Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
4x x xBolo desať minút po polnoci. V letiskovej hale sídlil nočný národ: vojaci vracajúci sa z dovoleniek, upachtené ženy, čo naháňajú kŕdle detí, umrnčaných z toho, že sú pridlho hore, podnikatelia s váčkami únavy pod očami, bezcieľne cestujúca mládež vo vysokých čižmách s dlhými vlasmi, mnohí s batohmi na chrbtoch, dvojica s tenisovými raketami v puzdrách. Amplióny oznamovali prílety a odlety a vyvolávali ľudí ani všemocný hlas zo snov. Было десять минут первого ночи. В холле аэровокзала толпились ранние пассажиры: военнослужащие, возвращавшиеся из отпусков; суматошные женщины, пасущие потягивающихся, невыспавшихся детей; усталые бизнесмены с мешками под глазами; длинноволосые ребята туристы в больших сапогах, у некоторых рюкзаки за плечами, одна пара с зачехленными теннисными ракетками. Радио объявляло прибытие и отправление самолетов, направляло людей туда сюда, словно какой то могущественный голос во сне. Andy a Charlie sedeli vedľa seba pred stolíkmi s priskrutkovanými televízormi. Doškriabané a obité televízory boli natreté pohrebnou čiernou farbou. Andymu pripadali ako zlovestné futuristické kobry. Vhodil do nich posledné dva štvrťdoláre, a tak ich teraz nik nemohol požiadať, aby uvoľnili sedadlá. Pred Charlie sa objavila repríza Bažantov a pred Andym sa jašil Johnny Carson so Sonnym Bonom a Buddym Hackettom. Энди и Чарли сидели рядышком перед стойками с привинченными к ним, поцарапанными, с вмятинами, выкрашенными в черный цвет телевизорами. Они казались Энди зловещими, футуристическими кобрами. Он опустил два последних четвертака, чтобы их с Чарли не попросили освободить места. Телевизор перед Чарли показывал старый фильм «Новобранцы», а в телевизоре перед Энди Джонни Карсон наигрывал что то вместе с Санни Боно и Бадди Хэккетом. „Ocko, môžem ešte?“ Charlie chcela vidieť pokračovanie. Slzy mala na krajíčku. — Папочка, я должна это сделать? — спросила Чарли во второй раз. Она почти плакала. „Zlatko, všetko som minul,“ odpovedal. „Sme bez peňazí. Nemôžeme tu ostať.“ — Малышка, я выдохся, — сказал он. — У нас нет денег. Мы не можем здесь оставаться. „Blížia sa tí zlí ľudia?“ spýtala sa a hlas sa jej zmenil na šepot. — А те плохие люди приближаются? — спросила она, голос ее упал до шепота. „Neviem.“ Dup, dup, dup v mozgu. Už nie čierny kôň bez jazdca, teraz to boli železné úlomky, ktoré sa naňho sypali z poštových vriec z okna na piatom poschodí. „Musíme s tým rátať.“ — Не знаю. — Цок, цок, цок — у него в голове. Уже не черная лошадь; теперь это были почтовые мешки, наполненные острыми обрезками железа; их сбрасывали на него из окна пятого этажа. — Будем исходить из того, что они приближаются. „Ako by som mohla prísť k peniazom?“ — Как достать денег? Zaváhal, a potom poznamenal: „Vieš ako.“ Он заколебался, потом сказал:— Ты знаешь. Vyhŕkli jej slzy a pomaly stekali po lícach: „To sa nesmie. Kradnúť sa nesmie.“ В ее глазах появились слезы и потекли по щекам. — Это нехорошо. Нехорошо красть. „Ja viem,“ odpovedal. „Ale ani oni nás nesmú prenasledovať. Vysvetľoval som ti to, Charlie. Aspoň som sa snažil.“ — Знаю, — сказал он. — Но и нехорошо нас преследовать. Я тебе это объяснял, Чарли. Или, по крайней мере, пытался объяснить. „Čo je málo zlé a veľmi zlé?“ — Про большое нехорошо и маленькое нехорошо? „Áno. Väčšie a menšie zlo.“ — Да. Большее и меньшее зло. „Veľmi ťa bolí hlava?“ — У тебя сильно болит голова? „Strašne,“ zašepkal Andy. Nemalo zmysel hovoriť jej, že o hodinu, možno o dve už nebude schopný súvislé uvažovať. — Довольно сильно, — сказал Энди. Бессмысленно говорить ей, что через час или, возможно, через два голова разболится так, что он не сможет связно мыслить. Nemalo zmysel vystrašiť ju ešte väčšmi. Nemalo zmysel hovoriť, že tentoraz sa z toho asi nedostanú. Зачем запугивать ее больше, чем она уже запугана. Какой смысл говорить ей, что на сей раз он не надеется уйти. „Skúsim to,“ zahlásila a vstala zo stoličky. „Chudáčik ocko,“ dodala a pobozkala ho. — Я попытаюсь, — сказала она и поднялась с кресла. — Бедный папочка. — Она поцеловала его. Zatvoril oči. Pred ním hral televízor, vzdialené bľabotanie uprostred narastajúcej bolesti v hlave. Keď opäť otvoril oči, bola už len maličkou, vzdialenou figúrkou, oblečenou v červenom a zelenom. Pripomínala vianočnú ozdobu hojdajúcu sa medzi skupinkami ľudí v hale. Он закрыл глаза. Телевизор перед ним продолжал играть — отдаленный пузырь звука среди упорно нарастающей боли в голове. Когда он снова открыл глаза, она казалась далекой фигуркой, очень маленькой в красном и зеленом, словно рождественская игрушка, уплывавшая, пританцовывая, среди людей в зале аэропорта. Panebože, nech sa jej nič nestane, myslel si. Nech sa jej nik nepripletie do cesty a nevyľaká ju ešte väčšmi. Prosím ťa o to. Dobre, panebože? Ďakujem. Боже, пожалуйста, сохрани ее, подумал он. Не дай никому помешать ей или испугать ее больше, чем она уже испугана. Пожалуйста и спасибо, господи. Договорились? Znovu zatvoril oči. Он снова закрыл глаза. 5x x xDievčatko v červených elastických nohaviciach a v zelenej blúzke z umelého hodvábu. Plavé vlasy po plecia. Už dávno malo byť v posteli, očividne je odkázané samo na seba. Je na jednom z tých mala miest, kde sa môže dievčatko odkázané samo na seba zdržiavať po polnoci bez toho, aby vzbudzovalo pozornosť. Prechádza popri ľuďoch, no v skutočnosti si ho nik nevšíma. Keby plakalo, ujal by sa ho strážnik, spýtal by sa ho, či sa stratilo, či vie, na ktoré lietadlo má letenky jej mamička a ocko, ako sa volá, aby to mohli ohlásiť rozhlasom. Ale ono neplakalo a vyzeralo, že vie, kam ide. Маленькая девочка в красных эластичных брючках и зеленой синтетической блузке. Светлые волосы до плеч. Невыспавшаяся. Очевидно, без взрослых. Она находилась в одном из немногих мест, где маленькая девочка может в одиночку незаметно бродить после полуночи. Она проходила мимо людей, но практически ее никто не замечал. Если бы она плакала, подошел бы дежурный и спросил, не потерялась ли она, знает ли она, на каком самолете летят ее мамочка и папочка, как их зовут, чтобы их разыскать. Но она не плакала, и у нее был такой вид, словно она знала, куда идет. Charlie to nevedela presne – ale mala dosť jasnú predstavu, čo hľadať. Potrebovali peniaze. Ocko to vravel. Tí zlí ľudia prichádzajú a ocka bolí hlava. Keď ho takto bolí, ťažko sa mu rozmýšľa. Mal by si ľahnúť a mať pokoj, to potrebuje. Mal by spať, až by bolesť prešla. A zlí ľudia mohli prísť… Ľudia z Firmy, ľudia, čo ich chceli od seba odtrhnúť a pozorovať, čo potom spravia – a pozorovať, čo sa s nimi stane, keď to všetko spravia. На самом деле не знала, но ясно представляла, что ищет. Им нужны деньги; именно так сказал папочка. Их догоняют плохие люди, и папочке больно. Когда ему так больно, ему трудно думать. Он должен прилечь и лежать как можно спокойнее. Он должен поспать, пока пройдет боль. А плохие люди, вероятно, приближаются… Люди из Конторы, люди, которые хотят их разлучить, разобрать их на части и посмотреть, что ими движет, посмотреть, нельзя ли их использовать, заставить делать разные штуки. Zbadala papierovú tašku v koši na smeti a vzala si ju. O kúsok ďalej, dolu v hale, našla, čo hľadala: rad telefónnych automatov. Она увидела бумажный пакет, торчавший из мусорной корзины, и прихватила его. Потом подошла к тому, что искала, — к телефонам автоматам. Charlie stála, pozerala na ne a mala strach. Mala strach, lebo ocko jej vždy znovu a znovu hovoril, že to nesmie robiť. Od najútlejšieho detstva to bolo zlé. Nie vždy vedela zastaviť zlé. Mohla ublížiť sebe či hocikomu inému, alebo aj mnohým ľuďom. Vtedy Чарли стояла, глядя на них, и боялась. Она боялась, ибо папочка постоянно твердил ей, что она не должна делать этого… с раннего детства это было Плохим поступком. Она не всегда в силах контролировать себя и не делать плохих поступков, из за которых может поранить себя, кого нибудь еще, многих людей. Однажды… (ach mamička je mi to tak ľúto ublížila som ti obväzy strašný krik ona kričala ja som spôsobila že mamička strašne kričala ale už nebudem nikdy viac… nikdy… lebo je to zlé) v kuchyni, keď bola malá… ale pomyslenie na to priveľmi bolelo. Bolo to zlé, lebo keď sa to vypustilo, šlo to všade. A to bolo strašné. (ОХ, МАМОЧКА, ИЗВИНИ, ТЕБЕ БОЛЬНО, БИНТЫ, МАМИН КРИК, ОНА ЗАКРИЧАЛА, Я ЗАСТАВИЛА МАМОЧКУ КРИЧАТЬ, И Я НИКОГДА СНОВА… НИКОГДА… ПОТОМУ ЧТО ЭТО — ПЛОХОЙ ПОСТУПОК) в кухне, когда она была маленькой… но думать об этом тяжело. Это был Плохой поступок, потому что, когда ты выпускаешь это на волю, оно добирается повсюду. А это так страшно. Boli tu iné veci. Napríklad pritlačenie. Tak to volal ocko, pritlačenie. Ibaže ona vedela pritlačiť oveľa silnejšie než ocko a nikdy ju po tom nebolela hlava. Ale niekedy po tom … prišiel oheň. Было еще и разное другое. Посыл, например; папочка так называл это — мысленный посыл. Только ее посыл оказывался гораздо более сильным, чем папочкин, и у нее никогда потом не болела голова. Но иногда после… вспыхивал огонь. Slovo, ktorým sa označovalo zlé, jej zunelo v mysli, keď stála a nervózne hľadela na telefónne búdky: pyrokinéza. „Nedá sa nič robiť,“ hovoril jej ocko. keď boli ešte v Port City a naivne si mysleli, že sú v bezpečí. „Si podpaľačka, zlatko. Si ako obrovský vreckový zapaľovač.“ Vtedy sa to zdalo smiešne, chichotala sa, ale teraz to nebolo smiešne ani trochu. Слово, которым назывался Плохой поступок, звенело в ее голове, пока она стояла, нервно поглядывая на телефонные будки: пирокинез. «Ничего, — говорил ей папочка, когда они были еще в Портсити и, как дураки, думали, что в безопасности. — Ты — сжигающая огнем, милая. Просто большая зажигалка». Тогда это показалось забавным, она хихикнула, но теперь это совсем не выглядело смешным. Druhý dôvod, pre ktorý sa nevedela odhodlať pritlačiť, bol ten, že na to môžu prísť oni. Zlí ľudia z Firmy. ,.Neviem, koľko toho o tebe vedia,“ hovoril jej ocko, „ale nechcem, aby zistili ešte čosi. Keď pritlačíš ty, nie je to také isté, ako keď to robím ja, zlatko. Ty nemôžeš ľuďom… povedzme to tak, že nemôžeš meniť ich predstavy, však nie?“ Другая причина, по которой ей не следовало давать свой посыл, — они могут обнаружить. Плохие люди из Конторы. «Не знаю, что они сейчас знают о тебе, — говорил ей папочка, — но я не хочу, чтобы они обнаружили что нибудь еще. Твой посыл — не совсем как мой, малышка. Ты не можешь заставить людей… ну, менять свое мнение, ведь правда? „Asi nie…“ „Не еее…“ „Ale môžeš hýbať vecami. A ak raz prídu na model správania a dajú si ho dokopy s tebou, ocitneme sa v oveľa väčších ťažkostiach, ako sme teraz.“ «Но ты можешь заставить предметы двигаться. Если же они увидят какую то закономерность и свяжут ее с тобой, то мы окажемся в еще большем переплете, чем сейчас». A tu ide o kradnutie, a kradnutie je tiež zlé. ТУТ НУЖНО УКРАСТЬ, А КРАЖА — ТОЖЕ ПЛОХОЙ ПОСТУПОК. Nedá sa nič robiť. Ocka bolí hlava, a tak sa musia dostať na pokojné miesto, do tepla, prv než mu bude ešte horšie z premýšľania o všetkom. Charlie vykročila. Ничего. У папочки болит голова, им нужно попасть в тихое, теплое место, пока ему совсем не стало тяжело думать. Чарли шагнула вперед. Bolo tu asi pätnásť búdok, každá so zaoblenými posuvnými dverami. Keď ste boli vnútri búdky, zdalo sa, akoby ste boli vnútri veľkolepej uzavretej bubliny s telefónnym prístrojom uprostred. Charlie sa vliekla popri nich a videla, že väčšina z nich je tmavá. Do jednej sa vopchala tučná pani v nohavicovom kostýme, rapotala a smiala sa. A v tretej od konca sedel na nízkom stolčeku mládenec vo vojenskej uniforme, dvere mal otvorené a nohy vystrčené von. Rýchlo hovoril. Там было около пятнадцати телефонных будок с полукруглыми скользящими дверьми. Быть внутри будки — все равно что в огромнейшей капсуле с телефоном внутри. Чарли видела, проходя мимо будок, — большинство темные. В одну втиснулась толстуха в брючном костюме. Она оживленно разговаривала и улыбалась. А в третьей будке от конца какой то парень в военной форме сидел на маленьком стульчике при открытой двери, высунув наружу ноги. Он быстро говорил. „Sally, pozri, viem, ako sa cítiš, ale všetko ti vysvetlím. Absolútne. Ja viem… ja viem… ale ak mi dovolíš…“ Zdvihol zrak a uvidel, že naňho pozerá malé dievča, prudko vtiahol nohy dovnútra a pritiahol otáčavé dvere, všetko jedným pohybom, ako keď sa korytnačka vtiahne do panciera. — Салли, слушай, я понимаю твои чувства, но я все объясню. Абсолютно. Знаю… Знаю… дай мне сказать… — Он поднял глаза: увидел, что на него смотрит маленькая девочка, втянул ноги внутрь и задвинул полукруглую дверь — все одним движением, как черепаха, убирающаяся в панцирь. Vadí sa so svojou priateľkou, pomyslela si Charlie. Asi ju nechal. Ja nikdy nepripustím, aby ma nejaký chlap nechal. Спорит со своей подружкой, подумала Чарли. Учит уму разуму. Никогда не разрешу мальчишке так учить меня. Zuniaci amplión. Potkan strachu hlodajúci v kútiku duše. Každá tvár je cudzia. Cíti sa osamelá a maličká, práve teraz pocítila slabosť zo smútku za mamou. Toto je kradnutie, ale o čo iné tu nakoniec ide? Tamtí ukradli život jej mame. Эхо гудящего громкоговорителя. Страх, разъедающий сознание. Все лица кажутся чужими. Она чувствовала себя одинокой и очень маленькой, сейчас особенно тоскующей по матери. Она шла на воровство, но имело ли это какое либо значение? Они украли жизнь ее матери. Vkĺzla do telefónnej búdky na konci, papierová taška zašuchotala. Zvesila slúchadlo z vidlice a predstierala rozhovor – haló, starý otec, áno, ocko a ja sme práve dorazili, sme v poriadku – a pozerala cez sklo, či nezbadá niekoho mimoriadne všetečného. Nik tam nebol. Jediná osoba v okolí bola černoška, ktorá práve platila letové poistné, a bola k Charlie obrátená chrbtom. Хрустя бумажным пакетом, она проскользнула в последнюю телефонную будку, сняла трубку с рычага, притворилась, будто разговаривает — привет, деда, да, мы с папочкой, только что приехали, все в порядке, — и смотрела через стекло, не подглядывает ли кто нибудь за ней. Никого. Единственным человеком поблизости была стоявшая спиной к Чарли чернокожая женщина, она получала из автомата страховку на полет. Charlie sa zahľadela na telefónny prístroj a sústredila sa naň. Чарли взглянула на телефонный аппарат и вдруг передала ему приказ, толкнула его. Od námahy sa jej z hrdla vydral chrapľavý vzdych a zahryzla si do spodnej pery, ako to mala vo zvyku, že ju celú vtisla pod zuby. Nie, neprinášalo jej to nijakú bolesť. Pripadalo jej to príjemné, keď sa mohla takto sústrediť na veci, a to ju naľakalo. Je možné, že sa jej toto nebezpečenstvo páči? От усилия она бормотнула что то и закусила нижнюю губу, ей понравилось, как та скользнула под зубы. Нет, никакой боли она не почувствовала. Ей нравилось вот так толкать вещи, это обстоятельство тоже пугало ее. А что если ей всерьез понравится это опасное занятие? Opäť sa sústredila na prístroj, len celkom zľahka, a vtom sa z otvoru na vrátenie mince vyvalil prúd striebra. Rýchlo podložila tašku, ale veľa štvrťdolárových, desať- a päťcentových mincí popadalo na zem. Zohla sa a usilovala sa ich nahrnúť rukami do tašky, poškuľujúc cez sklo von. Она опять совсем слегка толкнула таксофон — из отверстия для возврата монет вдруг полился серебристый поток. Она попыталась подставить пакет, но не успела — большинство четвертаков, пятаков и десятицентовиков высыпалось на пол. Она наклонилась и, поглядывая через стекло, смела сколько смогла монеток в пакет. S pozbieranými drobnými vošla do ďalšej búdky. Vojak vedľa ešte vždy rozprával. Mal opäť otvorené dvere a fajčil. Собрав мелочь, она перешла в следующую будку. В соседней все еще разговаривал военнослужащий. Он снова открыл дверь и курил. „Sal, namojdušu, že áno. Spýtaj sa brata, ak mi neveríš! Ten ti…“ — Сал, клянусь богом, я это сделал! Спроси хоть своего брата, если мне не веришь! Он… Charlie zavrela dvere, a tým odstrihla nariekavý tón jeho hlasu. Má len sedem, ale vie, čo je balamutenie. Pozrela na telefón a o chvíľu jej už vydával drobné. Tentoraz nastavila tašku presne a mince do nej padali v kaskádach s melodickým zvonením. Чарли плотно задвинула дверь, приглушив слегка ноющий звук его голоса. Ей было всего семь лет, но она чувствовала, когда лгали. Она взглянула на аппарат, и тот отдал свою мелочь. На сей раз девочка точно подставила пакет — монеты посыпались в него с легким мелодичным звоном. Vojak bol preč, keď Charlie vyšla, a tak vstúpila do jeho búdky. Sedadlo bolo ešte teplé a vzduch, napriek vetraniu, odporne páchol cigaretovým dymom. Военнослужащий уже ушел, когда Чарли выскользнула из своей будки и вошла в его. Сиденье все еще было теплым, и в воздухе, несмотря на вентилятор, противно пахло сигаретным дымом. Peniaze sa so štrngotom vsypali do tašky a ona pokračovala ďalej. Деньги прозвенели в пакет, и она двинулась дальше. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|