Сборник  Санкт-Петербург 2012 ббк 83. 3 (2Рос=Рус) 6 Д44

Плещут воды Флегетона,

Своды Тартара дрожат

Пушкин
***

По разным дальним берегам

Живут взаимо-мертвые друзья

И только ласточки перелетают Лету

И только звуки голосов знакомых

Перелетают с берега на берег

И что-то сберегаемое глухо в нас себя опознает

Припоминаемое

Листочки ласточками чертят в пустоте

Стремительные линии полетов

В прозрачном воздухе перелетая Лету

Здесь лето вечное уводит в осень мысли

И залетает в залетейский край…

Здесь над тобой отдушина луны

В небесном куполе – как тот просвет

Который оставляешь за собою

Сходя Орфеем в мир Эреба, в подземелье

Посеребренный лунным светом мир …

Просвет в потусторонние пространства

Не путь ли нисхожденья в наши сны

Не суть ли наши нисхожденья в сны

Ночные путешествия во тьме

К древнейшим ужасам в миры метаморфоз

Визиты к тем владыкам преисподней

Из коей каждым утром мы выходим

Как Эвридику, душу к жизни выводя?

Орфей-ревнивец слышит за собой

Шаги многокопытных провожатых

Бедняжки Эвридики – невредимки

Многокопытные стопы страшилищ

Ступают по известной мостовой

Почти беззвучные – дорогою мощенной

Благими пожеланьями – бредут

По гулким плитам здесь окаменевших

Намерений – ну до чего же плоски

Становятся намеренья благие

Орфей-ревнивец слышит за спиной

Безумное хихиканье жены

И чьи-то шёпоты и тихие шлепки

(А все нельзя бедняге обернуться)

…Кто там шагает следом в темноте

В кромешной тьме

Как можно доверять богам Аида

Что там за розыгрыш у них затеян?
***

Нам встречный ветер освежает вечер

Вычеркивая из воспоминаний

Вчерашнего уже существованья

Все вычурное. Мы в коловерченье

Унылый бред порядка прирожденный

Лишь повседневной жизни, – прерывают

Метафорические дерзкие сближенья

Туда уходит прошлогодний снег

Вчерашний сон – туда срывает с нас

Листву случайных листьев

Свеченье ауру воспоминаний

Нам встречный ветер освежает вечер

Горячей жизни прожитой в жару

***

Итак душа в тебе как Эвридика, невидимка

Возлюбленная телом антиподка Неуловимая

Поверх тебя парящее виденье

Посмертно преданная Духу твоему

В потустороннем поджидающему душу

Его сверхличное в тебе

Веди ее не пробуя увидеть

Лицом к лицу её живую суть

Ты всякий к ней растратишь интерес

При первой же попытке обернувшись

В лицо ей заглянуть и убедиться –

Не в сходстве ли ее с лицом которым

Ты предстаешь перед самим собой

Заглядывая в зеркало внезапно…

***

Направимся по травам в первый раз

Потом пройдем по комнатам пустым

Не затрудняясь больше темнотой

Не тяготясь заброшенностью мест

Мы на себе испытываем силу

Воображения поэтов адской масти

(Ю.С.Динабург. «Археология Санкт-Петербурга»)

Незадолго до смерти Юрия Семеновича в журнале «Нева»^ была опубликована статья, в которой автор анализирует необычную био-графию интеллигента новой волны. Представления автора статьи, отрицательно относящегося к объекту своего исследования,

__________________________

Черепанова Р. «Заведомый антигерой»: Русская интеллигенция вкомплексах борьбы и подвижничества // Журнал «Нева», 2010 – № 11 (http://magazines.russ.ru/ neva/2010/11/ch5.html).

характеризующего его как «заведомого антигероя», формировались только на основе материалов, опубликованных винтернете. Однако в результате этой публикации многих читателей заинтересовала странная фигура подвижника, не нашедшего себя в современном обществе. И действительно, это был человек яркий, разносторонний, одаренный, творивший в чрезвычайно стесненных обстоятельствах. В трагические пасхальные дни 2011 г. у людей, знавших Юру по Челябинску, Перми и Санкт-Петербургу, невольно накатывают яркие воспоминания об этой парадоксальной личности…

После смерти Сталина многие ждали перемен. Постепенно меня-лась психология людей. Большую роль в формировании взглядов новых поколений молодежи стало играть новое искусство и ре-абилитированная интеллигенция, вернувшаяся из лагерей. В конце 1950-х годов на одной из центральных улиц Челябинска можно было встретить странного невысокого человека лет тридцати с бледным лицом, вздернутым небольшим носом и острым проницательным взглядом, спрятанным за толстыми стеклами очков в простой темной оправе. Одежда отличалась некоторой небрежностью с легкими чертами аристократизма: поношенное старомодное пальто, наспех наброшенный шарф, растоптанные ботинки или галоши на босу ногу. Необычная манера одеваться сразу привлекала к себе внимание. Это был своего рода лагерный шик. Тут и пренебрежение к приличиям, и вместе с тем опрятность – всегда исключительно белые рубашки… Из кармана поношенного пальто торчит свернутый в трубку журнал или пачка густо исписанных потертых листков. Обычно его сопровождал какой-нибудь интеллигентного вида человек в неброской одежде или группа оживленных студентов. Если один из спутников оказывался вашим знакомым, могло состояться знакомство с Юрием Динабургом, челябинской знаменитостью. Вас представляли ему как специалиста в какой-то области знаний, для большей убедительности преувеличивая ваши достоинства. Новый знакомый сразу поражал вас яркими импровизациями на одно из ваших увлечений. Речь его была яркой, плавной, поэтичной и строго логичной вместе. Собеседник удивлял эрудицией и доскональным знанием предмета. Излагая свою оригинальную точку зрения, он внимательно следил за вашей реакцией. При этом не чувствовалось никакого стремления показать свое превосходство. Устанавливалась приятная атмосфера дружелюбия и служения общей Великой Идее. Мало кто из окружающих мог открыть подробности жизни нестандартного человека. А расспрашивать о его судьбе не решались даже самые близкие к нему люди. И не только из деликатности... К концу жизни он опубликовал в интернете любопытные детали своей биографии. И это не прошло незамеченным среди нового поколения интеллигенции…

Более близкое знакомство с Юрой подтверждало уникальность его интеллекта. Сразу бросалось в глаза некоторое сходство с Дон Кихотом. Склонный к перемене мест, блестящий эрудит редко на улице появлялся один. Он всегда нуждался в Санчо Панса, иногда групповом.
Часы идут, меня глуша. То ветер дует. В снежном шуме Не перья белых лебедей – Мне машет мельница безумий Крылами спутанных идей.

(Из юношеских стихов Динабурга)

(Г. Гейне)

Отец, Симон Менделевич Динабург, родом из Белоруссии, в 1926 году из Киевского Политехнического института направлен на практику в Ленинград, где познакомился с матерью, Ирмой Фри-дриховной Бальтазар. В конце 1927 г. они приехали в Киев, где и родился Юра 5 января 1928 г., то есть в 200-ю годовщину смерти Исаака Ньютона. По настоянию родственников и новорожденному дали имя Исаак. По требованию интеллигентной бабушки он получил и второе имя Вольфганг (в честь Моцарта и Гете).

Отец вскоре после рождения сына был направлен на строительство ферросплавного завода в Челябинске. Первое время он работал на-чальником проектного отдела, занимался монтажом оборудования. Потом заведовал кафедрой теоретической механики ЧИМЭСХа. В свободное время он преподавал малолетнему сыну математику,

1931-й год. Юра с няней Александрой Ивановной

Ирмой Фридриховной Динабург (урожденной Бальтазар) и Симоном Менделевичем Динабургом

Челябинск, 1956 г. Молодая супружеская пара: Люся Захарова (Люка) и Юрий Динабург

Челябинск, 1944

Челябинск, 1958

Ленинград, 1976

Санкт-Петербург, 1996.С Еленой и Никитой Елисеевым

геометрию, для наглядности строил целую систему зеркал, пери-скопов и водил в «комнаты смеха» к кривым зеркалам. Кроме того, отец в раннем возрасте познакомил мальчика с Шекспиром (парал-лельно на двух языках) и, разумеется, с Пушкиным.

Воспитанием Исаака занимались также его русские няни, которые, по семейному преданию, спонтанно переименовали его в Юрия. Одна из них даже тайно от родителей крестила его в православие. Это вызвало возмущение бабок по матери, убежденных лютеранок. Интересно, что отец ребенка не высказывал особого неудовольствия этим событием. Видимо, его беспокоила будущая судьба его сына в формирующейся необычной социальной среде. В зрелые годы сам Исаак предпочитал именовать себя Юрием Семеновичем.

С детских лет по настоянию матери Юра упражнялся в репетитор-стве. Среди знакомых родителей было много челябинцев изновой элиты с сыновьями, на которых школьные учителя жаловались всвязи с низкой успеваемостью. Ирма Фридриховна давала адрес и говорила: «Иди, помоги там мальчику по геометрии или по географии». С сыном она разговаривала по-немецки, пока фашисты не напали на СССР. Тогда она потеряла права и амбиции. До 1949 года ей запрещали выезжать из Челябинска. Однако Ирма Федоровна продолжала ограничивать любознательность сына: «Советская школа научит всему, что нужно без всяких буржуазных излишеств!» К спорту и шумным играм вундеркинд был равнодушен. Беднее всего оказалось музыкальное воспитание. В юные годы привлекал Р. Вагнер. На его операх были сосредоточены основные музыкальные интересы Юры. Вероятно, это определилось литературно-философским развитием, где-то в основах своих укорененных в древнегерманских представлениях о радости, о пафосе бытия. Любимый герой детства Гайавата настойчиво ассоциировался с вагнеровскими персонажами (вельзунгами – Зигмундом, Зигфридом), а Минегага – со слабыми героинями раннего Вагнера.

С 1930 года отец ютился в маленькой комнатушке барака спец-переселенцев у истоков речки Челябки. Через три года семья по-селилась напротив костела на углу, с которого начиналась дорога квокзалу, от бывшей улицы Спартака. Этот храм на пути в Сибирь добротно отстроили поляки. После нескольких лет жизни на той же Челябке, на месте, где потом построили ЧИМЭСХ, Юру перевели в 1-ю образцовую школу (за Алое Поле). Всю войну семья прожила на ЧГРЭСе, прямо против здания театра Комедии (до того кинотеатра «Сталь»). Слева располагалась 50-я школа, а дальше тюрьма, в которой останавливался молодой Сталин в пути к Туруханской ссылке. По странному совпадению обстоятельств, в ней и арестованный десятиклассник провел один месяц (август 1946-го). В те времена у него сложилось представление о Челябинске как о городе, застроенном многоэтажными бараками.

Отец, доцент Челябинского института механизации сельского хо-зяйства, был осужден и сразу расстрелян в 1937 г. Мать в 1940-хгг. работала на кафедре иностранных языков в одном из вузов, а затем до конца жизни преподавала немецкий язык в Челябинском меди-цинском институте. В отличие от отца она была высокоидейной убежденной коммунисткой, принципиальным членом партии. На идеологической почве в семье возникали острые конфликты.

В раннем возрасте ребенок получил блестящее по тем временам образование. Особые успехи показал в изучении иностранных языков. В старших классах стал писать лирические стихи:

Параллельно в городе действовала и вторая группа более молодых оппозиционно настроенных подростков под руководством А.Поля-кова. Более активные и радикальные ученики другой школы приня-лись расклеивать листовки у входа в продуктовые магазины. Юные сторонники новых идей писали листовки печатными буквами на линованной бумаге из школьных тетрадей. Воззвание заканчивали оптимистическим прогнозом: «Падет произвол и восстанет народ!» Новоявленные правозащитники критиковали коррумпированную, «обуржуазившуюся» партийную верхушку «угнетенного рабочего класса», который прозябал в бесправии и неведенье… Челябинские школьники взяли на себя миссию открыть народу глаза: «…Това-рищи!.. Правительство угнетает нас. Нас кормят пятилетками, а не хлебом. Нас не отпускают с заводов, за самовольный уход с предприятий судят как дезертиров. Нами помыкают как рабами. Но мы не рабы и не хотим быть рабами, мы протестуем против насилия и притеснения…» Антисоветскую группу быстро вычислили ком-петентные органы и арестовали. Активисты оказались в колонии для малолетних преступников.

В 1945 г. среди знакомых Динабурга сложилось что-то вроде по-литического кружка, в который входили Георгий Ченчик и Гений Бондарев. После ареста Юру рассматривали как главного идеолога группы. Считалось, что он создал «теоретическую базу» антисоветской организации, вначале в форме, разработанной им «теории монополии власти на информацию», а позднее в виде «Манифеста идейной коммунистической молодежи». Группа, получившая условное название «бейбарабанцев», считала необ-ходимым чистку партии и комсомола и проведение переворота в стране. Этот переворот мыслился мирным путем, посредством пропаганды. Из знаменитого стихотворения Генриха Гейне «Док-трина»:
Бей в барабан и не бойся беды

И маркитантку целуй вольней.

Вот тебе смысл глубочайших книг,

Вот тебе суть науки всей.

(Перевод Ю. Тынянова)

Удивительным образом в ХХ веке школьники узнали силу ницше-анской воли к власти и вкуса к унижению чужого человеческого достоинства. Исторической миссией молодого поколения теперь становится выяснение возможности преображения человеческой природы, которое позволило бы искоренить подобные тенденции. В чем должна бы состоять такая социальная гигиена? Никаких гипотез на этот счет тогда не было, а речь шла больше о практике борьбы с коррупцией в послевоенном обществе. В те годы Юра гордился употреблением слова «коррупция». Этот термин советская печать в то время практически не знала. Автор решил, что начало «Манифеста» кто-то извлек из рукописи. Конечно, не на память, а чтобы «документик» утратил свой зловещий характер. Молодого человека, по его словам, могли ненароком в расход послать. Важно подчеркнуть, что в материалах следствия не было ни слова о Сталине. Через много лет Юрий Семенович считал горбачевскую перестройку пародией на свои незрелые взгляды.

Даже на следствии арестованный продолжал настаивать: «…Я счи-тал, что комсомол является организацией разлагающейся и почти совершенно бесполезной, не играющей серьезной роли в жизни нашей молодежи... Лидеры преследуют лишь карьеристские цели». Большинство из выпускников школы привлекала в высшие учебные заведения не жажда знаний, не желание служить Родине, а лишь стремление как можно лучше устроить свою карьеру. Юра считал, что в лице взрослых – своих отцов они имеют дурной пример морального разложения, карьеризма и бюрократизма (из протокола допроса).
Арест

При сложившемся состоянии дел в России

сохранять здравый рассудок непатриотично.

Ю.Динабург

За искренность и обстоятельность комментариев на следствии школьник-оппозиционер получил срок в два раза больше, чем его друзья Г.И. Бондарев и Ю.Ф. Ченчик, – 10 лет. Две вовлеченные де-вочки 18 лет получили свою «малость» преимущественно за то, что слишком хорошо отзывались о Юре. Одна, переписавшая «Мани-фест», получила всего 3 года условно (В.И. Бондарева), а другая отбыла и 3 года настоящих (Р. Гольвидис). А идейному вдохновителю «посчастливилось» попасть в Дубровлаг (п/я 385/18), ставший первым настоящим университетом. Он располагался вдоль железнодорожной ветки от станции Потьма Московско-рязанской железной дороги в направлении муромских лесов.

В тюрьме была очень хорошая библиотека, и в досугах, которые выпадали в 46-ом году, политзэк получил возможность очень вни-мательно изучить по нескольку томов сочинений Гегеля и Марселя Пруста. Дрезденский физик, доктор Пюшман, читал любознательному молодому человеку лекции по дифференциальной геометрии и топологии, иллюстрируя свою немецкую речь чертежами на сугробах. Москвич Диодор Дмитриевич Дебольский, большую часть жизни отбывавший сроки в разных концах страны за увлечение индийской философией, читал лекции о литературной жизни Москвы (в частности, о близком ему Михаиле Булгакове и романе «Мастер и Маргарита»). Позднее этот курс был продолжен В.А. Гроссманом, который в гимназии дружил с Таировым, поучаствовал в революции 1905 года, лет семь прожил в эмиграции, а позднее работал у Вахтангова и общался с Немировичем-Данченко. Кроме пушкинианы темами его лекций были разные эпизоды из истории театра. Необычное поведение политзэка привлекло внимание владыки Мануила (В.В. Лемешевского) тогда, когда он еще не был митрополитом. На робкие просьбы просветить в вере, он ограничился шутливыми разговорами о литературном наследии Н.С.Лескова. Впрочем, через некоторое время священник великодушно направил Юрия на обучение к знаменитому евразийцу П.Н.Савицкому, которому он же и рекомендовал его так убежденно, что старый больной Петр Николаевич без колебаний согласился им заняться. Несколько месяцев по вечерам рассказывал новому ученику о христианизации России и о разных внутренних проблемах, разногласиях иосифлян и заволжских старцев, о Ниле Сорском и о прп. Сергии Радонежском. Но это было только началом его дела. Лет семь или девять спустя он рассказал о любознательном соседе как своем студенте Л.Н. Гумилеву, а его рекомендация была вскоре дополнена отзывами профессора М.А.Гуковского. В результате с 1959 года установились со Львом Николаевичем весьма доверительные отношения, ограниченные лишь возрастной разницей в пятнадцать лет.

Приходилось много общаться и с уголовниками. Юного политзэка спасала удивительная память. Он помнил наизусть целые главы из популярных литературных шедевров, мог часами цитировать захватывающую прозу и стихи. Среди заключенных эта способность ценилась очень высоко. В лагере это называлось «тискать рóман». Перед сном в бараках регулярно проходили «литературные вечера». Юрий Семенович был среди уголовников «в законе» –как врач или прокурор. Таким образом, детство он провел в женском окружении, а юность в мужских казармах.

По всему Дубровлагу от Потьмы до Барашево пошла молва о мальчишке, который пристает к солидным профессорамс расспро-сами. Старое прозвище этого лагпункта «Академия сумасшедших наук» наполнилось вдруг новым содержанием. Разумеется, началь-ство, обозвав зэка «всесветным мозгокрутом», послало его кататься с этапа на этап почти по всем мужским лагерям и частенько по карцерам. От недоедания и отсутствия элементарных гигиенических условий на ногах периодически открывались язвы. Сравнивая свою судьбу с участью «отщепенцев» довоенных, взрелые годы Юрий Семенович вспоминал эпиграф из пушкинской «Капитанской дочки»:

(А. Сумароков).