Бесполезно спрашивать, правильно ли это и входит ли в обязанности актера поднять свое нравственное лицо на такую же высоту, как гибкость голоса и ловкость тела, — если это и не полагается по правилам, значит, плохи правила, а не Александр Моисси.

Дорогие мои! Вы отвергаете теперь формулу «искусство для искусства». И отлично. Жизнь с искусством в более сложных взаимоотношениях? Правильно. Но это значит, что театр способен возбуждать не только общественные, но и чисто моральные эмоции. Читая письма Пушкина, мы тоже ведь не литературой наслаждаемся. Мы вступаем в личное общение с веселым, гениальным, бескорыстным и великодушным человеком. Все мы лично знакомы с Пушкиным, как с его же Моцартом, как с Франциском Ассизским, как с Александром Блоком, как теперь с новым незлобливым и обаятельным Моцартом — Александром Моисси. Мы-то совсем не такие. И если бы среди нас сегодня родился актер, равный ему по… скажем уж честно, по гениальности (потому что ведь попытку самоубийства Протасова сыграть {185} так может только гениальный человек!), то он был бы совсем другой — более крепкий, более формальный, более конструктивный, волевой, героический и гневный и менее… русский. Потому что, посмотрите же вы его Эдипа. Сколько в древнем греческом царе, которого на не медком языке играл этот итальянец — было славянской доброты и мягкости. «Вы дети…» первые слова — неизъяснимой ласковости. А дальше гнев — разве Эдипа? Русского Эдипа, разъеденного жалостным воспоминанием о Феодоре Иоанновиче!

Я, конечно, знаю, что надо уважать чужие мнения. Но как же — тысяча чертей! — могу я уважать такие мнения, как те, что напечатаны в «Последних новостях» и «Красной вечерней газете»! «Эдип у Моисси был античным, суровым и сверхчеловеческим». Был, не спорю — тринадцать лет тому назад, когда мы видели Моисси в постановке Макса Рейнгардта и когда он играл совершенно иначе!

Или еще не угодно ли: Протасов у Моисси «очень приличный, очень корректный, очень прибранный европейский джентльмен» — помилуйте, да что же это? Дальше уж идти некуда. Русский, до конца русский, больше, может быть, порою князь Мышкин, чем Протасов, {186} потому что вовсе без толстовской сухости и рациональности. Какого вам еще русского стиля надо, требовательный рецензент! «Ох ты гой еси» и открытой рубахи с петушком?

Что можно Юпитеру — нельзя быку.

Нет такой замечательной вещи, на которой бы не начали спекулировать «темные силы». Воображаю, какое сейчас поднимется ликование по всему правому фронту! Вот, закричат они, видали? Где тут ваши левые формальные задачи? Душа, душа, мы всегда говорили, была бы душа! Остальное приложится.

Не торопитесь. Ликовать можно, но не вам. Душа душе рознь. Возделанная, поднятая на высоту, открытая ко всему в мире, — или самодовольная, пустая, эгоистичная и глупая. «Ведь чума в “Эдипе”, — говорил нам Моисси на днях, — это не фиванская далекая чума, это наши беды вокруг нас, война в Европе, голод на Волге». Правый фронт, сознайся честно! Многие ли из вас вспомнят о великом голоде, читая «Эдипа»? Так вот, может быть, вы демонстрируете душу, которая нам вовсе не интересна!

{187} Не думайте также, что левый фронт захвачен врасплох появлением Моисси. Конечно, на одной биомеханике далеко не уедешь. Но вот цитата: «Душа нового актера не менее натренирована, чем мускулы ног или грудная клетка». Это писал Сергей Радлов год тому назад. — Мучаясь о волжском голоде, тренировал Моисси свою душу. Правый фронт! Знакома ли тебе такая тренировка?

И вы забываете еще одно. Чтобы так просто, совершенно легко и ненапряженно подчинять и убеждать своего зрителя — нужно громадное мастерство, о котором вы и не подозреваете. Простота простоте тоже рознь.

Мастерство не только у Церетелли, прыгающего с куба на куб в «Короле Арлекине». Весь жест Моисси, сознательно ограниченный, неизмеримого умения. Посмотрите, что он умеет делать с рапирой в V акте «Гамлета». Замечательное искусство в предпосылке жеста слову — совершенно новый и поражающий по простоте и силе прием. «И пусть этот удар (рука с размаху опускается на темя — пауза!) обрушится мне на голову». Переставить, и получится обычный иллюстративный жест. В «Живом трупе» легкие движения пальцев («ну а потом — пальцы лукаво {188} шевелятся — он стал приходить чаще» в сцене в кабаке) передают сложнейшие ходы мыслей.

Еще больше и явственнее речевое мастерство. Его шепот, его стремительные темпы, незабываемый крик ослепленного Эдипа — все это основывается на колоссальной технике голоса и речи.

Правый фронт! На вашей улице праздника нет!
Александр Моисси — нам пример, но не образец. Не образец потому, что новый актер будет в иные формы вливать свое творчество. Великий пример, потому что мы имели большое счастье увидеть актера с громадной раскрытой на все человечьи беды, страдающей за других, но не ханжеской, не елейной, внутренно радостной и в творчестве веселящейся душой.

1924