Девять
— Майки, ты спишь?
В дверях его спальни стояла Холли. Он тихо поворчал, надеясь, что она подумает, будто он еще спит. Но она не ушла.
— Майки? — Она забралась к нему в кровать и легла рядом.
Уже несколько недель не было ни одного дня, когда бы он не просыпался с необходимостью решать очередную проблему.
Он сделал глубокий вдох:
— Ну что еще?
— Мама опять пропала.
Он с трудом сел на кровати и протер глаза:
— А она у себя ночевала?
— Нет.
— Внизу смотрела? На балконе?
Холли кивнула и вложила ему в руку свой кулачок:
— Я и к соседям стучалась.
— И они ее не видели?
— Нет.
Майки вздохнул. Он знал, что матери нелегко приходится после всего, что случилось с Карин, но со времени предыдущего запоя прошло всего четыре недели.
Ему бы догадаться вчера, когда она сказала, что идет в паб «пропустить по маленькой». Видимо, «маленькая» превратилась в «большую», а значит, сейчас мать может быть где угодно. И с кем угодно. Он отыскал мобильник, но пропущенные звонки были только от Джеко и Сьенны. Он открыл список контактов:
— Не волнуйся, мы ей сейчас позвоним.
Холли придвинулась ближе, чтобы тоже слушать. После четырех гудков включилась голосовая почта. Голос матери извинялся за то, что она недоступна.
— А если она умерла? — дрожащим голосом проговорила Холли.
— Да брось.
— Нет, правда, откуда ты знаешь?
— Я все знаю, и она не умерла, ясно?
Он оставил сообщение с просьбой позвонить, сообщить, где она и когда собирается вернуться. Попросил сделать это как можно скорее.
— Ну вот, теперь все в порядке, — сказала Холли, как будто все действительно было так просто.
Он повернулся к ней — ее глаза блестели.
— Через пять минут встаем, — сказал он, — а пока разрешаю думать только о хорошем.
— Ладно. — Она вытянула шею, чтобы видеть часы. — О футболе можно?
— Да.
— Тогда буду перечислять футболистов по алфавиту. Осей Ардайлс, Димитар Бербатов, Клеменс, Дефо...
— Супер. А можешь про себя?
Она лежала, напрягшись от сосредоточения. Он почти слышал, как она думает. И пока она перечисляла, прослушал остальные сообщения. Обиженное — от Сьенны: мол, куда вчера вечером запропастился, не хочешь зайти в гости, ведь сегодня утром не работаешь? Тревожное — от Джеко: новый план; позвони, когда проснешься, и я за тобой заеду.
Майки откинулся на подушки и поразмышлял, может ли жизнь быть еще хуже, чем у него сейчас: Карин изнасиловали, виновник так и не наказан, мать пропала, а друг и девушка, вместо того чтобы помогать, только давят на психику. Закрыв глаза, он попытался отвлечься, мечтая о Лондоне. В Лондоне он будет работать в отеле. Носить настоящую белую форму шеф-повара, и оборудование у него будет под стать: формы для запеканок, для тортов со съемными бортиками и профессиональные ножи. И еще много всяких штук, о существовании которых он пока даже не подозревает.
Холли снова встревожилась. Он почувствовал это по тому, как изменилось положение ее тела, словно ей вдруг стало тяжело дышать. Она повернулась к нему:
— Что, если маму сбила машина?
— Да не сбила.
— Или она поехала кататься на лодке и утонула.
— Нет.
— Или самолет разбился, а она как раз стояла внизу.
Майки сказал, хватит молоть ерунду, пусть лучше готовится к школе — и так они уже опаздывают. Потом пошел в ванную, взяв с собой телефон, и снова попытался дозвониться матери. Безрезультатно. Отправил Джеко сообщение. И Сьенне. Обоим одно и то же: «С удовольствием». Кто первый ответит, с тем он и встретится. Тусоваться с Джеко или кувыркаться в кровати со Сьенной — пусть судьба решит. Его уже тошнит от необходимости решать за других.
Он стоял над унитазом и смотрел в зеркало. Вид у него был сердитый. Сбрызнув лицо холодной водой, он почистил зубы. Зубная паста почти кончилась; еще один пунктик к списку в голове.
Когда он вышел из ванной, Холли сидела на лестнице и ела чипсы из пакета. На ней по-прежнему была пижама.
— Ты что делаешь?
— Моя одежда в комнате, а Карин меня не пускает. Я стучалась, но она молчит. — Холли сунула ломтик в рот. — Наверное, тоже умерла.
— О господи! — Майки постучал в дверь.
Он посмотрел на часы. Занятия начинаются в девять — значит, у них всего пять минут на дорогу. Опоздавших записывают в специальный журнал.
Он повернулся к Холи:
— А кроме как в комнате, совсем нигде одежды нет?
— Нет.
Он постучал музыкальным стуком, чтобы хоть как-то развеселиться. Тук-тук-тук, туккити-тук. Потом по-полицейски: бум-бум кулаком. Стучал решительно, но Карин не поддавалась.
— Можно сломать дверь, — предложила Холли. — В экстренных случаях разрешается.
Он улыбнулся. Холли улыбнулась в ответ. Он и забыл, как прекрасна ее улыбка; не желая, чтобы она погасла, Майки прокричал «Сезам, откройся!» и «Абракадабра!» из сказок «Тысячи и одной ночи», которые она обожала. Потом притворился серым волком, способным снести дверь, только дунув разок:
— Сейчас как дуну, как плюну, полетят клочки по закоулочкам!
Холли улыбалась, но Карин, похоже, было все равно. Он склонился к двери, чувствуя свое дыхание.
— Пожалуйста, Карин, поговори со мной. Я же твой старший брат, — сказал он, — ты можешь мне верить — я все сделаю, чтобы помочь, только открой, пожалуйста, дверь.
Когда Карин наконец отодвинула стул, которым застопорила дверную ручку, Холли запрыгала на одной ножке и вскинула кулачки — ура! В комнате было жарко и душно. Карин лежала на нижней полке двухэтажной кровати лицом вниз, зарывшись головой в подушки. На ней был вчерашний спортивный костюм. Она носила его уже несколько дней, а теперь, видимо, начала в нем и спать.
Холли тут же подбежала к ней.
— Зачем заперлась? — накинулась она на сестру, пнув ту голой ногой. — Это и моя комната тоже! Если с тобой случилось что-то плохое, это вовсе не значит, что можно вести себя как хочется!
Карин перекатилась на спину. У нее был изумленный вид, как у человека, вышедшего на дневной свет спустя много часов, проведенных во тьме.
— Повтори, ты что только что сказала... — пробормотала она.
Майки решил вмешаться:
— Так, хватит! Холли, бери вещи и иди одевайся. Холли еще разок пнула Карин напоследок, взяла две
школьные рубашки из груды грязного белья и понюхала их:
— Пахнут.
Майки взял рубашки, понюхал, проверил пятна и вручил Холли ту, что почище. К списку в голове добавился новый пункт: стиральный порошок.
Холли очень медленно поплелась к двери, но у самого выхода остановилась, положив руку на дверную ручку.
— Холли, ОДЕВАЙСЯ!
Он знал, что она не выносит его крика, но зато так дело сразу пошло быстрее. Она высунула язык,"хлопнула дверью и, громко топая, прошагала по коридору в ванную. Дверью ванной тоже хлопнула, для порядка.
Майки подвинул стул к кровати и сел:
— Ну, как дела?
Карин взглянула на него. Лицо ее распухло от слез.
— Мама ушла.
— Да, знаю.
— Это из-за меня, да? Я ее напугала.
— Да ты ее знаешь. Ее все пугает.
— Нет же, это из-за меня. С тех пор как все случилось, она и пьет больше, заметил? И спит весь день.
За ее спиной, в окне, Майки разглядел газон, заваленный мусором, и другие квартиры в доме. Странно было думать, что остальные люди все еще лежат под одеялами, жмут кнопки звонка на будильниках и зарываются под подушку, чтобы урвать еще пару минуток блаженного сна.
Карин вытерла лицо — из глаз снова катились слезы.
— Я, как могу, помогаю, но, кажется, у меня ничего не получается. Вот Холли сейчас попросила, чтобы я ей заплела косички, а у меня руки так дрожали, что я не смогла! Ну что за бред? Я потому ее и выгнала, чтобы она меня не расстраивала.
Майки проверил телефон. Ноль сообщений. Может, сходить все-таки к Сьенне? Эта никогда не откажет.
— Надоело мое нытье слушать, да? — проговорила Карин.
— Да нет, ной сколько угодно.
— Надоело, знаю. — Она села, подтянув колени к груди, и обняла себя. — Мне иногда даже кажется, что ты мне не веришь.
— Я же сказал, что разберусь с этим ублюдком.
— Это ты все время твердишь. Но если ты его побьешь, это ничего никому не докажет.
— Докажет, что с нами шутки плохи. Вернулась Холли и села на ковер:
— Ну что тут у вас? Майки повернулся к ней:
— Холли, что это ты на себя напялила?
— А все остальное грязное.
— Нельзя в футбольной форме в школу!
— А школа закрыта. По телевизору только что передали.
Он рассмеялся. Холли тоже.
Карин мрачно вперилась в него взглядом:
— Побьешь его, и будут у тебя неприятности. Это-то как нам поможет?
Он бросил на нее гневный взгляд, давая понять, что не стоит обсуждать такие вещи при Холли. Восьмилетний ребенок не сможет держать язык за зубами. Он рассердился на нее, почувствовал, как гнев закипает внутри.
Холли растерянно моргала:
— О чем это вы?
— Ни о чем. Неважно.
— Но я хочу знать.
— Я тебя очень прошу, — взмолился Майки, — пойди и оденься нормально. — Он потер затылок: начиналась мигрень. — Знаешь, что: если оденешься в школьную форму и прибежишь сюда не позже, чем через пять минут, я с тобой после школы во дворе мячик погоняю .
— Это подкуп.
— Ну да.
Холли нахмурилась:
— Не пройдет.
— Может, ей лучше остаться дома? — вмешалась Карин. — Тебе же так проще.
Майки так и не понял, серьезно она это или нет. Может, ей просто не хотелось оставаться одной.
— Я не против, — оживилась Холли. — Буду рисовать. А потом пойдем играть в футбол.
Майки задумался. Нет, жизнь должна вернуться в нормальное русло. Холли и так в последнее время много занятий пропустила. Если не наладить хоть какой-то режим, вся их семья покатится к черту.
— Нет, — отрезал он, — мы сделаем так. Холли наденет форму, я пойду посмотрю, есть ли что на кухне из еды. Потом вы с Холли позавтракаете, я отведу ее в школу, и мы, так и быть, запишемся в журнал опозданий. А ты, Карин, останешься дома, приберешься и придумаешь, что приготовить на ужин, чтобы, когда Холли вернется, еда была на столе.
Карин покачала головой:
— Как она пойдет в школу, если ее некому забрать?
До него не сразу дошел смысл ее слов. Обычно Холли забирала мать, но матери не было. Карин не выходит из дому — значит, остается только он. Смена у него заканчивается в девять, и если не удастся отпроситься пораньше — значит, без вариантов.
Он заперся в ванной и сел на унитаз, пытаясь все обдумать. Долго там сидел, надеясь, что все как-то само решится. Вспомнил парня, которого вчера показывали по телевизору. Его отправили в Ирак в восемнадцать лет, и он бегал там в пекле под выстрелами снайперских винтовок. А Карин сказала: вот это мужество. Но бедолага перед камерами трясся, и глаза у него были как у чокнутого — в них поселился страх и еще что-то, вроде чувства вины. Разве это мужество?
Майки отмотал туалетной бумаги и вытерся. Посидеть на унитазе всегда помогало — мир как будто становился на свои места.
Сообщения пришли одно за другим, когда он мыл руки. Джеко сказал, что заедет в десять. Сьенна ждала его через полчаса. Он склонился над раковиной и закрыл глаза. К тому моменту, как он отведет Холли в школу, он уже не успеет ни на одну из этих встреч. Он словно жонглировал блюдцами, всем пытаясь угодить: нельзя было уронить ни одного.
Он ответил Сьенне: о’кей. И Джеко: в одиннадцать у Сьенны.
Холли снова сидела на лестнице. Она надела форму и пальто, взяла сумку с учебниками и даже попыталась сама заплести себе косу.
— Не волнуйся, — проговорил он, — можешь никуда не идти.
— Но я хочу, — ответила она.
— Можешь остаться дома с Карин.
— Но у нас сегодня поделки, мои любимые.
— Я тебя уже не успею отвести — дела возникли. Да ты и сама хотела дома остаться, разве нет?
— Нет.
Он присел рядом, и она взглянула на него. В глазах были слезы.
— Ну что такое? — вздохнул он.
— Я думала, ты тоже будешь дома. У тебя же выходной! Не хочу оставаться одна с Карин. — Она, сунула палец в рот и уставилась на свои туфли. — Мне с ней грустно.
У Майки сердце сжалось. Он схватил Холли за плечи и заставил ее посмотреть на него:
— Слушай, мы уже и так на полчаса опоздали. Если я тебя сейчас поведу, будут проблемы. Они меня отругают, а потом и маму. Забрать тебя некому, и за это нам тоже достанется. А потом они пришлют к нам какую-нибудь тетку вынюхивать, что к чему. Что это значит, не надо объяснять?
Холли кивнула. При мысли о детском приюте глаза у нее расширились от ужаса. Этот прием срабатывал каждый раз.
Вслед за ним она спустилась по ступеням и села на ковер в коридоре. В гостиной орал телевизор. Слава богу, Карин хоть из комнаты нос высунула.
Майки сел на нижнюю ступеньку и стал надевать кроссовки:
— Если мама вернется, пусть мне напишет.
— А она скоро придет?
— Может, и скоро. — Ему удалось не сказать ей правду, но и не соврать.
— А если не придет?
— Тогда можешь весь день смотреть с Карин телевизор. Скажи, что я разрешил половину программ выбрать, идет?
— Сам скажи.
Но ему не хотелось заходить в комнату — вдруг Карин начнет умолять его остаться? Раз он хочет успеть к Сьенне до встречи с Джеко, надо выходить немедленно.
Он чмокнул Холли в макушку:
— Вернусь чуть позже и в магазин забегу. Принесу чего-нибудь вкусненького.
— А что, если ты под автобус попадешь?
— Не попаду.
— Но если все-таки попадешь? — Она смотрела на него серьезными глазами. — Не уходи, пожалуйста.
Но он должен был вырваться. Не может же он и вправду пасти их целыми днями. Он натянул куртку, застегнул молнию и, словно Кинг-Конг, ударил себя в грудь. Обычно Холли смеялась, когда он так делал, но только не сегодня.
|
Десять
— Все знают: Карин Маккензи — шлюха.
Элли не знала эту девчонку, как и других, что подошли к ней на площадке и встали вокруг группками, тихонько подслушивая.
— Она еще в восьмом классе всем давала, — продолжала девушка. — И потом неделями хвасталась, как все было. А помнишь, что говорили про нее и того парня из колледжа?
Элли кивнула. Карин — лгунья, и в семье у нее одни сумасшедшие. Напилась и переспала с Томом, потом утром передумала. Элли жалела, что не вернулась в школу раньше. Никогда еще она не была так популярна.
— Говорят, у нее крыша поехала, — вмешалась другая девчонка. — Она теперь боится выйти на улицу и стала алкоголичкой.
— Это все из-за угрызений совести, — сказала первая. — Раз уж пришла к парню домой разодетая как шалава, не удивляйся, что он на тебя набросился.
Кое-кто из парней рассмеялся. А один из них хлопнул Элли по спине, будто они старые друзья.
— Так значит, твоего братца по двум статьям привлекли? — спросил он.
— Ээ... о чем ты, не понимаю...
— Ну, ей же всего пятнадцать, так? — Он склонился к ней, лыбясь во весь рот. — Статья за совращение малолетних и за то, что поленился спросить, хочется ей или нет.
Не успела она огрызнуться, чтобы он проваливал, как подошли Ребекка и Люси из ее класса. Люси схватила ее за руку:
— Вернулась!
— Да.
— А мы уж не думали тебя увидеть.
Ее засыпали вопросами: была ли она дома, когда все случилось? правда ли, что утром разговаривала с Карин? сказала ли та ей, что собирается донести копам?
Элли пыталась сохранять спокойствие, но у нее было такое чувство, будто она пробежала несколько лестничных пролетов или у нее вдруг начался приступ астмы. Одно дело слушать, как другие говорят, и совсем другое — когда тебя заставляют припоминать все подробности.
— Мне нельзя это обсуждать, извините. Ребекка, кажется, расстроилась.
— Но мы никому не расскажем!
Элли ухватилась за самый веский предлог:
— Мне в полиции запретили. Люси обняла ее за плечи:
— Но мы же друзья.
Элли огляделась. Какой-то парень помахал ей рукой, когда их взгляды встретились; другой покачал головой, словно был разочарован. Люси закусила губу, отстранилась и проговорила:
— Ну ты и молчунья, Элли Паркер.
Элли, под их усмешки, зашагала прочь. Так вот значит, как чувствуют себя знаменитости — не в силах отличить настоящее от фальшивки, просто улыбаются и не реагируют ни на что.
Чтобы убить время, она прогулялась по площадке, опустив голову и не отводя глаз от своих туфель, отмеряя шаги. Скоро все кончится, прозвенит звонок, и она пойдет в класс, где будут учителя и задания. А через несколько дней главным предметом сплетен станет кто-то другой. Просто надо пережить эти дни.
Но когда раздался звонок, оказалось, что не так уж просто пробиться к дверям класса. Какой-то парень тронул ее за рукав и прошептал:
— Твой братец — педофил.
Еще один спросил, как дела у Тома, и, когда Элли ответила «хорошо», огрызнулся:
— А жаль.
А потом к ней подошли три девчонки, которые раньше никогда даже не смотрели в ее сторону.
— И как у Тома дела? — спросили они наперебой, изобразив тревогу и озабоченность, как будто были его тремя женами.
— Ммм... хорошо, спасибо.
— Скажи, что мы за него кулачки держим. Что Лили, Элис и Кейтлин передавали привет.
— Хорошо, спасибо. Передам обязательно.
Когда она вошла в класс, повисла напряженная тишина; все взгляды обратились к ней, пока она пробиралась на свое место. Конор Локхед, местный хулиган, подошел и сел на край ее парты.
— Эй, — сказал он, — а правда, что твой братец изнасиловал девчонку?
Элли села, не обращая на него внимания.
— Он в тюряге, что ли? — не унимался Конор.
— Нет.
— Так значит, не насиловал?
— Нет.
— Он в колледж вернулся?
— Пока не разрешили. Конор, кажется, не понял.
— Ты же вроде сказала, он не виноват.
— Не виноват. Послушай, мне нельзя говорить на эту тему.
Она достала бумагу и ручку и уставилась на пустой лист. Нарисовала дерево, на ветках которого росло множество голов, оскаливших зубастые пасти. Ей хотелось, чтобы у нее был друг, чтобы кто-то сейчас сидел рядом и охранял ее.
Вошел мистер Донал, кашлянул и, завидев Элли, улыбнулся:
— С возвращением.
И все. В руках у него была стопка тестов; он быстро раздал их, и вскоре они были уже заняты подбором решений. Великолепный план. Полная тишина. Никаких разговоров. Ни пошевелиться, ни встать, ни выйти в туалет; никто не пройдет мимо и не толкнет ее локтем в спину. Но идиллия длилась всего пятнадцать минут, а потом прозвенел звонок на первую перемену.
На математике первым к ней подошел Дэнни, шести футов росту, единственный парень, с которым она целовалась. Он пригласил ее на последний танец на рождественской вечеринке, а с тех пор они не разговаривали. Она краснела каждый раз, когда видела его, и сегодняшний день не был исключением.
— Слышал про твоего брата, — сказал Дэнни. — Мне жаль.
Спасибо.
Суд уже назначили? Она покачала головой, зная, что выглядит угрюмой букой, но у нее ни слова выдавить не получалось, она едва могла взглянуть ему в лицо. Не так она представляла себе их следующий разговор.
— Что ж, удачи вам.
Он ушел, но эстафета продолжалась: не успела даже краска сойти с ее лица, как палочку подхватила подруга Карин.
— Вся школа только о тебе и гудит, — протянула она.
— Обо мне или брате?
— Ну, поскольку его здесь нет, значит, остаешься ты.
Элли уставилась в учебник по математике, моля учителя поторопиться, и попыталась отвечать как можно более односложно.
Девчонка тем временем склонилась к ней:
— Карин никого не хочет видеть. Заперлась в квартире и не выходит на улицу. Ты это своему братцу передай.
— Мне запретили говорить на эту тему. Но девушка как будто не слышала ее слов:
— Мы ей посылаем сообщения, но она не хочет с нами встречаться. Ни с кем. Даже со Стейси.
— Извини, но мне нечего сказать.
— Неужели тебе не стыдно? Элли бросило в жар.
— С какой стати мне должно быть стыдно?
— Ну, знаешь, если бы я была единственным человеком в доме, когда рядом кого-то насиловали, то меня бы совесть загрызла!
У нее как гора с плеч рухнула, когда вошел мистер Фэриш и наконец начался урок. В тетради Элли записывала формулы, но в голове пыталась воссоздать последовательность событий, словно раскладывая фотографии в хронологическом порядке. Вот Том приводит к ним домой Карин, Стейси и троих приятелей. Субботний вечер, родителей нет дома. Элли поднимается наверх. Чуть позже выглядывает в окно и видит Тома и Карин — они обнимаются. Еще позже целуются на лестнице у двери в ее комнату. Рука Тома ползет по спине Карин. Та поднимает ножку, обутую в туфлю на каблуке, и прижимается к нему плотнее.
Никто не знал о том, что Элли видела этот поцелуй, ни одна душа в мире. Если Тому нравилась Карин, а он нравился ей, зачем ему обижать ее? Зачем брать то, что она готова была отдать и так?
За математикой шел английский — последний урок перед большой переменой. Одноклассники или настойчиво задавали вопросы, или сидели молча и сверлили ее взглядами. Может, когда все наконец насмотрятся на нее и определятся со своим отношением, все вернется на круги своя и они и дальше будут вести себя так, как раньше, то есть не замечать ее в упор?
На перемене в коридоре оказалось не так уж ужасно. Никто ее не толкал, не пихал и не прижимал к шкафчикам. В туалете была лишь одна другая девочка, и та улыбнулась и просто поздоровалась.
Элли начала расслабляться. Не так уж все плохо. Вот Карин сейчас намного хуже — сидит в своей квартире, ни с кем не общается. Наверняка жалеет, что заварила эту кашу, и мечтает, чтобы Том был ее парнем, а не злейшим врагом.
И вот когда она увидела Стейси с подружкой на скамейке под деревьями, то сразу решила, что сделает.
Вдруг преисполнившись мужества и уверенности, подошла и встала перед ними. Те в полном изумлении уставились на нее. Но отступать было уже поздно.
— Как там Карин? — спросила она. Стейси медленно покачала головой:
— Ты со мной разговариваешь?
— Да. Я спросила, как Карин.
— Отвянь.
— Мы с тобой встречались, когда ты тогда пришла ко мне домой, помнишь? Я знаю, что вы дружите, и не хотела делать вид, будто мы не знакомы. Я так решила.
— Решила? — Стейси скривилась, будто в рот ей попало что-то горькое.
— Да. — Элли поняла, что вся красная, и возненавидела себя за это. — Говорят, она не выходит из дому.
Стейси встала и сделала шаг ей навстречу. У нее были тонкие губы и бледная кожа. Глаза карие. Раньше Элли этого никогда не замечала.
— Если бы твой долбанутый братец мне слал сообщения с угрозами, я тоже боялась бы выйти.
— Но ему запрещено посылать ей сообщения...
— Я говорю о том, что было до того, как она сказала, что пойдет в полицию.
Элли покачала головой. Она понятия не имела, о чем это Стейси.
— Но как она сейчас? Меня вот что интересует. Стейси подошла еще на шаг:
— Карин не выходит из квартиры, не хочет общаться с нами, не ходит в школу. У нее нервный срыв. Довольна?
— Мне очень жаль.
— С чего бы это? Что ты сделала, чтобы жалеть?
— Ничего. Мне просто жаль. Можешь передать ей это?
— Думаешь, ей есть дело до твоих гребаных сожалений?
От унижения у Элли все лицо горело, и шея, и грудь. Даже кончики пальцев. Она отвернулась. Но Стейси схватила ее за рукав:
— Никуда ты не пойдешь!
Элли вырвала руку и попыталась пройти мимо них, но Стейси с подругой окружили ее с двух сторон и начали теснить к забору. Идеальный маневр — они его словно отрепетировали. Встали перед Элли, загородив ей путь. Она попыталась ответить им твердым взглядом, но трудно было сосредоточиться: площадка плыла перед глазами.
— Ты почему копам ничего не рассказала? — рявкнула Стейси.
— Потому что ничего не видела.
— Это как?
Обе девчонки сверлили ее глазами. Элли попробовала их оттолкнуть, но они толкнули ее в ответ. Она споткнулась и чуть не упала.
— Ты где была в ту ночь? — спросила Стейси.
— Спала.
— Ну да, надо же! — огрызнулась ее подружка. Другие заметили их перепалку. Трое парней наблюдали за ними, стоя у забора.
— Девки дерутся, — усмехнулся один.
Но Элли совсем не хотелось драться. Однако теперь на них все смотрели, и она просто обязана была что-то сделать, что-то сказать. Если не защититься, она будет выглядеть глупо. Или, еще хуже, так, будто ей действительно есть чего стыдиться.
Она снова попыталась вырваться:
— Выпустите меня. Стейси откинула голову:
— Или что? Что сделаешь, сука? Изнасилуешь меня? Она перешла на крик. Подбежали ребята.
— Она мне угрожала, слышали? — рявкнула Стейси, повернувшись к ним. Ее глаза сверкали.
Все больше и больше ребят сбегалось на шум. Элли поплохело. Да что же это такое? Что творится? Ей показалось, что ее сейчас вырвет.
— Отпустите меня.
— С какой радости?
— Ведь я вам ничего не сделала.
— Но ты лживая сестрица ублюдка — вот ты кто! И тут в Элли закипела ярость, как молоко на плите.
— А ты, Стейси? Как назвать ту, кто бросает лучшую подругу, чтобы остаться наедине с парнем?
— Я ее не бросала, а оставила с твоим братцем. Мне-то откуда знать было, что он маньяк?
— Зачем ему было ее насиловать, раз она сама вешалась ему на шею?
— Затем что он педофил и извращенец, как и вся ваша семейка. — Стейси закатила глаза, играя на публику. — Мать твоя с собаками трахается небось.
— Ну да, конечно. — Элли сложила руки на груди. — Что еще скажешь?
— Что ты сука.
— Повторяешься.
— Уродина недотраханная.
— Очень оригинально. — Элли сделала шаг. В голове прояснилось, мысли, горячие и яркие, вспыхивали, как фитили. — Но я хоть не жирная.
Стейси в ужасе оглядела себя:
— Я не жирная!
— Самовнушением занимаешься?
Рядом кто-то рассмеялся, и Элли ощутила неподдельное удовольствие. Стейси облизнула пересохшие губы.
— Ну же, — подначила ее Элли, — неужели ничего больше придумать не можешь? Или на самом деле такая тупая, как кажется?
— Сама тупая.
— Это как это?
— Ботанка. Взгляни на себя, на колготки, на туфли свои дурацкие.
На лице у Стейси был слой крем-пудры цвета загара. По линии скул слой кончался, и виднелась некрасивая пограничная линия. Лоб и нос были покрыты россыпью прыщей. Она вспотела.
Элли пожала плечами:
— Переодеться всегда можно, а вот с твоим лицом что-то сделать, увы, будет сложнее.
И снова хохот.
В ее ушах стучала кровь.
— Но не волнуйся, Стейси. В темноте прыщи не видно. Толпа одобрительно засвистела. Краем глаза Элли заметила, что кто-то пытается пробраться к ним ближе, но другие отталкивают его:
— Дай им разобраться, чувак.
Тут Элли прошлась по поводу фальшивого загара Стейси, ее жирных коленок и дешевых серег из пластика. Вокруг все смеялись. Над Стейси — не над ней. Все ругательства, какие она когда-либо слышала в девчачьих перепалках, вдруг посыпались из ее собственного рта. Скажет первой — значит, Стейси будет уже нечем ответить. Как письмо, написанное отравленными чернилами, — передай дальше или умрешь. Она забрасывала Стейси оскорблениями: мол, той стоит подать в суд на собственных родителей, а если мозги загорятся, не пытаться тушить пожар, нассав в ухо. Толпа лишь подбадривала ее.
Это было похоже на плевки. Набираешь слюны в рот и харкаешь. Плевок остается, а ты уходишь, как ни в чем не бывало. Но Стейси так просто не сдалась. Она схватила Элли за волосы и дернула сильно-сильно. Элли схватилась за голову, чтобы защититься, и тут Стейси ее ударила. Боль пронзила щеку, шея откинулась.
— Ну как, нравится? — прошипела Стейси с перекошенным лицом, брызжа слюной. — Еще хочешь?
Она снова дернула ее за волосы и влепила вторую пощечину.
Тут в голове у Элли что-то выключилось, как будто мозг вдруг размяк. Она утратила дар речи. Нет! Нет! Ей этот спор не выиграть. Все, что Стейси не в силах была сказать, она компенсировала физически.
И тут случилось чудо.
— Учитель идет!
Толпа расступилась, и появился учитель.
— Хватит! — прокричал он. — Стейси Кларк, ты что это устроила?
— Я? Да это не я! — возмутилась Стейси. — Все эта ненормальная!
Но волосы отпустила.
Элли вырвалась, пощупала голову, потом щеку. Открыла один глаз и увидела мистера Морриса, учителя истории.
— Ты как, в порядке? — спросил он.
Голова у нее горела, а мир вокруг словно стал ярче.
— Да, — ответила она.
— Хорошо, потому что тебе придется пойти со мной. Мистер Моррис усадил Элли в приемной директора и
дал ей листок бумаги и ручку.
— Опиши все, что случилось, — велел он. — С самого начала, в подробностях. Я скоро приду.
Стейси он увел с собой. Выходя, та бросила на Элли убийственный взгляд через плечо.
Элли уставилась в листок. Тот менял цвет с кремового на белый, отливал то голубым, то серым. Может, у нее сотрясение мозга? Что, если Стейси ей голову сломала?
Она написала вверху листка свое имя и подчеркнула его. Ручка была синяя.
Потом перевела взгляд на секретарей — их было двое, они сидели за компьютерами и не обращали на нее никакого внимания. На скамейке в фойе увидела бледного мальчика; тот держал на коленях пальто. А за дверьми двор опустел, шум утих — все снова вернулись в классы.
У нее сейчас рисование. Единственный предмет, которого ей так не хватало.
Она снова уставилась на листок бумаги. Он напомнил ей о полицейском участке и двух детективах, что сидели за столом напротив. Хороший коп и плохой. Как же долго они ее расспрашивали. Где ты была? Нет, где конкретно? А с кем был твой брат? Во сколько? Нам нужна только правда, Элли, твердили они.
Что ж, правда была в том, что ей нечего было больше сказать. Она написала это большими буквами на чистом листке бумаги, встала и вышла из приемной. Одна из секретарш на секунду подняла глаза и тут же вернулась к своим делам. Видимо, решила, что Элли недостойна ее внимания. Мальчик в фойе вздрогнул, когда она прошла мимо. Может, стоит залупить ему, чтобы не боялся напрасно? И что с ней тогда сделают? Как низко она может пасть?
Шаркая ногами, она миновала пустой двор,распахнула пальто, взъерошила волосы так, что те разлетелись во все стороны, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке и подвернула юбку. Порыв ветра пробрался под подол. Все краски вдруг стали резче: свет солнца, заливающий землю, силуэт одинокой чайки, нарезающей круги над рекой.
На мосту она остановилась. Что-то в ней изменилось. Она ощущала себя нарушительницей, и это было так приятно — словно что-то спящее внутри наконец вырвалось наружу. Как будто она начала жить по-настоящему. Перестала быть русалкой, которая весь день лишь причесывает волосы гребешком и торчит на дурацкой скале. Мысленно она сожгла этот образ в своей голове, наблюдая, как вспыхивают чешуйки и, переливаясь серебром, уходят под воду.
Она восстанет из пламени, как Феникс из «Людей Икс»* — красноглазая и такая злая, что сможет всю Вселенную уничтожить одной лишь силой мысли.
Если уж она стала Фениксом, дальше все возможно.
* «Люди Икс» — комикс и фантастический боевик про людей-мутантов, обладающих экстраординарными способностями.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
