Ставрополь тольятти

8 марта 1917 года ставропольская полиция была преоб­разована в народную милицию. Весь состав полиции при­знал новую власть, снял с себя погоны; все делопроизвод­ство было передано Комитету народной власти. Начальни­ком милиции был назначен солдат ставропольского гарни­зона Иван Егорович Калашников. Но в действиях так на­зываемой «народной милиции» мало что изменилось. Че­рез два месяца Советская власть в Ставрополе была сверг­нута белочехским мятежом. Лишь только в октябре меся­це была восстановлена Советская власть в городе. Дейст­вия городской милиции за этот период были признаны не­удовлетворительными. Решено было всех милиционеров уволить и набрать новых.

Обстоятельства установления и упрочения Советской власти в нашем городе сложились так, что фактически ми­лиция у нас стала создаваться с ноября 1918 года. В соот­ветствии с Декретом Советской власти (октябрь 1918 г.) рабоче-крестьянская милиция комплектовалась из числа трудящихся, достигших 21 года на добровольных началах. Поступавший на службу давал подписку прослужить не менее шести месяцев.

Такое обязательство четко определяло создание право­охранительных органов, носящих классовый характер. Чтобы было всем понятно, ставропольским милиционерам довели до сведения телеграмму наркома внутренних дел Г. И. Петровского: «С мест продолжают поступать сведе­ния о том, что милиция при отдельных контрреволюцион­ных выступлениях заявляет себя нейтральной, говоря, что она поставлена охранять лишь личную и имущественную безопасность граждан... Никакой нейтрализм в этом слу­чае не может быть терпим. На советской милиции, как первейшая обязанность, лежит охрана прав рабочего клас­са и беднейшего крестьянства и лишь отсюда вытекают ее обязанности по охране личности и имущества всех граж­дан.

Для советской милиции спекулянт, мешочник, всякое лицо, нарушающее распоряжение центральной или мест­ной власти о твердых ценах, правила распределения меж­ду гражданами продуктов и товаров — больший преступ­ник, чем преступник и вор обыкновенный».

Это было характерно для милиции в первый год дея­тельности — заниматься не своим прямым делом: охраной населения от воров и бандитов, а помогать в борьбе с контрреволюцией и спекулянтами.

Вспыхнувшее в марте 1919 года крестьянское восста­ние, известное в истории под названием «чапанского», коснулось и милиции. Тогда группа ставропольских мили­ционеров в составе 12 человек отступила из Ставрополя в Федоровку, но здесь была окружена восставшими крестья­нами, арестована и отправлена в Ставрополь. Свергнув в Ставрополе Советскую власть, чапанники назначили и сво­его начальника милиции. Им стал бывший ставрополь­ский милиционер некий Дьячков. Арестованных ставро­польских милиционеров по общему согласию решили рас­стрелять, но, повременив с этим, отдали их под надзор Дьячкова. Скорее всего он пожалел своих бывших сослу­живцев, и они остались живы. А вот судьба новоиспечен­ного начальника Дьячкова была печальна: после освобож­дения Ставрополя от чапанников, он был арестован и за измену был расстрелян.

Классовый характер советской милиции нашел наи­большее выражение в принципах и порядке комплектова­ния ее кадров. Важнейшими критериями, которым долж­ны были отвечать люди, поступившие на работу в мили­цию, были: признание Советской власти и наличие актив­ного и пассивного избирательного права, а последним пользовались только рабочие и крестьяне. С учетом этого приняли: Сатина, Филимонова, Лукьяновых, Кувшинова, Долинского, Парманюк, Сербулатова, Грушевского, Живлюк, Захарова и Юренко.

Особые требования предъявлялись к руководящему со­ставу милиции. На должности начальников уездных уп­равлений милиции и их помощников могли назначаться лица, «преданные в лице Советской власти интересам рабочего класса и беднейшего крестьянства, а именно: по ре­комендации социалистических партий, стоящих на плат­форме Советской власти, профессиональных союзов и ме­стных Советов депутатов». Начальником милиции был на­значен Иван Михайлович Попов, бывший писарь, а по­мощником — В. П. Сластенин.

Позже ставропольскую милицию возглавляли Шишканов, Гуртовой Алексей Миронович — горный мастер из, Донецка, член партии с 1912 года. Он был назначен с должности командира 42 маршевого батальона 13-ой ар­мии. Затем ставропольскую милицию возглавляли Краузе Юрий Яковлевич, бывший электромонтер; Дубовов Дмит­рий Петрович — кадровый военный из Красной Армии.

Каждый, поступающий на работу в милицию, подпи­сывал специальное обязательство: «Даю настоящую под­писку, что буду стоять на страже революционного поряд­ка и защищать интересы рабочего класса и крестьянской бедноты».

На дверях милиции был повешен ящик «для жалоб на действия милиции». Ответы на поступающие жалобы и за­явления граждан публиковались в местной газете или же прикалывались рядом с ящиком. Так, однажды в таком ящике оказалось заявление, в котором говорилось, что 12 августа 1919 года хрящевский милиционер Щербаков подъехал к фруктовому саду Игнатия Бузыцкова, взял у караульщика пустой мешок, набрал в него яблок и уехал, не заплатив денег. Немедленно такой «блюститель поряд­ка» был отстранен от должности.

С первых же шагов взялись за воспитание самих мили­ционеров, ведь начинать надо было с себя. В августе 1919 года начальник ставропольской милиции издал специаль­ный приказ о том, что в речи некоторых сотрудников за­мечаются «неприличные руганные слова». Поэтому всем сотрудникам вменялось в обязанность «в будущем отно­ситься к гражданам честно, корректно и вежливо, помня, что каждый из них является примером для других граж­дан и блюстителем революционного порядка в Советской республике».

Через два месяца (ноябрь 1919 года) состоялось общее собрание милиционеров города Ставрополя. Здесь они при­няли торжественное обещание: «Мы, милиционеры города Ставрополя, даем клятву в верности нашей рабоче-кресть­янской революции, и как Красная Армия борется с внеш­ними врагами революции, так и мы напряжем все свои си­лы на борьбу с внутренними врагами рабочих и крестьян, и, если потребуется в интересах революции, сомкнёмся в стройные ряды для защиты Советской рабоче-крестьян­ской власти».

К осени 1919 года начала складываться система в орга­низации милиции. Территория Ставропольского уезда бы­ла разбита на участки, а участки — на волости. Во главе каждого участка (района) был поставлен участковый на­чальник, а в волостях имелись старшие и младшие мили­ционеры, которые непосредственно занимались несением службы по охране порядка. При уездном управлении ми­лиции имелся конный резерв, который представлял собой ударную силу, предназначенную для подавления кулац­ких восстаний, бандитизма и поддержания порядка.

Форменная одежда для молодой милиции была ут­верждена в сентябре 1918 года. Она подразделялась на летнюю и зимнюю. По описанию летний головной убор милиционера представлял собой фуражку из темно-синего сукна бельгийского фасона с козырьком из черной лакиро­ванной кожи. Зимний головной убор был из толстого сук­на цвета маренго (темно-серого) с козырьком. Нижняя часть головного убора покрывалась полоской из серого ба­рашка. Из такого же материала изготовлялись наушники, которые прикреплялись на двух крючках к нижней части шапки.

Но такая форма поступила в Ставрополь только в кон­це 1919 года и то в единичных экземплярах, большинство милиционеров, дожидаясь формы, ходили в повседневной собственной одежде. По внешнему виду милиционеры ма­ло чем отличались от других горожан. В одном из доку­ментов, хранящемся в архиве, есть рапорт начальника ста­вропольской милиции: «Милиционеры... ходят в собствен­ной одежде, довольно рваной и разнообразной, а особенно ощущается недостаток в обуви, многие милиционеры но­сят лапти...» Есть и другие факты, подтверждающее это. В книге приказов ставропольской милиции от 1 июля 1920 года записано: «Списать в расход по материальной книге управления уездной милиции б пар лаптей, выданных милиционерам уездной милиции. Основание: распис­ка в получении».

Поскольку формы у милиции пока еще не было, их можно было отличить по металлическому нагрудному зна­ку, размером поменьше, чем у современных работников ГАИ. На знаке было изображено: на красном щите золо­той серп и молот, помещенные крест-накрест рукояткой вниз. Щит окружен белым металлическим венцом из ко­лосьев, завязанных внизу красной лентой с надписью «РСФСР». Ниже ленты прикреплялась фигурная металли­ческая пластинка с номером, присвоенным милиционеру. Ношение знака при исполнении служебных обязанностей было строго обязательным.

Вооружение также оставляло желать лучшего. Основ­ной единицей оружия была трехлинейная русская винтов­ка и берданы, но и их не хватало. Приходилось выдавать милиционерам оставшиеся от белочехов винтовки «веттер-ли» и «Гра». Это было допотопное оружие выпуска 1871 года. В частности, чтобы выстрелить из винтовки «веттер-ли», надо было сначала вставить в магазин деревянную ко­робочку с 4-мя патронами, затем за веревочку выдернуть эту деревянную рамку и затем стрелять. Были, правда, у начальствующего состава 15 наганов, 8 смит-вессонов, и 3 револьвера типа «бульдог».

Уездный комитет партии и уездисполком внимательно следили за составом ставропольской милиции, старались по возможности направлять на работу к ним лучших своих лю­дей. Во время «партийной недели», объявленной Централь­ным Комитетом партии и проводившейся в Ставрополе с 8 по 15 ноября 1919 года, при уездной милиции была органи­зована коммунистическая ячейка. В нее вошли: И. П. Рогачев, В. И. Орешников, С. Ф. Грода, Ф. Ф. Галкин и другие.

В стране бушевала гражданская война. Молодая Совет­ская республика отражала натиск армий Колчака, Дени­кина, Врангеля и прочих белогвардейцев. По партийным мобилизациям коммунисты-милиционеры уходили на фронт. В частности, 1 февраля 1920 года 17 ставрополь­ских милиционеров выехали на Южный фронт для учас­тия в боевых действиях. Тогда существовало положение, по которому одна треть рядового и одна пятая часть ко­мандного состава милиции должна была постоянно находиться в рядах действующей армии. Для работников ми­лиции вводилось обязательное военное обучение военному делу и устанавливалась военная дисциплина.

На место ушедших вставали новенькие, которых необ­ходимо было учить и политически воспитывать, но тем не менее, к февралю 1922 года из 11 человек командного со­става — семеро были членами партии, на 94 пеших мили­ционера — 29 коммунистов. Этим составом они обслужи­вали территорию, на которой проживало 109 тысяч чело­век населения.

Удалось улучшить состав и по социальному происхож­дению: 40 милиционеров были из крестьян, 16 — из рабо­чих, 6 человек из — демобилизованных фронтовиков. В отчетах ставропольской милиции удалось обнаружить та­кое признание: «Все сотрудники происходят из рабочих и крестьян, даже партийные в половинном составе. К возло­женным поручениям относятся добросовестно и выполня­ют поручения аккуратно, профессиональную подготовку личного состава по исполнению каждого сотрудника мож­но считать удовлетворительной». Конечно, удовлетвори­тельная оценка была чисто условной, поскольку значи­тельная часть работников милиции была малограмотна. Когда очередная комиссия по чистке рядов ставрополь­ской милиции представила милиционера Василия Ореш-никова к увольнению по причине малограмотности, он че­стно признался: «...вместе с тем довожу до Вашего сведе­ния, что я малограмотный и должности старшего милици­онера села Федоровки занимать не могу».

При комплектовании кадров особенно большие трудно­сти возникали со служащими уголовного розыска, где тре­бовались специальные знания и навыки. Но и здесь гос­подствовал принцип классового подхода. Те, кто раньше служил в полиции, в советской милиции не имели права служить. По этим соображениям не приняли в ставрополь­скую милицию опытного специалиста, бывшего урядника Краснова.

Несомненно, что политизированный подход, обуслов­ленный как состоянием классовой борьбы в обществе, так и идеологическими установками, взял верх над здра­вым смыслом. Фактически многие старые специалисты лояльно относились к Советской власти и были готовы честно бороться с преступностью. Вполне очевидно, что их знания, опыт, профессиональные навыки способство­вали бы повышению эффективности работы розыскни­ков. Не случайно начальник ставропольской милиции жаловался, что «работа протекает очень и очень слабо из-за отсутствия опытных работников по поиску пре­ступников».

Нелегко приходилось работать молодым милиционе­рам, не имеющим практического опыта, да и учиться бы­ло не у кого. Жалованье им выплачивалось не всегда регу­лярно, поэтому многие сотрудники были тесно связаны с сельским хозяйством. Среди архивных документов уда­лось найти рапорт конного милиционера И. И. Соболева: «Не будет ли возможность отпустить меня, Соболева, на трое суток по домашним обстоятельствам — на полевые работы, так как без меня хлеб останется не убранным. Се­мейство мое состоит из шести человек: меня, жены и чет­верых моих детей...»

Несмотря на постоянную заботу об укомплектовании личного состава, кадровые сложности оставались. У моло­дых сотрудников было и желание работать, и острый клас­совый подход ко всем нарушениям законности. Но очень не хватало профессиональных знаний. Дело доходило до курьезов. Заполняя дело на задержанного, в графе «особые приметы» молодые сотрудники ставропольской милиции писали: «Левая рука есть, правая тоже есть». Попробуйте с такой «особой приметой» найти человека.

Или еще. Сейчас не выяснить, но какому-то админист­ратору пришло в голову решение сократить должность фо­тографа-эксперта в ставропольской милиции. Сократили быстро. Взамен, правда, пообещали прислать из самарско­го питомника собаку-ищейку.

Действительно, собаку-ищейку вскоре прислали. Через несколько дней по этому поводу по Ставрополю расклеили приказ: «В целях успешной и полезной работы собаки-ищейки просим граждан при встрече с собакой на улице или в другом месте посторониться и дать дорогу, помня, что в данном случае дорога дается не собаке, как склонные думать некоторые граждане, а делу, ибо та собака, кото­рой дается свободный проход, есть друг и защитник мир­ных граждан».

Подавляющее большинство ставропольских милиционеров добросовестно исполняли свой долг перед трудовым народом. В качестве особо отличившихся в 1921 году на чальник ставропольского угрозыска Буянов отмечал аген тов 1 разряда Ерофеева Александра Ивановича и Каурова Николая Васильевича, «каковые отличились в поимке бандитов и бежавших с принудительных работ, и за массу раскрытых преступлений».

Награды и поощрения работникам милиции определялись спецификой того времени. Например, Курышев Васи лий Кириллович, милиционер из Мусорки, был награжден «за ревностное отношение к своим милицейским обязанностям и энергичную борьбу с бандитизмом и уголовными преступниками» одним пудом муки. Это было поистине щедрое вознаграждение, ибо дело происходило в июле 1922 года, во время печально известного голода Поволжья. Между прочим, в эти годы ставропольская милиция проводила очень непростую работу. Продовольствие, которое поступало из Центра и по линии иностранных организаций, в частности АРА, необходимо было сопроводить и организовать его надежную охрану. В то время не было ценнее товара, чем продовольствие. На эту работу ежедневно выделялось по 6 милиционеров. Всего же, с декабря 1921 года и по 15 августа 1922 года в охране продовольствия было задействовано 62 милиционера.

Стоя на страже революционных завоеваний, ставро польские милиционеры не щадили своей жизни. Пока мы не всех можем назвать по именам. Но четверо из известных нам геройски погибли при выполнении своих служебных обязанностей. Младший милиционер Бабаев Федор Павлович в Новой Бинарадке был схвачен бандитами и полуживым зарыт в яму. Младший милиционер Кочетов Петр Михайлович был убит в Мусорке. В районе Кирил ловки погиб от пуль бандитов начальник милиции 3-го района Прохоров Иван Михайлович. Во время кулацкого восстания в марте 1919 года в Хрящевке сотруднику милиции Микину топором разрубили голову.

Милиция в те первые, трудные годы взыскивала налоги, наблюдала за порядком в городе, вела борьбу со спекуляцией, самогоноварением, наблюдала за чистотой улиц, охраняла личные и имущественные интересы граждан. В частности, какие-то ретивые администраторы решили конфисковать дачу у одного из старейших учителей города Ацерова Александра Васильевича. Он 20 лет преподавал в гимназии и 10 лет был инспектором народных училищ и жил со своей престарелой сестрой. Из нажитого имущества у него была-то эта небольшая дача, в свое время куп ленная у доктора Дюнтера. Эту дачу и решили конфисковать. Александр Васильевич обратился за помощью в милицию. Старший милиционер Родионов провел дознание и доказал, что у старого учителя действительно дача единст венное недвижимое имущество, и его оставили в покое.

В июне 1920 года ставропольская милиция была несколько встревожена: каждый день на почту для Нижнего Санчелеево приходили огромные посылки различным адресатам, а отправитель был один — Степан Лаврентьев. Посылки приходили из Царского Села, возле Петрограда. За короткое время таких посылок пришло 34 штуки, то бывало на все село две—три придет за год, а тут... 34 посылки.

Возбудили дознание. Оказалось, что здоровенный парень из Нижнего Санчелеево Степан Лаврентьев в 1897 году был призван в армию, службу проходил гвардейцем в Царском Селе. После окончания службы остался слугой у князя Мещерского, но «когда князь уехал по случаю революции, Степан остался сторожить квартиру».

Князь не думал возвращаться, а Советская власть укреплялась, и Степан стал отправлять посылки с княжеским добром на родину в Санчелеево. В посылках были белые кители, суконные пальто, фуражки, шапки, ковры, полотенца, салфетки, молочницы и много дамского белья. Степан своих адресатов — родственников и знакомых просил сохранить вещи до его приезда. Но ставропольская милиция нагрянула раньше его приезда и все добро реквизировала. Все вещи были переданы на нужды драмкружка клуба села Нижнее Санчелеево.

Много времени и сил отнимала борьба с дезертирами. Их было много в эти годы. На 15 октября 1921 года толь ков одной Старо-Бинарадской волости было задержано 145 дезертиров из Красной Армии. Начальник специализированного отряда докладывал начальнику милиции об их задержании, сообщил, что «они безразличны, ничем не интересуются и принимают вид печального настроения». Не менее важна была борьба с бандитами, ворами, хулиганами, расхитителями народного достояния.

С таким социальным злом ставропольская милиция, несмотря на имеющиеся трудности, справлялась довольно успешно. Если посмотреть на итоги работы за 1922 год, то можно увидеть, что в этот год были уничтожены 4 бандитские организации, зарегистрированы 23 убийства, из них 19 раскрыли, из 159 мелких краж — раскрыто было 144. Произошло 76 случаев конокрадства, из которых 59 уда лось раскрыть.

Довольно-таки приличные показатели по раскрытию краж у ставропольской милиции, видимо, были результатом материального стимулирования. Дело в том, что 29 июня 1922 года губернские власти в Самаре решили установить следующий порядок премирования милиционеров за раскрытые кражи. Государственные органы перечисляли милиции 3% стоимости возвращенного им украденного имущества; частные лица отдавали 5% возвращенного имущества. Гораздо больше платили, поскольку это происходило в условиях НЭПа, частные предприятия — 15%, а нэпманы — 20% стоимости украденного и возвращенного им имущества. По крайней мере, даже нэпманы не давали в газету объявления, что они готовы выкупить украденное у них имущество. Бедные граждане от подобной платы освобождались полностью. Все заработанные таким образом средства в течение месяца хранились в милиции, а потом делились среди сотрудников. Любопытно, что те, кто сыграл главную роль в раскрытии кражи получал «двойную порцию» вознаграждения.

Менее успешно шла борьба с самогоноварением и, хотя ставропольская милиция отчиталась, что за 1922 год ей удалось конфисковать 6 ведер самогонки, 8 аппаратов и «пустых стеклянных четвертей, отдающих запахом са могонки 14 штук», этого было явно недостаточно, что по рождало справедливые жалобы населения. В частности, председателю ставропольского уездисполкома Якову Александровичу Шатилову адресовалась докладная. «Уездкомдезертир просит Вас сделать надлежащее распоряжение с Вашей стороны уездной милиции, чтобы последняя строго следила за варкой самогона и виновных преследовала, так как эти люди, кто делает это дело, есть враги народа — потому что люди из Центра сильно голо­дают, а они не обращают на это внимания, тратят свои из­лишки на такое ненужное производство — как, например, в селе Федоровка просто творится пьяное царство и варка самогона производится открыто, не боясь властей, что не­допустимо...»

Милиция усилила борьбу с этим злом. Одного самогон­щика, как самого злостного, выслали в Архангельскую гу­бернию сроком на два года. Наказывали и денежными штрафами. Гораздо успешнее пошла борьба с самогонова­рением с начала 1923 года, когда ввели правило, что поло­вина штрафа за самогоноварение шла на премирование милиционеров, 25% — лицам, непосредственно способст­вующим раскрытию, а остальное перечислялось в распоря­жение местного Совета. Теперь с самогоноварением стали бороться более заинтересованно, гораздо чаще стали задер­живать за появление на улице в нетрезвом состоянии, но протоколы составляли только на тех, кто мог заплатить денежный штраф. Впрочем, явно «неплатежеспособного» и сейчас неохотно забирают.

Несмотря на строгие меры наказания к нарушителям законности, в милиции к ним подходили строго индивиду­ально. Из арестного дома (так называли ставропольскую тюрьму) в особых случаях могли отпустить домой под по­ручительство. Например, Крылова Виктора в ноябре 1920 года приговорили за распитие одного стакана спирта к ли­шению свободы на один год и три месяца. Его собутыль­ника Тальнова Ивана, посадили на 18 месяцев.

Они написали заявление с просьбой отсрочить приведе­ние приговора в исполнение, так как необходимо было за­кончить осенние полевые работы, обеспечить семьи продо­вольствием на зиму. Их просьбу уважили. Тогда вообще существовало положение что те, кто был осужден к лише­нию свободы до одного года, то их можно было отпускать в особых случаях (смерть родственников и т. д.) под пору­чительство. Но нередко арестованные подводили своих по­ручителей. В июне 1921 года трое арестованных дезерти­ров попросились отпустить их на ночь домой помыться в бане. Вернулись они только через трое суток, пропьянство­вав с друзьями. Милиционеров, конечно, наказали.

Начальник арестного дома доносил начальнику мили­ции: «...настроение среди арестованных отчасти взволно­ванное по поводу голода и неснабжения их дровами». Ра­зумеется сидеть в арестном доме было не сладко, паек да­вался мизерный, поэтому из окна арестного дома свеши­вался мешок. В него горожане клали различные подаяния и мешок сразу же исчезал в камере. Но поскольку в этот мешок вместе с хлебом попадали совсем необязательные заключенным вещи, то такой способ «подкормки» началь­ство вскоре запретило.

I ноября 1922 года личному составу ставропольской
милиции объявили приказ «О вежливом обращении с на­родонаселением», в котором говорилось: «...Милиционер,
поставленный блюсти общественную нравственность,
прежде всего сам должен быть безупречным. Понятие и
представление о милиции должно быть связано с честнос­тью, справедливостью, вежливостью, культурностью и
прочими лучшими качествами людей». За выполнением
этого приказа строго следили.

Вместе с повышением требовательности к милиции власти Ставрополя заботились о своей милиции. Два дня праздновали 5-летний юбилей милиции в Ставрополе в но­ябре 1922 года.

II ноября в шесть часов вечера состоялся вечер воспо­минаний из жизни милиции в борьбе с преступлениями и бандитизмом. По окончании вечера была концертная про­грамма. Поставлена была силами драмкружка инсцени­ровка под названием «Полиция защищает интересы бога­тых».

На следующий день в 12 часов состоялся парад ставро­польской милиции, который принимали власти Ставропо­ля. После парада новички-милиционеры «были приведены к торжественному обещанию» (присяге). Затем над ставро­польской милицией было взято шефство кооперативным обществом «Единство» и вручено шефами памятное Крас­ное знамя. После этого был устроен торжественный обед, а вечером в центральном Рабочем клубе состоялось торже­ственное заседание с награждением отличившихся мили­ционеров. Местная газета в этот день выпустила специаль­ную страницу «красный милиционер» тиражом 100 эк­земпляров. Над зданием милиции был вывешен лозунг

«Да здравствует Советская рабоче-крестьянская мили­ция!» и устроен фонарь с эмблемой серпа и молота. Хоро­ший подарок ставропольским милиционерам в этот празд­ник преподнесло и руководство самарской губмилиции, выделив 90 пудов муки и 90 пудов крупы для личного со­става. Это было «царское вознаграждение» в голодное вре­мя.

Но определенная часть населения не разделяла празд­ничных чувств милиционеров, она заучивала новое словеч­ко «мусор». Его появление было связано с тем, что в Моск­ве было сформировано милицейское подразделение, кото­рое называлось Московский уголовный сыск. Сокращенно МУС. Отсюда и пошло гулять словечко «мусор». Этой же организации милиционеры обязаны были и появлению другого словечка «легавый»: дело в том, что у мусовцев на изнаночной стороне воротника или лацкана был прикреп­лен их «фирменный» значок с изображением готовой к прыжку легавой. Сейчас рецидивисты подобными эпитета­ми давно не пользуются.

Милиция с первых дней своего существования была проводником и защитником революционной законности, решительно боролась со всяческими попытками обойти за­кон, с проявлением самоуправства, произвола, злоупотреб­ления властью.

Мужеством и отвагой в боях на фронтах, в борьбе с внутренней контрреволюцией, бандитизмом, уголовной преступностью ставропольские милиционеры вписали славные страницы в боевую летопись истории милиции.

Именно в эти суровые и грозные годы были заложены прочные основы боевых и трудовых традиций советской милиции, которые постепенно крепли и приумножались, оказывая положительное влияние на воспитание молодых сотрудников в духе готовности постоять за Отечество и свой народ.