Содержание: от составителя

роги - они бродили в поисках работы. "Население дорог" увели-

- на сбор винограда, на жатву; профессиональные странствия

подмастерьев (так называемые tour de France); постоянно нахо-

дившиеся в пути контрабандисты или торговцы контрабандной

солью и т.п. Вся эта разнородная масса людей (в которой попада-

лись и уголовники) постоянно стучалась в крестьянские дома,

сбивалась в группы, просила и требовала днем и ночью, соскаль-

зывая от просьб к угрозам, от попрошайничества к преступле-

нию, разоряя, озлобляя и пугая "оседлое" сельское население.

Особенно возрастали страх и тревога в период, непосредственно

предшествовавший сбору урожая: крестьяне опасались за созрев-

ший хлеб. Наконец, не редкостью были настоящие преступные

банды, истязаниями вымогавшие деньги у более зажиточных хо-

зяев или требовавшие выкуп, угрожая поджогом. Крестьяне за-

щищались как могли и зачастую сами прибегали к насилию. Од-

нако их регулярно разоружали - как по требованию сеньеров,

опасавшихся за свою монополию на охоту, так и из страха перед

мятежами.

сопровождались народными бунтами. Волнения начинались

обычно в городах и главным образом на рынках. Зерно и мука

либо просто разграблялись, либо насильственно продавались по

установленной народом цене. Городской рынок был пунктом не-

разрывной связи между городом и деревней. Город снабжался там

продовольствием, крестьяне же продавали излишки (иногда более

чем скромные, вроде одной-двух куриц - это было для многих

единственным развлечением) п тоже снабжались продовольстви-

ем, главным образом мукой, особенно беднота. Поэтому когда в

городе вспыхивали волнения, в них как правило принимали уча-

стие сельские жители. Потом они возвращались в деревню и пу-

гали зажиточных крестьян своими рассказами, а нередко стано-

вились зачинщиками волнений и у себя.

стников действий городского плебса. Но и крестьяне опасались

горожан: они сталкивались с угрозами (иногда приводившимися

в исполнение - и Лефевр дает тому примеры) заставить крестьян

насильственно продать им свой хлеб или добиться у штенданта

разрешения на реквизицию. Таким образом, город внушал страх

деревне, а деревня городу.
Но II сами крестьяне, восставая, оказывались друг для Друга

объектом страха. Если деревня "возмутилась", она хочела, чтобы

II соседние деревни ее поддержали, требовала этого нередко с уг-

розами (разграбить, поджечь). В пути отряд-банда останавливал-

ся есть и пить - и домогался насильственного угощения. Самый
бедный не чувствовал себя при этом в бе.чопасногти. Пс'этиму ино-

гда крестьяне оказывали сопротивление (пплоть до вооруженно-

го) вступлению такого отряда в деревню. Таким обра.юм, любой

бунт порождал в душе крестьянина стремление присоединиться

и в то же время опасения. По образному выражению Лефевра,

народ внушал страх самому себе.

местностей известия о них нередкою доходили в виде СЛУХОВ о том,

что там бесчинствуют орды разбойников.
Впоследствии многие удивлялись, что во время "великого

страха" люди так легко поверили в "разбойников". Лефевр пока-

зывает, что удивляться тут нечему: слово это жило, и не только в

сознании народа. Это рчушающее страх слово употреби яло напра-

во и налево само правительство, неизменно аттестовавшее "{раз-

бойниками" все мятежные и непокорные элементы. (Даже в

1789 г. король оправдывал стягивание войск к возбужденному

Парижу необходимостью защиты от "разбойников"). Городские

муниципалитеты в официальных документах все происходившие

в их городах волнения, особенно если они сопровождались экс-

цессами, приписывали "пришлым" и "разбойникам". Если вспом-

нить, что сами крестьяне жили в постоянном страхе перед бродя-

гой, который мог обернуться разбойником, и что огромную роль

тут играла коллективная память воспоминания о Тридцатилет-

ней и других войнах, когда вооруженные люди (свои, чужие, а то

и действительно разбойники) предавали деревни насилию и раз-

граблению, то неудивительно, что слухам, и тем более официаль-

ным заявлениям о "разбойниках" всегда готовы были зерить. Та-

K.IM образом, любые волнения оказывались своеобразным "факто-

ром страха". И отдельные вспышки страха или тревоги были не

такой уж редкостью.
Рожденный голодом бунт легко принимал социальный и

политический характер, оборачиваясь против властей, против

сеньеров, против налогов. Такого рода волнения происходили по-

стоянно и были свойственны даже самым благополучным царст-

вованиям. Обычно с ними худо-бедно справлялись. Но накануне

революции сошлось сразу множество неблагоприятных факторов

- от тяжелого неурожая 1788 г. и огромного роста цеп до нелов-

кой политики правительства, чьи отчаянные попытки спасти по-

ложение парадоксальным образом дали обратный эффект. В ре-

зультате кризис - экономический, политический, социальный

разразился с особой силой. Голодной весной 1789 г. вспыхнули

волнения, в обстановке начинавшейся революции быстро при-

нявшие резко выраженный антисеньериальный характер: кресть-

яке отказывались платить повинности, нарушали все (еньериаль-

ные документы. Причем особенности политической ситуации

привели их к убеждению, будто все их действия такого рода уза-

конены и соответствуют воле короля. В июле волнения возобно-

вились в .значительно больших масштабах. Учитывая, что эти

волнения, а также всколыхнувшие всю Францию события 14 ию-

ля в Париже пришлись как раз на ту критическую "невралгиче-

скую точку" - канун и начало жатвы - когда страхи особенно

возрастают, вспышек паники вполне следовало ожидать.
Но что же вывело эти паники за обычные локальные рамки и

сделало явлением национального масштаба? Понять это, по мне-

нию Лефевра, поможет сопоставление с более или менее анало-

гичными событиями, происходившими как до, так и после Фран-

цузской революции. И он описывает две крупные паники, одна

из которых относится к 1703 г., а вторая - к 1848 г. В первом

случае причина была реальной - во время восстания камизаров

отряд протестантов человек в 150 проник не слишком глубоко на

"католическую" территорию, кормясь за счет местного населе-

ния, и сжег по дороге несколько церквей. Это происшествие по-

родило массовую панику, которая с чрезвычайной быстротой ох-

ватила непропорционально огромные районы на юге Франции и

внешние проявления которой очень похожи на "великий страх":

бьют в набат, вооружаются, немедленно посылают уведомит ь и

просить о помощи соседние деревни; отряды, посылаемые на по-

мощь, принимаются за неприятеля и тут же все соседи извеща-

ются, что "разбойники уже здесь" и т.п. Масштабам и распро-

странению паники способствовало убеждение, что, во-первых,

протестанты взялись за оружие не для защиты, а для нападения

на католиков, и во-вторых, что они действовали при поддержке

иностранных держав, с которыми Франция в то время воевала.
Около полутора веков спустя, после революции 1843 г. (и осо-

бенно после парижского июньского восстания), в провинции, не

без помощи пропаганды со стороны правящих классов, распро-

странилось тревожное убеждение, что мятежные парижские рабо-

чи"-"уравнители" скоро явятся в деревни конфисковызать у кре-

стьян землю и зерно. В этой обстановке возникло несколько

крупных волн паник, одну из которых Лефевр подробно описыва-

ет: возникнув (в отличие от событий 1703 г.) по совер ценно сме-

хотворному поводу, она с чрезвычайной быстротой ох затила всю

Нормандию, возрастая в масштабах по мере распространения. И

здесь, как в 1703 г., помимо общего чувства неуверенности, поро-

жденного экономической и политической нестабильностью, в ос-

нове паники лежало представление о существовании партии или

общественного класса, которые угрожают жизни и имуществу

ную помощь. Именно это придавало местным тревогам их эмо-

циональную силу и заразительность, способность к быстрому рас-

пространению.

мегтные вспышки страха были бы, повторим, вполне естествены:

но, как и в описанных выше случаях, в дело вступили мощные

"усилители", которые и вывели панику далеко за локальные

пределы: общее беспокойство, распространившееся в провинции

после восстания 14 июля и особенно - глубокое убеждение

третьего сословия в том, что ему угрожает заговор со стороны

аристократов.

сыгравшего столь важную роль в истории "великого страха",

Лефевр посвящает вторую часть своей работы. Оно во; никло еще

в связи с острой борьбой вокруг созыва Генеральных Штатов, пи-

таясь подспудной уверенностью в том, что представители приви-

легированных сословий не смирятся с утратой главе; ствующего

положения, с угрозой своим правам и преимуществам и захотят

взять реванш, отомстить, "уничтожить третье сословие", .')ти опа-

сения были не беспочвенны, хотя несомненно, что третье сосло-

вие сильно преувеличивало и силы, и решимость, и умение своих

противников. Однако для того, чтобы объяснить истоки "велико-

го страха", важнее понять, какое представление создатось о воз-

можностях и планах аристократии, нежели выяснить, насколько

это представление соответствовало действительности.

да и начавшаяся эмиграция. В те июльские дни она была еще

достаточно скромной, но слухи ее преувеличивали. Эмигрировали

первые люди королевства, увозя с собой крупные суммы. Можно

ли было предположить, что за границей они будут жп'ь спокой-

но, не захотят вернуться во главе армии наемников и отомстить?

тин с заграницей, сыгравшая такую роль в истории революции.

Но если эмигрировавшие принцы собираются использовать ино-

странных "разбойников", отчего бы им не привлечь к себе и мест-

ных? Так давний страх перед разбойниками начинает сливаться

со страхом перед аристократами. И именно в критической ситуа-

ции второй половины июля произошло резкое соединение всех

бесчисленных причин и поводов для тревоги, терзавших страну,

с идеей аристократического заговора - это слияние и оказалось

основной причиной "великого страха".

обстоятельств, зародилась в Париже и оттуда распространилась

по стране.
Новости "путешествовали" тогда на лошадях, гласным обра-

зом почтовыми каретами. Крупные города, стоявшие i:n больших

путях, получали известия из столицы каждые три дня, иногда -

от 3 до 4 раз в неделю. Небольшие и малые города получали из-

вестия еще медленнее (тут Лефевр приводит множество приме-

ров). Частные лица при необходимости передать сведения на не-

большое расстояние (или получить их), часто посылали своих

слуг с известием - и именно таким путем в значительной мере

"путешествовал" великий страх.
Что касается парижской прессы, то она была очень слабо рас-

пространена в провинции, даже в крупных городах. В этих усло-

виях главным источником информации оказывались письма (ча-

стные или официальные) и рассказы путешественников. Естест-

венно, что все эти источники недостаточно точны и нередко пере-

дают слухи, сплошь и рядом совершенно фантастические.

За небольшими исключениями, информация шла путем устной

передачи сведений: чаще всего получали ее на городских рынках.

Когда доходили слухи об особо крупных событиях, крестьяне по-

сылали специального представителя в город за сведениями.
Таким образом, в целом источники информации были

несовершенны и неоперативны, в значительной мере носили

устный характери были в высшей степени подвержен;^ приятию

и распространению всяких слухов. Поскольку не бьио никакой

возможности проверить известия, они производили впечатление

даже на самых разумных и уравновешенных.

в провинции подготовленную почву. Так обстояло дело даже в

крупных городах, но особенно в малых, где дворяне значительно

больше на виду и где они особенно держатся за свой сгатус и по-

четные привилегии - а потому уж вовсе невозможно было пове-

рить, что откажутся от них без борьбы (сами дворяне нередко да-

вали повод для таких предположений, позволяя себе резкие вы-

сказывания, которые молва раздувала и преувеличивала).

дней, сопряженные с недостаточной информацией и том, что про-

изошло на самом деле, произвели сильнейшее впечатление в

стране. По городам прокатились волнения - люди забирали ору-

жие, ставили ночные караулы п т.п.; но главным образом

повсеместно создавали национальную гвардию.

по деревням. Сам факт, что крупные и мелкие городе вооружа-

лись, подтверждал в глазах крестьян существование заговора;

они тоже стали создавать национальную гвардию, иногда прямо

побуждаемые к тому активными представителями третьего сосло-

вия городов, но чаще действуя самостоятельно. Причина их веры

в заговор - не только вести из Парижа и Версаля. Увидев еще в

обращении короля о созыве Генеральных Штатов освобождение

от своих тягот (или обещание такового), крестьяне были уверены,

что сеньеры не смирятся. Свою роль играла историческая память

- все прежние восстания были потоплены в крови. Крестьяне жи-

ли в тени замка, как парижане в тени Бастилии, даже если эти

замки давно были мирными. Уверенные, что аристократы покля-

лись погубить третье сословие, крестьяне, не ограничиваясь по-

мощью городским буржуа, восставали против самого феодального

режима, добиваясь отмены всех повинностей, уничтожения опи-

сей, сожжения архивов (а иногда громя и замки).
В истории "великого страха" особую роль сыграли вооружен-

ные выступления в норманском Бокаже, Франш-Конте, Эльзасе,

Эно и Маконнэ. Волнения во Франш-Конте и Маконнэ были пря-

мыми причинами паник. Опираясь на документы, Леф^вр просле-

живает ход событий в этих районах. В целом они повсюду разви-

вались по общей схеме. Собравшись отрядом, крестьяне шли в за-

мок или монастырь и требовали от сеньера, светского или духов-

ного, письменного отказа от сеньериальных прав; час'ю, не огра-

ничиваясь этим, требовали выдать архивы, особенно описи и тут

же их сжигали, если же они были помещены у нотариуса - не-

редко совершали поход в ближайший город.
На юге Франш-Конте уже начинался "великий страх" - вос-

ставших принимали за "разбойников". "Разбойниками" неизмен-

но называли их и власти.
Однако позднейшие расследования показали, что акты прямо-

го насилия были чрезвычайно редки и связаны либо с особой

ненавистью к данному сеньору, либо с попытками сопротивле-

ния. Практически не было и грабежей. Конечно, при разгроме

замка кто-то не мог устоять перед искушением взять понравив-

шуюся вещицу (иногда совершенно не имеющую ценности). Ко-

нечно, часто требовали денег, "выкупа", но объясняется это про-

сто: прежняя уверенность крестьян в том, что их действия соот-

ветствуют намерениям короля, превратились к июлю и глубочай-

шую убежденность (и Лефевр иллюстрирует ее множеством фак-

тов), что такого рода письменные распоряжения короля и Собра-

ния уже существуют, но скрываются аристократами и кюре. и

что "сокрытие" - часть "заговора". Но коль скоро крестьяне дей-
1^:-ж1^^
ствуют не по своему произволу, п по приказу короля, как бы на-

ходятся на королевской службе, не могут же они даром трпгить

на это рабочий день! Конечно, они также требовали еды и питья,

но не воздухом же целый день питаться! Однако, собрались они

все же вовсе не для того, чтобы пограбить; перед ними стояла за-

дача разрушить прежние порядки и они добросовестно ее выпол-

няли. Речь шла об освобождении от непосильного бремени фео-

дальных повинностей, косвенных налогов, десятин.

обиды. Крестьяне требуют возврата отнятых земель, уплаченных

штрафов, уничтожают бумаги сеньориальной юстиции, прогоня-

ют ее агентов и т.п. К этому добавляется стремление наказать

привилегированных за их сопротивление третьему сословию и

именно с этим обычно связаны случавшиеся разгромы их жи-

лищ, иногда очень методично осуществляемые. Это вогсе не были

акты коллективного безумия, как нередко думают такой способ

наказания применялся крестьянами и до, и после того.
Но была и еще одна чрезвычайно любопытная черта, тонко

подмеченная Лефевром (в частности, в документах, касающихся

событий в Маконнэ): крестьянами руководила не только нена-

висть. В их последующих рассказах явственно проступает отно-

шение к этому событию как к своего рода празднестзу, просто-

душное удовольствие от столь хорошо проведенного времени.

Чувствуется, что они рады были на время оставить плуг, заступ

или молот, чтобы отдохнуть денек и в большой компании отпра-

виться в замок почти как на ярмарку. Это было редкостное, из

ряда вон выходящее событие и интересно было не только при-

нять в нем участие, но даже просто посмотреть.
Вся деревня приходит в движение, во главе идут синдик и ме-

стные нотабли, иногда с барабанным боем; кое у кого ружья,

но главным образом в виде вооружения фигурируют сельскохо-

зяйственные орудия и палки; особенно много среди собравшихся

молодых людей. Толпа кричит во все горло "Да .'.дравствует

третье сословие!" Придя в замок или аббатство, начинают всегда

с того, что требуют еду и особенно питье. Иногда спрашивают

тонкие вина из погребов или омлет или ветчину, но гораздо чаще

довольствуются хлебом и простым вином, бочку которого выка-

тывают и открывают. Иногда ловят голубей с голубятни сеньера

и жарят их. Если сеньер у себя и соглашается подпистгь отрече-

ние, обычно все кончается довольно мирно. Когда его нет, дело

может обернуться плохо, особенно если время уже по:;днее, а со-

бравшиеся хорошо выпили. Ио нередко соглашаются юдождать,

пока отвезут сеньеру документ на подпись. К угрозам, а иногда и

насильственным актам, примешиваются смех и грубые шутки.

как правило, - никакого кровопролития.

феодальных прав и десятины, чем собственно "великого страха";

но они имеют прямое отношение и к последнему. С одной

стороны, они тесно связаны с идеей "заговора аристократов", без

которой "великий страх" вообще едва ли понятен, с цругой в

ряде районов они были прямой его причиной. При этом важно

подчеркнуть, что описанные выше волнения происходили обычно

до того, как в эти районы пришел "великий г"рах". Это

показывает, что вопреки достаточно распространенному мнению,

для того, чтобы поднять крестьян, "страх" был не обязателен:

когда он пришел, они уже поднялись.
Что касается роли городских волнений, то наиболее важным

их следствием было распространение, сразу после 14 июля, слу-

ха, что, поскольку городские муниципалитеты принимают меры

безопасности, "разбойники" (которым, разумеется, приписыва-

лись все произошедшие эксцессы), бегут в провинции. Этот слух

сыграл большую роль в распространении "великого страха"- впо-

следствии говорили даже, что его распространили нарочно.
Поскольку разбойников ждали, малейшее происшествие, ма-

лейший повод приводили к тому, что их "видели". Обычно видят

их наиболее впечатлительные люди, когда несут дозор в одиноч-

ку или чувствуют себя в опасности: достаточно появления подоз-

рительного бродяги, поднятой проходящим стадом тучи пыли,

отблеска костра углежогов или отражения заката в окнах ("по-

жар!" "поджог!"), чтобы совершенно искренне "увидет;з" или "ус-

лышать" неприятельский отряд (особенно часто это случалось но-

чью или к ночи). Далее действует механизм самовнушения. Под-

нимается тревога, которая сама способствует распространению

паники. Лефевр описывает ряд характерных случаев, в которых

видны по крайней мере две свойственные им всем общие черты:

несоразмерность масштабов паники породившим ее причинам,

даже если они были не мнимы, а реальны (к примезу, стычка

крестьян со служащими застав), а также глубокое убеждение жи-

телей, что они подверглись нашествию разбойников (а нередко,

если географическое положение тому способствовало, и иностран

цен).
Но так или иначе, в народном представлении страх перед ра.ч

бойниками и страх перед аристократами все время были связаны

- этот синтез, начавшийся в Париже, распространился по стране.

Все третье сословие чувствует себя под угрозой этих мятежных

орд, находящихся на жалованье эмигрантов и привилегирован-

ных сословий.
Последнюю, третью часть своей работы Лефевр посвящает не-

посредственному рассмотрению самого феномена "великого стра-

ха". Его бросающейся в глаза особенностью, отличием от преж-

них локальных паник, было то, что он охватил огромные терри-

тории и передвигался очень быстро. Это породило представление,

что страх был повсеместен и вспыхнул повсюду одновременно. И

то, и другое, как подчеркивает Лефевр, - заблужде1-не; но это

ошибочное мнение повторяли уже современники, а по"ом и исто-

рики. Отсюда возникла идея заговора (не путать с ".'заговором

аристократов" - на этот раз речь шла о сознательном и умышлен-

ном возбуждении "великого страха"), в котором представители

враждующих лагерей обвиняли то друг друга, то чес"олюбивого

главу младшей ветви королевского дома герцога Орлеанского.

Живучесть этой версии заставила Лефевра неоднократно рассмат-

ривать разные ее аспекты по ходу своей работы, и он ле оставля-

ет от нее камня на камне. (Именно благодаря работе Лефевра вер-

сия эта выглядит сегодня совершенно архаичной и уже не встре-

чается в серьезных исследованиях).

прежде всего он показывает абсолютно естественный характер

возникновения и распространения паник, т.е. ненужность версии

заговора для объяснения причин "великого страха"; он выявляет