7
O štvrť na jednu Charlinu večnosť ukončil ostrý zvuk bzučiaka na dverách a dnu vstúpil Don Jules, oblečený do otepľovacej baseballovej bundy a do starých menčestrových nohavíc. Pozrel na ňu chladne a bez veľkého záujmu.
Без четверти час — прошла целая вечность с тех пор, как Чарли проснулась, — послышался короткий зуммер, и дверь открыл Дон Джулз в тренировочной бейсбольной фуфайке и заношенных вельветовых брюках. Он взглянул на нее отчужденно и без особого интереса.
„Poďme,“ povedal.
— Пошли, — сказал он.
A ona šla.
Чарли направилась к выходу.
8
V ten deň bolo chladno a krásne. O dvanásť tridsať prešiel Rainbird pomaly krížom cez ešte zelený trávnik do nízkej stajne v tvare L, natretej na tmavočervené – na odtieň zaschnutej krvi – s nabielenými škárami. Vysoko na oblohe pomaly plávali veľké kopovité oblaky sľubujúce pekné počasie. Vánok sa mu pohrával s košeľou.
День был прохладный, ясный. В двенадцать тридцать появился Рэйнберд; он с удовольствием шел по еще зеленой траве по направлению к г образным конюшням с их темно красными стенами — цвета спекшейся крови — в яркую белую полоску. По небу медленно скользили легкие облачка. Ветерок колыхал рубашку.
Ak je nevyhnutné zomrieť, tento deň je na to ako stvorený.
Если уж помирать, лучше дня не придумаешь.
Vo vnútri stajne vyhľadal miestnosť hlavného koniara a vošiel. Ukázal mu identifikačnú kartu, s označením A.
В конюшнях он отыскал каморку старшего грума. Он показал ему свое удостоверение с грифом «А».
„Prosím, pane?“ ozval sa Drabble.
— Да, сэр? — вопросительно посмотрел на него Дрэббл.
„Vypracte celý priestor,“ prikázal Rainbird. „Všetci von. Do piatich minút.“
— Очистить помещение, — сказал Рэйнберд. — Всем. Пять минут.
Koniar neodporoval, ani nešomral, a ak aj trochu zbledol, na opálenej tvári sa to stratilo.
Грум не стал спорить или возмущаться, и если он несколько побледнел, загар скрыл это.
„Aj kone?“
— Лошадям тоже?
„Len ľudia. Choďte zadným vchodom.“
— Только людям. Через задний выход.
Rainbird bol prezlečený do maskáčov z Vietnamu. Vrecká na nohaviciach mali široké, hlboké záklopky. Z jedného teraz vytiahol veľkú pištoľ. Hlavný koniar na ňu pozrel vševediacim pohľadom bez prekvapenia. Rainbird ju držal voľne, hlaveň smerovala do zeme.
На Рэйнберде было солдатское хэбэ, которое они во Вьетнаме иногда нызывали «конговкой». Из кармана брюк — огромного, глубокого, с клапаном — он извлек увесистый армейский пистолет. Старший грум воспринял это без удивления, как должное. Пистолет уткнулся дулом в пол.
„Budú tu nejaké problémy, pane?“
— Что, сэр, ожидается заварушка?
„Možno,“ odvetil nevzrušené Rainbird. „Naozaj to neviem. Teraz choďte, starký.“
— Все может быть, — спокойно сказал Рэйнберд. — Пока не знаю. В общем, давай, папаша.
„Dúfam, že koňom sa nič nestane,“ dodal Drabble.
— Надеюсь, с лошадьми ничего не случится, — сказал Дрэббл.
Rainbird sa usmial. Napadlo mu: V to isté dúfa aj ona. Videl jej oči, keď bola pri koňoch. Ale toto miesto – kóje s voľne uloženým senom, žochy lisovaného sena uskladneného v podkroví a suché drevo všade navôkol s nápismi ZÁKAZ FAJČIŤ – bolo ako sud prachu.
На это Рэйнберд улыбнулся, подумав: «Она тоже надеется». Он видел, как она смотрела на лошадей. Нет, не зря здесь всюду надписи «не курить»: охапки сена, сложенные в простенках, сеновал, заваленный набитыми тюками, и дерево, дерево… только спичку поднеси.
Ľad to bol tenký.
Как на пороховой бочке.
No ako plynuli roky a on sa stával čoraz ľahostajnejším k životu, pohyboval sa už aj na tenšom.
Ничего, с тех пор как он все меньше и меньше стал дрожать за свою жизнь, он сиживал и не на таких бочках.
Vrátil sa k veľkým dreveným vrátam a vyzrel von. Zalial nebolo po nikom ani chýru. Obrátil sa, začal prechádzať uličkou pomedzi boxy a vdychoval prijemnú, prenikavú, nostalgickú vôňu koni.
Опять подошел к выходу и выглянул из за двустворчатой двери. Ни души. Он повернул обратно, к стойлам, вдыхая сладковатый острый полузабытый запах лошадей.
Ubezpečil sa, že všetky boxy sú zavreté na závoru.
Он убедился, что все стойла на запоре.
Prišiel opäť k dvojitým vrátam. Teraz už ktosi prichádzal. Dve postavy. Na druhej strane rybníka. Nebol to kapitán a Andy McGee. Bol to Don Jules s Charlie.
Затем снова вернулся к выходу. Идут. Двое. Пока еще на том берегу, значит, будут здесь минут через пять. Это не Кэп и Энди. Это Дон Джулз и Чарли.
Poď ku mne, Charlie, pomyslel si nežne. Poď teraz ku mne.
ИДИ КО МНЕ, ЧАРЛИ, подумал он с нежностью. ИДИ ЖЕ КО МНЕ.
Rýchlo si obzrel tienistý senník a podišiel k rebríku –k jednoduchým dreveným priečkam pribitým na podporné brvno – a začal po ňom pružne stúpať.
Он быстро оценил взглядом черноту сеновала на верхнем ярусе, подошел к примитивной лестнице — стойке с набитыми перекладинами — и начал легко взбираться наверх.
O tri minúty neskôr Charlie a Don Jules vkročili do prázdneho, chladného tieňa stajne. Chvíľu ešte postáli medzi vrátami, kým sa v šere rozhľadeli. Rainbird si na Magnum 357, ktorý držal v ruke, vlastnoručne skonštruoval tlmič. Sedel na hlavni ako zvláštny čierny pavúk. V skutočnosti to nebol veľmi účinný tlmič, bolo totiž takmer nemožné úplne stlmiť zvuk takej veľkej zbrane. Keby náhodou potiahol kohútik, ozvalo by sa najprv chrapľavo zabrechanie, nato tichá rana, a potom už bol pravdepodobne zbytočný. Rainbird dúfal, že nebude musieť vôbec použiť zbraň, no teraz ju držal oboma rukami a mieril ňou dolu tak, že tlmič vytváral krúžok na hrudi Dona Julesa.
Спустя три минуты в прохладный полумрак обезлюдевших конюшен шагнули Чарли и Дон Джулз. Они постояли, обвыкаясь в темноте. Рэйнберд держал наготове «магнум» 357 го калибра, на который он поставил глушитель собственной конструкции, облапивший дуло, точно невиданный черный паук. Глушитель, собственно говоря, глушил звук лишь до некоторой степени, да и невозможно совсем погасить выстрел из такой «пушки». Когда он первый раз нажмет (если нажмет) на спуск, раздастся всхрип, второй выстрел сопроводится отрывистым лаем, а дальше — дальше глушитель практически бесполезен. Рэйнберд надеялся, что до стрельбы дело не дойдет, но на всякий случай зажал пистолет обеими руками, направив его так, что глушитель закрывал кружок на груди Дона Джулза.
Jules sa opatrne poobzeral.
Джулз настороженно осматривался.
„Môžete už ísť,“ povedala mu Charlie.
— Вы можете идти, — сказала Чарли.
„Hej!“ skríkol Jules a nevšímal si Charlie. Rainbird Julesa poznal. Chlap, čo dodržiava predpisy: Vyplň každý rozkaz do bodky, a potom ťa nik nevyvedie z konceptu. Vždy si kry chrbát. „Hej, koniar! Ozvite sa niekto! Som tu s tým deckom!“
— Эй! — крикнул в темноту Джулз, не обращая на нее никакого внимания. Рэйнберд хорошо знал своего напарника. Все по уставу. Комар носа не подточит. Главное — себя обезопасить. — Эй, грум! Кто нибудь! Я привел девочку!
„Môžete už ísť,“ zopakovala Charlie a Jules ju opäť ignoroval.
— Вы можете идти, — повторила Чарли, и вновь Джулз пропустил ее слова мимо ушей.
„Poď,“ dodal a zovrel Charlie zápästie. „Musíme niekoho nájsť.“
— Стой, — сказал он, беря ее за запястье. — Надо кого нибудь найти.
Napriek miernej ľútosti bol Rainbird pripravený Dona Julesa zastreliť. Mohlo sa mu stať aj horšie. Takto aspoň zomrie predpisovo, krytý od chrbta.
Не без сожаления Рэйнберд приготовился застрелить его. Что ж, Дон Джулз мог бы кончить и хуже. По крайней мере умрет по уставу, во всем себя обезопасив.
„Povedala som, že už môžete ísť,“ zopakovala Charlie a Jules jej zrazu pustil zápästie. Nie iba jednoducho pustil, bolo to rýchle odtiahnutie ruky, ako keď sa dotkneš niečoho horúceho.
— Я ведь сказала — можете идти, — повысила голос Чарли, и неожиданно Джулз выпустил ее запястье. Не просто выпустил, а отдернул руку, как если бы схватился за что то горячее.
Rainbird pozorne sledoval tento zaujímavý vývoj situácie.
Рэйнберд пристально следил за неожиданным развитием событий.
Jules sa obrátil a zadíval sa na Charlie. Šúchal si ruku, no Rainbird nedovidel, či tam niečo má alebo nie.
Джулз повернулся к Чарли. Он потирал ладонь — покраснела ли она, Рэйнберд со своего места разглядеть не мог.
„Choďte preč,“ dodala Charlie pokojne.
— Ну ка убирайтесь отсюда, — тихо сказала Чарли.
Jules siahol pod vetrovku a Rainbird bol opäť pripravený zastreliť ho. Nemal by to spraviť, kým nebude zbraň z Julesovej bundy celkom vonku, a kým jeho zámer odviesť ju nazad do domu nebude očividný.
Джулз сунул руку под фуфайку, и Рэйнберд вторично приготовился его застрелить. Но сначала надо дождаться, чтобы он вытащил оружие и недвусмысленно заявил о своем намерении увести се обратно.
No zbraň ešte ani nebola poriadne vonku, keď mu s výkrikom vypadla na drevenú dlážku. Cúvol pred dievčaťom a oči mal vyvalené.
Не успел он, однако, достать пистолет, как тут же с криком выронил его. И попятился, смотря на девочку округлившимися глазами.
Charlie sa napoly odvrátila, akoby ju Jules väčšmi nezaujímal. V strede steny dlhšej časti budovy trčal kohútik a pod ním bolo vedro s vodou.
Чарли отвернулась, как будто Джулз ее больше не интересовал. Посередине длинного прохода, являвшего собой боковину буквы Г, торчал из стены водопроводный кран, под которым стояло корыто, до половины наполненное водой.
Z vedra začala lenivo stúpať para.
Над корытом заклубился пар.
Rainbirdovi sa nezdalo, že si to Jules všimol, lebo pohľad mal priklincovaný na Charlie.
Вряд ли, подумал Рэйнберд, это заметил Джулз, неотрывно смотревший на девочку.
„Choď odtiaľto preč, ty hnusák,“ povedala mu, „lebo ťa spálim. Upečiem ťa.“
— Убирайся отсюда, дрянь такая, — сказала Чарли, — или я сейчас сожгу тебя. Живьем изжарю.
John Rainbird v duchu zvolal Charlie hurá.
Джон Рэйнберд в душе поаплодировал.
Jules stál a nerozhodne na ňu pozeral. S hlavou nachýlenou nabok gúľal očami a v tej chvíli sa podobal potkanovi. Vyzeral nebezpečne. Rainbird bol pripravený podporiť jej hru, ak s nejakou začne, no dúfal, že Jules bude rozumný. Jej moc bola na najlepšej ceste vymknúť sa spod kontroly.
Джулз стоял в нерешительности. Напряженный, голова вперед, глаза бегают по сторонам — ни дать ни взять крыса, готовая к нападению. Рэйнберд был готов, если понадобится, подстраховать Чарли, надеясь, впрочем, что Джулз проявит здравый смысл. Как известно, сила порой выходит из под контроля.
„Choď už aj preč,“ pokračovala. „Vráť sa, odkiaľ si prišiel. Budem sa pozerať a zistím, či si poslúchol. Hýb sa! Zmizni!“
— Убирайся, ну, — повторила Чарли. — Иди откуда пришел. Я за тобой прослежу. Ну! Выметайся!
Zlostná ostrosť jej hlasu rozhodla.
В ее голосе зазвенели ноты ярости, и это решило дело.
„Len pokojne!“ zašomral. „Dobre, dobre. Lenže ty, milá moja, nemáš kam ísť. Ťažko sa niekam dostaneš.“
— Полегче, — сказал он. — Ладно, иду. Но учти, отсюда тебе не выйти. Лучше и не пытайся.
Pomaly prechádzal okolo nej a začal cúvať k vrátam.
Тем временем он протиснулся мимо нее и начал пятиться к выходу.
„Budem sa pozerať,“ zopakovala Charlie hrozivo. „Ani sa neobzri, ty… ty sraľo.“
— Я прослежу, — пригрозила Чарли. — И не смей оборачиваться, ты… какашка.
Jules vyšiel, ešte niečo hovoril, ale Rainbird to nezachytil.
Джулз уже был в дверях. Он что то сказал напоследок, но Рэйнберд не расслышал.
„Už aj sa berl“ zakričala Charlie.
— Пошел вон! — закричала Чарли.
Stála medzi dvojitými vrátami chrbtom k Rainbirdovi, malá silueta v spŕške slnečných lúčov. Opäť ním prebehla vlna lásky k nej. Toto teda bolo miesto ich stretnutia.
Она стояла в дверях, спиной к Рэйноерду, — миниатюрный силуэт в обрамлении мягкого солнечного света. И вновь он ощутил прилив нежности. Вот, стало быть, где назначено им свидание.
„Charlie,“ zvolal nežne.
— Чарли, — тихо позвал он.
Zmeravela a urobila jediný krok dozadu. Neobrátila sa, no vycítil, že ho hneď spoznala a že ju zaplavila vlna zúrivosti, hoci postrehol len mierny pohyb, ktorým vystrela plecia.
Девочка вся подобралась и отступила от двери. Она узнала его голос, он это почувствовал. Так же как почувствовал ярость, мгновенно ее охватившую. Она не подала виду, только вскинулись плечики.
„Charlie,“ zvolal znova. „Hej, Charlie.“
— Чарли, — снова позвал он. — Эй, Чарли.
„Ty!“ zašepkala. Sotva to zachytil. Niekde pod ním zaerdžal kôň.
— Ты! — прошептала она. Он едва расслышал. Где то под ним всхрапнула лошадь.
„Ja,“ súhlasil. „Pravdaže som to ja, Charlie.“
— Я, — подтвердил он. — С самого начала — я, Чарли.
Teraz sa obrátila a prešla pohľadom po dlhšej strane stajne. Rainbird videl, že ho hľadá, no nezbadala ho, bol dobre ukrytý za žochmi v hornej časti tmavého podkrovia.
Она резко повернулась и обшарила взглядом уходившие вдаль стойла. Нет, она не могла увидеть Рэйнберда, он укрылся за грудой тюков в темноте сеновала.
„Kde si?“ zvolala chripľavo. „Oklamal si ma! Bol si to ty! Ocko povedal, že vtedy u Granthera si to bol ty!“ Rukou si podvedome siahla na krk, kam jej vstrelil ampulku. „Kde si?“
— Где ты? — возвысила она голос. — Ты меня обманул! Я знаю от папы! Это ты нас тогда, у Грэнтера!.. — Рука ее сама потянулась к горлу, к тому месту, куда воткнулась его стрела. — Где же ты?
Ach, Charlie, rada by si to vedela?
АХ, ЧАРЛИ, ТЕБЕ ТОЛЬКО СКАЖИ…
Zaerdžal kôň, tentoraz nie pokojne, ale prenikavo a vystrašene. Jeho nárek zachytil ďalší kôň. Ozvalo sa zdvojené dupnutie, keď jeden z plnokrvníkov kopol do vrátok boxu zavretých na závoru.
Заржала лошадь — это не было похоже на сытое довольное ржание, в нем сквозило смятенье. В ответ заржала другая. Раздался двойной удар — одна из этих чистокровных лягнула дверь задними копытами.
„Kde si?“ skríkla opäť, a Rainbird cítil, že zrazu začala stúpať teplota. Priamo pod ním hlasno zaerdžal iný kôň – možno Necromancer – a znelo to ako ženské zvriesknutie.
— Где ты? — еще раз выкрикнула она, и тут Рэйнберд почувствовал, как воздух нагревается. Прямо под ним послышалось громкое ржание — это мог быть и Некромансер, — похожее на женский крик.
Bzučiak na dverách vydal krátky, prenikavý zvuk a kapitán Hollister vstúpil do Andyho apartmánu pod severnejším z dvoch domov v koloniálnom štýle. Už to nebol ten človek, čo pred rokom. Vtedy to bol chlap v rokoch, čulý, zdravý a bystrý, dalo sa čakať, že ho stretneš, keď sa bude v novembri skláňať nad hladinou rybníka a uvoľnene mieriť puškou na kačice. Tento sa roztržito vliekol. Vlasy, pred rokom ostré a oceľovosivé, mal teraz takmer biele a jemné ako bábätko. Ústami mu slabo mykalo. No najväčšmi sa zmenili jeho oči, zdali sa prekvapené a akési detské. Tento dojem sa narušil len občas, pri rýchlych pohľadoch zboku, v ktorých bola podozrievavosť, strach a takmer poníženosť. Ruky mu viseli popri tele a prsty sa mimovoľne zvierali. Echo vyvolalo odraz, ktorý mu teraz so smrteľnou rýchlosťou vrážal do mozgu.
После короткого и резкого зуммера дверь в квартиру Энди в полуподвальном этаже северного особняка открылась, и на пороге возник Кэп Холлистер. За этот год он стал другим человеком. Тот Кэп, хотя и в летах, был умница, крепкий мужчина с волевым лицом; такое лицо можно увидеть у бывалого охотника, сидящего в засаде с дробовиком наготове. Этот Кэп передвигался как сомнамбула, волоча ноги. Год назад его волосы были стального отлива; сейчас они побелели и напоминали старческий пушок. Губы то и дело подергивались. Но главная перемена коснулась глаз, в которых появилось недоуменное, какое то по детски беспомощное выражение; иногда оно сменялось подозрительностью и почти рабским страхом, когда он озирался по сторонам. Руки висели по бокам как плети, пальцы бесцельно шевелились. Эхо превратилось в рикошет, который куролесил сейчас в его мозгу, носясь со свистом и набирая все более сумасшедшую, убийственную скорость.
Andy McGee vstal, aby ho privítal. Bol oblečený presne tak ako v deň, keď spolu s Charlie utekali z Tretej avenue v New Yorku a sedan Firmy ich sledoval. Menčestrové sako mal teraz roztrhnuté pri švíku na ľavom pleci a hnedé krepové nohavice vyblednuté a vyleštené na zadku.
Энди Макги поднялся ему навстречу. Он был одет, как в тот день в Нью Йорке, когда они с Чарли бежали от зеленого автомобиля Конторы по Третьей авеню. Только вельветовый пиджак порвался по шву на левом плече и коричневые саржевые брюки выцвели и до блеска протерлись на заду.
Čakanie mu prospelo. Cítil, že je schopný vyrovnať sa s týmto všetkým. Nie pochopiť. To nijako nie. Cítil, že to sa nikdy nebude dať, nech by aj s Charlie nejako premohli hroznú nepriazeň osudu, dostali sa odtiaľto a žili ďalej. Nedokázal by určiť ten osudný chybný krok, na ktorý by mohol zvaliť vinu za celé toto svinstvo, nijaký hriech otca, za ktorý by mala pykať dcéra. Neprevinil sa tým, že kedysi dávno potreboval dvesto dolárov, ani že sa zúčastnil na kontrolovanom pokuse, takisto sa neprevinil tým, že chcel byť slobodný. Ak sa odtiaľto dostanem, rozmýšľal, poviem im toto: Učte svoje deti, učte ich od kolísky, dôkladne ich učte, lebo tvrdia, že vedia, čo robia, a niekedy to naozaj vedia, no zväčša to nevedia.
Ожидание пошло ему на пользу. Он сумел обрести внутренний покой. Не понимание, нет. Он чувствовал, что оно уже никогда не придет, даже если они с Чарли совершат невероятное — вырвутся на свободу и заживут нормальной жизнью. Он не находил в своем характере роковго изъяна, который бы хоть как то оправдал эту жизненную мясорубку; он, отец, не совершил таких грехов, которые должна была бы искупить его дочь. Разве грешно хотеть заработать двести долларов и ради этого принять участие в официальном эксперименте? Не более грешно, чем хотеть вырваться на свободу. Если я окажусь на воле, думал он, я скажу людям: учите своих детей, учите с пеленок премудростям жизни… Нам говорят: мы знаем, что делаем, и бывает, что знают, но чаще всего нам лгут.
Lenže čo sa stalo, už sa neodstane, však? Tamtí si koniec koncov na svoje prišli. No on preto ešte nemusel ochotne odpúšťať ani chápať ľudí, čo to spôsobili. Tým, že sa so všetkým sám v sebe vyrovnal, stlmil ostrie vlastnej nenávisti voči byrokratom bez tváre, ktorí to robili v mene národnej bezpečnosti, či čo to vlastne bolo. Aj keď teraz už neboli bez tváre: jeden z nich stál pred ním s úsmevom, s trhanými pohybmi, prázdny. Andy kapitána vôbec neľutoval.
Впрочем, что после драки то кулаками махать? Во всяком случае, они не пустили свои денежки на ветер. Возможно… и все равно он не мог понять и, тем более, простить тех, кто устроил им эту мясорубку. Обрести внутренний покой значило притушить костер ненависти к безыменным бюрокретинам, творящим зло во имя национальной безопасности или чего то там еще. Хотя какие же они безыменные: вот один стоит перед ним — глаза пустые, нервный тик, бессмысленная улыбка. Жалости к Кэпу он не испытывал.
Zapríčinil si si to sám, kamoš.
САМ ВИНОВАТ, ПРИЯТЕЛЬ.
„Zdravím vás, Andy,“ začal kapitán. „Máte všetko?“
— Ну как, Энди? — спросил Кэн. — Готовы?
„Áno,“ odvetil Andy. „Nepomohli by ste mi s batožinou?“
— Да, — сказал Энди. — Вы не возьмете одну сумку?
Kapitánov prázdny výraz narušil jeden z tých bočných, prenikavo rýchlych pohľadov.
В опустошенном взгляде Кэпа промелькнул обманчивый блеск — жалкий намек на былую проницательность.
„Skontrolovali ste ich?“ vyštekol. „Či v nich nie sú hady?“
— А вы их проверили? — рявкнул он. Там змей нет?
Andy pritlačil – nie veľmi. Chcel sa šetriť, koľko sa len dalo, pre prípad núdze. „Zdvihnite to,“ ukázal na jeden z kufrov.
Энди подтолкнул его несильно. Надо было экономить силы для чрезвычайных обстоятельств.
Kapitán k nemu podišiel a zdvihol ho. Andy sa chopil druhého.
— Берите, — сказал он, показывая на одну из сумок. Кэп подошел и взял. Энди подхватил вторую.
„Kde máte auto?“
— Где ваша машина?
„Hneď tu vonku,“ oznámil kapitán. „Priviezli mi ho.“
— У подъезда, сказал Кэп. — Только что подогнали.
„Bude nás niekto kontrolovať?“ Čo znamenalo: Pokúsi sa nás niekto zastaviť?
— Нас будут… проверять? — Подразумевалось: НАС НИКТО НЕ ЗАДЕРЖИТ?
„Prečo by to robili?“ spýtal sa kapitán úprimne prekvapený. „Som tu šéf.“
— С какой стати? — искренне удивился Кэп. — Вы ведь со мной.
Andyho to uspokojilo.
Пришлось удовлетвориться этим ответом.
„Ideme,“ zahlásil. „Kufre dáme do batožinového priestoru…“
— Сейчас мы выйдем на улицу, — сказал Энди, — и поставим сумки в багажник…
„Ten je v poriadku,“ prerušil ho kapitán. „Skontroloval som ho dnes ráno.“
— В багажник, да, — вставил Кэп. — Я его утром проверил.
„… a potom sa prevezieme okolo stajní, a tam si vyzdvihnem dcéru. Máte nejaké otázky?“
— А потом подъедем к конюшням и заберем мою дочь. Есть вопросы?
„Nie,“ odvetil kapitán.
— Нет.
„Fajn. Poďme.“
— Отлично. Тогда вперед.
Vyšli z apartmánu a kráčali k výťahu. Halou prechádzali nejakí ľudia za svojimi povinnosťami. Zvedavým pohľadom skízli po kapitánovi a potom sa obzerali naokolo. Výťah ich dopravil hore do tanečnej sály a kapitán zamieril smerom k dlhej vstupnej hale.
Они вышли в коридор и направились к лифту. В холле им встретились несколько человек, спешивших по делам. Они проходили мимо, украдкой бросая взгляды на Кэпа. Выйдя из лифта, Кэп провел Энди через бальный зал в просторный вестибюль.
Ryšavá Josie, ktorá sedela pri vchode v deň, keď kapitán odvelil Ala Steinowitza do Hastings Glenu, bola už preč, kdesi na lepšom mieste. Teraz tu sedel mladý, predčasne plešivý muž a mračil sa nad textom počítačového programu. V jednej ruke mal žltú fixku. Zdvihol zrak, keď sa priblížili.
За конторкой сидела не рыжеволосая Джози — она дежурила в тот день, когда Кэп послал Эла Стейновица в Гастингс Глен, и за последнее время круто пошла в гору, — а лысеющий молодой человек, потевший над учебником программирования. В руке он держал желтый фломастер. Заслышав шаги, он оторвался от книжки.
„Zdravím vás, Richard,“ prehodil kapitán. „Hltáte knihy?“
— Ну что, Ричард, — сказал Кэп, — добиваешь учебник? Ричард засмеялся.
Richard sa zasmial. „Skôr ony hltajú mňa.“ Zvedavo pozrel na Andyho. Andy mu vrátil neosobný pohľad.
— Скорее он меня добивает. — Молодой человек с любопытством посмотрел на Энди. Тот постарался придать своему лицу неопределенное выражение.
Kapitán vsunul palec do drážky a niečo zahrkalo. Na Richardovom stole zasvietilo zelené svetlo.
Кэп сунул большой палец в щель, раздался щелчок. На приборной панели зажегся зеленый свет.
„Aký je cieľ cesty?“ spýtal sa Richard. Vymenil fixku za večné pero. Bolo priviazané k malému zošitu v pevných doskách.
— Пункт назначения? — спросил Ричард. Вместо фломастера он вооружился шариковой ручкой, которая зависла над регистрационным журналом в переплете.
„Stajňa,“ odvetil živo kapitán. „Vyzdvihnem tam Andyho dcéru. Chystajú sa ujsť.“
— Конюшни, — односложно ответил Кэп. — Захватим дочь Энди — и наши птички улетели.
„Vojenská letecká základňa v Andrewse,“ zamiešal sa Andy a pritlačil. Do hlavy sa mu okamžite zakliesnila bolesť ako tupý sekáčik na mäso.
— С военно воздушной базы в Эндрюсе, — поправил его Энди и дал посыл. Сейчас же в мозг, как тупой нож, вонзилась боль.
„Vojenská letecká základňa v Andrewse,“ opakoval pomaly Richard a vpisoval to do zošita. „Želám vám príjemný zvyšok dňa.“
— База в Эндрюсе, — понимающе кивнул Ричард и записал это в журнал вместе с временем вылета. — Желаю удачи.
Vyšli do jasného a veterného októbrového dňa. Kapitánova vega stála na čistom bielom štrku okružnej cesty.
Их встретил солнечный октябрьский день с легким ветерком. Кэповская «Вега» стояла у выхода, перед которым делала кольцо подъездная дорога, посыпанная белой кирпичной крошкой.
„Dajte mi kľúče,“ vyzval ho Andy. Kapitán mu ich podal, Andy otvoril batožinový priestor a vložil ta kufre. Potom ho pribuchol a vrátil kľúče. „Poďme.“
— Дайте мне ключи, — сказал Энди. Взяв у Кэпа связку, он открыл багажник, и они сложили туда сумки. Энди захлопнул багажник и вернул ключи. — Поехали.
Kapitán viedol auto zákrutou okolo rybníka a k stajni. Keď sa pohli, Andy zazrel muža v baseballovej bunde bežať krížom k domu, z ktorého práve vyšli, a pocítil nespokojné zašteklenie. Kapitán zastal priamo pred otvorenými vrátami stajne.
Кэп сделал петлю вокруг пруда, держа курс на конюшни. Когда они отъезжали, Энди увидел, что какой то мужчина в тренировочной бейсбольной фуфайке бежит к дому, откуда они только что вышли. Его кольнуло беспокойство. Кэп остановил машину у самых конюшен; дверь была открыта.
Siahol za kľúčmi, no Andy mu zľahka zadržal ruku.
Он потянулся за ключами, и Энди пришлось легонько стукнуть его по руке.
„Nie. Nechajte to bežať. Poďme.“ Vystúpil z auta. V hlave sa mu ozývalo búšenie, do híbky mozgu prenikala rytmická pulzujúca bolesť, no zatiaľ to nebolo až také zlé. Zatiaľ nie.
— Не надо. Пусть мотор работает. Идемте. — Он вылез первым. В голове стучало, боль ритмично пульсировала в мозгу, но это было терпимо. Пока.
Kapitán vystúpil, potom nerozhodne zastal.
Кэп вылез из машины и в нерешительности остановился.
„Nejdem dnu,“ oznámil. Vystrašene zagúľal očami. „Je tam tma. Skrývajú sa. Uštipnú.“
— Я туда не пойду, — сказал он. Его глаза так и бегали в орбитах. — Там темно. Они любят темноту. Они прячутся. Они кусаются.
„Nie sú tam hady,“ povedal Andy a zľahka pritlačil. Stačilo to, aby sa kapitán pohol, no nevyzeral celkom presvedčený. Vošli do stajne.
— Там нет змей, — сказал Энди и дал слабый посыл. Этого хватило, чтобы Кэп тронулся с места, однако с большой неохотой. Они вошли внутрь.
Jediný neskutočný hrozný okamih si Andy myslel, že tam nie je. Keď svetlo vystriedal tieň, oči sa stali celkom bezmocnými. Vnútri bolo horúco a dusno a kone boli pre čosi nervózne. Erdžali a kopali do boxov. Andy nevidel nič.
В первое мгновение Энди похолодел от мысли, что ее нет. Он ровным счетом ничего не видел после яркого уличного света. Здесь было жарко и душно. Отчего то беспокойно вели себя лошади — они всхрапывали и били копытами в стойлах. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте.
„ Charlie?“ zvolal preskakujúcim hlasom plným naliehavosti. „Charlie!“
— Чарли? — позвал он дрогнувшим взволнованным голосом. — Чарли?
„Ocko!“ skríkla a jeho premkla radosť, radosť, ktorá sa zmenila na hrôzu, keď začul v jej hlase prenikavý strach. „Ocko, nechoď sem! Nechoď…“
— Папа! — крикнула она, и его захлестнула радость — радость, которая сменилась ужасом, ибо голос ее звенел от страха. — Папочка, не входи сюда! Не входи…
„Myslím, že na to je už trochu neskoro,“ ozvalo sa odniekiaľ zhora.
— Боюсь, что уже поздно, — раздался голос откуда то сверху.
Достарыңызбен бөлісу: |