Таумурзаев Далхат Магомедович «Голлу» Карачаево-балкарские легенды

Так называется скала у реки Гирхожан, выше одноименного поселка. Говорят, что вода реки имеет целебные свойства, правда, этого еще никто не исследовал. Известно, что о Жан-Мурзе-Кая бытует своя легенда среди балкарского народа. Но и этого многие не знают. Поведал мне ее Жамал Ачабаев, который живет в том же поселке Гирхожан. А услышал он об этом из уст карачаевца Ока Ачабаева в сороковые годы.

Так вот, у Жан-Мурза-Кая вырыты две могилы - одна принадлежит взрослому человеку, другая юноше. Чьи эти могилы, почему они находятся здесь, вдали от людей? Прежде чем ответить на этот вопрос, расскажу легенду, как сам услышал.

Жил на свете человек по имени Жан-Мурза. Даровал ему Тейри красивый стан, неимоверную силу, огромную любовь к детям. После достижения совершеннолетия, он дал себе слово, что будет опорой и защитником обездоленных. Чтобы стать полезным для людей, ему приходилось ездить по многим краям, познавать их языки и культуру. Всюду имелись у него друзья и знакомые. При этом возникло у него желание мстить тем, кто обижает слабых и бедных. Бывало, поедет в Карачай, посидит на ныгыше и услышит о том, что такой-то не дает спокойно жить бедным. Тут же повелевает:

- Пусть приходит сюла. Скажите, что Жан-Мурза зовет.

После этих слов обидчик должен явиться непременно. Такое воздействие имело его условие.

Из-за большой физической силы, меткой стрельбы и приятной неторопливой речи авторитет его среди народа рос быстро. О нем знали стар и млад. Говорили: «Жан-Мурза приедет, покажет тебе, как слабых обижать, отберет твое солнце».

Бывало, приедет в Чегем и скажет:

- Почему у Рачикауовых больше земли? Поделите пахотные земли и
покосы поровну. Под солнцем рожденные все должны быть равными перед Тейри.

Или прибудет в Уштулу, соберет народ и спросит:

- Кто мешает нам трудитъся и жить?

Сказать ему неправду, обмануть его было не под силу даже самому хитрому, коварному человеку. Отбирал он у богатых скот, покосы и раздавал бедным, нуждающимся. Но без надобности Жан-Мурза не трогал даже очень богатых.

Он был один, всюду действовал сам. А у одинокого человека много бывает завистников и противников. Жан-Мурза знал, что абреки долго не живут, но остаются в сознании и памяти людей, поэтому жизнь его имеет смысл, что ободряло его, и жил он ради других. Он также знал, что за ним охотится шайка богатых, но не допускал и мысли, что они его одолеют. Однажды шел он, держа коня под уздцы, и пел тихо про себя. Шел, не оглядывался, и скоро оказался на холме Кумиш. А там такие красивые поля, что скачки на короткие дистанции провести можно.

«В этом месте Ауал и Астал (легендарные богатыри, которые добыли горючий камень) бросали копье (саба сызыу), соревновались с богатырями,

В это время увидел он группу людей. Они тоже вели коней под уздцы и были вооружены. В десяти шагах от Жан-Мурзы незнакомцы остановились. - Ты ли Жан-Мурза, который этот мир привел в трепет? – спросил человек, который выступил вперед. Его рыжие усы тряслись.

Человек, замышляющий зло, не приветствует при встрече. Но этого не заметил Жан-Мурза и спросил, вставая с места:

- Кто вы такие? Не знаю я вас.

Но те не дали ответа, а предложили оставить лук, копье на месте и покориться. Он и не хотел с ними драться, думал, что просто случилось недоразумение. Зачем без надобности людей обижать?

- Ты или мы сильнее? Долго мы тебя искали. А где твой друг Эльмурза? - спросил мужчина по имени Жалын, побагровев от злости.

Тут понял Жан-Мурза, что те не шутят, и разговор будет коротким и серьезным.

- Если бы Эльмурза сейчас был здесь, вы бы со мною так не разговаривали. А что касается силы, то один человек уступает множеству, - ответил абрек и окинул всех присутствующих взглядом. Он увидел знакомые лица. Злесь оказались сыновья Эбуевых, Туудуевых. Жаубермезовых, Келеметовых, Мал каруковых.

- Сдается мне, что вы собираетесь сегодня мстить за то, что я всегда брал под защиту тех, которые вам не сумели сопротивляться.

- Да, настал тот день, ты сегодня должен расплачиваться за свои деяния, - ответил тот же Жалын. - А что ты взял под защиту грязных оборванцев и ленивых рабов, это тсбе не делает чести. На этом месте ты

умрешь, как собака, и никто не узнает ни места твоей смерти, ни имени твоего…

Это было сказано зло и высокомерно. После этих слов Жалын велел трем негерам своим подойти к Жан-Мурзе и отобрать оружие, а другие, в случае чего, приготовились стрелять из луков. Немедленно было исполнено его приказание, и все приготовились пустить слепые стрелы в тело богатыря.

Но тут человек по имени Мысты (кислый) заговорил:

- Постойте, не стреляйте. Говорят, что Жан-Мурза хорошо поет. В смертный час послушаем его песню. А убить его успеем, солнце еще высоко. Негеры переглянулись друг с другом, пошептались.

Жалын согласился:

- Пусть поет песню. Иногда и врага послушать можно. Ведь паши предки и неприятеля через силу заставляли петь.

Сказав это, Жалын расхохотался, но его никто не поддержал.

- Пой, Жан-мурза, не уноси песню с собой в тот мир. Оставь ее нам, -

сказал Мысты и опустил свой лук. Все последовали его примеру и опустили луки.

- Нет, не буду я петь. Пусть песня умрет вместе со мною, - сказал Жан-Мурза и погрузился в размышления.

- Тогда я спою. Но эта песня не будет славить твое имя, а народ запомнит ее слова, - сказан один и негеров и стал петь. Пел он умело и протяжно:

Скакуна пожалев, не прославишься, Мурза!

Остановись! Дороги нет тебе вдали.

Жан-Мурза остановился, вокруг посмотрел.

«Кто же вы?» - спросил он, сердце его заныло.

Не оглянулся назад, и нас не увидел,

Что за тобой вдогонку идут - не знал,

Силу твою и мощь не беря в расчет,

В огне березовых поленьев тебя сожжем.

Скакуна пожалев, не прославишься, Мурза!

Наши кони превосходны.

Мешок кровавый, Мурза,

Кровавый, попался к нам, не уйдешь,

Левую ногу твою стремя не удержит.

Богатого князя презирал, унижал,

Его скот и богатство к рукам прибирал,

Теперь ты не похож на богатыря, ничтожный.

Как лягушка, распластался перед нами.

Когда услышал такие слова Жан-Мурза, встрепенулся и гордо поднял голову. Побледневшее лицо его окрасилось в красный цвет. Видно было, что без ответа он не оставит певца-недруга, но какими словами ответить ему? Эта мысль мучила его. И красивые уста Жан-Мурзы раскрылись, и вырвались из них слова, похожие на песню его обидчика. Он их еще раз про себя повторил и громовым голосом запел, и голос его разнесся по лесу, горам. Казалось, что его слушают и орлы в полете.

«Если Тейри скажет, что моя левая нога в стремени долго не устоит, то что могу сказать на это я?»- думал он при этом. Вот его песня:

Коня пожалевшему нет славы, Жан-Мурза!

Смертный день твой настал, мой конь ненаглядный, Запоминай и ты, душа моя, эти места.

Здесь душу мою возьмет Азраил мерзкий. Отважному, друг мой, плакать не годится -

В моем народе издревле всем говорят.

Глядя на меня, ты не терзайся, саврасый!

Мой напиток на этом свете не утечет, не иссякнет.

Не скажут, что Жан-Мурза был мешок кровавый.

Всегда богатых за крутой нрав наказывал.

Борясь за правду и справедливость,

В стремлении к этому очень устал.

Теперь знаю - слова мои и дух мой уйдут.

Но память обо мне не исчезнет в горах.

Народ услышит слова песни и повторит.

Я спокойно буду спать в камнях холодных. Никто не знает судьбу свою заранее,

И я не знал ее, у Тейри не спрашивал.

Коротки жизни благие побуждения,

Но я свой камень в очаге нашел.

Плохо я выгляжу, не уйти мне отсюда, Красавец мой, я знал твою нужду.

Повернись ко мне и послушай эти слова.

В мире зла тебе доверял судьбу свою.

Эй, Жан-Мурза, солнце твое закатилось.

Не вернешься ты больше сюда никогда,

Не терзай душу свою, тесно здесь тебе.

Обретешь покой на том свете сполна.

Эжиу³³ песни долго витал в воздухе. Негери, точно боясь испортить что-то, вслушивались в слова и некоторое время молча взирали на Жан-Мурзу. Теперь он действительно был похож на неуязвимого богатыря, от которого стрелы отскакивают, вонзаются в самих его врагов.

- Аланы! Сыновья мужчин, которые этим миром правят! Услышав песню вора и убийцы Жан-Мурзы, вы готовы простить ему все грехи, которые нам очень дорого стоили! Бил он и детей наших, и нас самих. Отбирал коней у уважаемых мужчин и отдавал таким же, как сам, абрекам. Покосы наши и поля пшеничные голобрюхим раздавал. Или то был другой Жан-Мырза? Подумайте хорошенько. Если этот безбожник останется в живых, клянусь именем Тейри, сдерет он ваши шкуры но всему спинному хребту. Не забудьте и зто. Опустите его. Пусть идет своей дорогой, а потом посмотрите, что он с вами сделает. Он уничтожит всех имущих!

Сказав это, Жалын посмотрел па своих в надежде, что слова его нашли отклик. Все застыли на своих местах. Солнце клонилось к закату, ветерок превратился в порывы ветра и трепал полы чепкенов, но никто не торопился с ответом на слова подстрекателя.

- Он говорит правду, - сказал Жан-Мурза. - Если я отсюда уйду живым, то вы меня никогда не поймаете. А я вам сделаю столько бед, что очень пожалеете, что отпустили меня. В течение одного года многих из вас уничтожу, Вас, которые живут чужим трудом, утнетая себе подобных, буду истреблять всюду и везде! А стрелять я умею, и силу мою вы тоже знаете... Между бедным и богатым не было мира и не будет его! Чтобы жить в мире, нужно будет разделить землю, лес и скот поровну. А этого вы, круглобрюхие, по доброй воле не допустите. Раз так, нам не остается ничего, как отобрать ваше имущество силой и раздать неимущим. Нет, вы меня в живых не оставите, это вам не в радость. Такого случая, чтобы борцу за справедливость даровали жизнь его враги, Тейри не помнит и люди не видели. Такие, как вы, повадками на двуногих зверей похожие, не сделают этого.

После таких гордых слов Жан-Мурза выпрямил свою сильную грудь, наполнив ее горным воздухом, и горько вздохнул.

- Вы все отчетливо видите и хорошо слышите. Молодым и старым
передайте эти слова, и путь они тоже вспоминают почаще этот кровавый мешок! - с издевкой сказал Жалын, ожидая яростного нападения на Жан-Мурзу.

Все стояли молча и никто слова не говорил, и не похоже, чтобы кто-либо торопился исполнить желание Жалына.

- Молчите?.. Тоже думаете про него - «богатырь, заступник народа»? Жан-Мурза речист и красив лицом, но дурные мысли обуревают его мозг. Дождетесь вы его карающего меча! - и этими словами не сумел Жалын натравить своих негеров на певца.

- Хорошо, Жан-Мурза должен умереть, - сказал один из них. - Мы его приговорим к смерти. Но послушали песню - посмотрим и танец его. Говорят, он танцует очень красиво. Перед смертью танцевал Жан-Мурза - так скажем на ныгыше. Имя его и плохие дела забудем, а танец его сохраним. Пусть танцует. Посмотрим его предсмертную пляску, - поддержали другие.

Тогда Жалын вышел на середину, нехотя подошел к обреченному Жан-Мурзе, не спеша расстегнул связанные руки и посмотрел в его красивые, черные глаза, которые горели ненавистью, но были спокойны и решительны.

- Плохо выглядишь ты, батыр, мне жаль тебя. Может, попросишь

- Нет, Жалын, не нужно пошады мне от вас, Я жалею о том, что оставил тебе подобных на этом свете так долго жить. Виноват я, что ты эту красивую землю топчешь, а карахалки боятся тебя. Не учил я их стрелять в вас и орошать вашей черной кровью пески гор. А меня жалеть не нужно. Жил я хорошо, радуясь солнцу и свету.

Так сказал Жан-Мурза, окидывая взглядом ряды негеров, которые стояли точно вросшие в землю. Можно было подумать, что они хотят наказать того, кто ему нанес оскорбление в этот роковой час.

- Негеры мои удалые, кровавому Жан-Мурзе допрос устроившие джигиты! Этот защитник карахалков не хочет даже просить пошады у нас. Он нас за людей не считает. Что вы скажете? - этими словами Жалын хотел подчеркнуть, что при желании может быть и щедрым.

А Жан-Мурза посмотрел ни свои связанные ноги, намекая, что у танцующего ноги должны быть свободны.

- Нет уж, ноги сам распутывай. Ниже пояса тебя трогать я брезгую, -

- Зря брезгуешь ты мною. Мои родители не хуже твоих. Горжусь я ими. Ты в прошлом году погубил своего казака за то, что тот не так содрал шкуру барана. Руки твои в крови невинных людей. А мы убиваем таких, как ты, и мстим за их подлые дела. И если сегодня я умру, то завтра другие отомстят за меня, помни об этом.

Так сказал Жан-Мурза и, нагнувшись вниз, достал из правой наговицы свой красивый тяжелый нож, который при обыске у него не нашли. Ловко, в считанные секунды превратил он путы в мелкие обрывки. Негеры этому не придали значения.

- Теперь умираю я. Это так же необходимо, как-то, что сегодняшнее солнце за горы скроется, а завтра утром на востоке появится его лик. Но каким будет тот день - не буду знать я. Может быть, с появлением того дня придет и к вам смерть. А эта смерть будет местью за мою кровь, за мою жизнь. Жаль, что сегодня не оказалось со мною моего друга Эльмурзы. Не пугают меня смерть и тугие путы, но мучает сознание того, что вы и вам похожие будете угнетать, терзать бедных и дальше. Как мог я оставить тебя в живых до сегодняшнего дня?

Жан-Мурза повертел нож в руке и пристально посмотрел на его черно-белую отполированную рукоять. Рядом стоящие приспешники Жалына попеременно окидывали взглядом то огромный костер, в котором скоро сгорит Жан-Мурза, то острый нож в руках богатыря, и не знали, что предпримет он в данный момент.

Тут Жан-Мурза сделал один шаг в сторону и с силой бросил нож в сторону Жалына. Нож вонзился в тело с тупым звуком. Прекратился смех Жалына, и в следующее мгновение он свалился на бок. Его красное лицо почернело, как шкура черной собаки, смерти которой никто не завидует.

Жан-Мурза сделал еще один шаг в сторону, зная точно, что до его смерти нашел один из его врагов свой бесславный конец. Отер руки о полы своего бордового чепкена, будто струи черной крови Жалына достигли его рук.

Двое из стоящих в отдалении натянули тетиву своих луков и приготовились одновременно выпустить стрелы,

- Ради Тейри, не стреляйте. Послушайте, что я вам скажу, Жалын – не хороший человек. Он никого не любил. Не спешите убивать Жан-Мурзу. Вы же хотели посмотреть на его танец. Позвольте ему потанцевать. Пусть не унесет он этот прекрасный танец с собой в тот мир!

Это сказал паренек лет семнадцати с черным пушком усов, которых еще не касался нож. Видимо, он был сыном известного человека, и негеры, услышав его голос, помедлили с расправой.

- Убивайте теперь! От собаки рожденного сына Арыкбаева Таусо Жалына отправил я на тот свет. Его кровь выпущена мною, теперь нечего ждать! - с этими словами Жан-Мурза приблизился к костру, который начал догорать.

- Не спеши, Мурза, - отсекая первую часть имени абрека, произнес

- На этом свете тоже тебе покоя не будет. Танцуй, от собаки рожденный, чего ждешь! Сейчас твое мясо будем жарить на огне и оставим на съедение волкам, иссохший корень! Иблис перед смертью тоже танцевал, попробуй и ты.

Не было желания у Жан-Мурзы танцевать. Но он очень хотел, чтобы кареглазый юноша запомнил танец его и передал другим, чтобы с гибелью его танец не оборвался.

«Какая никчемная смерть! Ничего не успел сделать, все хорошие помыслы впереди. А ведь была возможность пролить еще вражьей крови! Нет, пусть лучше память обо мне останется в народе. Это дороже, чем их никчемная кровь. Я постараюсь станцевать, как Алауган на свадьбе Ахырзамана, - подумал он.

- Если даже душа к веселью не рвется, то ради этого паренька попробую, - сказал он вслух.

- Какая чепуха - танец перед смертью! Так и быть - танцуй ради этого

юнца. Раз все хотят посмотреть твой танец, и я погляжу на твою адскую пляску, - сказал Мысты и с яростью перевел взгляд на руки Жан-Мурзы, которые несколько мгновений тому назад мастерски метнули нож в его приятеля.

Жан-Мурза неспешно вышел на середину и, нагнувшись, поправил правую ноговицу. Все видели, как туго он натянул тесемку, удерживающую ноговицу, и встал. Поправил поясной ремень, аккуратно застегнул черные нитяные пуговицы чепкена, потрогал шапку и, точно орел, гоговящийся к полету, сделал несколько шагов по кругу.

- Ах, луна! Скажешь: «В свой смертный час танцевал Жан-Мурза!» И вы, люди, если даже не любите меня, скажете: «Он хотел жить и радоваться всему живому, этим горам». Эх, ноги мои, не уставайте от танца! Сегодня я ухожу в иной мир, сделав прощальный круг на холме Цумиш.

С этими словами Жан-Мурза прыгнул вверх и плавно опустился на кончиках пальцев. Делая по два маленьких шажка то влево, то вправо, держа обе руки вверх, он продолжал плавно опускаться. Потом, держа обе руки вверх, сделал один оборот вокруг огня. Сильные, пружинистые ноги, то приседая, то подпрыгивая, позволяли телу описывать полный оборот вокруг своей оси. Ненавистные до сего времени негеры теперь на него смотрели с восхищением. Можно было подумать, что это происходит на свадьбе одного из них, и Жан-Мурза-батыр танцует от всей души. Руки с приготовленными к выстрелу луками опустились. Те, кто был готов растерзать Жан-Мурзу, приуныли. Кареглазый паренек приблизился к танцующему, восхищаясь его удальством, но не решаясь хлопать в ладоши.

В это время со стороны Минги-Тау послышались раскаты грома, и черные тучи заволокли пол-неба.

- Поторопись, Жан-Мурза! Пока Элия не пришел, мы должны упрившься с тобой, - сказал Мысты.

- Не спеши, Мысты. Пока кислый вкус крови моей во рту не почувствую, танец не закончу, - ответил обреченный на смерть Жан-Мурза.

«Кислый» так переводилось имя Мысты. Но сказанное танцором не вызвало смеха.

- Так твоему танцу конца не будет, - упрекнул Мысты.

Приближаясь к закату, лучи солнца грели еще сильнее. Жан-Мурза во втором и третьем кругах, проходя мимо парня, коснулся его головы пальцами, приговаривая:

- Ах, жаш, конец мне! Но ты запомни мое слово: в этом мире

прекрасном останется танец мой. Он издревле идет вот так, делая зигзаги. Его завитки, словно из кончика меча Элии, не пропадают бесследно в тесном мире!

Было видно, что парень готов к прыжку, чтобы повиснугь на его сильной шее, но он удержался от своей затеи, сознавая, что сделать это ему не позволят.

Шагая на кончиках пальцев, как черный аист, на правой ноге Жан-Мурза сделал еще оборот вокрут своей оси и подпрыгнул высоко вверх.

- Ах, меч мой, где ты! Красную кровь врага превращающий в бордовый цвет! В нужный день не оказавший последнюю услугу богатырю! Ах, простое черное железо, а не булатный меч, не нужен ты мне! Дай спокойно потанцеватъ сейчас!

Сказав это, Жан-Мурза еще раз пронесся мимо парня. Тот не мог оторвать свой взор от лица танцующего, который выписывал замысловатые фигуры на лужайке.

- Ах, луна! Смертный час Жан-Мурзы не увидевшее холодное существо! Эй, саврасый! Оставляешь меня у смерти в когтях, а сам князю ненавистному будешь служить!

Тут Жан-Мурза подлетел к юноше и, легко выхватив его из обшего круга, вихрем понесся по большому кругу, задевая негеров, которые восхищались его ловкостью. Обратись он сейчас к ним со словами: «Друзья, добьем общего врага!» - они бы пошли за ним, не раздумывая. Но обращения не последовало.

Жан-Мурза на ходу выпустил из рук паренька, и тот, как юла, повертевшись на месте, остановился возле Мысты, который его удержал от падения. Слелав еще один полный круг, уходя на последние аккорды танца, Жан-Мурза крикнул в ярости:

- Мысты! И тебе пришел конец! Дорога моя кровь!

Мгновенно выхватил он меч Мысты из ножен и со всей силой вонзил ему выше пупка. Потом стал теснить других. Но силы были слишком неравны. Десять человек с натянутыми луками и пятеро с обнаженными мечами ринулись на него.

В этот миг юноша бросился в середину свалки и крикнул:

- Ради Тейри всемогущего! Остановитесь!

- Нет, бала (паренек), теперь нас не остановишь! Если даже твой отец Байалдыр здесь окажется, нас не остановить! Или жизнь - или смерть! - крикнул брат Мысты Отен и с мечом бросился на Жан-Мурзу.

Тогда сын Байалдыра открыто перешел на сторону Жан-Мурзы, который, превозмогая боль в раненой левой руке, наносил ощутимые удары врагам.

- Эркин! Не защищай меня! Ты должен остаться в живых! - крикнул Жан-Мурза и, сильно оттолкнув Отена, освободил сына Байалдыра из среды негеров и увлек за собой в сторону дыма от костра.

Но в это время стрелы из десяти луков вылетели одновременно. Пронзенный в левый бок двумя стрелами Жан-Мурза зычно вскрикнул и в бессильной злобе, увидев простреленного юного Эркина (в переводе свободный), изо всех сил вонзил кинжал в левую половину своей груди.

Лучники сгрудились у бездыханного тела Жан-Мурзы, словно стая волков, готовых растерзать свою жертву. И тут же увидели Эркина, умирающего от стрелы, попавшей в спину.

- Вот так и нужно было тебе, от суки рожденный детеныш! - выру­гался Отен в адрес Эркина и тут же увидел в ста шагах двух спешащих вооруженных людей.

- Негеры! Бежим! Похоже, они на подмогу Жан-Мурзе идут, - сказав это, Отен бросился в сторону леса. За ним последовали остальные. Подбежали Эльмурза со своим другом Жатаем.

- Мы опоздали, Жатай! - сказал Эльмурза в отчаянии. - Посмотри на моего друга Жан-Мурзу! Каким он был человеком! На этом свете я не видел смелее его и благороднее. Он все отдавал нуждающимся. Неискренних, не умеющих за дружбу постоять в поход не брал.

- Эльмурза, а это кто? Не его ли сын? - спросил не менее опечаленный Жатай, заметив юношу с отчаянным, но застывшим взором.

- Не знаю. У него не было сына. Если бы был, то так скоро они не
сдались бы врагам. А этот, видишь, без большого сопротивления погиб.

- Все же жаль юнца.

- Жаль, конечно, но имя моего друга никогда не сойдет с моего сердца. Ах, на луне ячмень сеять мечтавший Жан-Мурза! Поторопился ты в единоборстве с врагами. Неужели твоя умная голова не подсказала тебе, что у я уже выехал на подмогу, - с досадой произнес Эльмурза.

Солнце уже закатилось. Красивый багровый лик луны показался с востока.

- Жатай, Жан-Мурзу и этого юношу нужно перенести на ту поляну, что за рекой Гирхожан. Их среди этих собак оставить нельзя. Люди, проходя мимо их могил, будут их вспоминать. Вечно они будут жить в памяти народной! - сказал Эльмурза и похоронил на этом месте двух борцов за свободу карахалков...

- Теперь ясно, чьи это могилы, и почему таким образом они похоронены здесь, - сказал я.

- А тебе не интересно знать о том, что стало с теми, которые бесславно погибли на холме? - спросил Жамал.

- Расскажи, пожалуйста, мне все интересно, ты так увлекательно говоришь.

- Наши предки и врагов не оставляли на поверхности земли, Эльмурза и Жатай похоронили Мысты и Жалына. Но их места захоронения никто не помнит, народ не сохранил это в памяти. Так случается с теми, кто не за людей, а против них. Но мне жаль, что песню Жан-Мурзы немногие знают и танец его тоже забыт!

- Но ты же знаешь! Расскажи обо всем людям, они восстановят и

Мне показалось, он очень верил в то, что повествование его о Жан-Мурзе было не напрасным.

В это время я сомкнул глаза и вдруг отчетливо увидел смеющихся Мурзу и Эркина, которые поют с того времени песню, танцуют свой танец и всюду присутствуют на наших свадьбах.
А ПЕСНЯ БЫЛА
В номерах 23-26 республиканской газеты «Советская молодежь» за 1992 год была опубликована статья Сафарби Бейтуганова о роде Джанхотовых. Этот древний тукъум балкарцы именуют «Занхотлары». В последних абзацах статьи автор пишет с сожалением, что об этих замечательных людях не была сложена песня.

Между тем песня была, и не одна. Для примера одну из них я перевел подстрочно, несколько сократив. В ней поется о том, как Азнаур-Къоспартылы, сын Ибака Жанхотова, приехал в гости к сыновьям и дочерям Татар-Хан-бия и был принят радушно.

Здесь сокращено до того места, когда сыну Татар-Хан-Бия и ровеснику Азнаура кричат: «Эй, Занхот, Занхот, вернись сюда, расскажи о берегах Юрх-Суу!» (так называется в балкарских песнях река Урух). Об этом говорится «черным текстом», то есть прозой.

Занхот рассказывает брату своего отца Ибаку:

И коней спутали крепко,

Поодаль отошли и, смеясь, расселись.

Войлочные шляпы наполнив грушами,

На ровную поляну выбежали.

Опустив на передние ноги голову,

Со спящим барсом встретились.

А он, красавец-хищник, спит.

Кто может его сон потревожить?

Подойдя ближе, Азнаур стоит,

Но беспокоить барса не смеет.

Чего ты смотришь, Азнаур!

Мертвого барса, что ли, боишься?

Азнаур стоит, безмолствует.

Требует от Занхота тишины.

Не выдержав людского шума,

Барс, вздрогнув, просыпается.

Не дав досчитать до двух,

Бросается на Азнаура.

Но тот не испугался хищника,

Схаатив за горло, повалил на землю.

Далее рассказывается о его благородстве, богатырской силе и красивой внешности. И такое продолжение:

Дальше «черным текстом» рассказывается о трогательной дружбе Азнаура с Занхотом, об их походах, любви, которая не обошла их стороной. Но она стала для обоих трагичной.

Эта песня записана из уст Шах-Бийче Ахшаяковой в 1976 году в Кашха-тау, И, к нашему сожалению, от этой большой песни-поэмы, сочиненной Зантуду Мокаевым (первая половина 19 века), осталась малая часть. Да и кто думал о том, что вести о наших предках, принадлежавших к знатным сословиям, будут нам нужны!

Мы знали, что Занхот-Къабакъ, Зарагъыж, Гожукъ-Къабакъ, Ачабай-Къабакъ, и ряд других «кабаков» (населенные пункты) основаны балкарскими таубиями, и подавляющая часть их населения состоит из тукумов (фамилии) балкарского происхождения.

В нюне 1976 года я был в гостях у восьмидесятилетнего Темир-Кана Атабиева (Нижняя Жемтала - Гожукъ-Къабакъ) и задал ему ряд животрепещущих вопросов.

Среди них был и такой:

- Темир-Кан-аксакал, как могло такое случиться, что вы, люди балкарскою происхождения, стали называться кабардинцами (адыгами)? Вы задумывались над подобным вопросом?

Он выслушал меня до конца и, не торопясь, заговорил:

- Вопросы и похлеще мне задавали мои родственники Биттуевы, мы одого корня. Ваше переселение в 1944 году не является причиной того, что нас стали называть кабардинцами. Корень этого слова находится в глубоком тайнике, который требует большого осмысления и понимания.

Даже во времена моего деда Къайт-Мырзы, а он лично знал Бекки-Хажи Мечиева, нас называли кабардинцами. Но никто не считал себя оскорбленным. В те годы, когда Татар-Хан основал свой къабакъ и стали его называть Занхотово (Занхот-Къабакъ, Жанхот-уя), а это относится к концу 17-го столетия, произошло вот такое недоразумение: черкесы хотели, чтобы равнинные села назывались черкесскими, а горцы (бапкарцы) хотели, чтобы села назывались по именам основателей, или аланскими. Вот тогда дело доходило до драк, потасовок, но они быстро улаживались.

Все эти места, куда только доходит глаз человека, называют одним словом; «Къабарты». А знаете, откуда происходит это слово? От «Къабакъ арты» («за пределами къабакъов») «Къабакъла-Арты» - эти слова сократились, и из двух образовалось одно слово «Къабарты» - «Кабарда».

Как просто, но в то же время трудно мне вас собрать под общее название - «Къабартылыла». (Магомет хорошо знал балкарский язык. Сам он родился от таулу къыз - горянки)

- Входы во все ущелья назывались «Къабакъла, кьабакъ эшикле» (Ворота, двери ворот), - продолжал Темир-Кан. - А равнина, часть часть аланской территории называлась «Къабакъ-Арты» (За воротами) по отношению к гор­ной части исторической территории алан (балкаро-карачаевцев).

Сейчас а адыгской среде более ста двадцати тысяч человек, которых можно назвать «кабардинцами балкарского происхождения».

... Я поблагодарил Темир-Кана за толковое объяснение и задал сле­дующий вопрос:

- Все же, адыги полностью аккумулировали название - «Кабарда». Это слово для них - неотъемлемая часть их истории. Как же вы и ваши дети могут согласиться с чужой историей, не связанной с их прошлым?

- Это мы стали ощущать после вашей высылки. Нас тоже запугивали скорой высылкой, запрещали говорить по-балкарски. Из других сел к нам засылались ходоки. До войны в Нижней Жемтале на балкарском языке говорило девять десятых населения. До шестидесятых годов мы жили, боясь выдать свое балкарское происхождение. На своем языке говорили только дома. К семидесятым годам подрасло новое поколение двуязычных. Все же мы не должны забывать свое балкарское происхождение и свою причастность к балкарской истории с тех далеких времен, куда ведут следы древних аланов, - заключил Темир-Кан.

Еще он сказал, что его супруга из Хурамаевых, мать из Ёзюковых (Матуевых), а бабушка из Малкаровых. Как видим - никакой черкесской смеси. С этим мы и расстались.

Что касается Кучук-хажи Занхотова, то он, как истинный представитель своего народами, представить не мог, что современные черкесы полностью присвоят слово «Кабарда», и его честь и совесть перестанут служить балкарскому народу. Тогда пять горских обществ называли «Таулула» и только равнину - «Кабарда», теперь же всю эту территорию беззастенчиво именуют общей «Кабардой».

После советизации жизни в Кабарде и Балкарии такие роды, как Жанхотовы, Мысакаевы, Шахановы, Абаевы, Айдаболовы, Сюйюнчевы, Шлкъмановы, Орусбиевы, Туудуевы и Кучуковы были почти стерты с лица родной земли. Их корни сохранились только в Дагестане, Грузии и Кабарде. Но даже эти люди боятся открыто говорить о своем истинном происхождении. Например, один из Абаевых в Кенже, боясь произвола, носит фамилию прадеда - Гудуев.

А что касается рода Джанхотовых - Жанхотовых или Занхотовых, как их называли в Черекском ущелье, то оно достойно дальнейшего изучения.

Мы с сожалением отмечаем, что автор статьи Сафарби Бейтуганов ни одним словом не обмолвился о балкарцах, которых в «Армии Кабарды» служила добрая треть. А подполковник Кучук Занхотов всегда имел в виду, что и таулу, и черкес с одинаковым достоинством служили во имя справедливости и чести.

В таких случаях объединенные искания, общие направления помогли бы прояснить многие темные исторические страницы черкесов, балкарцев вообще, Кабарды в частности. Когда говорят о легендарных Нохтар-Паше Ацыканове и Мыте Сокурове, дух захватывает, хотя эти балкарцы относили себя к кабардинцам, не имея никакого черкесского происхождения.

А песня о Жанхотовых была!

КОШ ОМАРА
Небольшого роста, крепко сложенный мужчина из Кенделена Омар Жашуев в начале прошлого века побывал в Армавире, Ростове и в близлежащих имениях богатых русских людей, которые торговали с карачаевскими и балкарскими обществами. Горцы везли туда лошадей, скот, сукно.

Омар, зажиточный и предприимчивый человек, убедился в выгоде торговли с русскими людьми, но поражался их крайней жадностью. Например, когда он пригнал на продажу своих коней в Армавир, один хозяин за содержание коней и его самого в течение нескольких дней потребовал одного коня бесплатно. Омар удивился и сделал замечание: «Как это можно - мне платить за ваше гостеприимство, это же не по-человечески».

Тогда над ним смеялись: «Ты, дикий горец, ничего не понимаешь в мирских делах. Потому мы и богатеем, а вы беднеете, давай коня и никаких возражений!»

Омар отдал одного коня, да и других по очень низкой цене продал. Вернувшись в Кёнделен, он решил разрушить свой кош на развилке дорог и сказал своему сыну Аманкелди:

- Больше я никому бесплатно ночлега в своем коше не предоставлю. За угощение айраном, бузой мы будем взимать плату с тех, кто посетит наш кош, и за ночлег плату возьму.

Сын удивился и заметил:

- Как же так, отец! Все твои благие дела пойдут насмарку. О тебе говорят как о непревзойденном хлебосоле. О твоей доброте, твоем бескорыстии легенды слагают. И вдруг ты решил разрушить кош, со всех за ночлег требовать плату? И все наши родственники будут платить деньги за айран? За глоток воды - деньги? О, отец' Заклинаю тебя богом Тейри. дорогими твоему сердцу верши­нами Кошка-тау и Дых-тау, чтобы ты такую глупость не делал. Скажи, пожалуйста, что с тобой случилось?

Ничего не ответил Омар тогда, но в одно раннее утро, когда у его коша собралось десятка два возничих и погонщиков ишаков, заговорил о том, что его заставило гак поступить:

«Ты, дикий горец, ничего не понимаешь в жизни. Потому ты бедный и оборванный, что с гостей плату не берешь. Будешь впредь знать, как жить. Давай кони!»- ответил хозяин дома.

Отдал я ему коня с большой печалью в сердце. «Неужели так живут богатые?» - удивился я. С тех пор и я решил брать плату от гостей за оказанные им услуги.

Опечаленные горцы, не торопясь, оседлали коней, возничие напрягли быков, и в считанные минуты опустела территория коша.

Остались отец с сыном, перед ними нетронутая бочка с айраном, около нее бочка с бузой, около очага румяные кукурузные лепешки, которые приготовлены были для гостей и проезжающих.

- Ну вот, отец, вес сразу разрушилось. Скоро о твоем решении основать кош на развилке дорог для обогащения узнают все - стар и млад, Холам и Безенги, Балкария, Чегем, Баксан, Карачай, Кабарда, Осетия и Дагестан, - все, кто живет между двумя морями, - сказал сын вполголоса.

-Неужели так будет? Неужели они откажутся от моего хлеба, шурпы, айрана? - встревожился Омар.

Сын медленно направился к своему коню, который скучал без него. Потянул за поводья и побрел в сторону Дылгам Кая.

Целый день он ничего не ел. Его мучило то, что произошло. Наконец, отец сказал:

-Сын мой, вставай, пойдем в кош. Так нельзя. Мы не будем продавать айран. Мы построим кош еще лучше. У нас будет гостей еще больше, вот увидишь. Пойдем, сынок, пойдем. А овцы все ли на месте? Ты проверил?

-Возвратится ли к тебе прежняя твоя репутация, отец? Ведь один раз сломанный чурек вместе не сложишь, - почти шепотом произнес сын.

- Верно. Но, не сломив чурек, не узнаешь его вкуса.

На следующее утро ни один возничий не остановился у его коша, ни один конник не посмотрел в их сторону, а погонщики ишаков при приближении к кошу ускоряли шаг.

Так жил Омар несколько дней, терзаемый совестью, удрученный своим опрометчивым поступком.

Однажды вечером у коша остановились трое конников и попросили ночлега. Омар с большим радушием их принял, и гости, очень довольные, уехали утром в строну Холама. Один из них в знак глубокой благодарности за гостеприимство оставил у Омара серебряный кинжал с ремнем.

Те были гости из Ачабай къабакъ (прежнее название Малки). Они рассказали о щедрости Омара Жашуева по прибытии в Холам. Холамцы этому удивились, не поверив словам гостей из Кабарды. Они в свою очередь рассказали о том, что Омар построил кош на развилке дорог, которые ведут в Хаймаша, ради обогащения.

Гости из Кабарды этому не поверили и попросили, чтобы несколько человек сопроводило их до коша Омара. Те охотно согласились.

Вскоре гости и сопровождавшие их холамцы сошли с коней и поздоро-вались с Омаром. Состоялся такой разговор.

- Уо алейкюм ассалам, гости дорогие!

Все вошли в кош вслед за Омаром и сели, как подобает в таком случае. - Как живешь, Омар? - спросил старший гость.

- Слава Тейри, живем не хуже других. Как здоровье у гостей и их сопровождаюших?

- На здоровье нельзя жаловаться. Наше дело - гостеприимство горцев оценить, - смеются малкинцы. Холамцы молчат.

- Это хорошо, когда есть что оценить. А то впустую ходить толку мало, - заметил Омар.

- Идущей ноге - «жерме» - обязательно что-нибудь перепадет.
- Это верно. Под лежачий камень вода не течет.

В считанные минуты перед гостями появились все яства, которые в изобилии хранились в коше Омара. Буза подавалась большими аяками, айран в бочке шумел, как говорливая река. Баранина, шашлык в отдельных деревянных чашках подавались в таком количестве, что целой армии хватило бы. Жалбауур подавался отдельно. Ели с удовольствием и вспоминали щедрых людей.

Омар сиял, любуясь гостями. Аманкелди предложил большой аякъ бузы старшему из кабардинцев. В те годы редко кто из кабардинцев не знал по-бапкарски. И вот на чуть ломаном балкарском языке кабардинец произносил тост:

- Омар, сен Омар гюллей къубулгъун, перекетинг кёп болуп, жууукъ, те-нгинг къалын болуп, аланы ичинде онг табхын, таматагъа саналып, тукъуму-нгда тохтагъын! (Омар, благоухай, как цветок. Чтобы все у тебя было в изобилии, да ровесников было много рядом, да среди них ты заметен был, да как тамада своей фамилии долго, долго ее путь, как свеча, освещал.) Твой айран бодрит сердце, буза твоя ум проясняет! Чтобы ты долго жил, как эта буза. Чтобы твой кош долго просуществовал. Чтобы в пути ты не уставал никогда, много не говорил твой язык, чтобы хорошее слово ты с одного раза понимал всегда. Берешь коня - чтобы хороший попался. Коли девушку сыну выбираешь - чтобы умная попалась! В этих местах тысячу лет чтобы ты мирно проживал. Довольны мы тобой, Омар! Чтобы Аллах тобой тоже доволен был всегда за то, что гостей так встречаешь, мудрую речь заводишь. Хороший ты человек, Омар-ата! Что щедрость твоя не иссякла никогда! Мы уходим, но чтоб не ушло изобилие от тебя. Злая карга не кричала чтобы здесь. Гости всегда приют находили. А ты смотрел в их глаза и радовался. Эта чаша чтоб полна всегда была! Чтобы из этой чаши усталый горец пил всегда!

Сказав так, гость допивает бузу и смотрит в добрые глаза Омара, которые, не умея лгать, сияют добрым светом.

Омар гостей проводил, но долго не возвращался в кош, не хотел в это время встречаться с Аманкелди. Но все же явился под вечер и. ничего не сказав, лег спать.

Еще не рассвело, когда Аманкелди встал, разжег очаг, подоил коров, вывел овец па выпас и приготовил горячее молоко с овсяными лепешками. Омар молча встал, умылся и, прежде чем дотронуться до еды, поблагодарил Тейри за все, что есть на столе, и сказал сыну:

- Хорошо. Шукур болсун Тейриге! Теперь наш кош не будут обходить гости. Пусть будет проклят тот, кто продаст свою честь за деньги! Айран не буду продавать никогда!

- Да, отец, это очень хорошо! Теперь твоя честь сохранена. И честь всех Жашуевых осталась незапятнанной.

Солнце засияло. Овцы ушли далеко. Скоро Аманкелди увидел, что снизу едут трое на конях. В считанные минуты путники подъехали и, сойдя с коней, поздоровались с Омаром. После чего сообщили, что русский царь с японцами войну затеял.

Белобородый, добропорядочный Омар долго думал и, усаживая гостей на мулжар (соломенный настил в коше), сказал:

- Слава Тейри, что Япония от нас далека и наших джигитов туда не пошлют.

Гости молчали. Голодные и уставшие, они принялись пить бузу.

- А на какой стороне света Япония? - спросил Омар гостей и посмотрел на красивого, черноусого, крепкого, как он сам в былые времена, горца.

- Та страна находится там, откуда выходит солнце. До нее далеко. Полгода ехать надо.

- Ну ладно, ешьте. А всем мирским делам Тейри найдет исход. Пусть эта война обойдет вас стороной.

Отдохнули гости малость и стали прощаться с Омаром. Усталые кони их не хотели отправляться в путь. Конь черноусого казался совсем слабым. Омар кивком головы дал понять Аманкелди, чтобы привел гнедого. Это было мигом исполнено, никаких протестов, расспросов. Умный Аманкелди никогда, ни в чем не возражал отцу. Садясь на коня, путник промолвил:

- Мы о вас наслышаны, Омар. Меня зовут Хаджи-Мурат Асанов, если не умрем, то встретимся. Твоя щедрость не знает границ. Да приумножится твой род, добрый человек!

Путники ушли в сторону Карачая. Омар долго смотрел им вслед. В этот день гостей было мало. Весть о страшной, злой войне дошла до Кабарды и Балкарии.

- Хорошо, что мы живем среди людей, - сказал Омар.

Он, наконец, вспомнил, где он встречал Хаджи-Мурата. «Да, да в Карачае, на тое у Тинибека Беденеева. Как он танцевал! И борца, равного ему, не было... А как его любили девушки!»,

- Отец, откуда мы родом? - спросил Аманкелди.

- Родом мы из алан. Когда-нибудь я расскажу о нашем тукуме. В нашем роду лгунов, лентяев не было. Наши женщины и мужчины славились гостеприимством, и вы будьте достойны их.