МЕДИАДИСКУРС В ФОКУСЕ НЕОРИТОРИКИ

Ключевые слова: медиакартина мира, риторическая модальность медиадискурса, неоэпоха культуры готового слова, протеизм языковой личности журналиста.

Key words: world media picture, rhetorical modality of media discourse, neoepoch of culture of ready word, protheism of journalist’s language person.

Совершенно очевидно, что сегодня риторика стала движущей силой языковой политики во многих странах ( прежде всего в США, Японии, ФРГ ). Американскую риторику, например, называют «самым совершенным инструментом манипуляции общественным сознанием». Она насущно необходима в культуре массовой информации и массовой коммуникации, в мире масс-медиа, и, естественно, занимает там самый верх «пирамиды знания», что в какой-то мере сближает ее с риторикой в Древней Греции. В античную эпоху риторический класс был высшим (после грамматики и пиитики) и готовил гражданина к сознательной политической деятельности. То есть риторика воспринималась как вершина воспитания, или пайдейи.

В физике есть понятие когерентного луча: формируя из разных потоков единый мощный энергетический поток, лазер обеспечивает на выходе когерентный луч. Нам представляется, что риторика сегодня – это некий когерентный луч филологических дисциплин (стилистики, когнитивистики, прагматики, психолингвистики, лингвоэтики, лингвокультурологии, теории речевых актов). Собственно, тех дисциплин, которые она некогда породила. При этом риторика, поскольку в ней наличествует очень важная аксиологическая компонента, выступает как некое мировоззрение. Современная риторика – это, как принято говорить сегодня, мультилингвистическая, или даже – полигуманитарная наука: она объединяет в себе не только собственно лингвистические дисциплины и методики, но и общегуманитарные (философию, социологию, политологию и др.). Мы бы предпочли считать, что риторика – это когерентная наука, поскольку она не просто использует полигуманитарный подход, но формирует на его основе собственно риторическое понимание предмета исследования, которым является язык в его ментально-дискурсивном движении.

Средства массовой информации, медиадискурс – наиболее «благодарный» материал для риторического осмысления. Во-первых, потому, что это прозаический тип речи и прозаические тексты, служащие предметом исследования традиционной риторики (Волков, 1996; Рождественский,1996,1997). Во-вторых, потому, что СМИ – это наиболее влиятельная сфера бытования современной культуры.

Используя имеющийся арсенал культуры (в первую очередь национальной, ее традиции и архетипы) и интерпретируя их, средства массовой информации формируют собственный мир, отличный от мира реального. Современные исследователи называют его виртуальным. Но, наверное, это не совсем точное определение. (Например, для рекламы скорее всего такое обозначение справедливо. Формирование в сознании адресата образа желаемого, но недостижимого – можно отнести к виртуальности.) Для СМИ же в целом более точно другое определение – картина мира, то есть некий фрагмент, моментальный срез имеющегося уже образа мира, который всегда динамичен. Говоря о деятельности средств массовой информации, мы все-таки склоняемся к тому, что они формируют собственную картину мира, которую можно назвать медиакартиной. Причем это не языковая картина мира в СМИ, что тоже возможно, но трудно вычленяемо. Язык, речевые события в СМИ становятся одним из инструментов формирования этой картины мира – собственно медиакартины.

Картина мира, как известно, это не просто изображение мира, не нечто срисованное. Понимание мира как картины, превращение мира в картину – это отличительная черта Нового времени, новоевропейского взгляда на мир. Но если изначально формирование картины мира было связано с интенцией человека представить мир во всем, что ему присуще и что его составляет, как систему, то есть как упорядоченную структуру (отсюда – научная картина мира), то сегодня предмет нашего исследования – медиакартина мира – демонстрирует нам обратное движение: разрозненность, фрагментарность, дискретность – вот ее основополагающие черты. Но понимание, осознание этой фрагментарности возможно только в сопоставлении с Целым. И здесь наиболее адекватным, на наш взгляд, научным подходом оказывается подход риторический, именно в той его интерпретации (мировоззренческой), о которой говорилось выше.

На наш взгляд, традиционные центральные понятия классической риторики – этос, логос и пафос – могут стать основой описательной модели современной медиакартины мира.

«Этосом (в классической риторике. – И.А.) принято называть те условия, которые получатель речи предлагает ее создателю. <…> Пафосом принято называть намерение, замысел создателя речи, имеющего цель развить перед получателем определенную и интересующую его тему. <…> Логосом принято называть словесные средства, использованные создателем речи при реализации замысла речи» (Рождественский 1997 : 69,70). На наш взгляд, эти три основные категории риторики, непосредственно друг с другом связанные и как бы переходящие друг в друга, выделяются в структуре медиадискурса и цементируют собою риторическую модель медиакартины мира.

Квинтэссенцией этоса в медиадискурсе можно считать речевую деятельность журналиста, причем как отдельной личности, так и, по терминологии Ю.В. Рождественского, «совокупного образа ритора». Сегодня этот образ протеистичен.

Еще раз подчеркнем, что все три категории не изолированы друг от друга и существуют в тесном взаимодействии.

Особенно ярко это проявляется на уровне языка, главного «аппарата» и главного инструментария деятельности СМИ. Язык современных СМИ рубежа ХХ-ХХI веков можно рассматривать как двухмерную интерпретацию. С одной стороны, он вписывается в новую концепцию постановки основного вопроса философии, когда в центре внимания оказывается уже не проблема соотношения бытия и сознания, а проблема реальности и текста как ее возможной интерпретации. С другой стороны, язык СМИ вписывается в систему единиц вербальной коммуникации, которая сегодня сформировалась как культурная информация и включает в себя культурные семы, культурный фон, культурные концепты и коннотации. Причем, какая бы составляющая ни доминировала в том или ином тексте СМИ, мы в полной мере можем говорить лишь об интерпретации адресатами СМИ собственно смыслов и образно мотивированных ассоциаций, которые ими порождаются. Культурно-языковая компетенция современных носителей русского литературного языка и русской культуры позволяет журналистам проводить и производить «прецедентные» операции различной интеллектуально-ментальной сложности и различной этико-психологической направленности. Обилие текстов-интерпретативов в медиадискурсе отражает, по-видимому, то, что мы оказались творцами и в то же время пользователями неоэпохи культуры готового слова. Культура готового слова – это тот риторический тип культуры, когда слово является живым носителем культурной традиции и всех важных смыслов и содержаний этой традиции. Но современная неоэпоха демонстрирует нам еще и свою интерпретацию культуры готового слова, которая заключается прежде всего в травестировании этих смыслов и традиций. Причем это травестирование – тоже порождение определенной риторической установки: свободное обращение со словом это традиционное риторическое понимание проблемы слова вообще: «… с самого своего возникновения в Греции риторическая теория и практика понимает слово так, как если бы оно было целиком во власти им пользующегося». Только сегодня автор-журналист, автор-скриптор властвует уже не только и не столько над словом своим, сколько над словом чужим, над культурным фоном, а значит – не творит, а интерпретирует. Поэтому еще точнее можно было бы назвать нашу эпоху культурой интерпретации готового слова.

Этот интерпретационный уровень (наиболее явный, наиболее открытый) в языке современных СМИ подводит нас непосредственно к более сложной интерпретационной системе, которая схематично выражается дихотомией действительность~текст. И в ней наибольший интерес для нас представляют интерпретационные модели важнейших национально-культурных стереотипов. Культурная традиция – мощный механизм, который оказывает гораздо более сильное воздействие на наше восприятие, чем научное описание. В современном медиадискурсе интерпретации подвергаются не столько концепты культуры, сколько ее топосы. Это связано прежде всего с теми отличиями, которые существуют между понятиями концепт и топос и которые предопределены специфическими отличиями лингвистики и риторики. Концепт (понятие когнитивистики) – отражение рече-мысле-познавательной деятельности. Топос культуры – отражение оценочно-сопоставительного познания, этико-нравственной парадигмы народа.

Интерпретация национальной отечественной топики в медиадискурсе находится в русле основных стратегий деятельности современных СМИ. Во второй половине ХХ века отечественные СМИ оказались полностью во власти тех стратегий, которые уже были сформированы на Западе. Основными среди них следует признать: 1) стратегию «культурного шока» и катастрофы, 2) стратегию инспирирования и обмана, 3) стратегию предельного секуляризма и, наконец, 4) стратегию гедонизма. На наш взгляд, доминирующей стратегией, ведущей за собой все остальные, следует признать стратегию гедонизма. Развлекательная функция всегда была присуща прессе (См. об этом: Фомичева 1976). Но предпочтения аудитории до 1990-х гг. не могли быть отражены в СМИ в полной мере: «читающая публика была приучена к тому, что о повседневном, личном, бытовом пишут мало» (Средства массовой информации России 2008: 216). Сегодня мы наблюдаем обратную ситуацию: фактор развлечения очень часто перевешивает фактор информативности при выборе адресатом того или иного издания, более того – информационный повод подчас сам по себе уже несерьезен, развлекателен (вне зависимости от позитивного или негативного содержания этой информации). Но прослеживается и противоположная тенденция: шоковая (трагическая) информация воспринимается как развлекательная. Эта тенденция во многом обусловлена двояким представлением о досуговости современных СМИ: с одной стороны, они занимают свободное (досуговое) время читателя (адресата), с другой – они, собственно, и составляют досуг этого адресата как таковой, являются его наполнением.

Наличие стратегической парадигмы деятельности СМИ, предопределенной изначальной установкой на убеждение и влияние (то есть на перлокуцию), демонстрирует нам принципиальную невозможность объективной модальности текстов медиадискурса. В текстах СМИ всегда есть некая коммуникативно-целевая компонента, некий риторический смысл, который мы назвали риторической модальностью медиатекста. Чаще всего этой компонентой является убеждение, открытое или скрытое, т. е. манипулятивное. Риторическая модальность медиатекстов может быть выражена как эксплицитно, так и имплицитно, поскольку риторический смысл существует не только вне текста (в интенции журналиста-ритора), но и в самом тексте: как в его идейной сфере, так и в его формальной организации. Вне зависимсти от интерпретации этого риторического содержания адресатом риторическая модальность медиатекста будет константна.

Специфика медиадискурса заключается как раз в том, что журналисты (и отдельные личности, и корпоративные медиасообщества) выступают в качестве посредников между самой действительностью и массовой аудиторией. Именно они с помощью своего мировоззрения и миропонимания формируют картину мира в сознании массовой аудитории. И картина эта не объективна и не целостна: она частична, фрагментарна, мозаична. Она – медиакартина, т.е. лишь отражение образа мира. Не все события (явления, относящиеся к миру) становятся фактами (то есть суждениями о мире) в средствах массовой информации. Переплавкой событий в факты занимаются как раз журналисты, то есть языковые личности, наделённые культурно-социальными полномочиями «фильтровать» события. И в этом смысле журналисты выступают именно как риторы, как ораторы, профессионалы риторической деятельности, то есть «искусства использования языка <…> для того, чтобы убеждать или оказывать влияние на других (выделено нами. – И.А.)» (Scott 1980 : 246).

В формировании такой дискретной картины мира участвует весь медиадискурс. И в этом смысле можно говорить ещё и о риторической гипермодальности медиадискурса в целом. Но эта гипермодальность не есть механическая сумма риторических модальностей отдельно взятых медиатекстов. Она – над «схваткой», она как раз и есть тот «маяк» медиадискурса, на который ориентированы его тексты. И маяк этот – собственно медиакартина мира.

На наш взгляд, риторической модальностью обладают все (!) тексты медиадискурса: как аргументирующего, так и информирующего типа. Для информирующего типа речи, а следовательно, и для текстов информационных жанров, риторическая модальность будет проявляться уже на этапе выбора события, достойного быть «переплавленным» в факт, и, таким образом, стать аргументом интерпретации объективного мира в рамках медиадискурса, то есть стать фрагментом медиакартины мира.

В аргументирующем типе речи, то есть в аналитических жанрах, доля которых сегодня значительно уменьшилась, риторическая модальность предопределяет выбор аргументационных приёмов, или тактик, которые позволяют достичь адресанту намеченного перлокутивного эффекта (естественные доказательства, доводы к этосу, доводы к пафосу, доводы к авторитету (к доверию и к недоверию), квазиаргументация, приёмы лингвистической демагогии, argumentum comoediarum (не истинное, но правдоподобное изображение прошлого) и другие) (Михальская 1996, Панченко 2008, Хазагеров 2002).

Таким образом, жанровая принадлежность текстов медиадискурса не влияет на наличие или отсутствие риторической модальности. Жанр можно признать «непрофильным активом» в её порождении и формировании. Риторическая модальность оказывается объективной категорией перлокутивного дискурса СМИ, порождающей содержательные и структурные компоненты этого дискурса.

На рубеже ХХ–ХХI веков мы живем в реалиях не просто взаимовлияния и переплетения культур, а в эпоху диффузии культур. Размывание границ (государственных, культурных, социальных, этнических и т.п.) происходит за счет бурного и повсеместного развития коммуникационных технологий. Современные коммуникации, информационные технологии сжимают пространство и время (хронотоп), преодолевая огромность окружающего мира. Мир стал маленьким, открытым и проницаемым. Его культурно-цивилизационное разнообразие все активнее включается в единый общемировой контекст.

Деятельность современных средств массовой информации становится все более транснациональной и наднациональной. И когерентный луч риторики может высветить в языковой деятельности СМИ культуроспецифические компоненты национальных образов мира (русского, немецкого, французского, англо-саксонского и т.п.), которые активно трансформируются и переплетаются в языке современных СМИ и таким образом участвуют в формировании современной медиакартины мира.

1. 
   Волков А.А. Основы русской риторики. - М.:Издание филологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, 1996. – 344 с.
   
2. 
   Михальская А.К. Русский Сократ: Лекции по сравнительно-исторической риторике. – М.: Издательский центр « Academia», 1996. – 192 с.
   
3. 
   Океанский В.П. Целое и проблемы риторики. – Иваново-Шуя, 2005.
   
4. 
   Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ // Он же. Я эмигрировал в Древнюю Русь. Россия: история и культура. Работы разных лет. – СПб.: ЗАО «Журнал «Звезда»», 2008. – 544 с.
   
5. 
   Риторика // Кругосвет: Онлайн Энциклопедия// http://www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/lingvistika/RITORIKA.html
   
6. 
   Рождественский Ю.В. Общая филология. – М.: Фонд «Новое тысячелетие», 1996. – 326 с.
   
7. 
   Рождественский Ю.В. Теория риторики. – М.:Добросвет, 1997. – Изд. 2-е, исправленное. – 482 с.
   
8. 
   Средства массовой информации России: Учеб. Пособие. – М., 2008.
   
9. 
   Фомичева И.Д. Журналистика и аудитория. – М., 1976.
   
10. 
    Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. – М.: Николо-Медиа, 2002. – 313 с.
    
11. 
    Scott A.F. Current Literary Terms: A Concise Dictionary of the Origin and Use. – London, 1980.
    

Ключевые слова: «новые медиа», медиадискурс, дискурс-анализ, смыслообразование.

Key words: new media, media discourse, discourse-analysis, meaning-making.

В то же время в современной коммуникативистике «новые медиа» часто рассматриваются именно как техническое новшество вкупе с их влиянием на современные коммуникативные процессы. Исследователи нередко обращают внимание на изменение коммуникативного поведения индивидов в связи с использованием «новых медиа». Достаточно изученным является также собственно информационный и даже экономический аспекты функционирования «новых медиа». Пожалуй, наиболее часто встречаются исследования, посвященные изучению социальных и общественно-политических характеристик «пользователей «новых» медиа». Известным предметом критики «традиционных» масс-медиа является то, что они являются достаточно эффективным и доступным для ангажированных и элитарных групп инструментом манипулирования общественным сознанием, утверждения социального неравенства и управления публичными дискурсами. В то же время распространение «новых медиа» с их технической и коммуникативной природой, по всей видимости, способствует де-иерархизации и демократизации доступа к медиадискурсу.

Однако обратим внимание на одну важную тенденцию последнего десятилетия, которая часто ускользает из поля исследовательского внимания. Такие объективные и положительно оцениваемые большинством исследователей характеристики «новых медиа», как интерактивность, мультимедийность, мобильность и т.п. не столько «отменяют» социальные различия в получении массовой информации, сколько «переформатируют» их на новом уровне и на иных основаниях. Теперь большей «социальной эффективностью» обладают те индивиды, кто не просто имеет доступ к «новым медиа», но способен оперативно идентифицировать предлагаемую «повестку дня», распознавать наиболее актуальные темы общественной дискуссии и использовать перспективные коммуникативные и когнитивные стратегии перевода сверхразнообразной информации в знании (Manovich 2001). В свою очередь, конструирование знания и работы со смысловыми структурами в определенном социальном, идеологическом и культурном пространстве – это традиционная область дискурсных исследований, которые только начинают обращать внимание на уникальное и принципиально новый когнитивно-коммуникативный феномен, которым являются «новые медиа».

Говоря о дискурс-анализе «новых медиа», речь стоит вести не столько о выявлении способов манипуляции общественным сознанием, сколько об изучении того, как, кем и зачем воспроизводятся определенные смысловые структуры (например, картины мира, образы, понятия, нарративы); как распространяются и закрепляются в «новом медийном пространстве» особые представления о «нормальном», «естественном», «допустимом»; как легитимируется знание в условиях «новых медиа»; как возможно интерактивное понимание коммуникантов; как происходит «идеологическая борьба» смыслов и значений в пространстве «новых медиа»; как распределяются аксиологические установки в этом типе коммуникации (как происходит ценностный отбор информации в эклектичном поле, например, интернет-коммуникации).

По мнению Ф. Джеймисона, те, кто сегодня контролирует масс-медиа, отнюдь не искажают картину действительности – они её «категоризируют, сегментируют, легитимируют и присваивают» (Jameson 2005). В условиях «новых медиа», в которых «внешний контроль» не столь значим, как «внутренняя» регуляция коммуникации, задачей дискурс-анализа является не «обличить лжецов», не выявить (не)преднамеренные фактологические искажения (например, в случае со многими нежурналистскими интернет-сообщениями, воспроизводящими скорее «фантазийную» область виртуального, это было бы по меньшей мере абсурдно), а обнаружить своеобразную логику работы с действительностью, определить способы категоризации, упорядочивания, «оправдания» и определенного способа описания действительности.

Обозначим некоторые существенные особенности «нового медийного пространства», которые являются предметом интереса дискурс-аналитиков. Заметим, что речь, конечно же, не идет о любых случаях использования «новых медиа» и о свойствах любых медатекстов, появляющихся в пространстве «новых медиа». Безусловно, и интернет-пространство, и мобильная связь, и мультимедийные цифровые технологии могут функционировать в «классическом» режиме средств массовой коммуникации. Но в то же время мы не можем не признать, что такие новые коммуникативные формы, как интернет-дневники, чаты, службы мгновенных сообщений и т.п. обладают рядом беспрецедентных характеристик. Именно о них главным образом далее и пойдет речь.

Во-первых, коммуникативное пространство «новых медиа», характеризуемое статусным равноправием, свободой участия и высказываний, обладает особой «коммуникативной иерархией» его участников и реализуемых ими дискурсов. Если в случае с «традиционными» масс-медиа борьба за доминантный дискурс (а значит и за право «определять действительность» и устанавливать определенные смыслы) разворачивалась между тремя основными группами игроков – политико-экономическими элитами, журналистами и аудиторией СМИ, то в «новом медийном» пространстве особую роль в смыслотворчестве играют дизайнеры, веб-мастеры, иллюстраторы, копирайтеры и представители смежных новых профессиональных групп – неймеры, веб-стилисты, SEO-оптимизаторы и т.п. Дизайн, который прежде выполнял исключительно технологическую и инструментальную функцию, вырабатывает собственный дискурс. Технологические формы и эстетическая привлекательность медийного продукта сегодня не просто делают более удобным и комфортным его использование, но реализуют на материале медийного текста «идеологию креативности». Этот новый тип идеологии, повсеместно внедряемый в современных коммуникативных системах, сводится не столько к уточнению, акцентированию и структурированию содержания текста, сколько к дополнению его игровыми, инновационными и виртуальными формами, позволяющими эффективнее и комфортнее работать с содержанием текста (Gomez 2010). Иными словами, сегодня интерпретация медиа-сообщений (а значит и доверие к медиаконтенту) будет тем более облегченной со стороны пользователей, чем более удобной, привлекательной, «креативной» и «стильной» будет его форма. При этом важной характеристикой медиатекста является регулярное обновление его формы, его «оптимизация» и «upgrade». Стилистически и дизайнерски устаревшие медиапродукты теперь не просто перестают вызывать интерес у аудитории; их «непродвинутый» дизайн, скорее всего, будет ассоциироваться с его якобы сомнительным и неактуальным содержанием. Эстетический дискурс, реализуемый дизайнерами, претендует сегодня на роль доминантного в пространстве «новых медиа», а ценность медиатекста всё в большей степени начинает зависеть от его преимущественно визуального формального, стилистического исполнения.

Во-вторых, дизайнерский эстетический дискурс медиатекстов отнюдь не предполагает их стилистической изощренности. Напротив, «новые медийные» тексты, как утверждает М.С. Рыжков, характеризуются «усложнением прагматических интенций на фоне упрощения средств их передачи» (Рыжков 2010: 7). С формально-прагматической точки зрения медиатекст становится эргономичным, удобным для использования и при этом эстетически привлекательным, соответствующим стандартам того, что выражается англоязычным концептом “usability”. Это имеет отношение не только собственно к дизайну «новых медиа», но и к смысловым структурам, которые чаще всего отличает минималистичная простота, исключающая или ограничивающая количество коннотаций, что хорошо демонстрирует, например, технология сетевых микрозаписей Twitter. Конструирование смысла, превращение информации в знание происходит в условиях предельного упрощения средств смыслового выражения и при этом увеличения количества возможных прагматических установок (сообщить, побудить, убедить, внушить, создать благоприятное впечатление и т.д.), что соответствует экономическому закону эффективности – «максимальный результат при минимальных издержках». В этом отношении дискурсы «новых медиа» с их установкой на эффективность, простоту, удобство и эстетическую привлекательность в большей степени воспроизводят логику экономического дискурса в отличие от, например, художественно-литературного дискурса, характеризующегося метафоричностью, аллегоричностью, фатичностью и зачастую агональностью.

В-третьих, «новое медийное» пространство трактуется и воспроизводится вовлеченными в него участниками как автономное и достаточно специфичное пространство. «Новые медиа» противопоставляются коммуникантами «традиционным» СМИ, и это противопоставление становится средством их самоидентификации и регуляции их повседневных взаимодействий внутри «нового медийного» пространства. Иными словами, тот факт, что «новые медиа» позиционируются как «новые», позволяет дискурсантам мыслить себя как «прогрессивных» и «продвинутых», и это самоопределение нормативно фиксируется. Так, по мнению М.С.Рыжкова, интернет-коммуникация характеризуется социально закрепленным экспериментальным нормотворчеством в сфере языковых и речевых практик (Рыжков 2010: 7): здесь часто действует негласная установка на чуть ли не обязательное нарушение традиционных норм преимущественно письменной речи, но при этом некоторые виды нарушения норм сами становятся нормой. Например, «эрративная транскрипция» – это попытка создания особого, специфичного коммуникативного способа, характерного для участников некоторых (преимущественно повседневно коммуникативных) жанров интернет-общения, служащего индикатором распознавания «своих», но в то же время виды и способы «эррации» постепенно нормируются. Этот факт, а также особая лексика, использование которой маркирует принадлежность к определенной группе коммуникантов, свидетельствует о ярко выраженном социальном характере дискурсных практик в «новом медийном» пространстве.

Дискурсное (ре)конструирование социальных оффлайновых отношений наблюдается также на примере структуры онлайн-разговоров: по мнению ряда исследователей, они полностью воспроизводят структуру оффлайнового повседневного диалога (Hutchby and Tanna 2008; Simpson 2005). Эти обстоятельства свидетельствуют о том, что изначально внеинституциональные, ненормированные, неформализованные дискурсные практики «новых медиа», противопоставляющие себя дискурсу «традиционных» СМИ, все же являются в значительной степени социально нормированными и социально регулируемыми, однако, их «социальность» имеет скорее внутреннее, а не внешне навязанное происхождение. Соответственно, смыслообразование, опосредованное «новыми медиа», существенным образом зависит не столько от макросоциальных институциональных отношений, сколько от внутренних микросоциальных иерархий и интеракций.

И наконец, в-четвертых, если структура синхронной речи в «новом медийном» дискурсе воспроизводит социально детерминированный порядок диалога «оффлайн», то композиционные структуры собственно медиатекстов как целостных смысловых образований значительно отличаются от композиции текстов «традиционных» СМИ. Такие специфичные композиционные элементы текстов, как обязательное указание темы, сведений об адресанте («профиля пользователя»), тематические и содержательные метки-индикаторы («теги»), описание настроения коммуниканта в момент составления записи, упоминание музыкального фона (“current music”) коммуникации, обозначение важности сообщения – всё это является уникальными структурными элементами дискурса «новых медиа» и, безусловно, непосредственно участвует в процессах смыслообразования. По сравнению с «традиционным» медиадискурсом, дискурс «новых медиа» представляется в гораздо большей степени контекстуальным, поскольку индикация контекста в этом случае является обязательным элементом создания смысловых структур.

Итак, «новые медиа» можно рассматривать не только как техническое новшество, облегчающее передачу и прием информации, но также в качестве нового коммуникативного пространства, в котором коммуниканты используют беспрецедентные средства и стратегии описания и объяснения мира и в котором «классические» инструменты ведения общественных диалогов если не теряют полностью свою эффективность, то в значительной степени трансформируются. Изменение языковых, технических и коммуникативных характеристик масс-медиа с появлением и распространением «новых медиа» ведет к трансформациям смыслопорождающих процессов, а также их результата (картины мира, знаний, убеждений, образов, стереотипов, мотивов и т.д.), а не только облегчает обмен информацией.

1. Ахренова Н.А. Интернет-дискурс как глобальное межкультурное явление и его языковое оформление. Автореф. … д.филолог.наук. – М., 2009.

2. Рыжков М.С. Речевые стратегии участников синхронного интернет-дискурса (на материале русско- и англоязычных чатов). Автореф. … канд.филолог.наук. – Воронеж, 2010.

3. Gomez D. Design, Power, New Media and Discourse (2010) // http://www.dieproject.com/yct_paper.pdf

4. Hutchby I. and Tanna V. Aspects of sequential organization in text message exchange // Discourse and Communication. Vol.2. N. 2. May, 2008. P. 143–165.

5. Jameson F. Postmodernism, or Cultural Logic of Late Capitalism. Durham: Duke Univ.Press, 2005.

6. Manovich L. The Language of New Media. Cambridge, MA: MIT Press, 2001.

7. Matheson D. Media discourse: analyzing media texts. – L.: Open University Press, 2005.

6. Simpson J. Conversational floors in synchronous text-based CMC discourse // Discourse Studies. N 7. 2005. P. 331–361.