Сборник материалов III межвузовской научной конференции Издательство «Наука» 2010 (47)(082)

Хронологические рамки заявленной темы охватывают этапы капиталистической и социалистической модернизации. Модернизационный процесс сам по себе относительно независим от капитализма и социализма, что, конечно, не снимает вопроса о социокультурной цене использования «капиталистических» или «социалистических» методов модернизации, а также об их экономической и организационной эффективности.

В связи с этим трудно согласиться с тезисом А.С. Ахиезера об «антимодернизационном взрыве» в России в 1917г.¹ Взрыв действительно был. С одной стороны, он нарушил естественное течение модернизационных процессов, а с другой – сильно их катализировал. В течение жизни одного поколения страна вырвалась в передовые индустриальные державы мира. Это не антимодернизация, а скорее сверхмодернизация, которую народ оплатил высокой ценой жертв и страданий.

Весьма спорной является и концепция Л.С. Васильева о псевдо модернизации Советской России, поскольку де она добилась «немалых результатов в весьма специфической сфере, сфере того, что работает на войну и насилие»¹. При этом автор не учитывает того весьма важного обстоятельства, что, достигнутые Россией результаты касались не только военной сферы, а переустройства всего социально-политического уклада страны на базе индустриализации.

Большинство исследователей едины в том, что пути развития России и западных стран существенно отличались. На Западе модернизация осуществлялась естественно, на внутренней основе, как результат имманентного развития. Россия, осуществляя модернизацию, конечно же, опиралась преимущественно на свои внутренние ресурсы. Однако стимулы для российской модернизации обыкновенно исходили извне: в нашей стране во многом использовался опыт других держав, который силой авторитарного режима навязывался обществу. Инициатором модернизации выступало государство. Главными целями модернизации были поддержка военно-политического влияния державы и укрепление ее позиций в мире.

В высшей степени актуальной, по нашему мнению, является сегодня проблема соотношения и совмещения в процессе проектирования будущего традиционности и современности. Чтобы вырваться из порочного круга, обрекающего страну на стадиальное отставание, необходим глубокий и тщательный анализ взаимодействия инноваций и традиций, позволяющий фиксировать моменты перехода первых во вторые. Печально яркими примерами непродуманных модернизаций являются сначала отказ от традиционных ценностей цивилизованного мира и переход к новым ценностям социализма, а затем ещё более мучительный поворот от них к ценностям далеко ушедшего за это время вперёд постмодернизационного общества.

Российское народное хозяйство в конце XIX – начале XX вв. имело устойчивую систему организации. Её основные отличия от европейской заключались не только в преобладании аграрного сектора, но и в значительной роли коллективных форм собственности.

Неодобрительное отношение к частной собственности и к рынку были присущи российской экономике. Основная масса крестьянства была настроена антирыночно. По словам Бердяева «западные понятия о собственности были чужды русскому народу»². Антирыночная, антисобственническая идеология в России уходила корнями в давние народные представления.

Догоняющий тип развития экономики обусловил растущую организующую роль государства как естественного спутника прогресса. Государственная поддержка промышленности и рост размеров иностранных капиталовложений предопределили создание в России передовой индустриальной и транспортной инфраструктуры, изменившей хозяйственный облик страны. В свою очередь, возникшие новые производственные отношения привели к расколу общества на новый капиталистический и старый артельно-общинный уклад. В силу сложившихся исторических и географических особенностей общинное начало в России преобладало над индивидуализмом. Капиталистический, частнособственнический уклад находился в постоянном столкновении с многовековыми традициями хозяйственной жизни, морально-этическими и культурными ценностями народа. Всё это и предопределило выбор специфической формы развития России – имперской или консервативной модели модернизации. По мнению Красильщикова В.А., имперская модель модернизации, предпосылки которой складывались в России ещё в XV-XVI вв., опиралась на мощь государства и ставила своей центральной задачей создание мощного военно-производственного комплекса во имя сохранения военно-политического статуса империи. Такая модернизация никогда не ставила своей целью улучшение условий жизни народа¹.

Общественное настроение в России в начале XX в. склонялось в пользу быстрого промышленного развития при сохранении многих традиционных ценностей. Особенно ускоренно развивались в конце XIX – начале XX в. новые отрасли производства: тяжёлое машиностроение, химические производства, электроиндустрия, железнодорожный транспорт, добыча полезных ископаемых. Наряду со старыми промышленными зонами, такими как Центральный промышленный район, польский регион, Урал, возникли новые, выросшие на волне капиталистической индустриализации: Донбасс, Бакинский район, Баку, Кузбасс.

В экономическом отношении Нижнее Поволжье представляло собой ярко выраженный аграрный регион с низким уровнем развития промышленности. Основными её отраслями являлись предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья, цементная и деревообрабатывающая промышленность. В результате территориального разделения труда и благоприятным природно-климатическим условиям в Нижнем Поволжье в конце XIX в. бурное развитие получили мукомольная и маслобойная промышленность. Этому способствовало расширение сети железных дорог² и введение в 1893 г. новых хлебных тарифов на железнодорожные перевозки.

Наибольшие темпы модернизации в Нижнем Поволжье, как и в целом по России, в конце XIX – начале ХХ вв. демонстрировали металлургические и металлообрабатывающие производства. Бурное развитие мукомольного и маслобойного производства требовало совершенствования оборудования и техники, что, в свою очередь, способствовало модернизации механических и чугунолитейных производств. В Саратовской губернии в середине 1890-х гг. работало 38 механических и металлообрабатывающих предприятий, вырабатывавших более 80 % всего промышленного производства¹. В основном это были небольшие предприятия с количеством рабочих от 50 до 300 человек.

Активное железнодорожное строительство в 1890-е гг. потребовало открытия новых производств по обслуживанию подвижного состава. В 1895 г. в Саратове начали работу ремонтные мастерские Рязано-Уральской железной дороги, вскоре ставшие по количеству рабочих крупнейшим предприятием города (свыше 1000 работников). За семь лет подобные мастерские появились ещё в шести городах губернии, в которых работало почти 3,5 тыс. человек при ежегодном производстве в сумме 1,3 млн. рублей².

Проникновение иностранного капитала в Нижнее Поволжье ознаменовалось строительством в 1898 г. металлургического завода «Урал-Волга» в Царицыне и Волжского сталелитейного в Саратове. Учредителями завода в Царицыне выступили Парижско-Нидерландский банк, Парижский международный банк совместно с Петербургским международным, Учётным и Ссудным банками, а в Саратове – Французская анонимная кампания³.

В этом же году был открыт гвоздильно-проволочный завод акционерного общества «Б. Гантке» с немецким капиталом в Саратове, в котором в 1904 г. уже работало 400 рабочих, а объём производства составлял 890 тыс. рублей⁴. Аналогичный завод открыли французские инженеры П.Г. Гардиен и А.М. Валлос в Царицыне⁵. Там же, в 1901 г. начал действовать завод, основанный братьями Серебряковыми, рассчитанный на переработку проката Царицынского металлургического завода⁶.

Создание новых технологий, развитие инфраструктуры России (в первую очередь железнодорожного сообщения) привело к появлению в Нижнем Поволжье новых видов производств (металлургическая, металлообработка и цементная промышленность), работавших частично на привозном топливе и сырье. Они не имели непосредственной связи с работавшими здесь ранее фабрично-заводскими предприятиями и кустарными промыслами, и появились следствии привлечения в экономику региона столичного и иностранного капитала.

За годы Первой мировой войны общее число промышленных предприятий в Нижнем Поволжье увеличилось с 494 в 1914 г. до 507 в 1916 г.¹ Расширение промышленного производства коснулось только тех отраслей, которые были тесно связаны с военными нуждами. Так, число предприятий металлообрабатывающей и машиностроительной отраслей увеличилось на 18,9 %². В то же время на предприятиях по производству гражданской продукции объёмы неуклонно сокращались. В Царицыне в 1916 г. производство уменьшилось на 40-50 % на 12 лесопильных, 3 горчично-маслобойных и 2 кирпичных заводах, 2 типографиях и чулочной фабрике³. В целом по Саратовской губернии к 1 января 1917 г. сократили производство 33 предприятия и совершенно приостановили 56⁴.

Стабильность промышленного производства и даже заметный рост его в годы войны объясняются централизованными государственными оборонными заказами, а также приспосабливаемостью местных предпринимателей к нуждам военного времени. Эти обстоятельства оказались определяющими в изменении структуры отраслей местной промышленности, где произошёл существенный рост металлообрабатывающих и машиностроительных предприятий на фоне сокращения производства остальных.

Революция 1917 г. и Гражданская война прервали имперскую модернизацию. Они стали мощным источником как разрушительных, так и модернизирующих импульсов. Становление новой власти сопровождалось ростом социальной напряжённости, углублением экономической разрухи. В основе экономической политики большевиков лежала марксистская доктрина построения социалистического, бесклассового и бестоварного общества, в котором будет ликвидирована частная собственность и осуществится полное обобществление производства. Частичное совпадение задач, диктовавшихся чрезвычайной обстановкой с доктринальными установками большевиков о социализме, с плановой системой хозяйствования привело к формированию феномена «военного коммунизма». Он был порождён не только утопической верой в коммунизм и своеобразным пониманием экономических процессов, но и логикой предшествующего развития страны. Это социокультурное явление пришлось на первоначальный этап становления советского государства и оказало большое влияние на всю его последующую историю, в том числе на выбор модели дальнейшего экономического и политического развития.

Сама логика перехода к более жесткому ограничению и практике административного управления привела к полному разрушению хозяйства. В Нижнем Поволжье положение приобрело катастрофический характер в связи с неурожаем 1920 и 1921 г. и последовавшим за ним голодом, одним из эпицентров которого стала Саратовская губерния. Наступившая «демографическая катастрофа» явилась не только результатом природных катаклизм, но и прямым следствием Гражданской войны и военно-коммунистических методов правления большевиков, которые усугубили социально-экономический кризис в регионе и затормозили начало восстановительных процессов.

Вместе с тем, «военный коммунизм», рождённый в чрезвычайных экономических обстоятельствах, помог большевистскому режиму выжить и создать новую модель экономического развития. По сравнению с «военным коммунизмом» это было принципиально новым, хотя главным здесь оставалось «старое» - стратегический курс на создание бесклассового общества и жесткий авторитарный режим.

По своему экономическому содержанию нэп, хотя и выглядел на практике как политика быстрого реагирования на возникавшие и усугублявшиеся кризисы, несомненно, явился системой серьёзных реформ, способствовавших восстановлению промышленности. Новая экономическая политика выдвинула необходимость более точного распределения предприятий по отдельным хозяйственным организациям на основании строго определённых производственных признаков, а именно: значения предприятий для государства в целом в обслуживании важнейших нужд – транспорта, обороны, снабжения орудиями производства, экспорта и т.п. как в общегосударственном, так и в более узком, губернском и местном масштабах. Так создавались предприятия государственного и негосударственного значения. Первые подразделялись на предприятия общегосударственного, т.е. общесоюзного значения, республиканского и местного подчинения, а вторые составляли кооперативную, кустарную (не объединённую) и частную промышленность.

Первые шаги нэпа в государственной промышленности проявились в ликвидации жёстких вертикалей отраслевых образований – главков и центров, характерных для периода «военного коммунизма», постепенном переходе от натуральной к денежной форме зарплаты и т.д. Появились такие новые организационные формы промышленности, как тресты, синдикаты, акционерные общества, осуществлявшие свою производственную деятельность на основе хозяйственного расчёта.

Характерно, что внедрение в государственную промышленность таких элементов, как хозрасчёт, самоокупаемость, прибыль, ценообразование и т.п. осуществлялось прежними революционными силовыми методами времён «военного коммунизма». Ленин в телеграмме Г.Я. Сокольникову от 1 февраля 1922 г. рекомендовал карательные, репрессивные меры для внедрения в работу промышленности сугубо экономических, коммерческих методов: «Я думаю, что тресты и предприятия на хозяйственном расчёте основаны именно для того, чтобы они сами отвечали за безубыточность своих предприятий. Если это окажется ими недостигнуто, то, по-моему, они должны быть привлечены к суду и караться в составе всех членов правления длительным лишением свободы (может быть с применением по истечении известного срока условного освобождения) с конфискацией своего имущества и т.д.»¹.

Спустя десять дней в письме тому же Сокольникову Ленин ещё раз требовательно запрашивал: «Обдуманны ли формы и способы ответственности членов правлений трестов за неправильную отчётность и за убыточное ведение дела? Не спит ли у нас НКюст? Тут нужен ряд образцовых процессов с применением жесточайших кар. НКюст, конечно, не понимает, что новая экономическая политика требует новых способов, новой жесткости кар»².

Все эти указания находили своё практическое разрешение в промышленности не только центральных регионов страны, но и в периферии, в частности, в Нижнем Поволжье со своими специфическими особенностями. Здесь восстановительный период в промышленности начался значительно позднее (в 1923 г.). Это объяснялось объективными трудностями, сложившимися в регионе: большие разрушения в годы Гражданской войны, засуха и голод 1920 и 1921 гг., низкий уровень развития промышленности, основными отраслями которой являлись предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. Этим можно объяснить тот факт, что в плане ГОЭЛРО Нижнее Поволжье не рассматривалось как самодостаточный регион и лишь в 1925 г. были предприняты шаги к пересмотру программы его электрификации³.

Проведение нэпа в промышленности региона началось с перевода предприятий на хозрасчёт и создания трестов. Первым шагом в этом процессе было утверждение в августе 1921 г. СТО «Основных положений о мерах к восстановлению крупной промышленности, поднятию и развитию производства»⁴. Трестирование означало создание крупных производственных объединений государственной промышленности на началах хозрасчёта. В ходе его осуществления стало проявляться определённое противоречие: с одной стороны провозглашалась децентрализация управления промышленностью, а с другой – практика создания трестов означала укрепление централизма, поскольку только таким образом государство, как собственник, могло контролировать работу предприятий и обеспечивать плановое управление ими. С годами, по мере укрепления позиций сторонников полного обладания партией «командными высотами» народного хозяйства, это противоречие усиливалось, и происходил переход к жёсткой централизованно-плановой структуре управления промышленностью.

В результате проведения нэпа в Нижнем Поволжье удалось вывести промышленность из тяжёлой кризисной ситуации. В известном смысле нэп представлял собой шаг вперёд по пути модернизации. В то же время восстановление промышленности региона шло с большим трудом и медленными темпами. В целом экономика обобществленного сектора страны была малоэффективной, а достижения в промышленности базировались исключительно на мобилизации накопленного ранее материального и интеллектуального материала. В 1928 г., в сравнении с 1913 г., производительность труда упала на 23 %, а фондоотдача – на 25%. Рост национального дохода (2% в год) оказался меньше, чем рост численности населения – 6%¹. Низкая рентабельность промышленности Нижнего Поволжья объяснялась также устаревшей техникой на предприятиях и изношенностью промышленного оборудования (30 – 41 %)².

Следует также отметить, что к 1927/28 хозяйственному году удельный вес государственных и кооперативных предприятий достиг 97,3 %, а частных – понизился до 2,7%. Хотя в целом по общему объёму промышленной продукции был достигнут довоенный уровень, производство чугуна, стали, цветных металлов, проката, строительных материалов было ниже показателей 1913 г.³ Такие результаты вызывали у многих партийных деятелей твёрдую убеждённость в необходимости форсированной индустриализации. При этом происходит окончательная переоценка нэпа и с весны 1929 г. Сталин делает акцент не на использование рыночных механизмов для развития промышленности, а только «на обеспечение регулирующей роли государства на рынке»⁴. Он уже откровенно отмечал, что «если мы придерживаемся нэпа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту. Ленин говорил, что нэп введён всерьёз и надолго. Но он никогда не говорил, что нэп введён навсегда»⁵.

Следует признать, что Сталин выражал точку зрения большинства партийного руководства. В сознании многих тогдашних лидеров прочно сохранялись со времён «военного коммунизма» силовые, административно-командные методы, как универсальный инструмент для решения любых задач. Отсюда и готовность партийно-бюрократического аппарата к быстрым и решительным действиям для достижения цели: построения социализма. Новая экономическая политика изжила себя и постепенно заменялась элементами планового хозяйства. Свою роль в свертывании нэпа сыграла не только идеология, но и международная обстановка: мировой экономический кризис 1929–1932 гг. укрепил уверенность политической элиты СССР в том, что рыночная экономическая модель непредсказуема, нестабильна, поэтому нужен другой подход к экономическому развитию страны. Сказался и внешнеполитический фактор: в условиях противостояния двух диаметрально противоположных политических и идеологических систем большевики рассматривали СССР как «осаждённую крепость» в окружении капиталистического мира и стремились в короткие сроки догнать экономически развитые страны. Интересна аргументация, с помощью которой Сталин обосновывал необходимость форсированной индустриализации. «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»¹.

Такая постановка вопроса в целом соответствовала и «оборонному сознанию» народа, сложившемуся за несколько веков, и архетипу культуры русского традиционного общества, которое привыкло искать врага². Правда теперь эта внешняя угроза принимала классово-идеологическую окраску как противостояние между мировым капитализмом и рабоче-крестьянским государством. В российской действительности 1920-х гг. выбор мобилизационной модели ускоренной индустриализации был предопределён не столько политической волей Сталина, сколько объективными причинами и задачами, стоящими перед страной. Этот выбор в целом соответствовал социокультурным и государственным традициям страны.

Таким образом, курс на ускоренную индустриализацию, переход к плановой экономике и свертывание нэпа в конце 1920-х гг. рассматривался большевиками как главное условие построения социализма, как политическая задача, требующая экстраординарных мер. Доминирование политических факторов над экономическими при решающей роли государства обусловило формирование мобилизационной модели развития страны, предусматривавшей своеобразный экономический рывок с использованием чрезвычайных средств.

Одной из проблем ускоренной индустриализации страны стал вопрос о размещении производительных сил и ресурсов. Наряду с реконструкцией старых индустриальных районов намечалось интенсивное промышленное освоение Востока страны, а также Нижнего Поволжья. Реализация сложных задач модернизации страны потребовала изменения ее административно-территориального деления. Переход к директивному планированию и централизованному, командно-административному методу управления обусловил создание в 1928 г. Нижне-Волжского края в составе трёх губерний (Саратовской, Сталинградской и Астраханской), Автономной республики Немцев Поволжья и Автономной Калмыцкой области. Край представлял территорию в 319 тыс. кв. км. с 5714 тыс. жителей, занимая по территории 4-е место в РСФСР, а по населению – 5,8% от населения РСФСР³.

Официально изменение районирования страны объяснялось хозяйственной целесообразностью, а также необходимостью учёта максимальной эффективности и отдачи общественного труда. Настоящие причины создания столь крупных образований диктовались потребностями централизации и унификации, выстраивания строгой вертикали власти, а также нехваткой подготовленных новых кадров, их неопытностью и несамостоятельностью. Замена волостей районами, губерний округами и ликвидация уездов, как предполагалось, должна была приблизить органы власти к массам, качественно улучшить руководящий аппарат и удешевить его.

Превращение Нижнего Поволжья в мощную хозяйственную единицу открывало возможность Центру посредством централизованного директивного планирования более полно использовать природные богатства края и разрешать масштабные экономические задачи, требующие больших средств. Крайняя ограниченность материальных финансовых ресурсов стала одной из главных причин не только укрупнения территориальных образований, но и выделения приоритетных направлений развития промышленности.

Благоприятные географические и транспортные условия обусловили развёртывание в Нижнем Поволжье сельскохозяйственного машиностроения. Планом первой пятилетки предусматривалось форсированное строительство тракторного и комбайнового заводов-гигантов в Сталинграде и Саратове. Наряду с этим, намечалось сооружение еще ряда крупных предприятий: электростанции и лесозаводы в Сталинграде, химический завод в Саратове, судоверфь в Красноармейске, консервные комбинаты в Астрахани. Из общей суммы краевых капиталовложений в размере 505,1 млн. руб., на группу «Б» приходилось 79,3 млн. руб. (15,7 %), а на группу «А» - 425,8 млн. руб. (84,3 %)¹. Особого внимания заслуживают масштабы нового промышленного строительства: 384,6 млн. руб. из 505,1 направлялось на эти цели, причём 324,4 млн. руб. (84,3 %) – на развитие производства средств производства, главным образом на организацию в регионе крупного машиностроения². Столь значительные капиталовложения в индустриализацию края, помноженные на трудовой подъём рабочего класса, позволили в первые годы пятилетки резко ускорить темпы развития.