ГЛАВА LX ДИНАСТИЯ АББАСИДОВ. ОБЩИЕ ЧЕРТЫ

ПЕРЕХОД халифского трона от Омейядов к Аббасидам во многих отношениях предопределил новые начинания в жизни мусульманского государства. В данном случае будет совершенно оправданным сделать небольшое отступление, чтобы в нескольких словах объяснить сущность произошедших перемен.

Прежде всего, следует сказать о том, что прежде государственная власть при Омейядах — с первого до последнего представителя этой династии — ассоциировалась с исламом, ограничиваясь всеми его законами и традициями. При Аббасидах все сложилось по-другому.

Авторитет новой династии никогда не признавался на землях Испании; да и в Северной Африке, за исключением Египта, ее власть признавалась не всегда и большую часть времени лишь номинально. На Востоке же, по мере нарастания изменений, появлялись вообще новые династии независимых правителей. Таким образом, единое панно исламской империи разделилось на множество мозаичных фрагментов, причем вовсе не обязательно зависимых от халифата. У каждого нового кусочка, отколовшегося от империи, появлялась своя собственная история. Но, даже с учетом всего этого сепаратизма, Аббасиды оставались единственной династией, подлинно представлявшей настоящий халифат. Монархи, правившие в Кордове, могли признаваться «халифами» лишь постольку, поскольку, как и любые другие верховные исламские правители, удерживавали в своих руках как духовную, так и светскую власть. В этом смысле такой правитель мог считать себя «халифом» или «преемником» Пророка. Но только одни Аббасиды были в состоянии сохранять хотя бы видимость того, что их претензии на звание халифов имеют отношение к соблюдению законности.¹

Таким образом, поскольку моей главной задачей остается проследить историю собственно халифата, той его части, что продолжала так называться, до его конца, то и оставшаяся часть этой книги будет ограничиваться повествованием о династии Аббасидов: о том, как она достигнет расцвета своей славы, а затем постепенно увянет, расшатанная султанами и великими визирями. В конце концов, халифат превратится в сущий фантом, в некий бродящий в тумане призрак, которому будет суждено совсем исчезнуть при мамелюкских правителях Египта.

Все события, происходившие за пределами собственно халифата, будут упоминаться только в той связи, в какой они затрагивали непоспедственно историю династии Аббасидов.¹ В противном случае оставшуюся часть этой книги было бы просто невозможно сохранить в разумных пределах.

Еще одной существенной отличительной чертой той эры, которую мы собрались затронуть, было изменение в отношениях к арабскому народу и во взглядах представителей новой правящей династии на арабов. Именно выносливости арабов, простоте их жизни и их воинственному пылу был обязан ислам своим столь широким распространением. В том же были и истоки материального благополучия раннего халифата. Увы, со временем арабская нация во многом утратила и доблесть, и выносливость. Усиленные богатством, награбленным у покоренных народов, искушения в гордыне и роскоши потихоньку источили свойственные арабам качества прирожденных воителей. Они постепенно либо превращались в тихих обывателей, утопающих в великолепии и спокойно заканчивающих свою жизнь в переполненных гаремах; либо, если и сохраняли тягу к разного рода приключениям, оказывались совершенно негодны к военной службе из-за своей раздражительности, постоянного соперничества и неповиновения. Свои личные интересы, как и интересы своего семейства, или племени, они ставили неизмеримо выше интересов ислама. Былой пыл религиозного энтузиазма в значительной мере улетучился, и самовосхваление постепенно заняло место первоначального стремления арабов принести славу своей нации и расширить пределы распространения мусульманской веры. Сарацины уже не являлись более покорителями всего света.

…его остатки изгнаны Аббасидами,

В добавление к вышеизложенному, и сами Аббасиды уже при первом восхождении на трон халифата утратили всякое доверие к своему собственному арабскому народу. Собственно говоря, это случилось с ними еще за несколько лет до прихода к власти. Их возвели на трон и им оказали поддержку вовсе не арабы, а рекруты-добровольцы из Персии и Хорасана. В то же самое время, для Омейядов последней надеждою оставались жители Сирии, и арабские племена, неважно, модарцы или йеменцы, входили в их число. Ибрахим настолько хорошо это прочувствовал, что в своем злополучном письме, перехваченном Мерваном, там, где выговаривал Абу Муслиму за его промедление в борьбе с Насром и Аль-Кирмани,² не мог удержаться от сердитого замечания: «Гляди, чтобы в Хорасане не оставалось ни одного человека, чей язык был бы языком араба — всех их убивай нещадно!» Не удивительно, что как раз среди арабов Сирии и Месопотамии стали возникать опасные волнения, направленные против новой династии, представители которой продолжали взирать на эту нацию с подозрением.

…которые предают себя в руки тюрков и персов.

Халифы еще задолго до этого стали набирать своих телохранителей полностью из числа тюрков, живших за Амударьею. Эта варварская раса, вдыхающая ароматы разнообразных южных прелестей, недолго пребывала в своей первозданной дремоте. Уже давно тюрки стали затмевать своих арабских военачальников; благодаря чему мы видим офицерство вооруженных сил империи ислама практически целиком состоящее из тюрков —вольноотпущенников или вообще рабов — людей странного происхождения и со странно звучащими именами. В конце концов, халифы стали превращаться в беспомощные инструменты в руках своих грубоватых охранников; в то время, как арабы, если и не утрачивали полностью свои национальные качества из-за городской жизни, возвращались к скитаниям в безлюдных песках пустынь.

При Аббасидах прежняя аристократия уступила свое место новому классу правительственных чиновников. Во главе этой группы стоял вазир (везир, визирь). Он являлся полноправным представителем халифа, который вмешивался в государственные дела только по особым случаям. Рядом с визирем находился исполнитель: чиновник, о котором народ и не слыхивал при Омейядах. Этот человек в своем лице осуществлял все сношения монархов с их подданными, как было раньше заведено в Персии. Персидское влияние отразилось и в заведении при дворе специального астролога, чье слово отныне являлось законом даже для осуществления военных набегов. Чиновники ниже рангом были по большей части или христиане, или иудеи. Возможно, наибольшее влияние на жизнь империи оказало учреждение специальной курьерской или почтовой службы, пронизавшей весь халифат Аббасидов. Эта система была позаимствована у персов, а те, в свою очередь, переняли ее у древних вавилонян. Отныне халиф был постоянно в курсе всего, что происходило даже в самых отдаленных уголках его государства, причем известия обо всех событиях он получал в минимально возможные сроки. Эти курьеры или почтовые чиновники являлись, собственно говоря, особо доверенными соглядатаями, которые зорко следили даже за губернаторами провинций.

Влияние персов.

С увеличением персидского влияния, как бы то ни было, смягчилась и грубость жизни, изначально свойственная арабам. В халифате наступил настоящий расцвет культуры, открылась эпоха веротерпимости и научных исследований. Практика устной традиции начинает уступать место упорядоченным записям. Все значимые события и исторические повествования отныне находят свое отражение на бумаге: эти изменения явно подхлестываются теми научными тенденциями, что издавна получили распространение в странах Востока.

Той же самой причине можно приписать и увеличившуюся до высшей степени распущенность манер, а также падение морали придворных халифа. Некоторым из членов семейства Али начинают приписываться качества духовных лидеров (идея Божественного Имамата — предназначения Алидов от Бога). При дворе распространяются взгляды на сверхъестественные способности Алидов, но одновременно со всей этой мистикой в государстве очень быстро происходит и рост свободомыслия.

Все эти вопросы будут рассмотрены нами подробнее по мере дальнейшего продвижения. Я просто подумал, что весьма важно было бы обратить внимание на то упрочение связи между правителями халифата с Персией и Хорасаном, причиной чего послужило восшествие на трон Аббасидов.

ПРЕЖДЕ всего, нам не помешает вспомнить, при каких обстоятельствах в Аль-Куфе был основан новый халифат.

В предыдущей главе мы говорили о том, что в то время как сам Мерван прочно увяз в Харране, Ибн Хубейра, полководец Омейядов, был разгромлен неподалеку от Аль-Куфы армией Кахтабы. Поражение вынудило его искать укрытия в Васите. Абу Салама, являвшийся ранее одним из основных агентов хашимитов в Хорасане, весьма активный их сторонник, в начале сто тридцать второго года хиджры подошел со своим хорасанским войском к Аль-Куфе и расположился лагерем поодаль. Практически не встретив сопротивления, повстанцы захватили город, управление которым на время взял в свои руки Абу Салама, принявший для этого титул «везира дома Мухаммада».

С арестом Ибрахима, случившимся за два или три года до этого, оба его брата со всеми оставшимися родственниками из дома Хашима бежали из Аль-Хомеймы в Аль-Куфу, где и пребывали с тех пор в надежном укрытии. Теперь их всех взял под стражу Абу Салама, и в течение нескольких недель держал в полнейшей изоляции. Когда его пытались заставить провозгласить восхождение на трон халифа новой династии, он отвечал, что подобный шаг в настоящий момент может оказаться поспешным, учитывая, что в Васите до сих пор находится со своим войском недобитый Ибн Хубейра. Кое-кто уже начал подозревать, что Абу Салама поддерживает другую ветвь из рода хашимитов — то есть потомков Али — но никто из них не обладал ни смелостью, ни достаточными амбициями, чтобы заявить о себе во всеуслышание. Как бы то ни было, партии Аббасидов надоело ждать. Сгорая от нетерпения из-за промедления Абу Саламы, им удалось докопаться до факта, что Ибрахим, будучи последним главою дома хашимитов, провозгласил своего младшего брата Абуль-Аббаса (сына женщины из знатного рода, в то время как другой его брат, Абу Джафар, был сыном простой наложницы-рабыни) своим наследником. Они тут же открыто захватили его, а, найдя вместе с ним и других родственников умершего Ибрахима, забрали и их вместе с собою и поспешили показать всех этих благородных беженцев жителям Куфы.

И вот, примерно после трех месяцев с начала оккупации Аль-Куфы войсками хашимитов, вероятно, не без согласия Абу Саламы, повстанцы усадили Абуль-Аббаса на пегого коня, ввели его во дворец наместника и далее провели прямо в Большую мечеть. Там новый халиф занял место за кафедрой и обратился к собравшимся правоверным со своей первой речью. Он намеренно преувеличил добродетели потомков Пророка, равно как и их претензии на верховную власть, и осудил Омейядов как узурпаторов этой власти и законченных преступников. Досталось и их сирийским приспешникам. Напротив, куфинцев Абуль-Аббас всячески хвалил за их приверженность его семейству, за что обещал отблагодарить их, увеличив размеры пособий. Закончил халиф эту речь заявлением, что видит своей целью искоренение любого рода оппозиции, ибо, как он сказал: «Я — Великий Отмститель, и имя мое — “Ас-Саффах”, “Проливающий Кровь”».¹ Вслед за ним слово взял его дядя Дауд, использовавший еще более крепкие выражения. Он охарактеризовал Мервана «врагом Господа и халифом дьявола», и заявил, что подлинными наследниками Пророка можно считать лишь двоих: Али, его зятя, который некогда стоял на этой самой кафедре, и еще одного, который стоит за нею прямо сейчас — вот он, Абуль-Аббас, настоящий повелитель правоверных! «Так не откладывайте же, — взывал Дауд, — с принесением клятвы на верность! Власть в наших руках, и в наших руках она и останется, вплоть до того дня, когда мы передадим ее Иисусу, Сыну Марии!» Вот так, ясно выразив все свои мысли, они оба сошли с кафедры и прошли во дворец. Народ же толпился вокруг до глубокой ночи, принося обет на верность новому халифу. После этого Ас-Саффах возвратился в лагерь войска Абу Саламы, где он уже несколько месяцев разделял с ним один и тот же шатер.²

Однако постепенно Ас-Саффах начал отдаляться от Абу Саламы, то ли из-за какого-то серьезно обоснованного подозрения в недружелюбных замыслах,

Халиф переезжает в «Хашимию».

то ли из-за склонности того к Алидам, или из-за чего другого, сказать сложно. Какой бы ни была причина, но новый халиф решил оставить свой дом в Аль-Куфе и перебраться в Аль-Анбар, находившийся неподалеку от города. Там он и основал резиденцию для своего двора, которую назвал в честь своего рода: «Аль-Хашимия». Именно оттуда он разослал своих дядьев и прочих родственников во все части империи, снабдив указаниями заместить всех прежних наместников, представлявших предыдущую династию. Причем, мало кто из этих новых выдвиженцев обладал для этого необходимыми способностями. Действуя согласно его поручениям, родня нового халифа вскоре своими поступками добилась для Ас-Саффаха подтверждения того кровавого прозвища, которое он сам себе избрал.

Первой заботою Ас-Саффаха было смести с лица земли весь род Омейядов. Под предлогом различных преступлений, в которых когда-либо обвинялись представители предшествующей династии, повсюду стали устраиваться настоящие бойни.

Самая жестокая из них была предпринята дядей халифа в Палестине. Многочисленным ответвлениям рода Омейядов, проживавшим там, была объявлена амнистия. Для того чтобы подтвердить ее принятие, всех их пригласили на пир. Некоторые семьи насчитывали в своем составе до девяноста человек. Внезапно во время застолья поднялся глашатай, который стал перечислять в стихах все злодеяния Омейядов. По условному сигналу прислуга набросилась на ничего не подозревавших гостей, умертвив всех до одного. Чтобы скрыть следы ужасной сцены, слугами был тут же раскинут новый ковер, и тиран возобновил свое пиршество, восседая над все еще трепещущими в агонии телами умирающих гостей. Все, в чьих жилах текла кровь омейядских принцев, безжалостно преследовались. Уцелеть удалось лишь тем, кто был тогда младенцем,¹ либо сумел вовремя ускользнуть из рук халифских приспешников. В Аль-Басре вскоре после этого разыгралась подобная сцена. Несчастные жертвы были преданы смерти без малейшего милосердия, а их останки брошены прямо на улицах, став добычею бродячих псов. Те, кому удалось избежать страшной участи, в ужасе метались от дома к дому, тщетно пытаясь найти хоть какое-нибудь убежище. Один из этих несчастных, потомок Абу Суфьяна, придя в отчаяние от невозможности сохранить свою жизнь, бросился к ногам дяди халифа. Тот, тронутый жалостью, добился у Абуль-Аббаса специального указа, даровавшего жизнь не только этому человеку, но и всем, кому посчастливилось к тому времени уцелеть. Несмотря на это, в следующем году другой дядя Ас-Саффаха, не отличавшийся подобным состраданием, инициировал новую резню тех, кто нашел убежище в священных городах, Мекке и Медине.

Новая власть не удовлетворялась тем, что ее ненависть и гнев обрушивались на живых — в этом случае возможным объяснением мог бы послужить страх перед теми интригами, сеть которых теоретически могли сплести Омейяды. Дошло до того, что начали разрывать гробницы прежних халифов. Пощадили захоронения Омара, и, что довольно странно, Муавии. От Муавии и прочих халифов-Омейядов в Дамаске, Дабике, Ар-Русафе, Киннасрине и повсюду не осталось к тому времени никаких следов, разве что прах. Исключение составляла гробница Хишама, где сохранился целиком скелет усопшего. Его исхлестали плетьми, потом повесили на какое-то время, а затем сожгли, развеяв пепел по ветру. Это безобразие повлекло за собою целую волну мерзостных надругательств по всей Сирии и Междуречью. Слуги и домашние Омейядов также подвергались оскорблениям и унижениям со стороны ставленников новой правящей династии. Один из прежних омейядских фаворитов, пойманный при попытке провезти под видом раба-прислужника из гарема прославленного воителя Масламу, был убит правителем Киннасрина, что позднее привело к восстанию.

Вся Сирия, как кейситы, так и представители Бени Келб, оказалась объята пламенем этого восстания, причем жители Дамаска были зачинщиками. Дядя халифа Абдалла, занятый в тот момент подавлением беспорядков в Хауране, быстро заключил с отступниками перемирие и поспешил на север. Там его карательный отряд ждала встреча с вышедшею из повиновения армией численностью в сорок тысяч человек. После продолжительной борьбы, успех в которой склонялся то на одну, то на другую сторону, ему удалось одолеть своего врага и восстановить порядок. Но тут же правление хашимитов в Междуречье оказалось под угрозою по причине еще более опасного мятежа. Шестидесятитысячная армия сирийцев поднявшихся на борьбу с Аббасидами осадила Харран. Понимая, что промедление смерти подобно, Ас-Саффах немедленно отрядил карательную экспедицию во главе со своим братом Абу Джафаром, отдав ему под начало часть той армии, что все еще осаждала Ибн Хубейру в Васите. Это войско быстро прошло к северному берегу Евфрата и рассеяло инсургентов, хотя и не без осложнений, поскольку отбить обратно Сумейсат Абу Джафару удалось лишь после семимесячной осады. Также и Аль-Басра оказала упорное сопротивление всем попыткам этого полководца хашимитов завладеть ею, несмотря на то, что ему в помощь подошел отряд из Хорасана. Защитники этого злосчастного города, помимо внешнего натиска Аббасидов, оказались сбиты с толку благодаря измене в их рядах. Партия Модар, занявшая после жестокой междоусобной борьбы доминирующее положение, сумела свергнуть власть своих противников; в результате чего город — всегда страдавший независимо от того, какая партия одерживала верх — был на три дня отдан на разграбление насильникам и мародерам из войска Аббасидов. Правда, лидеры из числа сторонников Омейядов сумели продержаться в Аль-Басре до того, пока не пал Васит.

Если бы этими действиями руководил какой-нибудь одаренный лидер, и если бы он сумел сплотить людей общими интересами, а также хорошо скоординировать действия всех своих сторонников, весь ход событий вполне мог бы получить другое течение. При таком раскладе династия Омейядов, упустившая власть из своих рук, могла бы рассчитывать на ее возвращение, ведь в Сирии у нее до сих пор оставалась весьма сильная поддержка. Поражение ее приверженцев во многом предопределил роковой шаг Ибн Хубейры, который, как мы помним, вместо того, чтобы поспешить на север, в ответ на призыв Мервана о помощи, отступил назад к Васиту. Тем самым он сам перекрыл себе все возможности для подхода войск, приверженных Омейядам.

Ибн Хубейра капитулирует в Васите.

Говорят, что он сам опасался Мервана, поскольку в свое время он отказался послать войска на выручку Насру в Хорасан; но, какой бы ни была причина, промедление Ибн Хубейры оказалось фатальным для его повелителя. Гораздо более следовало опасаться поражения в Сирии, чем потери Васита: последствия сирийской катастрофы были просто несравнимы с возможной утратой опорного пункта. К его осаде смело приступил Ибн Кахтаба. Сильный гарнизон практически ничего не предпринимал против его отряда. Отчасти в этом были повинны удручающие известия о падении династии Омейядов, а отчасти — межплеменные распри, все еще парализующие арабское войско. Йеменцы постоянно ссорились с низарцами (кланами Модар и Раби'a). Осадные действия вяло продолжались в течение одиннадцати месяцев, в то время как Омейядам было нанесено решающее поражение, и их дело в самой Сирии оказалось проигранным. И тут же новый халиф, отозвав с севера на помощь своего брата Абу Джафара, приказал ему принять на себя общее командование под Васитом. Между тем, слуха Ибн Хубейры достигли вести о гибели Мервана, и защитники города вынуждены были предложить обсудить условия своей капитуляции.¹

Полная амнистия, предложенная Абу Джафаром, была ратифицирована самим халифом, подкрепившим ее торжественной клятвой. Абу Джафар, принявший Ибн Хубейру весьма благосклонно, намеревался соблюсти все ее условия. Однако халиф, продолжая советоваться с Абу Муслимом, все еще пребывавшим в Мерве, получил от того письмо, в котором ему предлагалось убрать Ибн Хубейру, «как камень преткновения со своего пути». В этом послании Абу Муслим настойчиво рекомендовал предать его смерти. В конце концов, Ас-Саффах послал двух своих подручных лично свершить грязное дело, в том случае, если Абу Джафар будет продолжать от него уклоняться. Абу Джафару пришлось уступить. Все военачальники, принадлежавшие к группе племен Низар, были приглашены принять участие в переговорах. Входить для беседы им следовало попарно. Убийцы, скрытые в соседнем помещении, связывали входящих и, невзирая на их призывы вспомнить о торжественном обещании халифа, быстро обезглавливали. Пощадили лишь тех командиров, в чьих жилах текла йеменская кровь.

Здесь же был лишен жизни и Ибн Хубейра, вкупе со своим сыном. Это сделали те двое, которых специально прислал халиф. После этого они отправились прямо домой к убитому, под предлогом охраны его добра. Арабский историк добавляет особого пафоса в свой жестокий рассказ об этом вероломном поступке. Он говорит нам, что Ибн Хубейра, не подозревая о предательстве, в критический момент держал на коленях своего маленького сына. Убийцам пришлось вырывать из его рук ребенка, когда он, упав на колени, молил их о пощаде.²

Несмотря на то, что силы под знаменем хашимитов повсюду одержали верх, во многих частях империи еще продолжалась безжалостная резня. В Мосуле была предпринята совершенно жуткая бойня. Тамошние жители отказались повиноваться новому градоправителю, посчитав его за инородца слишком низкого происхождения. Они изгнали его прочь из города. Узнав об этом, халиф послал туда своего брата Яхью, сумевшего в очередной раз подтвердить, что властитель правоверных не зря носит прозвище «Проливающего кровь». Горожан заставили собраться во дворе мосульской мечети, пообещав им полную безопасность. Однако не успели за ними затвориться ворота, как всех до одного пришедших мужчин тут же повырезали.¹ Город, лишившийся своих защитников, был на трое суток предан насилию и грабежу. Кроме обычных воинов халифа, с его карательным войском в Мосул пришли четыре тысячи темнокожих, которые принялись бесстыдно насиловать женщин, пока одна из них, будучи смелее прочих, не обратилась к Яхье. Она схватила коня военачальника за поводья и закричала, неужели последователи Пророка отныне предаются в руки рабов. Согласившись с ее мольбою, Яхья повелел предать мечу всех темнокожих. Говорят, что халиф отстранил своего брата от командования за жестокости, превосходившие его собственные. Впрочем, несмотря на это, он дал ему в управление другую провинцию.

До самого конца правления Ас-Саффаха халифат продолжало лихорадить. Вицехалиф Синда и Индии отказался признать власть хашимитов; после тяжелой борьбы правительственные войска смогли нанести ему поражение, он пытался бежать от преследования через пустыню, но скончался там от жажды. Аль-Басру удалось, в конце концов, усмирить при помощи ветеранов из Хорасана. Сторонники прежней династии бежали в Оман, где к ним присоединилась многочисленная группа хариджитов. Все-таки и там их настигли карательные войска халифа, разбили и поубивали огромное число людей. Многие мятежники были сожжены заживо. И в самом Хорасане происходили подобные вспышки, причем карались они беспощадно, даже с еще более масштабною резнею. К восставшим из Бухары, Согдианы и Ферганы присоединился «царь Китая», но всех их обратил в бегство Зийяд, правитель Самарканда. Он так же устроил там ужасную резню.²

Как мы помним, во время своего прихода к власти новый халиф находился в очень близких отношениях с Абу Саламою, даже разделял с ним одно жилище. Однако со временем он стал отдаляться от этого человека, бывшего одним из главных сторонников дела хашимитов в Хорасане и ставшего их везиром («визирем») в Аль-Куфе. Итак, халиф перенес свою резиденцию в Аль-Анбар. Абу Салама надеялся, подобно всем другим мусульманам, что новым халифом решится стать Мехди из дома Али. Халиф обратился за советом к Абу Муслиму, послав ему письмо в Мерв. Тот отвечал, что Абу Салама должен быть предан смерти. Однако отдать прямой приказ о казни визиря халиф не решился: ему не рекомендовал этого делать его дядя, опасавшийся мести со стороны влиятельных хорасанских приверженцев Абу Саламы. Он посоветовал халифу попросить Абу Муслима прислать убийцу специально для этой цели. Тот так и поступил. Затем Ас-Саффах приказал глашатаю возвестить повсюду, что Абу Салама является «человеком, которого халиф счастлив одарить особой честью». Визиря пригласили к халифу, облачили в почетные одежды, а затем сам Ас-Саффах стал развлекать его, пока не наступила глубокая ночь. Когда гость в кромешной темноте в одиночку отправился домой, он попал по пути в засаду и был убит. Халиф позаботился о том, чтобы среди народа были распущены слухи, что это злодеяние было совершено какими-то хариджитами. Впрочем, все отлично знали, какова на самом деле причина этого убийства.¹

Вскоре после этого в Мерв был направлен Абу Джафар. Его задачей было проследить за самим Абу Муслимом, вызнать, каковы у него мысли и чувства, а также попытаться зародить среди тамошнего населения враждебность к нему. Будучи вицехалифом всего Хорасана, Абу Муслим пользовался неограниченной, и, как считал Абу Джафар, весьма опасной для халифа властью. Например, за одно необдуманное слово и по подозрению в несерьезном и очень спорном деле, эмир Хорасана обрек на смерть Ибн Кесира, одного из самых первых и наиболее ценных приверженцев миссии хашимитов в тех землях.² Это было сделано в открытую еще до появления Абу Джафара, который, как мы убедимся в будущем, не забыл об этом преступлении. По возвращении в Аль-Ирак Абу Джафар заявил своему брату, что тот не может считать себя халифом, пока не найдет способа избавиться от своенравного хорасанского автократа. Халифу его слова запали на сердце, но он обязал своего брата хранить пока все дело в секрете. Спустя год или два Зийяд, правитель Самарканда, сильно укрепив стены своего города, заявил о полной независимости от халифата. Абу Муслиму пришлось выступить против него с карательным отрядом.

На пути к Самарканду он обнаружил, что эмиссар халифа (которого обвинили в том, что он спровоцировал это восстание с целью ослабить власть излишне сильного вице-короля) находится в лагере Зийяда. Представитель халифа вступил с Зийядом в союз, и, как узнал Абу Муслим, перед ним была поставлена задача убить владыку Хорасана. Халифский заговор оказался раскрыт, он закончился полным провалом. Зийяда отстранили от власти и убили его же собственные подданные, а неудавшемуся убийце Абу Муслима отрубили голову.

В следующем году Абу Муслим, которого не смогли запугать махинации халифского двора против него, попросил у халифа позволения навестить его в Аль-Анбаре, а затем совершить паломничество в Мекку. Разрешение было дано, но свита эмира была ограничена до тысячи человек. Абу Муслим отправился в путешествие с восемью тысячами, оставив затем семь тысяч в Ар-Рее. Халиф принял его, оказав все знаки уважения и почета, и позволил проследовать далее в Мекку. Однако он предупредил, что руководить паломничеством будет поручено, скорее всего, его брату Абу Джафару: а ведь этой чести Абу Муслим, по всей видимости, ожидал для себя. Абу Джафар, к тому времени прочно обосновавшийся при дворе, ненавидел и боялся вице-короля подобно всем остальным придворным халифа. Он уговорил своего брата отдать приказ о казни Абу Муслима: согласно их замыслу, того должны были зарубить, напав сзади, во время его разговора с властителем правоверных. Однако в последнюю минуту халиф изменил свое решение. Опасаясь мести со стороны хорасанского войска, в случае если он обречет их любимца на смерть, он отменил свой приказ. Таким образом, запланированное паломничество было проведено совместно Абу Джафаром и Абу Муслимом. Несмотря на то, что последний возглавлял всю церемонию, его полностью затмил блеск выезда Абу Муслима и его царственное добродушие. Паломничество было уже завершено, когда известие о смерти халифа достигло возвращающегося каравана. Теперь Абу Муслим оказался всецело во власти Абу Джафара, однако тому пришлось на некоторое время затаить свою ненависть. Почему — об этом будет рассказано в следующей главе.

Ас-Саффах умер от оспы в своем дворце в Аль-Анбаре, спустя лишь несколько дней после того, как завершилось ежегодное паломничество. О его возрасте мнения расходятся: ему дают от двадцати восьми до тридцати пяти лет. После него осталась единственная дочка,¹ которая впоследствии вышла замуж за своего двоюродного брата, халифа Аль-Мехди. Ас-Саффах производил впечатление человека пустого и самолюбивого, историки мало что говорят о его смерти, кроме описания разнообразных одежд, оставшихся после умершего. Также о нем рассказывается, как однажды он воскликнул, глядя на себя в зеркало: «Э, не скажу, подобно Сулейману, “Вот какой царственный юноша”,² но скажу, “Господи, дай мне долгую жизнь и здоровье, чтоб наслаждаться ею!”» Еще не смолкли его слова, как он случайно услышал слугу, говорившего другому о каком-то уговоре между собою: «Сроком между нами будут два месяца и пять дней». Халиф посчитал это дурным предзнаменованием; он вскоре заболел, и смерть забрала его как раз, когда истек этот срок.

Вот так закончилось кровавое правление Ас-Саффаха, которое продлилось немногим менее пяти лет. Последние два из них халиф провел в своем дворце в Аль-Анбаре, полностью к тому времени законченном. Про его деятельность на благо общества нам говорится только о башнях, возведенных для защиты паломников на удобном расстоянии по всему пути из Аль-Куфы до Мекки, да еще о путевых вехах — камнях, расставленных по дороге. Халид, сын Бармека («Бармекид»), о котором уже упоминалось ранее, земляк Кахтабы — выходец откуда-то из Балха — оказался человеком таких выдающихся способностей, что был выдвинут халифом на должность главного казначея. Вместе со всей своею роднею этот Халид занимал высокое положение при дворе.¹ В последний год своего правления

Ас-Саффах успел назначить своего племянника Ису наследником, который должен был взойти на трон после халифского брата Абу Джафара. Этот указ, выведенный вязью на куске шелка и скрепленный печатями халифа и прочих глав правящего семейства, был доверен на хранение самому Исе, который к тому моменту являлся градоправителем Аль-Куфы.

Прозвище, под которым этот халиф был более всего известен, «Ас-Саффах», «Жаждущий крови» или «Проливающий кровь», было выбрано им как нельзя кстати. Именно это его качество выделяет этого человека из всей последующей династии, которая не отличалась особой глубиной уважения к человеческой жизни. Но он к тому же усугублял свои зверства и преступления (если их только можно было усугубить!) особым вероломством, с которым он преступал свои торжественные клятвы. Также Ас-Саффаха отличала черная неблагодарность, ибо среди жертв этого халифа оказалось очень мало таких, кто в свое время не боролся за то, чтобы возвести его на трон, не щадя при этом своей жизни. Я нахожу очень странным, что среди исследователей предпринимались определенные попытки приуменьшить злодеяния этого халифа, и считаю нужным привести здесь мнение беспристрастного Вайля, с чьим суждением я полностью согласен:

«Можно только гадать, — говорит он, — почему многие из европейцев стараются защитить этого халифа, который был хуже, чем кто-либо из Омейядов: как будто бы он не заслуживал имени “Проливающего кровь”, которое, кстати, он сам себе присвоил. Да, возможно он не своими собственными руками душил свои жертвы, но ведь именно по его ясным указаниям были вероломно убиты Омейяды в Сирии. А Сулейман вообще был коварно убит на его глазах. Это явно по его приказу Абу Муслим нанял убийцу, чтобы устранить Абу Саламу, которому Аббасиды были столь многим обязаны. Это по его повторному требованию Абу Джафар, подло нарушая торжественно принесенную клятву, перебил Ибн Хубейру и его сторонников. И уж точно не благодаря невинности халифа несчастная участь Абу Саламы не постигла еще и Абу Муслима во время его правления. Абуль-Аббас был не просто варварским тираном; он был клятвопреступником и неблагодарным предателем».

Именно таким и был, без преувеличений, характер самого первого из Аббасидов: Абуль-Аббаса, Ас-Саффаха, «Проливающего кровь».