Сильвия Крэнстон при участии Кэри Уильямс Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения Блаватской е. П. Перевод с английского под редакцией
жүктеу/скачать 4.54 Mb.
|
| [94].
Официальной датой рождения ТО принято считать 17 ноября 1875 года, когда президент Общества произнёс торжественную речь, посвященную этому событию, — через семьдесят дней после возникновения идеи о создании общества. Слова, которыми президент начал свою речь, оказались пророческими: "В будущем, когда беспристрастный историк станет писать труд, посвященный развитию религиозной мысли нашего столетия, он не сможет пройти мимо создания Теософского общества, на первом официальном собрании которого мы сегодня присутствуем". Помещая в Альбом только что опубликованные Преамбулу и Устав Теософского общества, Е.П.Б. ликующе приписывает [95]: "Дитя родилось! ОСАННА!" Пятнадцать лет спустя издатель ведущего американского журнала "Норт американ ревью" обратился к Е.П.Б., жившей тогда в Лондоне, с просьбой написать о последних достижениях теософии. Статья появилась в августе 1890 года, и в ней говорилось о вкладе Теософского движения и его идей в различные области человеческой деятельности. Е.П.Б. в частности пишет: «Теософское движение было потребностью эпохи. Оно развивалось естественно, опираясь на заложенный в нём самом потенциал, а не на какие-либо внешние воздействия. С самого начала оно не имело ни денег, ни пожертвований, ни общественного или государственного попечительства. Оно обращалось к определённым человеческим инстинктам и стремлениям и несло в себе возвышенный идеал совершенства, который неизбежно сталкивается с первейшими — но отнюдь не подлинными — интересами общества, которые обречены на постоянную борьбу с ним... Принимая с благодарностью новые достижения научной мысли, которые, среди прочего, помогают раскрывать теологические заблуждения, и приемля методы и постулаты науки, сторонники теософии пытаются спасти из-под обломков различных культов драгоценные крупицы истины, содержащиеся в каждом из них. Отвергая теорию чудес и сверхъестественного, они стремятся проследить родство всех членов семейства мировых религий друг с другом и их общую согласованность, с наукой... Долгие века Человечество, эта "великая сирота", взывало из мрака о водительстве и свете. Посреди возрастающего изобилия, обеспечиваемого чисто материальным прогрессом и достижениями науки, питавшей интеллект, но обрекавшей дух на голод, Человечество, смутно чувствуя своё происхождение и своё предназначение, обратилось к Востоку своею снедаемой тоской душою, вознести которую способна лишь духовная философия. Страдая от разобщённости, зависти, ненависти, раздирающих его, оно возопило о твёрдом основании для утверждения чаемого им единства, о той метафизической основе, на которой надёжно произрастали бы его высочайшие социальные идеалы... Вот то, к чему предназначает себя теософия» [96]. Глава 8. Психофизиологическая перемена На исходе весны 1875 года, ещё до основания Теософского общества, Е.П.Б. пережила то, что Олкотт назвал "удивительной психофизиологической переменой... о которой [ему] не дозволено говорить" [97]. Сама Е.П.Б., впрочем, рассказала об этом родственникам, когда в 1876 году, после более чем двухлетнего перерыва, возобновила с ними переписку. Они же прежний её адрес затеряли, а узнать новый было негде [98]. Сообщая Вере о себе, она упоминает о тяжёлой болезни в начале 1875 года и о том, как учитель вылечил её больную ногу буквально накануне ампутации [99]. Продолжает она так: «И как раз в это же время я стала чувствовать, будто я живу двойной жизнью. По нескольку раз на дню я ощущаю в себе постороннее присутствие. В моём теле находится кто-то, совершенно отличный от меня. Я никогда не теряю сознание своей личности, но я словно немею, а тот, другой — мой жилец — говорит моим голосом. Например, я никогда не бывала в тех местах, которые описывает моё "другое я", но этот другой — "второе я" — не лжёт, когда рассказывает об этих неизвестных мне местах и событиях, потому что он действительно был там и хорошо их знает. Я перестала сопротивляться этому; пусть судьба распоряжается мной по своему милостивому усмотрению; да и что же я могу сделать? Было бы совершенной нелепостью, начни я отказываться от знаний моего №2 и создавать у окружающих впечатление, будто я умалчивала о них из скромности. По ночам, когда я остаюсь наедине с собой в постели, вся жизнь моего №2 проходит перед моими глазами; я вижу не себя вовсе, но совершенно иную личность — другой расы, с другими чувствами. Но что толку говорить об этом? От этого можно сойти с ума. Я стараюсь разделить его жизнь и забыть о странности происходящего. Это не медиумизм и никоим образом не действие нечистой силы; сила эта иного порядки, она обладает властью над всеми нами, направляя нас к добру» [100]. Позже она напишет об этом № 2 следующее:
Видимо, источник вдохновения Е.П.Б. не следует приписывать всецело её учителям. Она сообщает Вере: "Не я говорю и пишу, а мой внутренний ego, ту luminous self** думает за меня и пишет" [102]. Конечно, близкие Е.П.Б. поначалу были сильно встревожены. Вера, уже после смерти сестры, описала связанные с этим переживания в материале "Елена Петровна Блаватская: Биографический очерк", опубликованном в Русском обозрении: «... В конце 1875 года [Е. П.Б.] изумила нас рассказами о замышленном ею "Обществе Всемирного Братства", о своих занятиях древней философией народов Востока — теософией, — о которой она "начала писать большое сочинение [Разоблаченную Исиду] "... Помню как сейчас, до какой степени эти известия нас поразили. Я положительно не знала, что думать, чем объяснить такие фантазии?... Изучать что-нибудь, хотя бы самое премудрое, — почему нет?.. Я всегда знала сестру как умную, способную женщину, которой давалось всё, за что она серьёзно бралась. Но сразу об этой, неведомой дотоле науке, самой уж и книгу писать?! Я просто испугалась, что она сошла с ума... На моё отчаянное воззвание к ней последовал ответ, который меня ещё более убедил в том, что если и не совсем она помешалась, то всё же таки у неё по поводу этой теософии, Общества, американского полковника Олкотта, спиритических феноменов братьев Эдди и tutti quanti*** чудес, которых она не хотела признавать чудесами, проявился пунктик... Я серьёзно этого боялась и со страхом ожидала, что выйдет изо всей этой кутерьмы, немножко успокоенная лишь тем, что Елена Петровна присылала мне иногда свои статьи в американских газетах и отзывы о них, которые убеждали меня, что немедленного переселения её в дом умалишённых пока бояться нечего». По поводу "всезнайства" Е.П.Б. Вера пишет: «Я не обинуясь, впрочем, должна признаться, что моё непонимание продолжается и поныне; несмотря на чуть не ежегодные свидания с нею в последние пять лет, — свидания, длившиеся под кровом её по месяцам, — я всё-таки очень мало поняла изо всех её усердных объяснений. И ныне, как и пятнадцать лет тому назад, я дивлюсь происшедшему с ней самой феномену внезапного всезнайства и глубочайшей учёности, свалившейся на неё, как с неба, — гораздо больше, чем всем чудесам, которые ей приписывают её поклонники теософы» [103]. Олкотт тоже был озадачен неожиданными познаниями Е.П.Б., когда она начала записывать Исиду, и без её ведома написал по-французски длинное письмо к Надежде, спрашивая, какое образование получила Елена Петровна [104]. Вот что она отвечала 8 мая 1877 года: «[Е.П.Б.] получила хорошее воспитание, но не образование, а что до особой учёности, то об этом уж и не говорю. Но необычайное богатство её интеллектуальной натуры, точность и быстрота мышления, удивительная способность схватывать и усваивать самые трудные области знания, которые потребовали бы от любого другого многих лет напряжённого труда, ум развития необыкновенного, в сочетании с характером благородным, прямым, искренним и энергичным, — дали ей неоспоримое преимущество, так высоко поднявшее её над средним уровнем бесцветного большинства, что ей никогда не удавалось избежать всеобщего внимания, а вследствие этого — зависти и враждебности со стороны тех посредственностей, которые чувствовали себя уязвленными великолепными дарованиями и талантом этой воистину удивительной женщины. Вы спрашиваете о языках, которыми она занималась. С детства, помимо родного русского, она знала только французский и английский. Много лет спустя, во время странствий по Европе, нахваталась итальянского. В последнюю нашу встречу, четыре года назад, это были все её языковые познания; это совершенно определенно, могу вас в этом заверить. Что же до неизмеримых глубин её эрудиции, то четыре года тому назад на них не было и намёка» [105]. Если же Е.П.Б. и на самом деле самостоятельно постигла эту премудрость, то не странно ли, что все свои познания она приписывала мифическим махатмам и ничего из лавров не оставила себе? За два года до смерти она выражала сожаление, что первой поведала Западу о существовании этих продвинутых душ. В "Ключе к теософии" она пишет о себе: «Она во всеуслышание заявляет, что уж лучше бы люди и впрямь считали, что Махатмы обитают лишь в сером веществе её мозга и что, короче, она извлекла их из недр своего сознания, чем подвергать их имена и высокие идеалы такому постыдному осквернению, как это происходит теперь. ...Лишь нежелание выглядеть вороной в павлиньих перьях заставляет её и по сей день настаивать на истине [относительно источника её знаний]. ...Всякое общество, созданное мошенниками и проходимцами с единственной целью наживы, ныне объявляет, что им руководят и управляют "Учителя", причём часто якобы намного более высокие, чем наши!.. Тысячи людей не вступили на путь истины и света потому только, что такие мошенники, проходимцы и обманщики опорочили само это дело, окружив его дурной славой» [106]. Глава 9. «Разоблаченная Исида» «Работа над Исидой начиналась вполне прозаично, — вспоминает полковник Олкотт. — Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи и сказала: "Я написала это прошлой ночью "по указанию", но для чего — не знаю. Может, сгодится для газетной статьи или книги, а может и нет; как бы там ни было, я сделала, как было велено". Она убрала написанное в ящик стола и какое-то время больше не говорила об этом» [107]. Из письма Е.П.Б. к профессору Корсону в начале 1875 года явствует, что ей уже приходила мысль о серьёзных сочинениях: "Есть указания на то, что мы находимся на пороге эпохи, когда будут раскрыты тысячи тайн. И как скоро это будет сообщено миру, в известной степени зависит и от пера таких весьма слабых смертных посредников, как вы и я, и прочих усердных работников" [108]. В сентябре того же года Блаватская провела несколько недель в гостях у Корсона в Итаке. Работа над Исидой продолжалась и там. Недавно Майкл Гоумс обнаружил новые материалы об этом визите в бумагах Корсона, хранящихся в Корнеллском университете [109]. Ранее главным источником сведений служил том писем Е.П.Б. к Корсону, изданный и прокомментированный его сыном Юджином. Д-р Эндрю Уайт, ректор Корнеллского университета, пишет, что Корсон был "одним из самых значительных профессоров за всю историю нашего университета. Он имел высокую репутацию благодаря своим лекциям и трудам по английской литературе" [110]. К спиритуализму Корсон обратился после внезапной смерти шестнадцатилетней дочери, и его желание вновь встретиться с нею было одной из причин того, почему он пригласил к себе Е.П.Б. В это время он писал сыну: "Я ожидал, что мы проведём совместные "сеансы", но она не то что не расположена к подобным занятиям, а прямо-таки их решительная противница". По первой встрече Е.П.Б. запомнилась профессору как "женщина приятная, но не утруждающая себя соблюдением приличий и не отличающаяся обходительностью. Большой русский медведь" [111]. В интервью с писателем Чарлзом Лейзенби он говорит об этом так:
Сын Корсона Юджин сообщает, что Е.П.Б. "проводила время за письменным столом и писала, писала, писала почти весь день, а порой прихватывала и ночь, отвечая на обширную корреспонденцию длинными посланиями. Здесь же она начала работу над Разоблаченной Исидой и исписывала за день убористым почерком по двадцати пяти страниц формата фулскап*. Под рукой у неё не было необходимых книг, большая библиотека моего отца почти целиком состояла из английской художественной литературы... и она редко спрашивала его о чём-нибудь" [113]. Внучка профессора, Полин Корсон-Коуд, вспоминает, что её дед не мог понять, откуда Е.П.Б. берёт приводимые ею цифры и даты, пока не обнаружил вскоре, что пишет тонкая смуглая рука индуса, появлявшаяся над столом и быстро набрасывавшая необходимые ей данные. При проверке эти сведения всегда подтверждались [114]. По поводу цитат в Исиде профессор Корсон замечает: «Она сама говорила мне, что записывает их по мере того, как они постепенно возникают перед её глазами на ином уровне объективного существования, что она отчётливо видит страницу книги и нужные ей отрывки и просто переводит увиденное на английский... Те сотни книг, которые она цитировала, определенно были не из моей библиотеки, многих из них в Америке было не найти, а некоторые и в Европе чрезвычайно редки и труднодоступны. Если бы она цитировала по памяти, это было бы ещё большим чудом, чем такое переписывание из эфира. Факты говорят о чуде, и объяснение их не может не озадачить ординарное сознание» [115]. Олкотт сообщает, что, работая над Исидой в Нью-Йорке, Блаватская пользовалась всеми доступными книгами, в том числе и из его домашней библиотеки. Что касается материалов для Исиды, которых нельзя было найти в доступных литературных источниках, то, по словам Олкотта, она черпала их из астрального света и от Учителей — Братьев, Адептов, с помощью своих чувств души. "Откуда мне это известно? — спрашивает он и сам же отвечает: — По опыту двух лет нашего совместного труда над Исидой и многих лет, отданных другой литературной работе" [116]. Мэрион Мид утверждает, что поездка Е.П.Б. к Корсону закончилась разрывом их отношений. Она будто бы утратила дружбу профессора. В подтверждение своей версии Мид приводит одно из писем Блаватской к Корсону, где есть такие строки: "Это уже третье письмо, которое я пишу Вам и не получаю ответа. Вы сердитесь?" [117]. Но вот перед нами ответ Корсона. Он уверяет, что его ответное письмо просто затерялось. "С чего бы это мне сердиться? Разве мы не расстались лучшими друзьями? И разве не стала наша дружба только крепче за время нашего общения? Я чувствую себя одиноким после Вашего отъезда и хотел бы, чтобы Вы вернулись". Много лет спустя, когда его попросили назвать самого выдающегося из всех замечательных людей, которых он встречал в своей жизни, он назвал госпожу Блаватскую [118]. По возвращении в Нью-Йорк работа над Исидой продолжалась в ускоренном темпе, и Е.П.Б. полгода не выбиралась из дому. Она пишет Надежде, что трудится теперь по восемнадцать часов в день и питается одной овсянкой. "Лучше вместо овсянки, — отвечала тётушка, — кушай ростбифы и окорока, а себя не губи... " [119]. Несмотря на огромный объём Исиды (а в книге более тысячи страниц убористым шрифтом), Е.П.Б. явно не ищет писательской славы и популярности. Вот что она пишет в предисловии: «Мы вполне отдаём себе отчёт, насколько серьёзное дело мы предпринимаем, и в подтверждение можем сказать наперёд, что будет не удивительно, если против нас ополчатся следующие слои общества: Христиане, которые усмотрят, что мы ставим под сомнение свидетельства истинности их веры**120. Учёные, которые обнаружат, что их притязания отнесены в один разряд с притязаниями римской католической церкви на непогрешимость, а также что мудрецы и философы древнего мира в некоторых отношениях поставлены выше их. Псевдоучёные, разумеется, будут яростно поносить нас. Сторонники широкой церкви*** и поборники секуляризации обнаружат, что мы не принимаем их подхода, но требуем признания всей истины. Литераторы и различные авторитеты, скрывающие свои истинные убеждения из уважения к общественным предрассудкам. Продажные писаки и паразиты прессы, бесчестящие благородную профессию и спекулирующие её властью, которая посильней королевской, с лёгкостью станут насмехаться над вещами, слишком чудесными для их понимания; ведь гонорар для них дороже искренности. Многие выступят с честной критикой; многие явят лицемерие. Но мы смотрим в будущее... мы работаем для более светлого завтра» [121]. «Это более светлое завтра, указывает она в другом месте, не ждет нас за ближайшим поворотом. Даже двадцатый век вряд ли увидит его — может быть, это случится в двадцать первом, если для этого будут созданы определённые предпосылки» [122]. Глава 10. «Мир новых идей» Осенним днём 1876 года профессор Александр Уайлдер, известный как знаток и приверженец философии Платона, археолог, писатель, редактор и практикующий врач [123], был у себя дома в Ньюарке, когда трель дверного колокольчика возвестила о появлении нежданного гостя. Им оказался полковник Олкотт. В статье "Как была написана Исида", напечатанной в 1908 году, Уайлдер рассказывает, что Олкотта "ко мне направил м-р Дж.У.Боутон", издатель, для которого Уайлдер уже редактировал несколько книг. Олкотт объяснил, что "г-жа Блаватская закончила работу над книгой по оккультизму и философии, и они обратились к м-ру Боутону с просьбой издать её". Уайлдер говорит, что так и не понял, почему Олкотта направили именно к нему, ибо никто не знал о его "страстном увлечении мистикой и трансцендентальной философией". Уайлдер продолжает: «М-р Боутон за несколько дней до этого уехал в Англию, я не раз навещал его, даже приезжал из Ньюарка попрощаться с ним утром в день его отъезда. Но он ни словом не обмолвился о рукописи. Действительно ли он ожидал, что я стану читать её, или же собирался отклонить это предложение, но не хотел отказывать прямо? Теперь я склонен думать, что он направил полковника Олкотта ко мне, чтобы не отказывать самому. Однако в то время я посчитал, что м-р Боутон вправду хочет, чтобы я изучил рукопись, хотя его поведение не укладывалось в рамки принятых деловых отношений. И я взялся за эту работу. Это был действительно солидный труд, отражавший исследования в самых разных областях знания, требующий усердия и основательного знакомства с самыми разными предметами... Считая себя обязанным действовать в интересах м-ра Боутона, я не выказал чрезмерного восторга. Я счёл своим долгом проявить взыскательность. Я сообщил ему, что рукопись представляет собой плод обширных исследований, что, с точки зрения современной мысли, она заключает в себе целую революцию, но, на мой взгляд, она слишком объёмиста, чтобы издание её оказалось делом прибыльным. Тем не менее м-р Боутон тут же согласился издавать этот труд» Поскольку рукопись была слишком большая, Уайлдеру пришлось сокращать её, но он убрал "лишь такие понятия и фрагменты, которые можно было бы считать избыточными". Он продолжает: «Полковник Олкотт очень хотел, чтобы я познакомился с госпожой Блаватской, [и после долгих колебаний] я отправился вместе с ним на Сорок седьмую улицу, в их тогдашнюю обитель... Ни манерой держаться, ни сложением она не походила на то, что я ожидал увидеть. Высокая, но не рослая; лицо человека, который много видел, много размышлял, много путешествовал, много испытал... Она была интереснейшей собеседницей и свободно чувствовала себя во всех областях, которых мы касались. По-английски она говорила так бегло, как это бывает лишь у владеющих языком в совершенстве и думающих на нём... Она воспринимала идею в той форме, в которой та была высказана, и излагала собственные мысли ясно, кратко и зачастую ярко... Всё, что она не принимала или не считала заслуживающим внимания, она немедленно характеризовала словечком "flapdoodle"*. Я никогда его раньше не слышал и не встречал. После того как книга была напечатана и поступила в продажу, возникли споры о том, кто же её настоящий автор. Многие отказывали г-же Блаватской в компетентности и образованности, необходимых для написания подобного труда... Некий священник русской православной церкви из Нью-Йорка пытался приписать авторство мне... хотя никому из знающих мой литературный стиль и в голову не пришло бы признать во мне автора Разоблаченной Исиды» [124]. Уайлдер опровергает ещё один слух, распространявшийся спиритуалистами и до сих пор выдаваемый за достоверный факт в некоторых биографиях Е.П.Б. Так, говорили, будто Исида осталась от барона Йозефа Генри Луи Пальма, — рукопись, по слухам, обнаружили в чемодане покойного барона [125]. Действительно, теософы с участием отнеслись к больному барону, и Олкотт даже приютил его у себя. Но после его смерти в чемодане нашли только обесцененные акции и долговые расписки, которые он завещал ТО, да несколько рубашек с меткой Олкотта, которые барон у него стянул. Позже Олкотт выяснил, что человек этот разыскивался полицией нескольких европейских городов. Однако барон оставил американцам один поистине бесценный подарок: согласно его завещанию, труп должны были кремировать. Это повлекло за собой сразу два сенсационных события. Первое заключалось в том, что заупокойная служба прошла 29 мая 1876 года в Масонском храме Нью-Йорка, а второе имело место шестью месяцами позже, когда тело было предано сожжению в крематории д-ра Фрэнсиса Лемуана, только что выстроенном им для себя. Кремация, первая в Соединённых Штатах, состоялась 6 декабря в Вашингтоне (Западная Пенсильвания), и описание церемонии появилось на страницах семи тысяч газет и журналов по всему свету [126]. В итоге ТО обвинили в святотатстве и насаждении языческих обрядов. Олкотт присутствовал на кремации. Некоторые периодические издания сообщили, что там была и Е.П.Б. Но в тот же самый день она пишет Уайлдеру: "Олкотт, наверное, вернётся в пятницу. Я поехать не могла, хоть меня и ждут там сегодня. Сказать по правде, не нахожу никакой радости в том, чтобы выбросить 40 или 50 долларов ради удовольствия видеть, как сжигают человека. В Индии я достаточно насмотрелась на то, как горят и мёртвые и живые" жүктеу/скачать 4.54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|