А.Г.Воронова Семантические парадоксы эпитета humano в сонетах Камоэнса

А.Г.Воронова

Семантические парадоксы эпитета humano в сонетах Камоэнса

К изучению семантических возможностей эпитета humano в сонетах Камоэнса нас побудило первоначально не столько его принадлежность к системе основных ценностно-эстетических категорий Возрождения, сколько его семантика, нетипичная по сравнению с другими постоянными эпитетами лирики Камоэнса.

Будучи постоянным, эпитет humano должен быть таковым и по употреблению, и по значению. Однако, являясь одним из частотных лидеров в ранней лирике Камоэнса (1540–1547), он «забывается», как только изгнанный с Родины (а по другой версии, добровольно покинувший Португалию) поэт вступает на зыбкую палубу корабля, увозящего его к таинственным берегам Африки и Азии. Камоэнс лишь изредка вспоминает о нём на протяжении 16 лет до тех пор, пока не возвратится в Лиссабон (заметим, что в это же время Камоэнс пишет поэму «Лузиады», но это тема отдельного разговора). И тогда, в последнем цикле сонетов (1572–1580), он опять встречается довольно часто.

Что же касается значений, то они также отличаются от ожидаемых. Среди них можно выделить доминанту, распадающуюся на два элемента, неравновеликие семантически и стилистически, поскольку один из них репрезентирует нейтральное относительное значение, а другой – экспрессивное. Прежде, чем рассмотреть оба значения, позволим себе обратиться к этимологии слова humano – оно берёт начало от латинского слова humanus (живущий на земле). Но всем тем многообразием значений, которое оно приобрело в Португалии XVI века, Португалии Возрождения, оно обязано, как хорошо известно, латинскому слову humanitas – неологизму Цицерона (106–43 до н. э.), использованному им для перевода греческого слова paideia, которое соотносится с современным словом «культура». Понятие humanitas (paideia) включает в себя три основных смысловых аспекта:

1) определение того, что присуще человеку (как человеку);

2) указание на то, что связывает человека с другими людьми и человечество в целом, то есть раскрытие такого понятия как филантропия (в широком смысле этого слова);

3) определение (констатация) того, что формирует человека (litterae et artes). И именно в этом смысле homo humanus противопоставляется homo barbarus. В таком значении это слово употреблялось в Европе в течение многих веков, воплощая собой цель жизни отдельного человека и идеал развития цивилизации и культуры.

Общей семой прилагательного humano во всех случаях употребления является значение «человеческий, принадлежащий человеческому роду» (в противовес, как правило, Богу). Качество humano может рассматриваться как равновеликое «божественному» или быть недостойным его, однако в любом случае за «земным» почти всегда стоит «божественное», оно постоянно подразумевается. Таким образом, любая лексема humano своим присутствием, наличием уже указывает на интерес к свойствам человеческой сущности – и в этом проявляется связь с humanitas Цицерона – и одновременно ставит вопрос о том, что же свойственно человеку. Ответ на него в границах атрибутивного словосочетания получить, как правило, не удаётся, так как само по себе прилагательное humano относительно и, следовательно, при трансформации в качественное (окачествлении) способно иметь несколько значений, что мы и наблюдаем в сонетах Камоэнса, и, кроме того, оно связано со своими определяемыми словами, как правило, семантически, но не лексически (то есть наличие прилагательного humano, выступающего в каком-либо из целого спектра значений, характерных именно для сонетов Камоэнса, не предполагает наличие конкретной лексемы в качестве его определяемого слова). Поэтому конкретная семантика прилагательного выявляется, если мы рассматриваем атрибутивную группу в более широком контексте.

Для анализа сонетов мы использовали издание Camões. Sonetos. Edição completa. Fixação do texto, parafrases explicativas e notas de Maria de Lourdes Saraiva. Biografia do poeta, de José Hermano Saraiva. Publicações Europa–América.

Слово humano встречается в 214 сонетах великого португальского поэта 24 раза, причём в 14 случаях мы зафиксировали следующие значения:

1) «человеческий, относящийся к человеческому роду, имеющий человеческий облик» (5 раз);

2) «ограниченный в своих возможностях, слабый, ничтожный, неспособный» (9 раз).

Все остальные 7 значений распределяются среди других 10 случаев употребления прилагательных. Таким образом, ясно прослеживается граница между семантическим центром и периферией.

Первое значение, совпадающее с семой, общей для всех семантических разновидностей эпитета humano, бесспорно восходит к одной (но только одной) ипостаси триединого понятия humanitas Цицерона, при этом, в сонетах Камоэнса прилагательное humano в этом значении противопоставляется:

1) божественному De tão divino acento em voz humana (Такого божественного призвука в человеческом голосе…) (177), Porque desce divino em cousa humana (Почему божество нисходит в человеческом облике) (208);

2) бессмертной славе и памяти …dando morte breve ao corpo humano, tendo sua memória larga vida (…обрекая на быструю смерть человеческое тело, в то время как память бессмертна) (205);

3) объектам живой природы, например, дереву Depois que viu Cibele o corpo humano do formoso Atis seu verde pinheiro (После того, как Сивилла увидела, что прекрасное человеческое тело её Атиса превратилось в молодую сосну) (213).

Во всех этих случаях противопоставляющиеся значения даны не в статике, не как акциденции, раз и навсегда «разведённые» по разным смысловым полюсам, а как превращающиеся друг в друга и взаимообусловленные качества.

В 69-м же сонете прилагательное humana и определяемое им существительное fera вступают в логически взаимоисключающие отношения, то есть образуют оксюморон. При этом, поскольку слово fera имеет следующие значения: 1) хищное животное, хищник; 2) перен. зверь, жестокий человек и синонимичные им. Мы предполагаем, что оба в данном контексте активизируются, поэтому эпитет humano вступает с существительным в семантические отношения сразу по двум направлениям: 1) антиномия: человеческий зверь; 2) часть – целое: человек-зверь, или жестокий человек (в переводе мы даже не можем оставить слову humana статус существительного, так как при оксюмороне (а именно о нём здесь речь и идёт) значение прилагательного воспринимается как ведущее, главное по сравнению со значением-фоном существительного).

С другой стороны, у существительного fera воспринимаются два значения одновременно, а прилагательное humano не переходит из разряда относительных в качественные. И именно на этом семантико-грамматическом эффекте построено стилистико-эмоциональное воздействие, оказываемое сонетом на читателя.

Такое значение прилагательного (относящийся к человеческому роду) зафиксировано в современных словарях и энциклопедиях в качестве первого¹:

Humano – Que é do homem, próprio do homem; relativo ao homem em geral: corpo humano; forças humanas (Человеческий – то, что относится к человеку, присуще человеку, всегда связано с человеком: человеческое тело, человеческие силы).

Заметим также, что в таком значении humano употребляется в основном в «Заключительном цикле» Камоэнса (1572–1580) и определяет существительные, очень разные семантически: fera, voz, corpo (2), cousa – от слов, насыщенных эмоционально, до нейтральных и даже пустых.

Второе значение «ограниченный в своих возможностях, слабый, ничтожный, неспособный» не зафиксировано в современных словарях, а в сонетах Камоэнса оно представлено наибольшим количеством случаев употребления прилагательного humano. Для Камоэнса, который ввёл в обиход много латинизированных прилагательных-неологизмов, оставшихся в дальнейшем в португальском языке, подобная семантическая «близорукость» представляется нетипичной.

На первый взгляд, ответ надо искать в эйдологии Платона, излагать которую мы, естественно, не будем, так как она хорошо всем известна, но только заметим, что в XVI веке ни один поэт, писатель, мыслитель не мог избежать влияния неоплатонизма. Современные португальские, испанские, французские и другие исследователи находят в творчестве Камоэнса многочисленные примеры, которые являются иллюстрацией положений неоплатонизма: это характерный ход мысли, определённые образы (Любовь как сила, пронизывающая всю Вселенную), мотивы – но не только! Даже в минимальном контексте, мельчайшей семантической клеточке художественного целого, а именно: в атрибутивном словосочетании с эпитетом humano в значении «ограниченный в своих возможностях» – идеи, изначально представляющиеся неоплатоническими, дают о себе знать.

Всемогущему, безграничному Богу и любимой поэта, отождествляемой им с небесными силами, противостоит человек, сердце которого раздирают противоречия (9), недостойный любви (19), покорно склоняющийся перед превратностями (ударами) судьбы (12), слепо блуждающий в потёмках своего невежества (28, 191), не имеющий сил даже для того, чтобы понести достойное наказание за совершённые им грехи (212), бесцельно проживающий свой недолгий век (192, 166) и, наконец, не способный постичь ничего, помимо жизни и смерти (191). Таков портрет человека, вышедший из-под пера гуманиста Камоэнса, прославившего в эпопее «Лузиады» героические деяния португальского народа. Лирический герой сонетов оказывается несостоятельным во всём: интеллектуально, физически, морально – и не имеет ни малейшей надежды на преодоление этой несостоятельности. О «desconcerto do mundo» inspira-lhe (ao Camões) expressões de angústia incomparáveis na língua portuguesa (Из-за отсутствия гармонии в мире из-под пера Камоэнса выходят такие печальные строки, равных которым нет в португальском языке), – пишет Антонио Жозе Сарайва в «Истории португальской литературы»². Такое безысходное отчаяние уже с трудом понимается в рамках платонизма и неоплатонизма, так как согласно этим учениям, несовершенство реального, вещного, тварного мира, или небытия, служит стимулом для обретения истинного бытия, движения к миру идей, в каких бы формах оно ни осуществлялось – путём познания интеллигибельного мира у Платона или посредством мистического озарения человека, осеняемого божественной благодатью (у неоплатоников и в христианстве).

Кроме того, учтём, что прилагательное «humano» в сонетах Камоэнса имеет ещё 7 значений (позволим себе их перечислить, поскольку они очень показательны):

1) несправедливый (36);

2) недостойный, низкий, земной, грязный, плотский (58);

3) противоположный «божественному» и «жестокому», то есть слабый, человечный, сострадательный (26, 2086, 101);

4) совершенный, красивый (29);

5) человеческий, живущий на земле (81 а);

6) обычный, нормальный, средний (816);

7) добрый, приятный и (одновременно) посредственный, банальный, излишний, ненужный (134).

Таким образом, на семантической периферии эпитета humano вырисовывается совершенно другая картина: пристрастно-уничижительное отношение к человеку (которое иллюстрируется только двумя примерами – (36) и (58)) сменяется равнодушным, нейтральным и даже отчасти благосклонным взглядом на человеческую природу. Рассмотрим несколько наиболее интересных и ярких примеров:

(Если Вы лишитесь всех своих Достоинств, то останетесь / Лишь наедине с собой, бесчеловечной)

(Любовь, которая в душе рисует любимой лик, / Явила как-то мне свои движенья, / Растопив прозрачный хрусталь / Среди свежих роз и ослепительного снега)

(Блистательный сын Латоны, / Который своими лучами радует жителей Земли, / Убил ужасного Питона, дикого змея, / Наводящего ужас на людей)

(И если ему не удалось добиться даже притворства / От той, которая является почти ничем по сравнению с Вами, / Что же надеюсь получить я от существа, превосходящего человеческие возможности).

Во втором случае эпитет humano обозначает «обычный, нормальный, средний», соответственно, mais que humano – «превосходящий человеческие возможности, божественный».

В обоих случаях отношения между богом и человеком не нейтральные: или ликование, упоение божественным светом, который лучезарный Аполлон изливает на землю, или безутешное отчаяние из-за того, что не остаётся ни малейшей надежды обрести любовь, взаимопонимание женщины-богини, стоящей гораздо выше всех остальных людей. При кажущейся разнородности эти два примера схожи именно из-за соотнесённости с богом: какие бы чувства ни испытывал человек, по каким бы качествам, параметрам живущий на земле или обычный человек ни сравнивался с богом, он – не более, чем пассивное, безутешное существо, удел которого страдания и смерть. Камоэнс, как и во многих других сонетах, идёт здесь по пути максимального использования семантических возможностей одной и той же лексической единицы (в данном случае прилагательного humano), которая, завершая сонет, также является его композиционным центром.
134. Julga-me a gente toda роr perdido

vendo-me tão entregue a meu cuidado,

andar sempre dos homens apartado

e dos tratos humanos esquecido

(Все меня считают сумасшедшим, / Видя, что я так поглощён моими думами, / Всегда сторонюсь людей / И забыл, как надо с ними обращаться).

Когда в поле художественного зрения великого португальского поэта попадают обычные люди, общающиеся между собой и с богами, ничего, кроме приязни и умиротворения, они не вызывают. Если же их жизнь пересекается с жизнью поэта, то он, признавая за ними право на их существование, для себя такой удел считает неприемлемым, предпочитая взывать к богу или обращаться к любимой и молить их о милосердии только по отношению к самому себе. В связи с этим эпитет humano, определяя образ возлюбленной, приравнивает её к богине – gesto humano (в этом, видимо, проявляется гуманизм Камоэнса, поскольку «идея господства высшего, духовного начала в человеке, поднимающего его до божественных высот, – одна из главных гуманистических идей, весьма последовательно и красноречиво сформулированная крупнейшим флорентийским платоником Пико делла Мирандола»⁴) или превращает её в человекоподобного зверя, если мечта о милосердии несбыточна – fera humana. Поэт же, чувствуя свою исключительность по сравнению с другими людьми, одинок среди них, но не находит удовлетворения и счастья ни в себе самом, ни в своём творчестве, ни в общении с богом и с любимой.

191.0 que é mais que vida e morte,

(То, что превосходит жизнь и смерть, / Неподвластно человеческому разуму);

(поскольку человеческое существо / Не может выдержать наказания, которого заслуживает…)

(так как по сравнению с небом человеческие возможности столь ничтожны).

В связи с этим хотелось бы указать на некоторые параллели, прослеживающиеся в сонетах Камоэнса и высказываниях Мартина Лютера, лидера Реформации, которое по мнению многих специалистов-историков не оказало сколь-нибудь сильного влияния на идейно-политическую обстановку в романских странах⁸. Это, например, следующая экспозиция, затемнённая или размытая в ренессансных теологиях, которая роднит реформационное движение с христианским вероучением: «Бог трансцендентен миру (то есть пребывает вне его, за пределами всего, что открывается во внешнем и внутреннем опыте) и несоразмерен конечному, бренному и греховному человеку». «Познание Бога каков он сам по себе, – абсолютно непосильная задача: тот, кто ею задаётся, подвергается одному из соблазнов». «Бог непознаваем и всё-таки доступен пониманию; он скрыт для тех, кто дознаётся и исследует, но открыт тем, кто верит и внемлет»⁹. Мы далеки от того, чтобы делать вывод о непосредственном, прямом влиянии идей Реформации на Камоэнса, но давайте обратимся к примерам:

(Истина, Любовь, Разум, Достоинство / Любую душу сделают сильной и стойкой, / Но мятежным миром правят Удача, Случай, Время и Судьба; / Люди размышляют о тысяче вещей, / Но не знают, чем они вызваны, / Знают лишь, что то, что превосходит и жизнь, и смерть, / Неподвластно человеческому пониманию; / Учёные мужи объясняют это возвышенными причинами, / Но наилучшим доказательством является опыт, / Поэтому необходимо много видеть в жизни; / Существуют вещи, которые исчезают, не будучи созданными, / И есть вещи, созданные, но непреходящие… / Но лучше всего верить в Бога).

Кроме того, нельзя забывать о том, что Луису де Камоэнсу выпала нелёгкая жизнь, полная путешествий, превратившихся в скитания, приключений, обернувшихся лишениями и неустроенностью. Именно поэтому, как замечают Антонио Жозе Сарайва и Ошкар Лопеш¹⁰, «é evidente que о poeta articulou a sua longa e variada experiencia em termos filosóficos e religiosos correntes na época,e que sentiu a fundo о desajustamento entre os ideais da sua formação social, escolar, literária e essa mesma experiencia» (очевидно то, что поэт сочетал свой обширный и разнообразный опыт с философскими и религиозными концепциями своего времени и ощущал всю глубину пропасти между этим самым опытом и идеалами, которые сформировались у него как у исследователя, гражданина и поэта). Авторы História da literatura portuguesa также отмечают, что именно неповерхностность, выстраданность камоэнсовского стремления постичь суть вещей противопоставляется «a fácil rendição devota e o formularismo dos seus contemporaneos maneiristas»¹¹ (легковесно-благочестивой покорности и склонности к формальной изощрённости его современников-маньеристов).

Прилагательное humano также вступает в сложные смысловые отношения не только со своими же собственными гуманистическими основаниями, посылками, допуская различные религиозные и художественно-эстетические толкования, но, рассматриваясь во всей совокупности своих значений, определяет одну из семантических доминант стиля Камоэнса, отличающую его от стиля других современных ему писателей и поэтов. По данным французского исследователя Андре Камлонга, изложенным в его книге Le vocabulaire du sonnet portugais¹², слово humano является одним из самых предпочтительных эпитетов Камоэнса, причём, очень немногочисленных по сравнению со словарём Дьёгу Бернардеш и Антониу Феррейра. Можно предположить, что это прилагательное не выпадает из общего ряда морфолого-тематических средств «динамического», глагольно-наречного стиля Камоэнса, видимо, благодаря своей разнообразной семантике. Мы уже отмечали, что humano – это самый семантически непостоянный из всех его постоянных эпитетов: ничтожный – совершенный; несправедливый – милосердный; добрый, приятный – банальный, посредственный; земной (живущий на земле) и земной (грязный, плотский) – таковы его значения, встречающиеся в сонетах Камоэнса. В синхронии это прилагательное отражает всё богатство и разнообразие религиозно-эстетических концепций XVI века, в диахронии же в нём осуществляется переход от возрожденчески восторженного воспевания человека к осознанию его противоречивой природы и дисгармонии с окружающим его миром. Мария Грасиете Бессе пишет: «Os poemas de Camões apresentam uma tensão que muitos críticos tem posto em evidencia. Por um lado, encontramos о racionalismo, о equilibrio clássico que compreende e aceita о mundo; por outro lado, descobrimos о sentimento trágico da existencia, a amargura e a frustração do homem que não pode realizar os seus desejos. Daqui surge a duplicidade constatada na obra camoniana que ultrapassa as dimensões do seu tempo dominado pelo Platonismo e anuncia os territórios de uma sensibilidade moderna»¹³ (В произведениях Камоэнса чувствуется напряжённость, что отмечается многими литературными критиками. С одной стороны, мы ощущаем рационализм, классическую гармонию, которая принимает и подчиняет себе весь мир, с другой стороны, перед нами – трагичность существования, горечь и крах человека, который не может осуществить свои желания, отсюда – явная двойственность камоэнсовских произведений, которая выходит за рамки своего времени, скованного платонизмом, и заявляет о новом взгляде на мир). Однако, современное мироощущение оказалось избирательным. Из всех значений в которых прилагательное humano встречается в сонетах Камоэнса, в современных толковых словарях португальского языка зафиксированы следующие значения:

1) человеческий, относящийся к человеку;

2) сострадательный;

3) нормальный, обычный.

А в словаре Dicionário dos sinónimos poético e de epítetos¹⁴ в качестве синонимов прилагательного humano представлены следующие слова: humanal – bom, bondoso, clemente – benigno, piedoso – sensível – afável – beneficente. Одно из основных современных значений прилагательного humano (сострадательный) можно проиллюстрировать знаменитым изречением Сенеки, который различает обычного человека и героя: Non sentire mala sua, поп est hominis; non ferre поп est viri. – Próprio é do homem о sentir seus males; do varão é próprio о suportá-los (Человеку свойственно страдать из-за своих бед, герою же присуще их преодолевать). Смысл, вкладываемый римским мыслителем в понятие «человечность», как выясняется сейчас, оказался более созвучным нашей эпохе, чем то значение прилагательного humano, которому отдавал предпочтение в своих сонетах мятежный Камоэнс. Мы же должны быть благодарны великому португальскому поэту за стремление вслушиваться в самого себя – ведь от умения переживать свои беды совсем недалеко до сострадания другим.

В качестве своеобразного постскриптума нам бы хотелось вернуться к тому, о чём мы говорили в самом начале, – к тому, что в течение 16 лет, проведённых вне Португалии, Камоэнс почти не упоминал в сонетах прилагательное humano. Но после долгих скитаний, осев в последние годы своей жизни в Лиссабоне, поэт использует его достаточно активно. И мы склонны предположить, что это умолчание красноречиво свидетельствует о том, что именно в XVI веке – в эпоху Великих Географических открытий, именно в творчестве Камоэнса, странствующего далеко от дома, родной земли, у прилагательного humano появилось ещё одно значение, которое объединяет и умиротворяет все остальные: «земной», но противоположный не «божественному», а «скитающемуся, тоскующему» – то есть «относящийся к родной земле, к Родине».