Глава 12 Поведение в естественной природной среде

Глава 12 Поведение в естественной природной среде

Джордж Элиот. Мельница на Флоссе

Редактор любой газеты скажет вам, что сообщения о стихийных бедствиях всегда вызывают у публики огромный резонанс. И действительно, всегда на первых полосах газет вы найдете сообщения о стихийных бедствиях, будь то землетрясение, страшная засуха, извержение вулкана, смертоносные штормы или ураганы. И всегда в таких случаях в центр внимания попадают рассказы о происшествиях, затрагивающих те или иные интересы людей (нарушение привычного образа жизни и изменение ее пространственной организации, уничтожение имущества, человеческие жертвы). Тем не менее почти всегда в таких случаях сообщается и о твердом намерении людей вернуться в районы, пострадавшие от бедствия, и вновь наладить там жизнь. Такое желание понятно, поскольку территории, подверженные опасности стихийных бедствий, часто бывают густо населены и являются районами высокой экономической активности. Необходимо также обратить внимание на те аспекты подобных событий, которые могут показаться необъяснимыми. Например, во время землетрясения 1976 г. в Северной Италии сразу после первых сильнейших подземных толчков люди начали энергично восстанавливать свои поврежденные дома, тогда как последовавшая затем серия незначительных по силе подземных толчков вызвала массовый выезд населения из этого района. Похожая картина наблюдалась и в Бангладеш, когда в районы, пострадавшие от тропических циклонов в ноябре 1970 г., вселилось большее количество людей, чем жило там до стихийного бедствия (Burton, 1972).

Проблемы, связанные с особенностями мыслительной деятельности и поведения людей в момент стихийных бедствий, давно привлекают внимание как ученых, так и специалистов, определяющих политику регионального развития. В первой части этой главы рассматриваются материалы общих исследований этих проблем. Во второй части анализируются некоторые

 ==225

проблемы самих этих исследований. Далее показывается, что работы данного направления включают в себя компоненты, изучение которых имеет большое значение для развития всей поведенческой географии. С течением времени географические исследования стихийных бедствий во все большей степени начинают проводиться в рамках единой парадигмы. Поэтому изучение стихийных бедствий выделяется среди других направлений поведенческой географии высоким уровнем сопоставимости проводимых работ и их хорошей организацией, хотя, как мы увидим, есть и такие ученые, которые считают, что эти преимущества полностью компенсируются ограниченностью используемого подхода и поверхностным характером применяемого анализа. Однако, пока не рассмотрены основные особенности ситуации, возникающей во время различных стихийных бедствий, а также весь спектр поведенческих реакций людей в такие периоды, дискуссию по этим вопросам лучше не начинать.

Сбором информации о стихийных бедствиях и об их последствиях занимаются самые разные учреждения; среди них специальные правительственные органы, научные институты, а также различные учреждения ООН. Ценные данные по этой теме собрали, в частности, Шейен и Хевит (Sheehan, Hewitt, 1966). В табл. 12-1 приводится число жертв всех стихийных бедствий, происшедших на Земле за двадцатилетний период (1947-1967 гг.). Согласно этим данным, наибольшее число жизней унесли наводнения (39,2%), почти столько же-тайфуны, тропические циклоны, ураганы и штормы (все вместе 35,8%), а также землетрясения (12,7%). Эти цифры важны для оценки потерь человеческих жизней при различных стихийных

 ==226

бедствиях в целом, на всей Земле, однако они в значительной мере затушевывают региональные различия в этих показателях. Некоторое представление об этих различиях дает табл. 12-2, в которой показано распределение по континентам нанесенного природными катастрофами ущерба. Из нее видно наличие заметного контраста между развитыми и развивающимися странами. Так, например, при численности зарегистрированных стихийных бедствий в Северной Америке, равной 210, а в Африке -17, в последней число погибших было гораздо выше. Конечно, необходимо с большой осторожностью относиться к анализу этих цифр, поскольку они являются весьма приблизительными и не всегда проверенными, однако для объяснения столь сильных различий можно предложить две гипотезы. Во-первых, представители информационных агентств гораздо больше интересуются подобными случаями в США, а не в далекой Африке, и поэтому, вероятно, лишь самые крупные катастрофы, разражающиеся на Африканском континенте, попадают в поле их зрения. Во-вторых, в развитых странах лучше научились управлять природными процессами окружающей среды, таящими потенциальную опасность, вследствие чего снизилось и число человеческих жертв в каждом отдельном случае. И наоборот, страны третьего мира не обладают достаточными возможностями осуществления таких мероприятий; кроме того, значительные демографические и экономические нагрузки в зонах повышенного риска этих стран нередко существенно повышают уязвимость людей, проживающих в районах, подверженных губительному влиянию стихий.

Данные табл. 12-2 определенно показывают существование связи между уровнем развития территории и числом человеческих жертв (Baird et al., 1975).

Реакция людей на стихийные бедствия. В сравнении с информацией о физических характеристиках и масштабах стихийных бедствий сведения об особенностях мыслительной деятельности людей и их реакции в таких случаях получить гораздо труднее. Поведенческие реакции на стихийные бедствия включают в себя настолько сложный набор различных поступков, определяемых параметрами личностного, социального и культурного характера, что эти реакции могут быть объяснены диаметрально противоположными способами. Например, Раунтри (Rowntree, 1974) показывает, что одни воспринимают береговую абразию (разрушение берегов) как угрозу близрасположенным домам и проживающим в них людям, в то время как другие считают такие процессы позитивными, поскольку они символизируют в их глазах победу природы над частной собственностью. Существует и мнение, согласно которому пожары, происходящие на неосвоенных человеком территориях по причинам природного характера, должны протекать без вмешательства людей, поскольку это естественный процесс.

Тем не менее во всех исследованиях, посвященных изучению реакций людей на стихийные бедствия, указываются некоторые общие черты поведения в подобных обстоятельствах. Редко бывает так, что стихийное бедствие совсем игнорируется, однако восприятие таких событий, как правило, характеризуется «когнитивным диссонансом» (Festinger, 1947), что в данном случае означает ситуацию, когда человек склонен думать и действовать иначе, чем можно было бы ожидать в результате спокойного анализа доступной информации об объективно существующей среде. Иттельсон и др. (Ittelson et al., 1974, 310) пришли к выводу, что исследователи поведения людей в условиях стихийных бедствий видят четыре основные причины подобных отклонений поведения: 1. В большинстве районов катастрофы случаются сравнительно редко, они являются событием, не вписывающимся в обыденную повседневную жизнь. Нерегулярность восприятия стихийных бедствий ведет к образованию искаженных представлений об окружающей среде. Опасность (раздражитель) видится как потенциальная и отдаленная, а не как реально существующая и готовая обрушиться в любой момент.

 ==228

2. Люди имеют дело с проявлением сил, которые, как считается, человек практически не способен контролировать.

3. В таких ситуациях нередко необходимо кардинально менять образ жизни, к чему люди обычно не склонны.

4. Очень часто в момент стихийного бедствия информация об окружающей среде бывает весьма противоречивой, что приводит к недостатку надежных ориентиров. В результате принимаемые решения в подобных условиях гораздо менее логичны, чем в спокойной обстановке.

Однако формирование каждой из этих причин обусловлено действием факторов широкого спектра, из которых четыре заслуживают более подробного рассмотрения. Таковы накопленный опыт, личностные особенности, характер отношения к природе, а также привязанность к данному месту.

Накопленный опыт переживания стихийных бедствий различной частоты и размаха сильно влияет на оценку людьми степени вероятности повторения подобных событий, глубину осознания их последствий для обыденной жизни обитателей этих районов, а также характер мероприятий, которые, по их мнению, необходимо предпринять для борьбы с этим стихийным бедствием в будущем. Черезвычайные происшествия обычно выступают в роли жестко фиксированных событий прошлого опыта, изглаживающих из памяти более ранние события и являющихся как бы стандартом, с которым сравниваются все последующие происшествия, хотя, если экстремальные события случаются слишком редко, острота воспоминаний о них постепенно снижается. Так, Джексон и Мукерджи (Jackson, Mukerjee, 1974) установили, что совсем немногие жители Сан-Франциско воспринимают всерьез угрозу землетрясения, и это несмотря на то, что в период между 1872 и 1972 гг. в Калифорнии произошло шесть крупных землетрясений и что сам этот город был разрушен землетрясением во времена, памятные даже ныне живущим (1906 г.). Далее, установлено, что люди обычно устойчиво оптимистичны в оценке стихийных бедствий. Так, например, по данным Сааринена (Saarinen, 1966), фермеры засушливой зоны Великих равнин США постоянно и повсеместно давали неправильную оценку частоты засушливых лет, но с оптимизмом говорили о множестве урожайных лет, преувеличивая размер действительных урожаев. Чаще запоминаются успехи, а не трудности.

Все эти соображения подводят нас к рассмотрению личностных особенностей реакции людей на стихийные бедствия, о которых, однако, крайне мало известно. Большинство разработок на эту тему остаются интуитивными, как, например, гипотетическое представление, согласно которому склад личности людей, живущих в зонах, весьма подверженных опасности стихийных бедствий, напоминает склад личности игрока, который терпеливо сносит все затруднения, причиняемые стихией, ориентируясь на перспективы спокойной обеспеченной жизни, которые, .как он предполагает, должны реализоваться. Спекулятивный характер подобных представлений отчасти объясняется тем, что они, как правило, появляются в виде побочных продуктов исследований, посвященных в первую очередь вопросам методики и методологии (напр., Barker, Burton, 1969; Golant, Burton, 1970; Saarinen, 1973b); однако это связано и с реальной сложностью проведения исследовательских работ, затрагивающих личностные особенности [I], а также и с недостаточным пониманием сущности сложных взаимодействий между отдельной личностью и социально-культурными факторами.

 ==229

де, в которой фигурируют: человек как субъект природы; человек, живущий в полной гармонии с природой; и, наконец, человек как господин природы. Отсюда вытекает и соответствующее отношение к ней. Первая точка зрения характерна для доиндустриальных обществ, а также для людей, занимающихся пионерным освоением девственных земель. Капризы природы кажутся неподконтрольными обществу и часто воспринимаются как проявления божественной воли. Многие теологи описывают пожары, землетрясения, извержения вулканов, ливни и наводнения как силы, направленные на очищение от грехов или являющие собой знаки божественного гнева. Такие взгляды вместе с низким технологическим уровнем общества обычно порождают безропотную покорность и фатализм. Сама Клакхоун приводит иллюстрации такого отношения к природе, описывая культуру испаноамериканцев, занимающихся овцеводством на юго-востоке США, которые «в случае урагана, уничтожающего их пастбища или убивающего их овец, мало что могут предпринять для успешной борьбы с ним. Они просто принимают неизбежное как неизбежное» (приводится по: Ittelson et al., 1974, 316). Идея о гармоничном сосуществовании человека и природы типична для экологического подхода. Антропогенные системы видятся в этом случае органичным элементом в рамках природных систем. Отдельные люди могут предпринимать какие-то шаги для обеспечения самосохранения, однако им следует понимать, что природная среда непредсказуема и что последствия необдуманных действий по ее изменению нельзя будет предотвратить. Наконец, люди могут считать себя хозяевами природы. Именно такое представление было фундаментальной доктриной в маоистском Китае, когда утверждалось, что человек должен покорить природу. Уорд (Ward, 1974, 138), описавший ситуацию в совершенно ином идеологическом контексте, считает, что «специалисты, занимающиеся садоводством во Флориде, нередко убеждены, что природу надо совершенствовать при помощи передовых достижений технологии. Многие из них полагают, что чем сильнее они изменят естественную природную среду, тем выше будут их доходы». Они рассматривают природу некоей субстанцией, которая должна быть обработана с применением всех навыков, накопленных человеком. Можно заботиться о ней, например бороться с заморозками при помощи различных средств защиты от холода или каких-либо иных средств, однако при этом решение о том, применять эти средства или нет, остается, по их мнению, исключительной прерогативой земледельца.

Типология Клакхоун ценна тем, что она показывает жизненно важную роль технологии в развитии общества, а также подчеркивает ее значение для формирования того или иного отношения к природе. Существуют эмпирические свидетельства, позволяющие предположить, что на поведение жителей районов повышенного риска во время стихийного бедствия серьезное влияние оказывает уровень их собственной оснащенности техническими средствами защиты или уровень аналогичной оснащенности тех, кто, по их мнению, в случае бедствия сможет оказать им такую помощь. Например, в знаменитом исследовании, о котором мы еще поговорим подробнее, Уайт и др. (White et al., 1958) утверждают, что возрастание затрат на мероприятия по борьбе с наводнениями в США в действительности сопровождалось увеличением потерь, вызываемых наводнениями; они предполагают, что это вызвано слишком большой уверенностью в могуществе защитных сооружений и возросшей в связи с этим недооценкой опасности возможных наводнений. Тем не менее было бы опасным заблуждением полагать, что существующие позиции по отношению к природе всегда строго укладываются в ту или иную из приведенных категорий. В работе Уорда (Ward, 1974), упоминавшейся выше, приводится факт совместного проживания фермеров с фаталистическими установками и тех, кто считал себя хозяином природы.

 ==230

В действительности даже один и тот же человек может одновременно занимать несколько позиций по отношению к природе, считая, например, что на каком-либо низком уровне контроль над ней возможен, но что общий характер природных процессов предопределен.

Проблемы, связанные с характером привязанности людей к данному месту, несколько недооцениваются исследователями поведения рри стихийных бедствиях. Вполне понятное стремление к концентрации основного внимания на рассмотрении тех сторон природной среды во время стихийной катастрофы, которые вызывают стрессовые реакции, привело к тому, что некоторые авторы выражают искреннее удивление тем, что находятся такие безумцы, которые вообще соглашаются жить в таких районах. Однако такие подверженные губительным стихиям территории, как, например, речные долины или морские побережья, являют собой первостатейные образцы того, что Туан называет «землями постоянной высокой притягательности» (Tuan, 1974, 114). Безо всяких разговоров ясно, что дельта Нила, долины рек Евфрата, Тигра, Инда и Хуанхэ да и другие подобные районы являются главными центрами цивилизации, следы обитания людей в которых уходят в доисторические времена. Все эти территории подвержены угрозе губительных наводнений, однако она меркла при осознании громадных экономических выгод жизни в этих местах и понимании колоссальной культурной ценности этих мест. Реки выступали в роли деспотов, которых надо укротить; однажды укрощенные, они становились символами достигнутой победы, как и той «нитью», которая связывала членов данного общества воедино. Однако привязанность к территории не есть отличительная черта лишь только тех людей, которые обитают в названных районах, имеющих мировое значение, нет, это чувство проявляет себя в качестве мощной силы всегда, когда мы сталкиваемся со стремлением людей вернуться в свои родные места после природной катастрофы с твердым намерением снова жить там.

Все эти факторы, каждый в отдельности и все вместе, играют большую роль в определении характера поведенческих реакций людей на стихийные бедствия. Хевит и Бартон (Hewitt, Burton, 1971), проводившие сравнительный анализ действий людей во время трех различных стихийных бедствий (землетрясений, наводнений и сильных снегопадов), выделяют шесть типов возможных поведенческих реакций в подобных условиях. Как видно из табл. 12-3, эти реакции образуют широкий спектр, от пассивного перенесения отдельными людьми всех тягот и невзгод, вызываемых стихийным бедствием, до ситуаций, когда общество в целом стремится устранить причины стихийного бедствия при помощи новейших технических средств.

Таблица 12-3.

Теоретически возможные типы поведенческих реакций на различные стихийные бедствия геофизической природы

Типы реакций	Стихийные бедствия
	Землетрясения	Наводнения	Снегопады
Стремление повлиять на причину стихийного бедствия	Способ изменить механизм землетрясений не известен	Уменьшение силы наводнения при помощи измененной территориальной организации землепользования; разгон ливневых туч	Изменить их локализацию путем рассеивания снежных облаков
Типы реакций	Стихийные бедствия
	Землетрясения	Наводнения	Снегопады
Стремление изменить характер бедствия	Выбор особо сейсмостойких мест для строительства; укрепление почв и грунтов; строительство защитных сооружений от волн; принятие мер пожарной безопасности	Контролирование масштабов наводнения путем: строительства резервуаров, дамб, совершенствования системы каналов, внедрения технических средств борьбы с наводнениями.	Уменьшение воздействия при помощи снегозаграждений, снегоочистки, посыпки дорог песком и солью
Стремление изменить характер потенциального ущерба	Системы своевременного оповещения; эвакуация населения и проведение экстренных мер защиты; сооружение сейсмостойких зданий, изменение в характере землепользования, постоянная готовность к эвакуации	Системы своевременного оповещения; эвакуация населения и проведение экстренных мер защиты; изменение в проектах зданий, изменение в характере землепользования, постоянная готовность к эвакуации	Прогнозирование и изменение графиков движения, проверка исправности технических средств, изменение в проектах зданий, сезонные меры защиты (цепи против гололеда на колесах автомобилей); сезонные миграции, разработка маршрутов передвижения на случай снегопадов
Реакции приспособления к возможному ущербу: Смягчение ущерба Планирование потерь Необходимость пережить тяготы бедствия	Установление общественного спокойствия Субсидирование страхования от стихийных бедствий Страхование и основание резервных фондов Личные потери от стихии

 Источник: Hewitt, Burton (1971, 19).

Используемая авторами терминология имеет достаточно общий характер и пригодна для описания действий людей в самых разных ситуациях. Так, скажем, страхование можно понимать и в обычном смысле этого слова, которое оно имеет на Западе, но можно подразумевать под ним нечто более широкое, например то, что является результатом сложной системы различных мероприятий в целях взаимопомощи, что очень характерно для доиндустриальных обществ, перед лицом наиболее тяжелых последствий разбушевавшейся стихии (напр., см.: Kirkby, 1974).

Кэйтс (Kates, 1971) в своей модели обобщенных систем сводит воедино все различные элементы и взаимосвязи, возникающие в процессе приспособления к стихийным бедствиям (рис. 12-1). Достаточно наглядная сама по себе, эта модель, коротко говоря, изображает так называемые системы «социального потребления» и системы «природных процессов» в

 ==232

Рис. 12-1. Адаптация человека к условиям стихийных бедствий: модель основных систем. Kates (1971, 444).

их тесной взаимосвязи. На характер стихийного бедствия оказывают влияние обе эти системы. Восприятие катастрофы и ее действительные последствия порождают ту или иную поведенческую реакцию, результатом которой является образование «обратных связей», приводящих к модификации либо системы «социального потребления», либо системы «природных процессов», либо их обеих. Подсистема «контроля над процессами приспособления» заслуживает более подробного рассмотрения (более детально она показана на рис. 12-2). Кэйтс выделяет в ней два уровня управления: социальный и индивидуальный, причем первый приводится в общих чертах, тогда как второй-более полно. Для образования той или иной поведенческой реакции на индивидуально-личностном уровне размах стихийного бедствия должен превышать порог, выше которого, по мнению данного человека, любые формы приспособления к стихийному бедствию перестают иметь смысл. В таком случае человек переходит к рассмотрению всего спектра возможных альтернатив и выбирает из них наиболее подходящую. Если таковой не оказывается, тогда человек может произвести повторную оценку возможных вариантов поведения, или продолжить поиск каких-либо иных способов приспособления к проявлениям стихийного бедствия, или же изменить значения самого указанного порога для того, чтобы каким-либо образом справиться с ситуацией.

Эту модель использовали в самых различных обстоятельствах. Сам Кэйтс (Kates, 1971) применил ее при рассмотрении ситуации, возникшей во время засухи в Восточной Африке; Сарр (Sarre, 1976) продемонстрировал ее применимость для анализа различных аспектов поведения людей в условиях засухи в районах Великих Американских равнин в Соединенных Штатах, а Киркби (Kirkby, 1973, цит. по: Stringer, 1975b) расширил область ее применения, использовав эту модель при рассмотрении стихийных бедствий антропогенного характера (загрязнение среды, вызванное предприятиями по производству алюминия). Несмотря на все сказанное, модель остается чисто теоретической. Какой бы высокой ни была ее ценность для обеспечения общего понимания ситуации при проведении исследований подобной проблематики, для оправдания веры Кэйтса в то, что она могла бы стать операциональной моделью, необходимо подвергнуть ее серьезной эмпирической проверке.

Рис. 12-2. Управление процессом адаптивных изменений. Kates (1971, 447).

 ==234

Работы этой исследовательской группы, а также ряда талантливых выпускников университета и аспирантов положили начало направлению, впоследствии названному «Чикагской школой» изучения стихийных бедствий. Ее отличительными особенностями было повышенное внимание к практическим вопросам, так же как и чисто академическим проблемам, и убеждение, что во взаимотношениях человека и окружающей среды процессы мыслительной деятельности имеют определяющее значение и что знание именно их дает ключ к подлинному пониманию поведения людей в ходе борьбы со стихийными бедствиями [З]. Вначале группа занималась изучением лишь речных наводнений (Burton, 1962; Kates, 1962, 1965; White, 1964), однако скоро в сферу ее рассмотрения попали и наводнения других видов (например, морские (Burton, Kates, 1964; Kates, 1967)) и другие стихийные бедствия.

Начало последнему направлению исследований было положено работой Сааринена (Saarinen, 1966), посвященной анализу реакций на засуху в пределах Великих Американских равнин. Несмотря на то что в этой работе нарушалась традиция в выборе объекта исследования, поскольку в ней рассматривались явления, относящиеся к противоположному концу спектра стихийных бедствий, а именно связанные с процессами эвапотранспирации, в ней сохранялась преемственность методики исследований. Сааринен использовал анкету, переработанную из вопросника, посвященного анализу ситуации во время наводнений, но расширил его границы, введя вопросы, направленные на выявление возможных вариантов поведения в той или иной гипотетической ситуации: задача этих вопросов состояла в выявлении позиций, которые занимают люди по отношению к природе. Эта осознанная обеспокоенность систематическим развитием как отдельных методов, так и методики в целом остается характерной чертой всех исследований, посвященных изучению стихийных бедствий.

Интегрированные исследовательские программы. Рассмотренные пионерные работы при активном участии и под энергичным руководством ученых Чикагской группы привели к появлению широкого спектра новых научных исследований. Почти все статьи, указанные в табл. 12-4, написаны учеными, либо непосредственно связанными с Чикагской школой, либо с теми, кто принимал участие в той или иной из основных исследовательских программ, в которые вылились работы ее представителей. Мы не собираемся обсуждать здесь алгоритм составления и появления этих программ или подробно рассматривать их главные результаты [4]. Мы хотим дать лишь краткий обзор главных направлений исследований, производимых в соответствии с постоянно действующей Северо-Американской программой (география реализации которой следует за перемещениями основных ученых, занимающихся ею, в университеты Торонто, Колорадо и Кларка), а также тех, которые осуществляются под эгидой Комиссии человека и окружающей среды Международного географического союза (МГС).

Большинство исследований, датируемых последним десятилетием, проводятся в полном или частичном соответствии с парадигмой, выдвинутой Бартоном и др. (Burton et al., 1968), согласно которой анализируются:

==236

1) количество людей, которые проживают в районах, подверженных угрозе тех или иных стихийных бедствий; 2) весь возможный спектр поведенческих реакций людей в условиях того или иного стихийного бедствия; 3) то, как человек воспринимает и как оценивает стихийное бедствие; 4) процесс выбора тех или иных способов приспособления, направленных на уменьшение нанесенного стихийным бедствием ущерба, во взаимосвязях с социальной средой, в которой они происходят; 5) оптимальный набор мероприятий, направленных на борьбу со стихийным бедствием с целью минимизации негативных социальных последствий.

В рамках такой парадигмы главные усилия исследователей направляются на получение возможно более полной картины распространения, а также масштабов стихийных бедствий на земном шаре, на проведение сравнительного анализа различных типов стихийных бедствий, а также одного и того же бедствия, но в различных социокультурных условиях и, наконец, на систематическое совершенствование методики подобных исследований. Разработку всех этих научных направлений можно увидеть при беглом рассмотрении исследований, связанных с научной программой, организованной МГС (White, 1974a; Bin-ton et al., 1978).

В рамках этой программы проводятся исследования девяти видов стихийных бедствий учеными из пятнадцати стран мира. Хотя ее нельзя считать исчерпывающей, программа обеспечивает некоторое основание для более подробной разработки широких проблем, само исследование которых может углубить понимание того или иного рассматриваемого вопроса. Сравнимость получаемой информации обеспечивается использованием стандартного вопросника, который построен на основе анкет, применявшихся в ранних работах упомянутых североамериканских ученых. Сделав подробный анализ использования этого вопросника, Сааринен (Saarinen, 1974) приходит к выводу, что при его применении возникает много ситуаций, которые потенциально могут вызывать немало ошибок; кроме того, часто приходится сталкиваться с недостатком времени и средств, порождая затруднения, связанные с необходимостью сотрудничества с множеством людей, которые никогда ранее не работали в этой научной области, а также с неизбежными проблемами, возникающими при переводе вопросов на другие языки. Оказалось, что из 56 вопросов, входивших в первоначальный вариант анкеты (см. White, 1974b), чуть больше половины (30) не вызывали серьезных затруднений, в то время как четырнадцать порождали некоторые трудности, а еще 14 приводили к значительным осложнениям. Сааринен показывает, что вопросы анкеты образуют широкий спектр - от простых прямых вопросов, на которые очень легко отвечать, до открытых, направленных на выяснение подлинного мнения людей по тем или иным проблемам, которые порождают значительные трудности при ответе на них. Суть проблемы в данном случае состоит в том, что «самые интересные вопросы» как раз и порождают больше всего проблем, вопросы же, предусматривающие краткие, простые ответы, неудобны тем, что они делают респондентов полностью зависимыми от гипотез, которые выдвигают составители анкеты, лишая интервьюируемых каких-либо способов выражения своего внутреннего мира собственными словами.

С учетом сказанного интересно взглянуть на альтернативный подход, которого придерживается ряд ученых и в ходе использования которого основное внимание концентрируется на каком-либо конкретном месте или районе, которые их обитатели считают потенциально опасными с точки

 ==237

зрения возможных стихийных бедствий. Хорошим примером применения этого подхода является работа Смита (Smith, 1976b, 1976d), посвященная исследованию Виндсдорна (провинция Онтарио). Для того чтобы правильно понять эту работу, необходимо дать несколько иное определение понятия «стихийное бедствие», чем то, которого мы придерживались в этой главе до сих пор. Под стихийным бедствием в данном случае мы будем понимать любые «компоненты материальной среды, которые рассматриваются горожанами как потенциально опасные для их физического или умственного здоровья» (Smith, 1976d, 8). Далее, надо отметить, что в этой работе термину «стихийные бедствия городской среды» отдается предпочтение перед термином «природные бедствия», поскольку в данном случае перечень стихийных бедствий наряду с наводнениями и т. п. включает и антропогенные стихийные бедствия [5], например загрязнение воды или повышенный уровень шума, вызванный автомобильным транспортом. Точно так же Хевит и Бартон (Hewitt, Burton, 1971), изучая Лондон (провинция Онтарио), наряду с исследованием полного набора природных стихийных бедствий рассматривали и антропогенные стихийные бедствияпожары и загрязнение, вызываемое промышленными производствами.

Эти работы носят обзорный характер и ограничены конкретными условиями, в которых происходят исследуемые явления, не говоря уже о том, что в них присутствуют проблемы обеспечения сравнимости различных видов стихийных бедствий между собой, однако они тем не менее содержат новый аспект изучения стихийных бедствий. Подход, на котором они строятся, обеспечивает видение стихийного бедствия с точки зрения не столько стороннего исследователя, сколько самих респондентов. Его использование позволяет также ликвидировать искусственно созданную дихотомию между так называемыми рукотворными стихийными бедствиями (которые, для соблюдения логики, рассматривались в нашей работе под их обычным названием-«городские стрессоры»-в 10-й гл.) и природными стихийными бедствиями. Обе эти особенности носят позитивный характер.

Заключение

Два важных аспекта отличают исследование стихийных бедствий от других направлений поведенческой географии. Во-первых, в этом направлении исследований главная роль принадлежит географам. В ходе нашей работы мы уже привыкли видеть географов, которые лишь подхватывают и развивают идеи, выдвинутые специалистами других наук, а вот изучение стихийных бедствий-это направление, толчок развитию которого дали сами географы. Это произошло по трем основным причинам. Во-первых, изучение стихийных бедствий происходит на таких пространственных уровнях, на которых географы привыкли работать издавна, будь то уровень всей Земли в целом или небольшого по территории района. Затем, подобные исследования затрагивают изучение природных процессов, знание которых у географов несравненно выше, чем у специалистов других наук. Наконец, возможно, что образ природной стихии, обрушивающейся на человека, который обычно возникает при проведении подобных исследований, лучше вписывается в традиционные географические концепции взаимоотношений окружения человека и среды, чем в концепции других научных дисциплин.

Во-вторых, это направление исследований необычно тем, что оно является хорошо структурированным, высокоорганизованным, ориентированным на практическую деятельность и (в последнее время) имеющим международную основу. Такое развитие событий отчасти отражает тот

 ==238

факт, что для исследований подобного типа были выделены значительные финансовые средства. Однако более существенным является то обстоятельство, что это направление развивалось на базе нескольких исследований, произведенных по легкоприменимой методике, причем в ходе его развития авторы пионерных работ сохранили свою лидирующую роль. Все эти особенности позволили установить преемственность и непрерывность развития обсуждаемого направления, до сих пор оставшиеся уникальными в поведенческой географии. Но они же обусловили некоторые его недостатки. Одним из негативных последствий развития этого направления в жестких рамках одной географической парадигмы, созданной Уайтом и его коллегами, видимо, является более слабая восприимчивость ученых к достижениям негеографических наук, чем в других направлениях поведенческой географии. Так, весьма примечательно, что в географических исследованиях на эту тему невозможно найти ни одной ссылки на аналогичные работы, написанные специалистами-социологами (см., напр.: Young, 1954; Baker, Chapmen, 1962; Barton, 1969; Turner, 1976; Davis, 1978). В то же время эти работы, посвященные главным образом механизмам приспособления к условиям стихийных бедствий на уровне сообщества и другим социальным особенностям приспособления к природным катастрофам, могут очень многое дать географам, занимающимся исследованием стихийных бедствий.

Генеральная парадигма географических исследований стихийных бедствий подверглась более принципиальной критике со стороны ряда радикальных географов [6] (Baird et al., 1975; O'Keefe, 1975; Wisner et al., 1976; O'Keefe, Haiverston, в печати). Главной причиной их недовольства является глубокая убежденность в том, что необходимо кардинальным образом переориентировать исследования в этой области для того, чтобы гораздо большее внимание в них уделялось странам третьего мира, которые, как мы видели, особенно сильно страдают от стихийных бедствий. А если это случится, тогда, по мнению критиков, существующая парадигма перестанет удовлетворять необходимым научным требованиям как вследствие того, что она носит слишком местный (ориентированный на условия Северной Америки) характер, так и потому, что социальные особенности процессов приспособления к стихийным бедствиям в развивающихся странах учитываются ею неадекватно. Эти утверждения заслуживают дальнейшего рассмотрения.

Считается, что местнический характер этой парадигмы проявляется в двух основных формах. Во-первых, чувствуется, что ее авторы ориентируются на достижение научных целей, характерных именно для американской науки. Так, по мнению Вестгейта (Westgate, 1978), ярким примером проявления такой тенденции является книга «Возрождение после катастрофы» (Haas et al., 1977). Хаас и его коллеги рассматривают четыре землетрясения, три из которых затронули американские города, а одно - Манагуа, столицу Никарагуа. И хотя в работе изучается ситуация в одной из стран третьего мира, цели исследования, декларированные авторами, ясно показывают, что это было сделано лишь для того, чтобы «можно было получить новые данные, имеющие значение для американских городов, расположенных в сейсмически опасных районах» (Haas et al., 1977, XVII). Во-вторых, утверждается, что стандартный вопросник, используемый в рамках реализации программы МГС и других более ранних программ, построен прежде всего с учетом американских условий и для правильного применения в странах третьего мира должен быть существенно переработан (Waddell, 1977).

Замечание, касающееся социальных особенностей процесса приспособления к стихийному бедствию, является, возможно, самой серьезной претензией, высказанной в адрес американских ученых, занимающихся исследованием стихийных бедствий. Бэрд и др. (Baird et al., 1975) отмечают, что до сих пор преобладает взгляд на стихийные бедствия как на некие

 ==239

экстраординарные события, но сами авторы считают, что более реалистичным было бы рассматривать ситуацию, возникающую во время стихийного бедствия, как крайний вариант функционирования окружающей людей среды в данном районе их обычного проживания. Это заставляет авторов поставить вопрос, насколько «природными» являются стихийные бедствия. Они пишут: «Поскольку население слаборазвитых районов пытается опереться на некую альтернативную технологию, балансируя на грани нарушения существующей системы производства, опирающейся на патриархальную ресурсную базу, оно вынуждено прибегать к механизмам, неустойчиво гарантирующим выживание или гибкую перестройку» (Baird et al., 1975, 29). Таким образом, выходит, что тяжесть стихийного бедствия является, по крайней мере отчасти, следствием господствующей в данном районе технико-экономической системы. Городская и сельская беднота в слаборазвитых странах практически лишена каких-либо дополнительных ресурсов, которые можно было бы использовать для противостояния чрезвычайным бедствиям, и поэтому она в наши дни фактически более уязвима к капризам стихии, чем была ранее (Westgate, O'Keefe, 1976).

Во многих смыслах это была действительно радикальная критика, но во время, когда она появилась, почти никто из видных американских ученых, занимающихся изучением стихийных бедствий, не имел возможности дать на нее подробный ответ. Поэтому строгая оценка их реакции на соответствующие критические замечания представляется преждевременной, хотя короткая реплика Уайта (White, 1978) позволяет составить некоторое впечатление о том, по каким линиям будет происходить защита. Уайт отвечает на критический обзор, написанный Уэддлом (Waddell, 1977), в котором последний выдвигает два обвинения в адрес исследовательской программы МГС, состоящие, во-первых, в том, что подход, используемый в этой программе для исследования проблем социальной адаптации к крайним по масштабам проявления природным силам, является «жестко детерминистическим», а во-вторых, что методы, применяемые в этом случае, абсолютно непригодны для решения подобных проблем. На оба предъявленных обвинения Уайт отвечает в похожем ключе. Как основной подход, используемый в исследованиях, так и базовый вопросник являются лишь общими, задающими наиболее существенные черты изучения; никому не навязывается какая-либо единая модель развития этого подхода, а предлагаемый вопросник может использоваться в неизменном виде, переделываться или вообще не применяться по полному усмотрению конкретного исследователя. По словам Уайта (White, 1978, 230): «Задачами предполагаемого интервью является формирование неких основ для получения общего взгляда на ситуацию, отталкиваясь от которых можно было бы углубиться в исследование обнаружившихся проблем, а также обеспечить сопоставимость получаемых результатов. Оно должно быть не столько трафаретом, сколько общей рекогносцировкой». Однако более общие вопросы, вытекающие из подхода радикальных географов, касающиеся роли экономического развития района повышенного риска стихийных бедствий как противовеса негативным тенденциям, вызываемым быстрыми темпами роста населения, или те, что затрагивают самую внутреннюю логику и согласованность применяемого экономического анализа, все еще ждут ясного ответа.

В заключение необходимо сделать еще одно замечание. В этой главе мы увидели природную среду совсем с иной точки зрения, чем в предыдущей. Там основное внимание уделялось анализу ландшафтных предпочтений и рассмотрению особенностей поведения, связанных с характером притягательности того или иного места, а здесь нашим главным интересом было исследование стрессов, борьбы, механизмов приспособления людей к разбушевавшейся стихии.