Швецов Василий Николаевич Горькая новь
жүктеу/скачать 1.41 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- - Ваше благороль, дед, может и не виноват, может он в самом деле не смотрел в бочку-то, да и слепыш он. Надоть сюда его сноху Дуньку, это она, подлюга, бочку-то спрятала.
- Начальник поаернулся к старосте. - Ты что, не слышишь, ведь толк говорит мужик-то. Посылай за этой стервой!
- - А, совдеповский начальник! Сколько за свою службу домов ограбил Зачем у Втулкина отобрал двадцать кож Какое ты имел право забирать чужое добро
- - Молчать, шкура совдеповская! Обчество, из волости. Я все твое обчество перепорю!
- -Ни за что не поведу! Пусть садят в тюрьму! Без лошадей на ком буду пахать, как кормить семью! - размахивая руками, кричал Никола Загайнов.
- - Упереться всем селом, не водить! - призывал Николай Швецов. Старосту такая реакция ставила в затруднительное положение, за неисполнение распоряжения он будет строго наказан.
- - Ну ладно, не водить, так не водить, я с вами согласен. Но ведь тогда мне, как и Кобякову, придется подставлять свой зад под плети, а то и хуже может быть...
Раненые и больные не находили себе места, однако не теряли надежды остаться в живых. Ведь когда - то и где - то была заключена конвенция между государствами, создавались органы Красного креста. Некоторые из раненых были грамотные. Среди них выделялся высокий, с серым лицом, звали его Коля. Нам, пацанам, когда мы приносили раненым продукты, он рассказывал о французской революции, и девятьсот пятом годе, и о Ленском расстреле. Было ему не больше двадцати пяти лет. На сборне сутолока. С группой казаков послали десятника показывать место сожжения оружия. Из зарослей пасеки деда Лихачева вышел красногвардеец с винтовкой и направился через мелкую протоку к жилью. Казаки стали по нему стрелять. Он успел скрыться в старом овине Евлантия Лубягина. Овин с речки и из ограды был окружен. Одни предлагали его поджечь, другие кричали, чтобы красноармеец выходил и сдавался. И он вышел. Казаки вывели его на горку к школьной изгороди и зарубили шашками. Труп не убирали до вечера. В оградах домов, где находились раненые, полно белоказаков. Слышалась матерная ругань, раненых вытаскивали на улицу. С некоторых были сорваны бинты, из ран текла кровь. Санитарок тоже выгнали из комнат, сыпалась брань и похабные эпитеты. Сбившисьв кучку они стояли и плакали. В кладовой дома Колупаева Лазаря лежал тяжело раненый в живот и слабым голосом просил пить. Какой - то казак пнул дверь в кладовку и навскид выстрелил ему в голову и грудь, колупаиха сползла по стенке и потеряла сознание, закричали ребятишки. Все раненые и санитарки были собраны в одну ограду Мелентия Колупаева, и окружены кольцом казаков, которые не переставали издеваться над жертвами. От сельского управления подъехало восемь подвод. Всех местных жителей, детей и мужиков отогнали от ограды далеко за дорогу. Из толпы неслось тихое подвывание.Суховцев погнали в открытые ворота к телегам, в каждую посадили по три-четыре человека. Подводы, выехав на дорогу, направились к сборне. Сидевшие в них раненые с тоской смотрели на вершины гор, где вчера еще были позиции их отряда. Полковник Волков в веселом настроении после пропущенных нескольких стопок закусывал со своими приближенными. Он был доволен победой и, не задумываясь, отдал приказ расстрелять пленных. От штаба в карьер поскакали к подводам трое казаков. Под конвоем полусотни раненых повезли в нижний край села. В пяти километрах от последних домов, в конце копи, на устье Четвертого ключа была подана команда остановиться. Пленным приказали слезть с телег, отойти на голый пригорок. За казачьим конвоем, гнавшим санитарок к сборне, шла большая разновозрастная толпа жителей. У самого крыльца с мертвенно бледными лицами, держась под руки, все пять остановились. Та, что повыше всех, смущалась своей заметной полноты - она была беременна. Возраст их был от двадцати до тридцати лет, не более. На крыльце стоял казак с золотыми зубами, и помахивая нагайкой, издевательски кричал: “Может, кто-нибудь этих красных сук замуж возьмет?” Никто не осмелился подать голос. Он спустился со ступенек, подошел к той, что была беременна, матерно выругался, два раза ударил ее плетью и заорал: “А ты вон отсюда, шлюха", верховые казаки оторвали ее от подруг и в толчки проводили до дороги. С бранью, подталкивая пиками, санитарок погнали на безлесную глинистую горку и там расстреляли. Как фамилия оставшейся в живых мне неизвестно Она слышала залпы, оборачивалась назад, но чьи-то руки ее удерживали. До ее сознания плохо доходили сочувственные советы и разговоры шедших с нею женщин. Её завели к старикам Печенкиным. Старуха Капитолина Софоновна, узнав кого к ним завели, запричитала и, обняв незнакомку, сказала, что никуда ее не отпустит. Она жила у стариков Печенкиных около двух месяцев, потом дед Терентий отвез ее к своим родственникам в Большую Речку. В 1920 году, уже при Советской власти, она не раз посылала письма старикам, о чем они рассказывали соседям. А обыски в селе не прекращались. Все четыре дня дед Аверьян Березовский был в подводах, его лошадь была запряжена в одноколку с красной бочкой. Увез он ее вечером шестого августа к себе домой, поставил под навес, а сам приболел и залез греться на горячую печку. Назавтра налетели с обыском казаки и обнаружили в бочке порох. Накричали на деда, огрели его раза три плетью и приказали везти одноколку к сборне. Допрашивавший его казак, матерно ругаясь, кричал, что он спрятал бочку с порохом, что он красный, что его надо расстрелять. Перепуганный старик только и смог сказать: “Батюшки, ничего я не знаю, я в подводах...”. Полуживого от страха деда забросили в каталажку. Угодливо заискивавший, перед сидевшим за столом казачьим начальником Ободов - Ваше благороль, дед, может и не виноват, может он в самом деле не смотрел в бочку-то, да и слепыш он. Надоть сюда его сноху Дуньку, это она, подлюга, бочку-то спрятала. Начальник поаернулся к старосте. - Ты что, не слышишь, ведь толк говорит мужик-то. Посылай за этой стервой! Трое казаков галопом помчались арестовывать не ожидавшую беды Авдотью Кирилловну. Плач четырех детей выплеснулся из дома на весь украек. Ближние и дальние соседи сбежались к усадьбе Березовских. С криком обеими руками вцепилась в мать четырнадцатилетняя дочь Вера. Их подвели к крыльцу сборни. Старший конвоя ушел в здание, пробыл там не более двух минут. Возвратившись, указал рукой следовать на гору, где лежали еще не зарытые тела четырех медсестер. Веру казаки с трудом отшвырнули в сторону, а ни в чем не повинную женщину подталкивая пиками, увели и расстреляли. За один день, шестого августа 1918 года в Тележихе убили тридцать пять человек. Ночь на 7 августа была грозовая, ослепительные молнии вонзалась в каменные россыпи и в верхушки столетних лиственниц. От грома дрожали стекла в окнах. Тележихинцы спали немногие часы. У большей половины в домах стояло по нескольку казаков. Поселились они сами и требовали, чтобы для них были приготовлены завтрак, обед и ужин. Требовали властно, со злостью, без улыбок.После завтрака, утром полковник Волков отдал приказ сигналить сбор, строиться поэскадронно на площади, возле хлебных общественных амбаров. Старосте приказали нарядить хорошо знающего проводника до поселка Елиново. Строго наказали, чтобы до ухода полка никого из села не выпускать. Около двенадцати часов дня по непролазной грязи казаки ушли из Тележихи, оставив к себе ненависть в душах взрослых и детей. В хвосте полка ехали красногвардейцы Гриша и Володя, как пленные. Оставили ли их в живых - неизвестно. *** 1919 год по существу является для деревни началом конца всего старого жизненного уклада и началом взаимного уничтожения друг друга. В большинстве случаев, беспричинного. Российского мужика три с лишним года били немцы в союзе с австрийцами, турками и другой оравой. Еще не перестали разные захватчики занимать русские земли, убивать людей, разорять и жечь села, как у нас в стране стали истреблять друг друга свои. Это началось с семнадцатого года. На арену вылезли политические карьеристы, интриганы, авантюристы, самозванцы. Одни имели чины генералов, атаманов, полковников и были сторонниками старого строя, защищали его, силой ставя под ружье людей. Заодно с ними были и зажиточные слои населения. В противоположность им, пользуясь тем, что мужику надоела война, разные по чину и положению люди сначала исподтишка, а потом все шире развертывали агитацию не только против войны, но и против старого строя. “Надо создать свою народную власть, налаживать жизнь по-новому”, - говорили они. А вот как создать власть и что за новая жизнь должна быть, темный и безграмотный мужик не знал, не понимал. Он устал от войны и думал об одном: да пусть будет хоть какая власть, лишь бы скорее домой. И воспользоваться чужим имуществом, где бы то ни было, он был не прочь - это собственническая психология мужика-крестьянина И на ней тоже умело сыграли смутьяны. Агитацию среди фронтовиков в большинстве вели низшие чины или рядовые. Мир раскололся на два лагеря. Трудно сказать, как образовалась новая, называемая народной, советская власть. Самозванно пришли к управлению люди, бог весть какого сословия, многие совсем не нюхавшие пороха, не имевшие представления о войне, сбежавшие из тюрем и ссылок, пробравшиеся из - за границы. Все они были выходцами из имущих классов, называли себя большевиками или им сочувствующими. Там и евреи, и поляки, и латыши, и грузины, и полунемцы - полутатары, только русских можно было по пальцам сосчитать. Все они стремились как можно быстрее захватить главенство, распределить между собой роли, как в драматической пьесе, создать правительство, издать закон. Все делалось в спешке, наскоро. Появляются новые органы с новыми чудными названиями: совдеп, ревком, совнарком, ревтрибунал. Все эти вчерашние господа, а сегодня называвшие себя товарищами, ни какой пользы для России не сделали. У многих в прошлом отцы и деды были помещиками и имели свои деревни с крепостными, были богачами с капиталами, а они в большинстве, живя на средства родителей, не хотели ни работать, ни служить, всем не довольны и считали во всём виноватым царя и его правительство. Они кричали на каждом перекрёстке, что являются революционерами. В чем же заключалась их революционность? Были они участниками студенческих сходок и то не все, за что исключались и ссылались. Некоторые горели местью к царскому правительству за казнённых или сосланных родичей и друзей. Они развратили армию и флот, сыграли на самых низменных инстинктах - всё отобрать и разделить. Среди дорвавшихся до власти было немало и проходимцев, интриганов, людей из уголовного мира, не знавших крестьянской психологии, не болевших душой за мужика. В составе правительства не оказалось простого “вахлака”, который бы насмерть дрался за интересы народа. Мужик новую власть расчухал после, когда у него всё отобрали и его с семьёй из хаты выгнали. Не было в правительстве и низших чинов, и рядовых тех, что в старой армии вел агитационную работу среди солдат. Они не обрели даже известности, а вот те, что не видели фронта, не слышали свиста пули, вошли в историю, им поставлены везде памятники. Для борьбы со всем старым создавалась армия, названная Красной, куда также силой были призваны люди. А большевики, как получилось после, там, в верхах, разошлись во взглядах и не одна тысяча их была расстреляна в борьбе за власть. И Бог бы с ними, но зачем при этом нужно было уничтожать народ? *** Жизнь деревни, казалось, текла своим чередом. Каждый занимался своим делом. Парили в воздухе над Веселеньким карагужи-орланы, мужики, молотили зимой хлеб, а весной пахали и засевали свои полудесятинные полоски, учитель Павел Михайлович ежедневно какому-нибудь балбесу говорил: “Тебе хоть кол на голове теши”, поп Моисей так же гнусаво пел над покойниками молитву. Все как будто так же, да не так. Вышибленная войной из колеи деревня с каждым днем все больше сбивалась с ритма. Тяготило предчувствие недоброго. Свежо в памяти прошлогоднее, сверлило мозги воспоминание о расстрелах. День ото дня ползли разные слухи - один страшнее другого. Залечивали раны фронтовики, отпускали про себя и вслух трехэтажные маты в адрес войны. Очень редко приходили домой оставшиеся в живых солдаты. Совсем уж не ждали Петра Непомнящева, была весть, что убит. Не было известий и от Лебедева Парфена а они в один день явились, оба еле живые. Парфен со стеклянным глазом, а Петр с поврежденным позвоночником. Через несколько дней привезли Константина Бронникова, был он как египетская мумия: кожа да кости. Три раза убегал из плена, на четвертый все же удалось. Все трое фронтовиков рассказывали, как трудно было пробираться до дома - из города в город, из села в село, где на поезде, а где пешком. От Урала до Москвы идут бои Красной Армии с белогвардейскими и чеховскими войсками. Поезда забиты солдатами. Там, в России, страшнейший голод, тысячи людей мрут, поели скот, собак и даже кошек. А еще косит тиф. В Москве верховодят больше евреи. Главный, называют его товарищ Ленин, якобы дал приказ, во что бы то ни стало взять Урал, разбить белых, выгнать их из Сибири. По-нашему правильно. Уж сильно они зверствуют, ни за что ни про что людей расстреливают, села жгут. Оно и красных-то хвалить нечего. Помещиков с их управителями рубят да вешают, а поместья предают огню, ну и попов с интеллигенцией колотят. Понагляделись мы, говорили фронтовики, понатерпелись! Кругом неразбериха, нигде никакого порядка, люди злы, все сквернословят, солдаты стреляют друг в друга. Красную Армию ведет какой-то бывший царский полковник, поляк по фамилии, вроде, Тухачинский, по фронтам красных ездит с агитацией Троцкий. Политическая обстановка очень сложная, в одних городах или районах были еще, так называемые совдепы, а в других создавались разные думы и комитеты. В половине 1918 года в Новониколаевске произошел переворот, и было образовано правительство белых. На арену выплыл ставленник Антанты адмирал Колчак, он объявлен главой временного сибирского правительства со ставкой в Омске. Чехи, следуя на восток, занимают города. Создаются карательные отряды, сводятся в сотни и полки казаки. В Горном Алтае Улала переименовывается в Каракорум, обманутых алтайцев натравливают на русских. Советы ликвидируют, руководителей арестовывают, многих расстреливают. Снова вводятся волостные и сельские управы, колчаковская милиция вместо царской полиции, кругом полнейший произвол и разгул. Кто придумал эти два роковых цвета - белый и красный? Кто посеял вражду между ними? Действительно ли эта резня была классовой, как проповедуют теоретики? В стане белых было немало бедноты, середняков и даже батраков, а в отрядах красных - много зажиточных. Как понять и объяснить такое явление? Властолюбивые карьеристы и самозванцы любыми путями лезли к власти и стращали народ всякими карами с противной стороны. Белые врали на красных, а красные - на белых. Милосердию нет места, и помирить их не могла никакая сила. Каждая сторона хотела быть победительницей. Справедливо ли полностью обвинять тех, кто дрался, защищая свой дом, свое имущество, свою семью? Нужно ли оправдывать тех, кто отбирал чужое добро, выгонял хозяев из своих домов, а сопротивлявшихся безжалостно уничтожал? Надо полагать, что наши потомки будут умнее и сделают выводы сами. Богат разными событиями девятнадцатый год. Другой стала власть. Слово совдепщик боялись произносить, оно стало презрительной кличкой. А разве виноват мужик, что такая власть была установлена ещё в семнадцатом году и продержалась - то не долго, ведь сверху её устанавливали, не сам мужик выдумал, а сколько зла принесла она людям. Вот и расхлёбывай теперь. Кто был выборный в совдепы, того арестовывали и угоняли в волость, а там пороли плетями, кому двадцать пять, а кому и полсотни. В волости вся власть была сосредоточена в руках начальника милиции Кузнецова. Помощник его, Козьмин Тимка, сын попа Ивана, настоящий сатана. На человека прямо не глядит, кричит, сквернословит, кидается, как собака. С одного боку у него наган, с другого - шашка. Допрашивает больше сам, при допросах нещадно бьет. В восемнадцатом он самолично расстрелял многих красногвардейцев из отряда Сухова. От такого зверя пощады не жди. С тоской думал староста Иван Степанович Кобяков, как бы его не вызвали в волость. И вот в одно из воскресений поступила грозная бумага с приказом, чтобы немедленно явился. “Быть беде” - закручинился мужик и точно, едва он появился в волость, Козьмин сразу набросился на него. - А, совдеповский начальник! Сколько за свою службу домов ограбил? Зачем у Втулкина отобрал двадцать кож? Какое ты имел право забирать чужое добро? - Да разве я, господин милиционер, ить обчество, ить бумага была из волости, - трясясь и заикаясь, бормотал Кобяков. - Молчать, шкура совдеповская! Обчество, из волости. Я все твое обчество перепорю! И тотчас же Иван Степанович был выведен на задний двор, раздет и разложен на окровавленную плаху. После порки был отпущен. В залитых кровью штанах и обутках, с прилипшей рубахой, в полусознательном состоянии, забыв в ограде катаную шляпу и самотканный пиджак, с трудом брёл за Ануй к родственникам. В тот же день вечером его привезли домой. Поврачевали его малость местные эскулапы - Марья Клопова да Иван Новоселов, но от тровянных примочек лучше ему не стало. Два месяца на заимке его отхаживала жена. Случилось так, что загулял и писарь, отказался от работы, перестал ходить на сборню. Пил долго и много, от запоя ополоумел, наверное, горячка нашла. Схватил заряженное ружье и выстрелил в своего отца, который держал за ручку его же ребенка, но не попал. Хоть он был с перебитой на фронте левой рукой, но силу имел неимоверную. Схватили писаря четыре дюжих мужика, с трудом привели на сборню и заперли в каталажку. Он тут же выломал доски, выскочил в окно и убежал на Будачиху, ловить его не стали, побоялись, что задавит. Но без руководства село не может быть. Собрался сход, долго старики решали, кого поставить старостой. Много было шума и ругани, одни предлагали Василия Васильевича Рехтина, другие Лариона Васильевича Колесникова. После жарких перепалок избран был Иван Филиппович Пономарёв. Стала белая власть свои порядки устанавливать, слать из волости строгие распоряжения. Часто в село наезжали милиционеры, многое требовали. В народе ропот, недовольство. Да и чем довольными быть? Маслодельный завод работал с перебоями: то недостаточно клёпки, то соль некачественная, то пергамента маловато. Стали занижать сорт масла, жульничать в молсоюзе. Нужных товаров за масло не достать - так, мелочь, подчас и ненужную в хозяйстве. Рассчитывать сдатчиков молока становилось все труднее, колчаковские длиннохвостые деньги с каждым днем обесценивались. Отказывались возить масло и ямщики, не стало никакой выгоды, обратно из города возвращались порожняком. Часто в воскресные и праздничные дни отдыхали медные колокола. Поп Моисей уехал, служить было некому, а псаломщик Ефим Тимаков правил только часы заутрени. И у нового старосты забот полон рот. А тут ещё убийство. Вознесение считалось большим праздником, народ готовился - наваривались лагуны пива, нагоняли крадучись и самогонки. Гуляли кампаниями, и спьяна один с другим подрались. В этой драке Иван Фефелов нащепом от саней зашиб Василия Лещукова. Ну, послали в волость нарочного, оттуда выехала чуть не вся милиция Лукьяненко, Чуйков, Степаненко, Медведев. Пошли спросы да допросы. Убитого анатомировали, после чего разрешили похоронить, а Ивана увезли в волость, там и судили. Отсидел в Бийской тюрьме только пол года и вернулся. Некоторое время не было и писаря, староста мог только расписываться и с каждой бумажкой ходил к кому - либо грамотному. Как - то пришёл на сборню Алексей Тимофеевич Терёхин, староста узнал, что он грамотный и предложил ему поработать писарем, тот согласился, но работать долго не пришлось. Из волости поступило строжайшее предписание о ремонтной выводке лошадей в Солонешном. Шли слухи, что их много требуется для колчаковской армии, что на каждое село есть разверстка. После ознакомления с этой бумагой некоторое время мужики молчали, потом поднялся невообразимый шум. -Ни за что не поведу! Пусть садят в тюрьму! Без лошадей на ком буду пахать, как кормить семью?! - размахивая руками, кричал Никола Загайнов. - Пусть сами придут и попробуют взять хоть одного коня, топором буду отбиваться, - скороговоркой вторил ему Павел Ваньков.. - Упереться всем селом, не водить! - призывал Николай Швецов. Старосту такая реакция ставила в затруднительное положение, за неисполнение распоряжения он будет строго наказан. - Ну ладно, не водить, так не водить, я с вами согласен. Но ведь тогда мне, как и Кобякову, придется подставлять свой зад под плети, а то и хуже может быть... Договорить ему не дали. - Пусть понаедут! Стоять всем на одном! В указанное время лошадей никто в Солонешное не повел. Через три дня приехали из волости милиционеры. Старосте дали нагоняй и пригрозили. Снова собрали сход, но и третьей части мужиков на нем не было. Коней многие увели по заимкам, однако на следующий день всем селом все же повели тех, что остались дома, к сборне. Пятьдесят животных, как было указано в бумаге, было набрано. Получилось так, что взяли лошадей-то у тех, у кого их было меньше других. У некоторых забрали даже по две из хозяйства. У моего отца, например, взяли двух гнедых меринов, дома осталось три. У соседа Лубягина Евментия - тоже двух. К счастью вскоре на пастьбе коней распустили и наши, и соседовы пришли домой, и ни кто их не востребовал. *** По уезду, как волки, рыскают кавалерийские карательные отряды, одним из них командует сын бийского лесозаводчика колчаковский прапорщик Григорий Серебрянников, а другим - какой-то Орлов. Недовольных крестьян бьют нагайками и даже расстреливают. В селе Карабинке многих мужиков драли шомполами. В волость для подкрепления милиции прислали взвод белогвардейцев, они устраивают вечеринки с попойками, затаскивают к себе гулящих баб и солдаток. Рассказывают, что Бийск наводнен белогвардейцами и каракорумцами. На дорогах всех проезжих останавливают, если с кладью, то обыскивают. На катунских лугах солдаты пасут тысячи лошадей, взятых у населения. В Верх-Ануйской волости появился небольшой, человек в десять, отряд. Начальником в нем сильно отчаянный Чемров Гришка. В отряде есть даже женщина. Они нападают на милиционеров и волостное начальство. Рассказывали: из Верх-Ануйска ехал в Паутово начальник милиции - один на паре лошадей. Они его поймали, обезоружили, раздели догола, привязали за задок ходка. Чемров сел седоком и с места в карьер подвез его прямо к сборне с. Паутово. Вот, мол, получайте трофей, построжились и укатили. Чемров был объявлен преступником, для поимки его в каждом селе у ворот поскотины выставлялись караулы. Время было страдное, мужики работали в поле, а на дежурство к воротам посылали ребятишек да старух. Стонет и рыдает деревня, льются слёзы, не видно смеющихся девичьих глаз. Горе злосчастье душит, не выпускает из своих когтей православный люд, ни какие боги не помогают, будь проклято трижды время, и правители, которые лезут к трону через человеческие жизни и мирские слёзы. ...Поступил строгий приказ о призыве на действительную военную службу молодежи рождения 1900 и 1901 годов. Брали этих безусых юнцов не для несения какой-либо караульной службы, а сразу формировали из них новые подразделения или пополняли изрядно потрепанные части и всех сходу бросали в бой против наступавших красных. Из Тележихи были взяты сорок новобранцев. Четырнадцать из них имели молоденьких жен. Из этих молодых мужчин двадцать один был убит на фронтах. Одного в бессознательном состоянии привезли домой, где через двое суток он умер. Многим матерям укоротило жизнь то время, состарило, сморщило и согнуло. Мужики ходили хмурые и злые. На одном из сходов, который проводился в присутствии какого-то чиновного лица и милиционера из волости, было очень шумно. Писарь зачитал очередной приказ о мобилизации молодежи. Многие фронтовики в один голос закричали: “До каких это пор истреблять людей будут! Какие из этих молокососов вояки! Да за кого воевать-то, хватит! Не дадим своих сыновей!” Волостное начальство покричало, погрозило, но никого не арестовало, видимо, побоялись. Милиционер стращал расстрелом тем, кто не явится на сборный пункт. Староста в замешательстве, а писарь Терехин был очень доволен таким смелым выступлением мужиков, он служил сначала в царской армии, потом перешел на сторону красной гвардии, был контужен. Пришел к родителям, но о том, что был красногвардейцем, никому не говорил. С мужиками разговаривал душевно, уверял, что пора им снова брать за горло белогвардейскую нечисть. Назревали грозные события. Шумело и бурлило село, пело и плакало, провожало своих детей на войну. Виртуозно играл в свою единственную в селе однорядку Алёшка Харламов, не знал и не ведал, что последний раз льются эти стройные мелодии его гармоники, что сам переселится в край небытия, как и многие другие его ровесники. Залихватски отбивали дробь на деревянных полах парни с девчатами. Полны обе комнаты гостей у Афанасия Белькова, кто сильно пьян, кто только на веселее. Раздвигает стены бас Марка Тимофеева, взвиваются звонкие женские голоса, поплыла по селу грустная песня - "Последний нынешний денёчек...". Будь проклято то время! жүктеу/скачать 1.41 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|