{201} «Любовь к трем апельсинам»

{201} «Любовь к трем апельсинам»

«Любовь к трем апельсинам» — сказка, но какая нелепая и чудная сказка! Прокофьев с насмешливой настойчивостью разрушает сказочные образы, им же созданные. Напрасно пытается запугать нас маг Челий. Оказывается, он не столько настоящий, сколько театральный маг. С гамлетовским видом останавливается принц над трупами двух прекрасных девушек. Но невероятный марш, неизвестно откуда появившихся в пустыне солдат, нарушает его философское уединение.

Никаких молний и громов не мечет Прокофьев против сказки и сказочного. Да и стоит ли {202} того? Агитировать против сказки также своевременно, как доказывать в 1926 году недостатки крепостного права. Но доводя до абсурда понятие сказочного, Прокофьев хоронит вместе с ним и многое, что совсем не так еще устарело и обветшало в человеческих сердцах, как наивная феерия. Серьезничанье, умничанье, философствование и лирическая надсоновщина, культ луны и вздохов, красивенького и сладенького, интеллигентское глубокомыслие и мещанская сентиментальность подвергаются жестокому, хотя и благодушному на первый взгляд, осмеянию Прокофьева.

И желая усилить действие разрушительно насмешливой улыбки над всем тем, что есть немного мещанская любовь к фантастичному, таинственному и «красивому», Прокофьев с чисто провокационным мастерством создает перед нами иллюзию декоративной и пышной таинственности, чтобы тем вернее и беспощаднее ее разрушить.

Но нигилист и насмешник в развитии сюжета собственной оперы, Прокофьев сохраняет только одно неопороченным, невысмеянным, недискредитированным — это веру в театр, в наивный театральный эффект, в дым, пламя, бенгальский огонь, прыжок, падение и смерть на {203} деревянных многовековых подмостках. У Сергея Прокофьева слух великого композитора и глаза ребенка. Красный черт, прыгающий из люка, необычайно пленяет его зрение.

Так, издеваясь над сказкой, он создает феерию.

Почитайте Селли, Рибо, Кембля, Томпсона, если вы этого не чувствуете сами, слишком серьезные, нахмуренные и лишенные юмора граждане, и вы узнаете, что медицина и физиология давно уже считают признанным фактом благотворное влияние смеха на человеческий организм. Причем тем полезнее, чем более чистая и беспримесная форма смеха в нас вызывается — следовательно, с этой стороны, едкая и злая сатира должна отступить на второй план перед чистой комедией. Недалеко то время, когда вводить в человека {204} определенный минимум смеха будет требованием общественной гигиены. Если бы могли сравнить производительность труда рабочих; посетивших «Три апельсина» Прокофьева или какую-нибудь тяжелую психологическую драму, то результат, наверно, оказался бы очень красноречивым. В этом убеждении укрепляет меня особенно то, что веселье Прокофьева врезано в такие четкие ритмические формы, которые уже сами по себе — величайший враг какой бы то ни было физической и душевной косности, расхлябанности, неотчетливости. Такая музыка — почти физическое вкачивание бодрости в человеческую кровь. Марш второго акта стоит хорошей солнечной ванны в здравницах Крыма.

{205} В согласии с этим и постановка ничуть не стремится к возрождению итальянского спектакля. Итальянизм некоторых костюмов отнюдь не принципиального характера. С наибольшей настойчивостью взято основное свойство итальянского театра — крайняя динамичность, безудержность актерского движения. С этой стороны перед оперным артистом встали задачи трудности быть может небывалой. Оставляя зрителю оценку их разрешения, считаю себя в праве сказать, что уже самый факт их выполнения является подвигом физической смелости и предприимчивости актеров. Прыжок, бег, быстрота движений — логическое следствие оркестровой и тематической легкости прозрачной музыки. Эти же свойства определили и принцип монтировки. Отметены весомые конструкции, станки, лестницы — объем и тяжесть на сцене. Прозрачная постройка как бы преодолевает собственный вес. Декорации, изобразительные, поскольку изобразительна всякая, хотя бы ироническая сказка, откровенно даны как свешенный сверху, расписанный холст. В основе своей действие развивается на гладком планшете. Расположение человеческих тел по вертикалям сцены дается почти пародическим применением подвесных {206} лестниц. Вообще же техника пользования люками, колосниками, освещением нарочито основывается на методах прошлого столетия в согласии с темой спектакля и устройством типичной сцены-коробки, какой являются подмостки б. Мариинского театра. «Любовь к трем апельсинам» — шутливое возрождение почти умершего жанра феерических опер. Конечно, ни один из создателей этого жанра с таким утверждением бы не согласился, но ни Прокофьев, ни его постановщик не стремились к какой бы то ни было реконструкции. Совершенно новые приемы постановки введены поэтому в нарочитом контрасте со старинными.