Сборник статей памяти академика Фщ И. Щербатского издательство «наука» Главная редакция восточной литературы Москва 1972
жүктеу/скачать 2.08 Mb.
|
|
в Японию очень рано (уже в VI—VII вв. статуи его украшали различные храмы), а с XVII в. распространился в народе. Для простого крестьянина или ремесленника Мироку был мессией, избавителем от всех страданий. И чем невыносимей становился гнет токугавского режима, тем больше приверженцев находил себе культ.
народная скульптура отдает предпочтение тому, который в главных своих чертах напоминает статую в храме Корюдзи Мироку (преф. Саигама, Такэдзава) в Киото. Это, пожалуй, самое известное изображение Мироку. Он восседает на лотосовом троне, свесив одну ногу,, а другую согнув в колене; обе они образуют как бы прямой угол. Правая рука слегка касается подбородка, причем пальцы ее сложены в жесте, символизирующем глубокоесозерцание. Голова слегка наклонена вперед, глаза полузакрыты. Весь его облик исполнен женственной грации.
видоизменили его. Их Мироку сидит так, как обычно сидят японцы на циновках, ладонью правой руки подпирая щеку. Благодаря этой детали он в воображении простых крестьян превратился в покровителя... страдающих зубной болью; существует поверье, что, помолившись ему, можно излечиться от этого недуга. Хотя лица каменных Мироку подчас подетски округлы, нежны, невинны, они имеют мало общего с аристократическими чертами Мироку из Корюдзи и других, классических изображений. С многочисленных постаментов на нас смотрят истинно плебейские божества.
проникнуты настроениями, отнюдь не свойственными классической скульптуре. Взять, например, Фудо мёо (Акаланатха).. В больших буддийских храмах это грозное божество всеочистительного пламени пугает своей отталкивающей внешностью. Но ничего пугающего, отталкивающего нет в статуях Фудо мёо, которые установлены у родников, входов в деревенские святыни и т. д. Они выглядят совсем безобидными, даже смешными. Подобное различие вполне закономерно. Назначение «официальных» божеств состояло в том, чтобы вселять в души угнетенных трепет перед могуществом власти,, постоянно напоминать человеку о его ничтожестве, устрашать его. Так появлялись будды величественные и прекрасные, но холодно-равнодушные, безразличные к судьбе маленького человека, бесконечно далекие ему. Напротив, народные скульпторы стремились приблизить будду к человеку,, ведь они выполняли заказы людей, столь же бесправных: перед лицом власти, как и они сами. Отсюда демократизм, и гуманизм, отразившиеся в их произведениях.
(Голуболицый страж). Создание этих статуй связано» с культом Косин, в котором причудливо переплелись элементы даосизма, буддизма и местных верований. Даосы считали, что в ночь косин, наступающую через каждые 60 ночей,, человека, когда он спит, покидает обитающее в нем таинственное насекомое. Оно поднимается на небо, чтобы доложить небесному владыке о прегрешениях, совершенных человеком. На основании этого доклада небесный владыка может лишить последнего жизни. Поэтому рекомендовалось проводить эту ночь без сна. Крестьяне, например, с этой целью объгди
Фу до мёо (преф. Сайтама, Такэдзава) нялись в особые группы косинко. С XVI в. в годы косин,
жать небольше башенки «косинто». На них вырезали два иероглифа: «син» (сокращенное от «косин») и «мати» (ждать), ибо совместное бдение называлось «косин мати» (ожидание косин). Но поскольку иероглиф «син» означает также обезьяну, культ косин со временем начал ассоцииро ваться с обезьяной, выполняющей роль посланника Сан'о — •синтоистского божества — покровителя гор. Ну а дальше уж нетрудно было связать этот культ с традиционной буддийской троицей обезьян, не видящих, не слышащих и не говорящих зла. Их фигурки появились на косинто. Обычай вырезать на башенках изображение Сёмэнконго возник во второй половине XVII в. и особенно распростра нился в XVIII в. Здесь опять-таки сыграли роль чисто ассо циативные связи: функции, которые приписывались косинто,
конго— защищать людей от злых духов и болезней, обеспе чивать мир и спокойствие деревни. Разумеется, то были не
дизм из древнеиндийских верований, он первоначально рас сматривался как божество — защитник буддийского веро учения.
лись многочисленные шестирукие Сёмэнконго со вставшими
рый символизирует зло, гибнущее от сил добра. На поста ментах статуй часто изображались два петуха, а еще ниже —
ской Японии: гневных и злобных, с выпученными глазами; с искривленным уродливой гримасой ртом; серьезных и сосредоточенных; ушедших в себя, погрузившихся в глубокое созерцание. Нужно сказать, что в описываемый период Сёмэнконго полностью стал объектом народного культа. Изображения других божеств буддийского пантеона, в частности Амида (Амитабха) и Дайнити (Вайрочана),'занимают относительно небольшое место в каменной скульптуре. Порой бывает нелегко определить, чей облаз воспроизведен в том или ином случае. Так, в храме Дайсэндзи в Токио есть статуя, которая сочетает черты, характерные для Мироку, Дзидзо и одной из ипостасей Канном — Нёрин
раз свидетельствуют, что народные скульпторы не очень-то •строго следовали установившимся канонам. Нередко это было результатом элементарного невежества в вопросах буддийской иконографии, но именно благодаря этому создало 500 архатов (преф. Сайтами, Китаин) вались произведения, свободно, подчас необычно интерпре тирующие традиционный образ. Уже говорилось о реалистических тенденциях в творчестве мастеров каменной скульптуры. С течением времени эти тенденции усиливались, помогая преодолевать узкие рамки религиозной тематики или соответствующие ей средства художественной выразительности. В этой связи исключительный интерес представляет галерея скульптурных портретов^ в храме Китаин (г. Кавагоэ, префектура Сайтама), известная1 под названием Гохяку раккан — 500 архатов (учеников Буд^ы). В XVIII в. культ Гохяку раккан получил довольно широкое развитие и в рядг храмов появились изображения похожих друг на друга изможденных аскетов. Авторы работы в Китаине (имена их, как и подавляющего числа народных мастеров, неизвестны), относящейся к 1782 г., к счастью,. избежали общепринятого шаблона. Когда смотришь на их творение, невольно возникает мысль, что они были далеки от религии. Взору открываются не однообразные канонизированные фигуры, а множество разнообразных типов. Эта громадная (538 фигур) группа приводит на память «Манга » — сборник рисунков великого художника Кацусика Хокусая. То, что он столь талантливо изобразил на бумаге,. безвестные ваятели попытались воплотить в камне. В Китаине представлены портреты людей разных возрастов, характеров, темпераментов, разного общественного по
500 архатов ложения — странствующий монах с кривым посохом, старик, греющий руки над жаровней, женщина в накинутом на голо ву платке, священник с церковным подносом, на котором помещены пожертвования, человек, углубившийся в чтение толстого фолианта, монах в очках (кстати, это одно из самых ранних в Японии изображений человека в очках). Некоторые из фигур даны в гротесковой манере. Один из персонажей, например, самозабвенно ковыряет в носу, дру гой чешет в ухе, третий — толстый, с одутловатым лицом — весь поддался вперед, словно подслушивая что-то. Здесь есть не только отдельные портреты, но и целые скульптурные группы — два сплетника, толстых бритоголо вых монаха (один что-то шепчет на ухо своему собеседнику, лицо которого светится от удовольствия), пьяницы (один из них с умильно сморщенной физиономией подставляет друго му кубок, а тот наливает рисовую водку — сакэ— из боль шой бутыли), мужчина кормит младенца, сунув ему, в рот
настроение: они изображают множество весело хохочущих, улыбающихся лиц. Вся эта необычная галерея образов — пример рождения жизнеутверждающего искусства, •едва прикрытого религиозной оболочкой, она знаменует новый шаг в развитии антиканонических тенденций, свойст венных народной скульптуре вообще. По своим художественным достоинствам, по силе выразительности эти произведения безвестных каменотесов заслуживают того, чтобы быть поставленными в ряд с работами таких выдающихся мастеров деревянной скульптуры, как Энку и Мокудзики.
опровергает долгое время бытовавшее мнение, что в позднее средневековье скульптура находилась в состоянии упадка,, что бездумное подражательство подменяло подлинно творческие искания. Лучшими своими работами, проникнутыми демократическим содержанием, близкими и понятными простым людям, в той или иной степени отображающими реальную действительность, народные мастера внесли большой вклад в дело оживления прогрессивных традиций японского искусства. Этим, однако, не исчерпывается значение подобного рода произведений. Они представляют большой интерес с точки зрения историко-этнографической. Углубленное их изучение раскроет неизвестные доселе страницы в истории жизни японского трудового народа.
В 1955 г. они были переизданы и вошли в 9-й том Собрания избранных сочинений Янаги (Я наг и Сосэцу , Сэнсю дай кан, Токио, 1955).
но тёкоку (Скульптура Энку), Токио, 1961; Цути я Ц у н э ё с и, Энкуно тёкоку (Скульптура Энку), Токио, 1960; Гора й С и г э, Бисё буду (Улыбающиеся будды), Токио, 11966; М о р и к а в а Ф у к а к у, Хоккайдо- но кобуцу (Древние будды Хоккайдо), Хакодатэ, 1962; В а к а с у г и К эй, Но-но хотокз (Будды в поле), Токио, 1963; В а к а с у г и К э и, Сэкибуцу дзюнрэй (Паломничество к каменным буддам), Токио, I960; Т а йго X а т и р о, Робо-но сэкибуцу (Придорожные каменные будды), Токио,. 196(3.
дзи, Рокубара'мищудзи .(Киото), Дзюрин'ин (Нара). 7 М о т и д з у к и Синдзё, Сава Рюкэн, Умэхара Такэс и.. Буцудзо. Кокоро то катати (Буддийские изображения. Душа и форма). Токио, 1966, стр. 214—2il6. 8 Тамже, стр. 2111. 9 Вакасуг и К э й, Сэкибуцу дзюнрэй, стр. 94—05, 224. 10 Там же, стр. 82—183. 11 Хотя божества буддийского .пантеона бесполые, в Японии с течением времени К аннон стали изображать в виде женщины. Это особенно харак терно для народной скульптуры. 12 В а к а с у г и К э й, Сэкибуцу дзюнрэй, стр. 225. 13 Там же, стр. 224. 18 Зак С. А. Арутюнов ТРИРАТНА В СИНТО Японцы наших дней мало религиозны. Причины этого различны. Сыграла свою роль дробность буддийских сект, ожесточенно соперничавших на протяжении всего средневе ковья; боги синто, национальной японской религии, ставшей в XX в. стержнем империалистической монархической идео логии, не смогли спасти страну от военного поражения 1945 г. Сокрушительный военный разгром, бедствия разрухи, унижения американской оккупации, а затем быстрый пово рот к капиталистическому «процветанию», невиданному по слевоенному буму все перевернули вверх дном в сознании
тельно подмигивающие за полночь желтые и лиловые огни оживленных улочек, щиты с кричащей рекламой благ жизни, густо насаженные вдоль дорог по лесистым склонам гор, •среди рисовых полей и над черепичными крышами сельских домиков. Пульс Японии бьется сейчас в том же ритме, что и во всех развитых капиталистических странах Европы и Амери ки:.те же цели, те же средства, те же проблемы. И все же Япония разительно не похожа ни на одну из стран Запада. Причина этого — ее культурный фон, веками вложившийся национальный колорит. В его сложной гамме красок особенно ярко выделяются мазки-явления, так или иначе связанные с основными религиями страны — синто и буддизмом. Начиная с VI в., времени проникновения в Японию последнего, эти две религии развивались в тесном взаимодействии. Особенно сильным было влияние буддизма на синто, до того весьма примитивного и разнородного родо-племенно го культа: в средние века он был близок к полному раство рению в буддизме. Синтоистские божества отождествлялись, с теми или иными бодхисаттвами, строились смешанные синто-буддийские храмы. Во многих синтоистских храмах объектами поклонения стали буддийские статуи. В конце XIX столетия правящие круги Японии в своем стремлении превратить синто в государственный патриотический культ национальной исключительности японцев провели определенную чистку, пытаясь освободить синтоизм от буддийских наслоений. Две религии были организационно четка разграничены, буддийские объекты поклонения удалены из. синтоистских храмов. Но стереть полностью следы многовекового воздействия, конечно, невозможно. Эти следы неожиданно проглядывают в некоторых элементах ритуала, где на первый взгляд какое-либо инородное влияние предположить трудно.
Наблюдать этот обряд можно в каждом храме, реже — в домах набожных пожилых людей. Подносят цветы,, рисовое вино, рисовые лепешки, рыбу и другую пищу. После соответствующей молитвы ее обычно съедают сами священники или верующие. Дары всегда подносятся на специальной подставке очень своеобразной формы — полый деревянный куб, на трех гранях которого сделаны фигурные отверстия,, сверху закрыт более широкой деревянной дощечкой с бортиками. На нее-то и ставятся дары. Хотя изучение роли синтоизма в жизни японцев входило» в задачи моей командировки, на эту деталь храмовой утвари я сперва не обратил особого внимания. Предметы синтоистского обряда довольно разнообразны, варьируют от храма к храму, и чтобы изучить и описать их полностью, пожалуй* не хватит всей жизни, но необычные подносы увидишь везде: и в домах, и в храмах ортодоксального синто, и в святилищах различных сект. Из религиозного центра крупнейшей секты тэнрикё — города Тэнри, названного по ее имени, я выехал в горные районы префектуры Нара, в городок Симоити. Расположенный в центре лесопромышленного района, он славится на вск> страну производством хаси — палочек для еды. Утверждают,, что чуть ли не девяносто процентов их поставляет этот городок. А потребность в них огромна. Ведь всюду — и в столовой,, и в дорогом ресторане, и в уличной харчевне посетителю подают в пакете некрашеные деревянные хаси, которые он после еды выбрасывает. Я не мог даже вообразить, как бесконечно разнообразны сорта и вид этих изделий, изготовляемых в Симоити,— тут и обычные варэбаси — дощечки с пропилом, которые потребитель должен сам расколоть на две
палочки, и масабаси с красивым косым узором слоев дре весины, и великое множество других. Маленькие мастерские,
лочек, стружек и опилок. Оказалось, однако, что в Симоити есть и другое дерево обрабатывающее производство. В некоторых мастерских грудами, горами лежали те самые странной формы подносы. В специальных цехах я проследил весь процесс их изготов ления. На подносы идет только самое лучшее дерево —• японский кипарис хиноки. Ствол кипариса распиливают на тонкие доски, а потом механический резак превращает их в заготовки в виде паркетных плиток. Мастер делает в каждой три пропила, три аккуратных поперечных желобка. Быстрое вращательное движение руки, и дощечка складывается в аккуратный кубик без дна и верха. Его подхватывает второй мастер и на небольшой машинке прошивает деревянными шпонками ту грань, где сошлись концы дощечки. Третий, вооруженный маленькой фрезой, почти не глядя, без всяких меток и шаблонов прорезает в стенках кубика три фигурных •сердцевидных отверстия. Через несколько дней он попадает на алтарь, и, возможно, облаченный в мантию VIII в. жрец будет производить с ним торжественные и непонятные манипуляции. Пока же его весьма непочтительно кидают на пол мастерской, а затем в тачку. Это же не ритуальная утварь, а объект современного поточного производства. Почти те же приемы употребляются для изготовления плоских досок с бортиками, которыми покрывают куб. Производство это меня очень заинтересовало, и я впервые спросил о названии столь своеобразных предметов. Мой провожатый, человек, далекий от религии, не знал его и начал объяснять мне назначение предметов, но тут вмешался мастер:
Само по себе слово ничего мне не сказало. Чтобы понять большинство японских специальных терминов, нужно увидеть иероглифы, которыми они пишутся. Кто-то из работников крошечной фабрики здесь же на дощечке начертил мне три знака: о — обычная приставка почтения, сан — три, хо — драгоценность. Вместе это читается «осамбо» и означает примерно «три почетные драгоценности».
имеются в виду. Сначала я подумал, что коль скоро речь идет о предмете синтоистского ритуала, подразумеваются три святыни синтоизма — зеркало, меч и священная подвеска, которые, по преданию, были вручены первому императору Японии. Только по возвращении в Токио, приводя в порядок свои полевые записи, я проверил значение «осамбо » в толково-этимологическом словаре и с изумлением узнал, что это — калька санскритского «триратна». Хорошо известно, что «триратна» — специфически буддийское понятие, означающее «три драгоценности» буддизма — Будду, дхарму,
ежедневно на десятках тысяч синтоистских алтарей по всей Японии, выполняются во имя основ буддийского вероучения. Мне удалось установить, к какому моменту в долгой истории синто-буддийского синкретизма относится возникновение
владеет только техникой ритуала, и лишь немногие из них (образованные) знают толкование слова. Триратна в синтоистской церемонии — типичный пример религиозного заимствования, когда первоначальный смысл обряда или предмета полностью забыт, и он сохраняется исключительно по традиции. Проблемы синто-буддийского синкретизма изучались только применительно к средним векам, когда этот синкретизм признавался и проводился сознательно и открыто. Однако существование таких явлений, как осамбо, показывает, что и после максимального очищения синто от элементов буддизма в 70-х годах прошлого века в национальной рели тии японцев могут быть обнаружены очень многие скрытые ж неосознаваемые буддийские заимствования. СОДЕРЖАНИЕ
редактора Материалы сессии, посвященной столетию со дня рождения Ф. И. Щербатского 1Н. И. Конрад| О Федоре Ипполитовиче Щербатском 5В. И. Кальянов. Академик Ф. И. Щербатской. Его жизнь и деятельность . 13Г. М, Бонгард-Левин. Буддологическое наследие Ф. И. Щербатского 27 А. Д. Литман. Вклад Ф. И. Щербатского в изучение индийской философии 38
А. Я. Сыркин. Труды Ф. И. Щербатского и некоторые аспекты соотношения индуизма и буддизма 42 Статьи и сообщения В. Н. Топоров. Мадхья'мжи и элеаты: несколько параллелей . .5 1 Э. Н. Темкин. Философские взгляды Бхамахи . . . . . .69 ' И. Д. Серебряков. К вопросу об источниках истории и хронологии
78.
B . А. Кочергина. Об изучении сложных слов санскрита в древней Индии SO A. А. Вигасин. О развитии эндогамии древнеиндийских вар-н .. . 97 Е. М. Медведев. О самоуправлении североиндийских городов раннего средневековья 103 Е. С, Семека. Структура некоторых цейлонских ритуалов и мифов (в связи с культом деревьев) 1 ISБ. А. Литвинский. Буддизм и среднеазиатская цивилизация . . 148 Иасим Бхатия (Индия) . Буддийский монастырь в Кара-тепе и ранняя история буддизма в Средней Азии 170 Ф. А. Заславская. «Мунчск» из Караул-тепе, сумарни и счетные палочки 179* Г. М. Бонгард-Левин. Два новых фрагмента «Саддхармапундарики» (предварительное сообщение) 187 Б. В. Семичов. О лхасском диалекте (из архива Ф. И. Щербатского) 192 B. С. Дылыкова. О сюжете одного тибетского предания ... . 205> М. В. Софронов. Транскрипция санскрита в тангутских версиях Suvarna- prabhasa и Mahamayurividyarajnl . . . . . . .211 В.
И. Гохман. Культура и языки тайских народов (к вопросу о классификации) 219»
Л. Е. 1\лускина. Буддизм и ранияя японская поэзия (по материалам «Манъёсю») 226 i/. А. Иофан. О буддийской иконографии в Японии в VII—VIII веках н. э. (смысл и язык изображений) 246 JT. Б. Комаровский. Преломление буддийских представлений в японской народной скульптуре позднего средневековья ... . 258 •С. А. Арутюнов. Триратна в синто 274
Prom Editor ..... 4
N. I. Konrad, | F. I. Stcherbatsky 5
G. M. Bongard-Levin, The Buddhological Heritage of F. I. Stcherbatsky 27 .A. D. Litman, F. I. Stcherbatsky's Contribution to the Study of Indian Philosophy 38
Y. Syrkin, F. I. Stcherbatsky's Works and Some Aspects of Comparison between Hinduism and Buddhism 42
N. Tyomkin, The Philosophical Views of Bhamaha 69 I. D. Serebryakov, Sources on the History and Chronology of Materialism in India 78
82
A. A. Vigasin, The Development of Endogamy of Ancient Indian Varnas 97 E. M. Medvedev, The Self-Government of North-Indian Towns in the Early Middle Ages 103
Nasim Bhatiya, Buddhist Monastery in Kara-tepe and the Early History of Buddhism in Central Asia 170
179
B. V. Semichov, On the Lhassa Dialect (from Stcherbatsky Archives) 192 V. S. Dylikova, On the Motiv of one Tibetain Legend 205
V. Sofronov, Sanscrit Transcription in Tangut Versions of Suvarna- prabhasa and Mahamayuri-vidyarajfii 211 V. I. Gohman, Culture and Languages of Thai Peoples (the Problem of Classification) 219
E. Gluskina, Buddhism and Early Japanese Poetry 226 N. A. Iofan, On the Buddhist Iconography in Japan in VII—VIII A. D. (Meaning of the Images) 246
Komarovsky, The Interpretation of Buddhist Ideas in Japanese Folk-Sculpture in Late Middle Ages 258
274
ИНДИЙСКАЯ КУЛЬТУРА И БУДДИЗМ Утверждено к печати Институтом востоковедения Академии наук СССР Редактор Л. Ш. Фридман Младший редактор Е. Г. Марченко • Технический редактор Л. Ш. Береславская Корректоры И. Б. Осягина и Л. И. Письмак Сдано в набор 29/VII 1971 г. Подписано к печати 27/1 1972 г. А-05521. Формат 60 X 90'7 Бум. № i
Тираж 4000 экз. Изд. № 2813. Зак. № 807 Цена 1 р. 17 к.
издательства «Наука» Москва, Центр, Армянский пер., 2 3-я типография издательства «Наука» Москва К-45, Б. Кисельный пер., 4 жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|