Сборник статей участников IV международной научной конференции 25-26 апреля 2008 года Челябинск Том 3 Челябинск 2008

М.А. Карданова

Наиболее ярко «экспрессивно-модальные» значения описаны Н. Ю. Шведовой, изучавшей синтаксические построения разговорного синтаксиса на материале художественной литературы. Речь идет о конструкциях типа Ехать так ехать; Так я и поверни; Что ему до меня; Шути- шути, да оглядывайся; Вот так лужа! В академических грамматиках подобные построения описаны как структуры с субъективно-модальным, или модально-экспрессивным, значением. Субъективная модальность противопоставляется объективной как наслаивающаяся на объективную и факультативная [Русская грамматика 1980]. Однако под экспрессивностью понимается проявление эмоционального отношения, с разных сторон оценивающее действительность. В подобном толковании, во-первых, наблюдается смешение понятий эмоционального и экспрессивного с включением оценочного, во-вторых, эти характеристики приписываются конструкциям устного синтаксиса или отражению их в соответствующих жанрах художественной речи.

Второе направление в разработке понятия синтаксической экспрессии связано с именем В. В. Виноградова. Он выдвигает понятия субъективно-экспрессивных форм синтаксиса, которые более всего связывал с несобственно-прямой («чужой») речью в повествовательном стиле. Субъектные формы синтаксиса В.В. Виноградов противопоставлял объектным формам. Субъектные формы, содержащие экспрессивное начало, более всего представлены на уровне предложения, объективные же формы - на уровне синтагм, под которыми понимаются простейшие синтаксические единицы, семантически интонационно отграниченные и обладающие более или менее замкнутыми формами словосочетания.

Таким образом, экспрессивная выразительность в синтаксисе была понята как определенный художественный прием, свойственный «новой» прозе и выраженный на формально-синтаксическом уровне.

Поскольку основной тенденцией развития синтаксического строя языка является тенденция к аналитизму, то новые явления синтаксического строя и экспрессивные конструкции связаны между собой. Но экспрессивными конструкции становятся только при наличии соответствующего стилистического эффекта.

Экспрессивные конструкции образуют открытый ряд. Чаще всего к ним относят такие явления, как парцелляция, сегментация, лексический повтор с синтаксическим распространением, вопросно-ответные конструкции (в монологической речи), цепочки номинативных предложений, вставные конструкции, особые случаи словорасположения и другие.

В художественной литературе самыми распространенными сферами употребления лексического повтора являются монолог и диалог. В них повторы играют немаловажную роль для передачи мысли и настроения автора. Монолог – это прежде всего речь, обращенная к самому себе, к слушателям, к зрителям. Автор пытается донести нам определенные оттенки настроения, мироощущений, внутренних переживаний говорящего. Повтор помогает выделить именно тот оттенок настроения, на который необходимо обратить внимание. Исследуемое нами Евангелие от Иоанна было написано в г. Ефесе в 85-90–е годы н.э. В Евангелии автор письма передаёт речь Иисуса, обращенную к Иудейской аудитории. Это были фарисеи, учителя Израилевы, жители Иудеи. Речь Христа полна повторов. Рассмотрим основные моменты лексического повтора в его речах и речах апостола Иоанна. Большую группу, представляющую из себя повторы, составляют наречия:

«… И говорит ему (Нафанаилу): истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (гл. 1 с.51).

Иисус сказал ему (Никодиму – учителю Израиля) в ответ: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царства Божия…» (гл. 3 с.4).

«Истинно, истинно говорю вам (народу):.. что творит Он (Бог - отец), то и Сын творит…».

Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде, нежели был Авраам, Я есмь» (гл. 8, с.59).

Итак, опять Иисус сказал им (народу): «Истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам (овцами Иисус метафорично называет избранный Богом народ) (гл. 10, с.8)»

Имя существительное распространяется зависимыми членами только при его повторении:

«И сказал продавцам голубей: … и дома Отца Моего не делайте домом торговли» (гл.2, с.16).

«В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» (гл. 1, с.10).

Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его… А он говорил о храме тела Своего…» (гл. 2, с.21).

Одному из начальников Иудейских Никодиму Иисус говорит:

1. 
   Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух».
   
2. 
   … ибо всякий, делающий злое ненавидит свет и не идет к свету, а поступающий по правде идет к свету…» (гл. 3. с.21).
   

Иисус обращается к Иудеям: 1) «… и суд Мой праведен; ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца…» (гл. 5, с.31).

2) Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой даёт вам истинный хлеб… Я есмь хлеб жизни…» (гл. 6, с.37).

Варианты распространения повторяемого глагола: сильноуправляющий глагол распространяется требуемой формой дважды: Христос говорит Иудеям: «Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Меня веруйте» (гл.14, с.2).

«Я отдаю жизнь Мою… имею власть отдать её и власть имею опять принять её» (гл.10, с.19).

Повторяемое слово присоединяется при помощи сочинительного союза и «… Я от Бога исшёл и пришёл…» (гл.8, с.42).

Повторяемые предложения присоединяются сочинительной связью:

«Доколе Я в мире, Я свет миру» (гл. 6 с.5).

«Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец». [Овцами, метафорически овцами Иисус называл народ Израиля – М.К.]

Апостол Иоанн в начале Евангелия говорит: «В нём (Боге) была жизнь (Иисус), и жизнь была свет человеков» (гл.1, с.4).

«В начале было Слово, и Слово было у Бога…» (гл.1 с.1).

«Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир…» (гл.1 с.9).

При определении лексического повтора в качестве средства когезии были выделены виды связи, которые осуществляются лексическим повтором в тексте. Контактная связь может функционировать в тексте за счет небольшого расстояния между повторяющимися словами и словом, к которому отнесен этот повтор. Дистантная связь осуществляется в тексте на более значительном расстоянии связанных компонентов. Дистантная когезия, осуществляемая лексическим повтором, обеспечивает континуум повествования.

Активность в данном произведении рассмотренных экспрессивных по своему функциональному назначению синтаксических построений – следствие устремленности к воздействующей коммуникации. В исследуемом тексте тесно переплетены логические, психологические и формально-структурные виды когезии.

1. 
   Акимова, Г.Н. Новое в синтаксисе современного русского языка [Текст] / Г.Н. Акимова. – М., 1990.
   
2. 
   Иванчикова, Е.А. Синтаксис текстов, организованных авторской точкой зрения [Текст] / Е.А. Иванчикова // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Проза. – М., 1977.
   
3. 
   Одинцов, В.В. Синтаксис связного текста [Текст] / В.В. Одинцов. – М., 1980.
   
4. 
   Святогор, И.П. Повторы как средство синтаксической связи в современном языке [Текст] / И.П. Святогор. – М.,2003.
   

Р.Д. Карымсакова

Алматы, Казахстан

О СЕМАНТИКО-ПРАГМАТИЧЕСКИХ ФУНКЦИЯХ

ОЦЕНОЧНЫХ ИМЕН ЛИЦА РУССКОГО ЯЗЫКА
В газетно-публицистическом дискурсе широко используются различные оценочные средства языка для реализации коммуникативных намерений автора текста, в том числе и намерения передать резко отрицательное отношение к тому или иному событию, к конкретному лицу.

Для обозначения лица и его негативной характеристики язык использует такую лексико-семантическую категорию, как имена лица (нарицательные существительные). Н.Д. Арутюнова, предлагая сравнить различие в коннотациях прилагательных добрый, умный, простой, тихий и существительных добряк, умник, простак, тихоня, отмечает, что «в русском языке отрицательная характеристика лица тяготеет к выражению существительными, в то время как одобрительность предпочтительно передается прилагательными». В зависимости от выполняемых семантико-прагматических функций негативные имена лица (пейоративы) можно подразделить на 1) рассудочно-оценочные слова и 2) эмоционально-оценочные слова. Оценочная (аксиологическая) функция имен лица первой группы основывается на описательной (дескриптивной) функции; эти имена лица негативно характеризуют референта и вызывают тем самым у адресата речи отрицательное эмоционально-оценочное отношение к объекту высказывания. Номинации этого группы можно разделить на следующие две семантические подгруппы.

Первую подгруппу составят имена, обозначающие криминальных личностей (* далее выделены слова, послужившие основанием для судебных исков): вор, жулик, бандит, шпион, мошенник, аферист*, шантажист*, грабитель, насильник, убийца, сутенер, диверсант, мародер, проститутка* и т.д. В констатирующей семантике этих слов содержится указание на совершаемые человеком противоправные действия, занятия, поступки (вор – человек, который ворует), негативно оцениваемые обществом. См., например, толкование основных значений некоторых таких слов в современных словарях: Грабитель – тот, кто занимается грабежом, грабит; Грабеж – похищение, захват чужого имущества, совершаемое обычно с насилием [БТСРЯ 2002: 68]; Аферист – тот, кто занимается аферами; мошенник, жулик; Афера – рискованное, мошенническое дело; сомнительная сделка с целью наживы [БТСРЯ 2002: 52]. В терминологии уголовного права эти слова имеют однозначную юридическую дефиницию. Используемые без достаточных оснований, они и обществом, и адресатом реально воспринимаются как оскорбительные и клеветнические.

Ко второй группе можно отнести слова с констатирующей семантикой, важнейшей составляющей которой является негативная оценка действий, поведения лица. Например: скандалист*, ябеда, зачинщик, дилетант*, демагог, провокатор*, дармоед, двурушник, бездельник, двоечник, русофоб, юдофоб, псевдоправозащитник* и др. Употребляются они только в основных своих значениях; в их семантике отсутствует сема «криминальности», и действия и поступки кого-либо оцениваются негативно с точки зрения морально-этической. Например, пейоратив дилетант выражает неодобрительное мнение о человеке, который поверхностно относится к чему-либо или у которого отсутствуют необходимые специальные познания; барыга 'спекулянт, перекупщик'. Очень часто при использовании подобной лексики в текстах СМИ их авторам безосновательно приписывается умышленное и сознательное намерение унизить или оскорбить адресата общения, усматривается вербальная агрессия. Однако если такого рода слова обращены к какому-либо лицу без достаточного основания и доказательства, они могут быть расценены как клевета.

Эмоционально-оценочные слова, отнесенные нами ко второй группе негативных имен лица, выражая негативное отношение говорящего к предмету речи, могут сообщать адресату об эмоциональном состоянии адресанта. В толковых словарях на чувства, которые обычно вызывают лица, обозначаемые этими именами и соответствующим образом оцениваемые обществом, указывают стилистические пометы неодобрит., презрит., пренебр., уничиж., ирон., укор., бран. Например: неодобр. белоручка, презрит. прихвостень. В этой группе имен лица также могут быть выделены отдельные подгруппы. Во-первых, это могут быть слова, в которых информация об эмоциональном отношении к предмету может наслаиваться на рассудочную оценочность (например, в словах писака*, рифмоплет, торгаш, алкаш, болтун, хвастун). Во-вторых, это имена, содержащие только отрицательную эмоциональную оценку адресата. Например: лизоблюд – презрит. 'человек, который подобострастно, униженно прислуживает кому-либо из мелких, корыстных побуждений'; чинуша*, бездарь, деревенщина, голодранец, фифа, цаца, холуй*, лоботряс.

В-третьих, в этой же группе могут быть выделены слова, получившие вторичное значение в результате их метафорического употребления, при котором, как известно, слова наряду с новым значением приобретают и новые смысловые, и экспрессивно-эмоциональные оттенки (например, шляпа, бревно, чурбан, тюфяк, барин*). Так, в переносном значении, приобретая метафорический смысл, могут употребляться некоторые слова из первой группы. При таком использовании «слова приобретают пейоративную (осуждающую), инвективированную экспрессию и явно негативную оценку», которая в сравнении с прямой номинацией значительно усиливается. Например: Шпион ^{3 –} тот, кто следит за кем-либо, выслеживает кого-либо, доносит на кого-либо; Проститутка – разг. О ком-либо или о чем-либо продажном, крайне беспринципном [БТСРЯ 2002: 1027]. Например: При Паничеве Главная военная прокуратура стала дешевой проституткой, и только кардинальные меры могут вытащить ее из дерьма («Комсомольская правда»). Метафорическое выражение дешевая проститутка оценивается денотатом как оскорбительное, вульгарное и подрывающее авторитет Главной военной прокуратуры и однозначно воспринимается ее сотрудниками как синоним продажности, угодливости, беспринципности.

Как «второе название» человека для его негативной характеристики могут употребляться практически очень многие зоонимы (кукушка, осел, шакал*, жеребец, выдра, обезьяна*), фитонимы (дуб, мухомор, сморчок, колючка). Оценочная (аксиологическая) функция определенной части зооморфизмов основывается на описательной функции: актуализируются основания оценки, которая выражает частное отрицательное отношение к определенному параметру объекта (боров, глиста, пиявка, вобла, корова).

Ряд метафор, в основе которых лежит дескриптивная информация, содержащаяся в слове, наиболее полно реализует номинативную функцию. Например, слово кукушка содержит следующую денотативную информацию – 'лесная перелетная птица, обычно не вьющая своего гнезда и кладущая яйца в чужие'. Метафорическая актуализация этой информации реализуется в следующем контексте, где зооморфная метафора выполняет номинативную функцию: Брошенных детей не становится меньше. Ежегодно только в актюбинских роддомах местные кукушки оставляют на произвол судьбы по сотне младенцев («Мегаполис»).

Для функционирования этих метафор часто бывает необходим поясняющий контекст, содержащий элементы, указывающие, какой семантический признак актуализируется в данном употреблении. Например, контекст может показать, как эмоциональная информация, содержащаяся в слове, позволяет выразить в речи эмоциональное состояние субъекта (негодование, злость, презрение и т.д.). Подобная речевая реализация зоонима наблюдается в следующем фрагменте интервью:

- Вам бывает когда-нибудь не по себе?

- Однажды я вышел из Кремлевского Дворца, где всякие поп-звезды со сцены под фонограмму что-то крякали. А в первом ряду сидели люди, купившие билеты по 100 тысяч рублей. В общем, шел по подземному переходу, уже ночь, холодно. И вдруг слышу совершенно прекрасную музыку. Смотрю: стоит струнный ансамбль – с виолончелью, скрипками и контрабасом. Играют так, что у меня свело зубы. На полу лежит шляпа. И тут меня начинает вскрывать – Господи, там вот эти макаки прыгают с тремя классами в голове, и они сейчас уедут оттуда в дорогих машинах! А тут люди с консерваторским образованием в переходе стоят, прямо по Достоевскому, а там в шляпе какие-то пятаки!... («Время»).

Отрицательные образы могут быть созданы и при помощи криминальной метафоры (крестный отец, шестерка*, подельник, лох, телекиллер*), театральной метафоры (актер 'тот, кто притворяется кем-либо или каким-либо, скрывая истинные мысли, чувства и т.п., или позирует, рисуется в расчете на благоприятное впечатление, успех у окружающих'; клоун, кукла* и кукловод*, суфлер, Карабас-Барабас). Метафора может стать источником значительных эмоциональных болезненных переживаний референта: «…один известный журналист выступал по телевизору и сказал по поводу Жириновского: «А-а-а, это клоун вроде Леонова». Евгений Павлович Леонов это услышал, и с ним чуть инфаркт не случился («Московский комсомолец»).

В-четвертых, это слова, которые эмоционально принижают предмет речи (баламут, дылда, доходяга, деляга, верзила, балаболка). В-пятых, к эмоционально-оценочной лексике, обозначающей людей, относятся и имена, выражающие шутливое, ироническое или снисходительное отношение к предмету речи (например, глупышка, заморыш, балерун, борзописец*, алконавт, всезнайка).

В-шестых, к этой же группе негативно-оценочных имен лица мы относим и слова-эвфемизмы (труженица коммерческого секса, агент иностранных спецслужб), а также «окказионализмы, создаваемые с целью оскорбить, унизить адресата, подчеркнуть со стороны говорящего (пишущего) активное неприятие адресата, его деятельности, поступков, презрение к нему и т.п.» (иудокоммунисты, дерьмократы, демпроститутки пера, дристуны свободы, депутаты-пиарасты, соглядатаи законности).

В-седьмых, отдельный разряд в этой группе составят слова с бранным оттенком и широким семантическим компонентом 'подлый, низкий' (подлец, мерзавец, подонок, негодяй, ублюдок, сволочь) и 'глупый' (тупица, болван, балда, бестолочь, идиот, дурак/дура, дебил, даун). Оценка в этом случае «дается по совокупности разнородных свойств, выражает общее отрицательное отношение субъекта к объекту» [Арутюнова 1999: 94]. Например: Но в семье не без урода. Так же, как и среди чиновников, так и в журналистской братии есть мерзавцы. Позвонил мне как-то один из них и говорит: «Я – имярек. Газета «Время». Я ему говорю: «Не звони мне больше». «Почему?» - спрашивает. «Да потому что мне неприятно», - отвечаю. Журналисты имеют право на получение информации. Но, во-первых, журналисты, а не проходимцы и аферисты от журналистики, новоявленные телекиллеры. А во-вторых, информация должна быть правдивой, объективной и неодносторонней. Так что у вас есть право на получение информации, а у меня есть право выбора» (К сожалению, министр культуры и информации РК свои утверждения оставил без аргументации и не дал объективно понятного объяснения употреблению слов с бранным оттенком, не изложил основания для выражения подобной негативной оценки журналистов газеты, что послужило поводом для обращения последних в суд за защитой чести, достоинства и деловой репутации). Резкое осуждение и бранный оттенок, выражаемый в словах этой подгруппы, делает их семантически тождественными и взаимозаменяемыми, однако, степень бранности в их семантике варьирует от средней до высокой и очень высокой.

Обе группы негативно-оценочных имен лица объединяет наличие в их семантической структуре эмоционального компонента. Н.А.Лукьянова отмечает, что «оценочность, как семантический признак в системе экспрессивов связана с семой «эмоциональность» и отдельно от нее не реализуется» [Лукьянова 1983: 17], что говорит о взаимосвязи аксиологической и волюнтативной (воздействующей) функций в высказывании. «Оценочное высказывание стремится повлиять на адресата, а через него и на ход практической жизни» [Лукьянова 1983: 183].

1. 
   Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека [Текст] / Н.Д. Арутюнова. – М.: «Языки русской культуры», 1999.
   
2. 
   Большой толковый словарь русского языка [Текст] / Под ред. С.А.Кузнецова. – СПб., 2002.
   
3. 
   Лукьянова, Н.А. О семантике и типах экспрессивных лексических единиц. Семантические классы экспрессивов в русском языке [Текст] / Н.А. Лукьянова // Экспрессивность лексики и фразеологии: Сб. научных трудов. –Новосибирск: НГУ, 1983.
   

Е.Н. Квашнина

Челябинск, Россия

«Отслоения научной терминологии»

как источник образования фразеологизмов
Настоящая статья посвящена недостаточно изученному в отечественной лингвистике вопросу о терминах как компонентах фразеологизмов.

В последнее время в лингвистической литературе активно разрабатывается такое понятие, как языковая профессиональная личность. То, что это особое образование в рамках проблемы языковой личности, ни у кого не вызывает сомнений. Ю.Д. Апресян считает, что «каждый естественный язык отражает определенный способ концептуализации (восприятия и организации) мира, при этом значения, которые выражаются в языке, формируют единую систему взглядов, представляющую собой некую «коллективную философию» [цит. по Красных 2001: 65]. В этом случае можно говорить о том, что на формирование определенной картины мира, присущей субъекту, влияют не только национальные, культурологические общности, но и социальные, профессиональные, возрастные группы…» [Харченко 2003: 28]. Известный социолог Т. Шибутани отмечает, что «наиболее организованным является мир профессиональный, поскольку для вступления в него обычно требуется длительное обучение…» [цит. по Харченко 2003: 30]. Языковую личность с позиции той или иной профессии рассматривает и Е.И. Голованова. В сознании профессионала, по ее мнению, присутствует и бытовая, и профессиональная личность. Эти две сферы взаимообогащают друг друга. По мере «о-своения» человеком профессионального пространства он переносит свое личное восприятие на этот внешний мир – в рамках, которые допускаются условиями осуществления данной деятельности. Лексика, включенная в язык для специальных целей, так или иначе проникает за пределы профессиональной коммуникации, что проявляется в использовании характерных профессиональных слов, выражений и в актуализации стоящих за ними смыслов, а также в реализации свойственных данной сфере и способов интерпретации объектов и отношений [Голованова 2004: 69].

Изучением фразеологических оборотов, в составе которых имеются термины, правда, на материале английского языка, занимаются такие исследователи, как В.М. Лейчик, Е.А. Никулина. Подобные выражения они называют терминологическими фразеологизмами, понимая под ними «языковые единицы, являющиеся терминами и фразеологизмами одновременно и реализующие свои значения – терминологическое и фразеологическое – в зависимости от контекста» [Лейчик 2003: 300]. Схожие исследования, опять же на материале английского языка, проводит Е.И. Шестак. Несколько ранее фразеологические обороты с включением терминов Н.М. Шанский назвал «отслоениями научной терминологии» и также считал их одним из источников фразеологизмов [Шанский 1972: 28].

Несомненно, обязательным условием терминологического фразеологизма является наличие термина. Именно термины, по замечанию М.Н. Володиной, «выступают в качестве основных носителей специальной информации, они являются необходимым условием существования, хранения и развития профессионально-научного знания» [Володина 2000: 79].

Процесс фразеологизации устойчивого терминологического оборота - одно из проявлений вторичной номинации в языке. Его можно проследить через сопоставление семантики прототипа и сформированной на ее основе семантики фразеологической единицы. Важную роль при этом играет внутренняя форма фразеологического оборота [Лейчик 2003: 300].

Отслоения научной терминологии встречаются далеко не во всех профессиональных сферах. К ним, в частности, относятся следующие: математика, физика, астрономия. Это, на наш взгляд, объясняется прикладным характером данных областей, их давней разработанностью, отчасти включенностью в обыденную жизнь людей. Наиболее многочисленны отслоения научной терминологии из области математики.

Так, фразеологическое выражение ставить знак равенства в качестве семантического прототипа имеет термин «знак равенства». Переносное употребление актуализирует элемент внутренней формы и придает сочетанию образное значение: ставить знак равенства - считать совершенно одинаковым. В связи с этим термин проходит стадию детерминологизации, что проявляется в употреблении его за границами определенной терминологической сферы в переносном значении.

Фразеологизм приводить к общему знаменателю в качестве ключевого содержит термин «общий знаменатель», который также реализует имеющуюся сему, связанную со словом «общий», и в переносном употреблении: приводить к общему знаменателю - уничтожать различия, уравнивать. Процесс фразеологизации опирается, как видим, на внутреннюю форму исходного сочетания. Происходит «генерализация», обобщение специального значения термина.

Общее значение терминологического оборота возведение в квадрат - «увеличение». Оно отражается в появлении образного, переносного значения, связанного со значением прототипа терминологического выражения: возводить в квадрат - сильно, значительно преувеличивать что-либо. Учет семантики исходного смысла терминологического выражения сохраняется. Переосмысление терминологического выражения осуществляется от конкретного явления – к более общему [ЛЭС 1990: 559].

Абсолютный нуль – устойчивый профессиональный оборот, в качестве основного элемента содержит компонент нуль, что получает отражение в появлении образного значения: человек ничтожный, совершенно бесполезный в каком-либо деле. В данном случае налицо «генерализация», обобщение специального значения термина.

Математическое выражение угол зрения содержит ведущий термин «угол», это значение в более широком смысле реализуется через переносное, образное употребление: угол зрения - точка зрения. Смысловая метаморфоза, сопровождающая формирование фразеологизма, основывается в данном случае на метафоре как виде тропа.

Таким образом, можно сделать некоторые выводы:

во-первых, при переходе терминологического выражения во фразеологизм наблюдается «генерализация» специального значения терминов;

во-вторых, обобщение значения термина происходит чаще всего с опорой на семантический прототип терминологического сочетания;

в-третьих, в процессе приобретения терминологическим сочетанием переносного смысла термины, входящие в его состав, подвергаются процессу детерминологизации, в частности, употреблению за пределами соответствующей терминологической сферы;

в-четвертых, переосмысление компонентов приводит к возникновению идиоматичности - «невыводимости» значения целого оборота из значений составляющих его лексем.

в-пятых, «генерализация» специального значения термина носит явно выраженный антропоцентрический характер: многие компоненты, в качестве исходного семантического ядра имеющие существительное, ассоциируются непосредственно с человеком: абсолютный нуль – ничтожество, угол зрения – взгляд. Если же речь идет о глагольной категории, то обобщение происходит в сторону придания им «человеческого» характера: привести к общему знаменателю – уравнять, возвести в квадрат – увеличить;

в-шестых, переосмысление терминологического выражения осуществляется преимущественно в соответствии с формой индуктивного умозаключения: от конкретного явления – к более общему, к возможным его проявлениям [ЛЭС 1990: 559].

Итак, фразеологизмы, имеющие в своем составе терминологический профессиональный компонент, отражают особое, профессиональное видение мира человеком. Это доказывает мысль Ю.С. Степанова о том, что «язык – это и «дом логики», и «дом знания», и «дом философствования» [Степанов 1995: 8].

1. 
   Володина, М.Н. Когнитивно-информационная природа термина (на материале терминологии средств массовой информации) [Текст] / М.Н. Володина. – М.: Изд-во МГУ, 2000. – 128с.
   
2. 
   Голованова, Е.И. Категория профессионального деятеля: Формирование. Развитие. Статус в языке [Текст] / Е.И. Голованова. - Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2004. – 330с.
   
3. 
   Красных, В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации [Текст]: курс лекций / В.В. Красных. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2001. – 270с.
   
4. 
   Лейчик, В.М., Никулина Е.А. Источники возникновения терминологических фразеологизмов [Текст] / В.М. Лейчик, Е.А. Никулина // Языки профессиональной коммуникации: Материалы международной научной конференции. Челябинск, 21-22 октября 2003 г. / Отв. ред. Е.И. Голованова. Челябинск, 2003. С. 300-305.
   
5. 
   Лингвистический энциклопедический словарь [Текст] / Под ред. В.Н. Ярцевой. М.: Энциклопедия, 1990. – 685с.
   
6. 
   Мокиенко, В.М. Славянская фразеология [Текст] : учеб. пособие для вузов по спец. «Рус. яз. и лит.» / В.М. Мокиенко. – М: Высшая школа, 1989. – 287с.
   
7. 
   Харченко, Е.В. Модели речевого поведения в профессиональном общении [Текст] / Е.В. Харченко. – Челябинск: Издательство ЮУрГУ, 2003. – 336с.
   
8. 
   Шанский, Н.М. Лексикология современного русского языка [Текст] / Н.М. Шанский. - М.: Просвещение, 1972. – 327с.
   
9. 
   Шестак, Е.И. Фразеологические единицы в сфере профессиональной коммуникации (типологический аспект) [Текст] / Е.И. Шестак // Языки профессиональной коммуникации: Материалы 2-й международной научной конференции. Челябинск, 1-2 ноября 2005 г. / Отв. ред. О.В. Демидов; Челяб. гос. ун-т. – Челябинск, 2005. – С. 218-220.
   
10. 
    Язык и наука конца 20 века [Текст] : сб. статей. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. – 432с.