Двадцать три
Наверху лестницы стоял Том Паркер в идиотских клетчатых брюках и белой рубашке поло. Он скрестил руки на груди, как вышибала в ночном клубе:
— Что тут происходит? Элли отступила назад:
— Что ты здесь делаешь?
Не ответив, он взглянул на Майки:
— Ты был на вечеринке. Это ты украл виски.
Майки рассмеялся — не смог удержаться. Элли просто блестяще расставила свой капкан. Вот и братец, видимо, часть ее плана. Родители тоже появятся с минуты на минуту с наручниками и веревкой, а вслед за ними и копы наверняка не заставят себя ждать.
— Думаешь, это смешно? — Том опустил руки и двинулся к нему. — Издеваешься надо мной, да?
— Спокойно, приятель.
— Или что?
— Ничего. Просто спокойно, говорю. Том сделал еще один шаг:
— Вы марихуану курили в моем доме. Я только вошел — сразу почуял.
— Отойди от него, — сказала Элли. — К тебе это отношения не имеет.
Он отмахнулся от нее — мол, не лезь, стой там дальше в лифчике и юбке — и повернулся к Майки:
— Если ты мою сестру хоть пальцем тронул... Майки бросился вперед и ткнул его пальцем в грудь:
— Может, хватит меня обвинять во всех грехах? Том ударил его по руке:
— Не прикасайся ко мне.
— А что? Что ты сделаешь? — Майки отпихнул его ладонью.
— Сказал же — не лезь!
Майки чувствовал, как сердце ублюдка колотится совсем близко. Он стоял буквально в шаге, чувствовал запах его пота, горячее дыхание — и ярость вдруг с новой силой всколыхнулась в груди. Может, у Элли и свой план, но у него тоже есть свой — уничтожить гада, обидевшего Карин. Он несколько недель мечтал об этом и вот наконец оказался у цели. Он схватил Тома Паркера за воротник и треснул о стену.
— Нет! — закричала Элли. — Оставь его.
Майки замахнулся и ударил кулаком по его мягким губам. Когда рука отскочила, она была влажной, а на белую рубашку Тома капала кровь.
Майки рассмеялся в его побелевшее лицо.
— Я тебя прикончу, — процедил он. Прозвучало это очень серьезно. Адреналин так и пульсировал в венах. Майки ударил снова, на этот раз в нос.
Том тихонько застонал и схватился за лицо. Меж пальцев сочилась кровь.
— Привет от сестры, — выдохнул Майки. — От Карин. Том утер кровь с переносицы ладонью:
— Ты брат Карин?
— А то ты не знал!
Элли потянула его за куртку, но он сбросил ее руку. Сама его подставила, но все складывается не по ее плану — что ж, жизнь непростая штука. Он, Майки, непобедим, а справиться с Томом Паркером оказалось куда легче, чем он предполагал даже в смелых своих мечтах.
Майки снова толкнул его:
— Ну что, кишка тонка?
Том покачал головой, опираясь рукой о стену:
— Это у тебя кишка тонка. Ты разве не затем это начал, чтобы довести до конца? В чем задумка-то?
Майки кипел от гнева. Он понимал это и не мог успокоиться. В его груди поднималась страшная ярость. Том поднял голову, пуская ртом кровавые пузыри.
— Твоя сестра шлюха, — процедил он.
Майки замахнулся, чтобы снова ему врезать, но Том воспользовался секундной паузой и влепил ему коленом в живот. Майки сложился пополам, хватая воздух ртом, затем выдохнул, громко простонав.
Том схватил его за волосы и ударил кулаком в лицо — с грохотом, как молотом о наковальню. Костяшки впились Майки в глаз.
— На улицу пошли, — прохрипел Том. Как будто они были в школе и все это можно было контролировать. Его голос звучал в ушах, пока он гнал Майки вниз по лестнице.
— Вы что делаете? — кричала Элли. — Том, прекрати! Майки наполовину спустился, наполовину скатился с лестницы, ударяясь о перила и стену локтями и коленями. В коридоре он упал, и Том вдруг навалился на него, схватил за куртку и потащил ко входной двери.
На воздухе все изменилось. Дождь перестал, и стало почему-то жарко. Один глаз у Майки заплыл, он все еще был на взводе, но не собирался вот так просто отступать, не мог допустить, чтобы его вышвырнули за ворота и бросили там. Он развернулся, схватил Тома Паркера за рубашку и затолкал его в дом. А увидев, как торжество на его лице сменилось страхом, почувствовал себя волшебником.
— Ты покойник, — процедил Майки. — Покойник.
И вмазал ему со всей силы. Целился в нос, размахивался от плеча. Вспомнил все школьные драки; все старые инстинкты вернулись разом. Звук кулака, бьющего по лицу, был как самая сладкая музыка на свете.
Они сцепились. Том загребал руками, пытаясь дотянуться до его спины, ударить, но Майки просунул руки ему под мышки и сцепил их сзади на шее, чтобы Том не мог ослабить захват. Вокруг резко запахло адреналином и страхом.
Этот ублюдок изнасиловал Карин, повторял про себя Майки. Он заслужил смерть. Это напоминало танец — оба они толкали друг друга, рычали, пинали друг друга ногами. А Элли бегала вокруг, как арбитр. Она надела пальто, придерживая его на груди, и вопила, чтобы они прекратили.
Но Майки прекращать не собирался. Он прикончит этого парня — расцепит захват, повалит его на спину и размозжит ему нос.
Однако не успел он это сделать, как Том выставил колено и ударил его между ног. Боль была нереальной — жгучая агония, пронзившая все от промежности до живота. Колени подкосились.
Том возвышался над ним, а Майки извивался на траве, схватившись за причинное место. Он свернулся калачиком, краем глаза заметив, что Том куда-то отошел, а Элли побежала за ним. Потом он приоткрыл один глаз. Они стояли у входа. Элли кричала на брата, а тот рылся в зеленой картонной коробке, стоявшей на крыльце.
— Нет! — закричала она.
Но Том оттолкнул ее и помахал Майки пустой винной бутылкой:
— Смотри, что тут у меня. — Он ударил бутылкой по ладони, переложил ее из одной руки в другую. — Теперь боишься небось?
Элли завопила:
— Нет, Том! Нет!
Но он все равно сделал то, что хотел. Разбил дно бутылки о стену дома, и осколки разлетелись во все стороны.
Майки попытался встать, увидев, что Том направляется к нему. Разбитая бутылка — как нож. Это уже совсем другая драка. Он вытер рукой затекший глаз:
— Убери.
— Ага. Тебе в морду уберу сейчас. Приблизившись, Том вытаращился на Майки, как
психопат, словно теперь намеревался вечно присутствовать в его жизни, не оставляя в покое ни на минуту. Майки пополз назад, попытался сесть, но так и остался скрюченным, не в силах двинуться, не говоря уж о том, чтобы спастись бегством.
Том смеялся, неторопливо шагая к нему:
— В чем дело? Мы уже не такие храбрые?
Майки удалось отползти к воротам, но это был глупый ход, ведь они были заперты, а у него не осталось сил. Машина Джеко за забором казалась прекрасным миражом. В его кармане лежали ключи. Но было слишком поздно. Он прислонился спиной к воротам, закрыл голову руками и приготовился к боли.
Но вместо «розочки» на его голову обрушился поток воды. Вода была ледяная. Холодная струя промочила его насквозь. Том стоял рядом, тоже мокрый, как мышь, а бутылка валялась на земле; из носа у него лилась кровь, а руками он отмахивался от бьющей в лицо воды.
На лужайке стояла Элли с садовым шлангом в руках. Солнце преломлялось о брызги, распадаясь на сумасшедшие радуги.
— Выключи! — заорал Том. — Ты что творишь? Посмотри, что у меня с носом!
Но Элли направила струю прямо ему в лицо, вынуждая тем самым отойти от ворот и продвинуться к центру лужайки. Он тряс головой, из ноздрей и рта струились кровавые ленты.
— В дом, — приказала она. — Все кончено. Майки вдруг очень сильно захотелось сесть, а может,
даже лечь. Он жутко устал. Ему казалось, будто они попали в автокатастрофу и их разбросало по саду — трава, кровь, вода были повсюду. Но он не мог просто лежать, потому что Элли подбежала и нажала потайную кнопку, открыв ворота.
— Езжай домой, — проговорила она, — и оставь нас в покое.
Он собрался с силами и вышел за ворота. На дороге повернулся к ней.
— Ты выиграла, — процедил он, — поздравляю.
Она взглянула на него потемневшими глазами. Ворота медленно сдвигались. Ему показалось, что она пытается что-то сказать, понизив голос до шепота, но в ушах звенело, а глаз так опух, что он не мог ничего понять по губам.
Да и зачем ему знать, что она там говорила!
|
Двадцать четыре
Том облокотился о раковину в ванной на первом этаже, глядя, как из носа капает кровь.
— Посмотри! — Он замахал руками на Элли, словно хотел доказать ей что-то. Руки блестели и были скользкие от крови. — Ты мне поможешь или как?
Она закрыла входную дверь и пошла в ванную, дала ему бумажных салфеток, обернула мокрые волосы полотенцем и села на закрытый унитаз. Отклонилась на спинку и закрыла глаза.
— Хороший из тебя помощник, — процедил он. — Вот уж спасибо.
Она попыталась вспомнить, что случилось на улице: испуганное лицо Майки, когда тот полз к воротам, Том, идущий ему навстречу, шатаясь, повсюду кровь, потом струи воды, ударившие им в лицо, скользкая трава...
Но до этого был один момент, и именно его ей было вспомнить труднее всего, — момент, когда Том разбил бутылку об стену дома и осколки рассыпались повсюду. Она просила его остановиться, просила, но он ее словно не слышал. И у него было такое лицо... однажды она уже видела его таким, и в тот раз ее слова и поступки тоже не возымели никакого действия.
Она открыла глаза. Том по-прежнему вытирался салфетками над раковиной. Их взгляды встретились в зеркале.
Он сказал:
— Зачем ты пустила его в дом?
Она уже продумала ответ на этот вопрос там, на улице, и планировала дать какое-нибудь безумное объяснение — ну, например, что делала уроки, а дверь черного хода оказалась открытой, Майки вломился, она была не одета и в истерике. Но когда Том спросил, у нее почему-то язык отнялся.
И он догадался прежде, чем она смогла ответить:
— Да ты в него втюрилась! Отрицать она не стала. Зачем?
Том быстро сообразил что к чему: Майки без спросу проник на его вечеринку, очаровал ее своими баснями, а сегодня просто постучал в дверь, надеясь, что повезет.
— Он над нами издевается, — прошипел Том. — Они все это спланировали. Прислала братца шпионить за нами! Да что же это такое?
Элли не стала уточнять, что сама пригласила Майки, что сама хотела выпытать у него, чего он добивается, но план, к ее ужасу, обернулся против нее. Через окно доносился запах готовящейся еды. Где-то рядом вполне нормальная семья собиралась нормально пообедать. Элли очень хотелось оказаться частью той семьи и сидеть сейчас с ними за столом.
— Кажется, ничего не сломано, — проговорил Том, изучая порезы на тыльной стороне ладони. — Как думаешь, стоит сфотографировать кровь для полиции?
— Полиции? Но ты же не можешь на него донести. Это не он бросился на тебя с разбитой бутылкой.
Он повернулся к ней, сверкнув безумными глазами:
— А по-твоему, я должен был позволить ему себя отдубасить? Может, ты еще думаешь, что я все это заслужил?
— Я такого не говорила.
Том слизнул кровь из уголка рта:
— Да не собирался я его калечить. Парни всегда так делают для защиты, чтобы выглядеть круто. Не стал бы я пускать в дело эту бутылку. Ты что, меня не знаешь?
Она покачала головой:
— Теперь мне уже кажется, что ничего я о тебе не знаю.
— И что это значит?
Он подошел к ней близко, наклонился, нависнув над ней. Он стоял совсем рядом, так что она толком не могла разглядеть его черты. Видела только светлую щетину волос на подбородке и струйку крови, текущую из носа.
— Что он делал в твоей спальне? — спросил Том.
— Ничего.
— Почему ты была раздета?
— А тебе какая разница?
Он схватил ее за подбородок и повернул лицо так, чтобы она смотрела ему в глаза.
— Ты знала, что он ее брат? И пригласила в дом, зная, кто он такой, чтобы выболтать что-то обо мне?
— Что выболтать, Том? Что ты имеешь в виду? — Ее затылок упирался в холодный бачок унитаза. Она попыталась вырваться, но он крепко ее держал. — Эй, отпусти!
— А ты меня заставь.
Она оттолкнула ее, но в ответ он толкнул ее сильнее и пригвоздил злобным взглядом.
— Давай-ка проясним кое-что, — зашипела она. — Он пришел сюда, чтобы защитить свою сестру, а вот Ты сейчас занимаешься тем, что угрожаешь своей! И по-твоему, это он неправ?
И тут Том обмяк. Это произошло как в замедленной съемке. Сначала опустились плечи, затем потухли глаза. Он словно вдруг забыл, где находится, и, кажется, даже не хотел вспоминать. Он отошел в сторону, оперся о батарею и закрыл глаза.
— Нельзя проникать в чужой дом и нападать на хозяев, — пробормотал он, утирая нос и размазывая кровь по щеке.
Элли встала, чувствуя огромную тяжесть. У нее болели зубы, колено ныло — она поскользнулась на мокрой траве.
— Том...
— Да вся их семейка ненормальная. Видела его? Хочу, чтобы ты верила, что это они психи, а не я.
— Том, у тебя кровь из носа течет.
Кровь была такая яркая, что резало глаза. Он попытался зажать нос рукой, но кровь просочилась сквозь пальцы и закапала на кафель.
— Дай помогу.
— Не нужна мне твоя помощь.
Она усадила его на унитаз и принесла еще салфетки:
— Зажми здесь. И опусти голову.
Он, сгорбившись, сидел на унитазе, зажав нос. Мокрые волосы на макушке блестели.
— Больно, — сдавленно прогнусавил он.
— Скоро перестанет. Вот еще салфетки.
Том отдал ей окровавленные. Тяжелые и теплые. Элли выбросила их в мусорное ведро, вымыла в раковине руки. На зеркале были кровавые брызги. Она вытерла их рукой — остались розовые потеки. Надо будет потом как следует протереть.
Высушив ладони полотенцем, она открыла шкафчик на стене и достала пригоршню ватных шариков — розовые, белые, голубые, похожие на маленькие облачка. Сполоснула раковину и наполнила ее свежей водой. Хорошо, что ей есть чем заняться, у нее даже пульс замедлился. Наверное, так себя чувствовали медсестры в Первую мировую войну. Она мочила и выжимала вату, а факты тем временем сами лезли в голову.
Война началась 28 июня 1914 года и продлилась более четырех лет. Общее число погибших: более одиннадцати миллионов. Факторы, вызвавшие сильные националистические настроения в Европе... какие факторы, кстати? Элли облокотилась о раковину, чувствуя, как паника захлестывает ее волной. Только на прошлой неделе она зубрила эти факторы. Что с ней происходит?
Пытаясь успокоиться, она встала на колени у ног Тома. Заставила его вытащить салфетки из носа.
— Прекратилось, — сказала она. — Теперь не говори ничего. Я тебя вытру.
— Ладно.
— Сказала же, молчи.
Она вытерла ему губы и вокруг носа. Промокнула бровь. Он тихо простонал, когда она коснулась ссадины на щеке.
Затем повисла тишина — во времени словно окошко открылось, и они взглянули друг другу в глаза.
— Прости, — пробормотал он.
Элли почувствовала, как внутри нее все растаяло; любовь к брату согрела ее. Он не сводил с нее глаз.
— Думаешь, он боксом занимается?
— Да наверняка.
Его лицо подобрело.
— Он первый ударил, Элли. Не мог же я это так оставить. Просто стоять там и принимать удары.
Элли не понимала законы драки — вот в чем проблема. Она искала более дипломатичный способ все решить, но такого просто не было — все сводилось к тому, кто первый бросит вызов и кто выглядит более устрашающе. У Тома в руках оказалось оружие помощнее, он и выиграл. Может, Майки та бутылка даже так не испугала, как ее. И он не считал это нечестной игрой.
— Не надо ему было сюда приходить. И напрашиваться. Понимаешь, о чем я?
Она кивнула.
— Не стал бы я кидаться на него с бутылкой. Просто хотел напугать. А ты что, подумала, я серьезно его искалечу?
— Не знаю. Он улыбнулся:
— Хорошо ты меня шлангом приложила.
— М-да...
— Ты просто ненормальная.
Она сидела у его ног, а он ощупывал лицо кончиками пальцев, морщась от боли.
— Вот тут ничего нет? — спросил он, оттягивая губу языком. Губа опухла, будто его укусили.
— Так, ссадина.
— А с тобой-то все в порядке? — спросил он.
— Да.
— Непохоже.
У нее вдруг горло прихватило, а глаза наполнились слезами.
— Что теперь будет?
— Будет суд. И мы выиграем. А потом все станет как раньше. — Том с нежностью взглянул на нее, как прежде, до того как начался этот кошмар. — Все будет хорошо, Элли.
|
Двадцать пять
— Всегда мужики. Не обращал внимания? Любые проблемы в мире — и всегда мужики причиной.
— Я тоже, вообще-то, к ним отношусь, мам.
— Знаю, Майки.
— Тогда, может, хватит нас поносить?
Она с самого утра завела эту тему, а поскольку сегодня был день официального слушания, утро у них началось рано, и сестры слушали мать во все уши, словно та рассказывала сказку на ночь, пока та вещала о всех ужасных мужиках, что встречались ей на жизненном пути. Карин ловила каждое ее слово. Ведь если все мужики — козлы, она не одинока. Мать же грелась в лучах ее внимания. Еще бы, открыла новый способ сблизиться с дочкой.
— А ты что это пьешь? Мы же вроде договорились, — сказал Майки.
Мать, словно его не слыша, облизнулась, как голодная кошка, взяла бокал и сделала еще один большой глоток. Майки взглянул на часы — почти восемь утра. Такими темпами она напьется еще до начала заседания.
— Взять хотя бы наш дом, — вещала она. — Всю работу делают бабы: детей воспитывают, убираются, по магазинам ходят и готовят, — и все успевают до того, как уйти утром на службу. Замечал, что женщины могут делать два дела одновременно?
— Я три могу, — заявила Холли. — Вот смотри: ем хлопья, надеваю носки и тебя слушаю.
— Да ты просто гений, — проговорил Майки, потянулся и отнял у матери бутылку.
Та уставилась на него:
— Куда это ты понес?
— Давай меняться. Ты мне бутылку, я тебе завтрак.
— Не хочу я никакой завтрак.
— Надо же поесть перед выходом.
По пути наверх он взглянул на этикетку. Дрянной шерри, три пятьдесят за поллитра в лавке Аджая. Семнадцать оборотов. Она небось первым делом с утра в магазин побежала, пока он будил девчонок, может, даже сказала себе сначала, что просто идет за молоком. Такое дешевое бухло на вкус могло быть только полной бормотухой, а ведь треть уже вылакала. Он сунул бутылку в свой шкаф и спустился в гостиную. Главное, заставить ее проглотить что-нибудь, может, хоть чуть протрезвеет.
— Хочешь, яичницу сделаю? — спросил он.
Мать заморгала, уставившись на него пустыми глазами:
— Яичницу?
— Ну да, нормальный завтрак в кои-то веки. Немного лука, чеснока. И бекон вроде есть. Вкусно будет.
Мать оторопела, взяла бокал и допила остатки.
— Ну, если хочешь...
Он пытался не слушать очередную историю из серии рассказов о безумной лондонской жизни. На этот раз речь шла о парне по имени Вивиан, женатом и с тремя детьми, — правда, он забыл упомянуть об этом, когда дарил матери кольцо и предлагал ей руку и сердце.
— Жуткое унижение, — проговорила она под сочувственные кивки дочерей. — А ведь мне было всего семнадцать. Может, я с тех пор и возненавидела мужиков.
— А я люблю мужиков, — вдруг сказала Холли. Карин покачала головой:
— Нет, не любишь.
— Люблю. Они готовят хорошо. Майки благодарно ей улыбнулся.
— Да при чем тут это, — прорычала Карин. — Мужчины как животные, Холли. Как псы. Нет, хуже — как обезьяны.
— А мне нравятся обезьяны.
— Да, но разве захочешь замуж за обезьяну?
Они покатились со смеху. Как мило. Блестяще, блин. Даже Холли теперь против него.
Джиллиан пришла, когда он раскладывал яичницу по тарелкам, и хотя мать есть отказалась, а Карин свою едва поковыряла, он надеялся, что хоть на Джиллиан его горячий завтрак произвел впечатление. Ему так и хотелось сказать ей — говорил же, что справлюсь. Хотел, чтобы она заметила, что у Холли причесаны волосы и на ней чистая школьная рубашка. Но Джиллиан смотрела лишь на синяк на его лице. Подошла ближе и осмотрела его, как врач.
— Слышала, что тебе досталось, — проговорила она.
— Все не так страшно, как кажется.
— И все равно фингал тот еще. Две недели прошло, а? А он все еще всеми цветами переливается.
Майки бросил на Карин сердитый взгляд: ну кто ее болтать заставлял? Он знал, что она не скажет, с кем была драка, потому что они договорились никому, кроме Джеко, не говорить, да и Карин не знала, что Элли была там. Но он готов был поспорить на что угодно, что сестра раззвонила Джиллиан о его поражении. Интересно, написала ли она в своем отчете что-то вроде «семье не хватает достойной мужской фигуры, старший сын — хлюпик»?
— А мне нравится его фингал, — встряла Холли. — Красивый.
— Да это все по глупости, — вмешалась мать. — Пошел на свидание, а вернулся весь в крови. И ничего никому не рассказывает, говорит только, что оказалось, у той девчонки уже был парень. А сразу нельзя было узнать, спрашивается?
Он нахмурился, глядя на мать. Поблагодарила бы лучше, что разбудил ее, набрал ей ванну и спрятал бутылку. Нет, можно понять, почему она нервничает, в такой-то день, но это не значит, что на нем можно отыгрываться.
— Чаем не угостишь? — спросила Джиллиан, снимая куртку.
Черт, кажется, она решила, что он ее раб. Он поставил чайник, грохнув его на плиту, чтобы догадалась, что он не обслуживающий персонал, потом отправил Холли за пальто и портфелем. Так и сказал: «Портфель не забудь», чтобы Джиллиан знала: у него все под контролем. Странно было видеть, как Карин подвигается на диване, освобождая этой женщине место. Пару недель назад она ей совсем не нравилась, а теперь вот улыбается и предлагает ей кусочек тоста.
— Карин немножко нервничает, — сказала мать. — Так что хорошо, что вы пришли.
Джиллиан понимающе кивнула:
— Да я только рада. Побуду с ней, пока вы не вернетесь. Отвечу на все ее вопросы, а как только он сделает заявление, нам тут же позвонят. — Повернувшись к Карин, она похлопала ее по руке: — Ты первая узнаешь.
Карин спросила:
— Но он же наверняка не признает себя виновным, да?
— Прости, дорогая, но это вряд ли. Но будем сохранять позитивный настрой, ладно? Пока все не кончится, ничего не знаешь наверняка.
Майки поставил перед ней чашку чая — с молоком и без сахара, как в прошлый раз.
— Может, печенья? — спросил он, потому что на этот раз оно у них было.
— Нет, спасибо. — Она улыбнулась. — Поведешь Холли в школу?
— Да, — ответил он. — И знаете что? С нашего разговора она ни дня не пропустила.
Джиллиан кивнула: кажется, ему удалось ее впечатлить.
А ведь эти походы в школу в последние три недели стали для него настоящей отдушиной. Во всем остальном его жизнь была полным дерьмом, но вставать пораньше и собирать Холли вовремя в школу — на время это стало его миссией. И у него получалось. Опоздали всего дважды, и то несильно.
Холли вприпрыжку прискакала в гостиную, уже в пальто, и бросилась обнимать и целовать всех на прощание.
— За мамой попозже зайду, — сказал он Джиллиан. — Я специально поменялся дежурствами на работе, а приятель нас на машине отвезет. До Норвича на автобусе далековато.
— Не знаю, что бы я без него делала, — проговорила мать. — Серьезно, он же просто сокровище.
Кажется, она говорила искренне. У него на душе потеплело.
Холли встала рядом с Майки и взяла его за руку. Ему нравилось чувствовать ее кулачок в своей ладони.
— Минут через пятнадцать буду, — сказал он.
— Молодец, Майки, — похвалила его Джиллиан. Даже Карин, улыбнувшись, помахала ему. Значит, все-таки не зря он старался. Держа Холли за руку, он подошел к двери и поскорее захлопнул ее за спиной, пока баланс сил снова не изменился.
|
Двадцать шесть
— Я не смогу. — Голос у Тома охрип и раздавался как будто издалека, хоть он и сидел рядом с Элли на заднем сиденье машины.
Отец, сидевший на месте водителя, обернулся.
— Сможешь, — сказал он, — и должен.
— Где же адвокат?
— Сейчас будет.
— А советник? Обещал же, что встретимся на парковке.
— Сейчас его наберу.
Элли закрыла глаза, пытаясь думать о чем-нибудь обычном, например о шоколадном печенье и о том, как здорово просто сидеть на диване. Но ей было трудно сосредоточиться, одних мыслей о шоколадном печенье было явно маловато. Она вспомнила торговый центр, что они проезжали по дороге. Напротив парковки, позади здания суда; скоро он откроется, и люди будут заходить и покупать продукты, газеты и прочие вещи. Будут тащить за собой детей и пакеты и жаловаться на высокие цены. Как приятно осознавать, что в реальном мире все останется по-прежнему, что бы ни случилось сегодня с ее семьей.
Она открыла глаза и улыбнулась Тому, вложив в эту улыбку как можно больше оптимизма.
— Что? — спросил он.
— Что «что»?
— Ты что смотришь?
— Не знаю.
— Ну так не смотри.
— Да не заводись ты!
— Элли! — Мать резко развернулась на сиденье.
— Я просто улыбнулась!
— Ну так не улыбайся.
Элли ссутулилась на сиденье. Ей вдруг захотелось стать древней старушкой. С радостью бы променяла свою жизнь на ту, что почти подошла к концу, лишь бы не быть сейчас здесь. Ты — основной свидетель, повторял отец. Должна оказать поддержку.
Они заставили ее надеть юбку и блузку, которые она надевала на похороны деда. Юбка была из черного нейлона и липла к бедрам. Блузка была темно-серая. Перед выходом она изучила себя в зеркале в коридоре.
— Да я на монашку похожа.
— Ты прекрасно выглядишь, — уверила ее мать.
Им и нужна была монашка. Никакого красного лака на ногтях, фиолетовой помады и ярко-оранжевых обтягивающих мини-юбок. Хорошие девочки в таких нарядах не разгуливают.
Том вдруг выпрямился:
— Кто все эти люди?
У ворот собралась небольшая толпа. Группа из девяти-десяти подростков шла ко входу в здание суда.
— Они на мое дело пришли? — В его голосе слышалась паника.
Элли прижала нос к окну. У подножия лестницы ребята остановились. Одна из девочек проверила мобильник. Двое парней сели на ступеньки.
— Двери еще закрыты, — проговорила Элли. — Они войти не могут.
Том огляделся.
— Девчонка в голубой куртке, — сказал он, — она из колледжа. И та, что рядом!
Он всполошился не на шутку. В глазах было отчаяние, он вспотел, и ему, кажется, было все равно, что все увидят его таким. Элли попыталась придумать какие-то слова, которые помогли бы, но ничего не лезло в голову, кроме жестоких, озлобленных: ты сам виноват и... но разве можно говорить такое вслух? Однако как он не понимает, что это и есть он. Его настоящее, до смерти испуганное «я». Интересно, знал ли он себя таким до того, как все началось?
— Не позволяй им себя запугать, — процедил отец. — Давай, Том, соберись.
Элли вдруг окутал странный покой. Если Том не в силах с собой совладать, может, они все просто поедут домой? Или он сойдет сума, они вызовут «скорую» из психушки, и его увезут, а они с мамой и папой тем временем пойдут пить кофе с тортом и позабудут о нем вообще.
Том несколько раз глубоко вздохнул, выдыхая через рот, как будто выдувал колечки дыма. Может, у него возникнет гипервентиляция? От этого умирают?
— Зачем они вообще пришли? — не унимался он. — Какое им дело?
— Не знаю, — сказал отец. — Безумие какое-то. На открытое слушание может прийти кто угодно, но какой в этом толк — не пойму.
Кто угодно? Почему он раньше-то не сказал? Сказал, что будет скучно, сплошной официоз, адвокаты, листающие документы, и так около часа. Даже говорить не придется, пообещал он. Просто покажем присяжным, какая дружная у нас семья.
— Почему я сейчас впервые об этом слышу? — выпалила она. — Почему не предупредил, что слушание открытое?
Отец обернулся:
— Решил, что это не так уж важно, Элинор, и хватит истерить. Шанс, что кто-нибудь явится, почти равен нулю.
— Смотри, — прошипел Том, — вот эту я тоже знаю. — К воротам подошла еще одна группа ребят, и он показал пальцем в окно. — Она в ту ночь была у нас дома. Подружка Карин. Неужели ей разрешено здесь находиться?
Стейси Кларк. Она прошла совсем рядом с машиной, так близко, что вытерла бампер своим пальто. С ней были подруга — та же, что в день драки, — и пара девчонок из школы. Они подсели к ребятам на ступеньках и стали ждать вместе. Под кожей у Элли словно забил барабан.
Она вцепилась в спинку маминого сиденья:
— Я не пойду. Не могу.
Но не успела мать ответить, как кто-то постучал в окно.
— Барри, — воскликнул отец. — Что так долго?
До этого Элли виделась с адвокатом всего однажды. Он был невысоким, светловолосым, моложе отца. Этим утром его волосы были покрыты гелем, как у примерного студента, и на нем был костюм с галстуком. Он совсем не был похож на человека, способного их спасти.
— Я сяду?
Он сел на заднее сиденье, прижав Элли к Тому. В машине, наверное, жарко, подумала она. И пахнет потом и страхом. Даже окна запотели. Ей стало душно и стыдно.
— Ну, как дела? — спросил Барри.
— Приступ паники, — ответил отец. — Мы просто хотим, чтобы все поскорее кончилось.
— Тут много людей, которых Том знает, — добавила мать. — Почему? — хотелось бы знать.
Барри махнул рукой в сторону собравшихся на ступеньках людей:
— Я бы не придавал этому особого значения. Люди часто думают, что открытое слушание — это что-то сверхинтересное. Они там умрут со скуки через пять минут.
Отец обернулся и улыбнулся Тому:
— Слышал? Люди знающие все совсем иначе воспринимают. Лучше смотреть на все глазами юриста.
Том кивнул, но лицо его было бледным, он дрожал и не сводил глаз с толпы на ступенях здания суда.
— Это даже в твою пользу сработает, — заметил Барри. — Скучная процедура отобьет у них охоту приходить сюда, и на главное слушание они и не подумают явиться.
Он произнес небольшую речь. Оптимистично и уверенно рассказал о заявлении обвинения, списках улик, о том, что процесс состоится примерно через три месяца. Второй защитник уже в здании и в данный момент разговаривает с судьей в его кабинете. Элли почему-то представила их в халатах, тапочках и с сигарами. Рядом — парики на подставках и сонная собака на ковре.
— Ладно, — проговорил Барри, — кажется, все. Ну что, готовы?
Видимо, им все-таки придется выйти из машины на яркое солнце, залившее стоянку, и пройти мимо толпы на ступенях.
Том нервно причесывал волосы рукой.
— Ну все, — сказал он, — назад дороги нет.
— М-да... — кивнул отец. Барри тоже кивнул. Мать обернулась:
— Скоро все кончится, дорогой.
Но ее ярко-голубые глаза потускнели от усталости, и говорила она не очень уверенно.
Выходя из машины, Элли молилась, чтобы пошел дождь. Чтобы небо стало низким, угольно — свинцовым с громадными темными тучами, затянувшими солнце; чтобы над зданием суда раздались громовые раскаты. Но нет, над головой была синева с медленно плывущими облачками цвета клавиш на старом фортепиано. На ее плечи и шею словно опустился тяжелый груз. Через двадцать пять лет это точно кончится, подумала она. Я буду далеко, и никто и не вспомнит.
Барри шел впереди, за ним Том и отец — можно подумать, если шагать быстро, это что-нибудь изменит. Элли с матерью ступали чуть позади. Элли схватилась за ее рукав, чтобы та шла чуть помедленнее:
— Мне страшно.
Мать обняла ее и притянула к себе. И Элли вдруг захотелось, чтобы она сказала: «Знаешь что, дочь? Мы не можем заставлять тебя делать такое. Это несправедливо, ты всего лишь маленький ребенок. Давай поедем домой».
Но вместо этого она произнесла:
— Ни на кого не обращай внимания. Пойдем, милая, мы нужны Тому.
А потом вырвала руку, вздернула подбородок и зашагала уверенно по прямой.
И в тот момент Элли поняла, что ей никто не поможет, потому что каждого сейчас заботит только одно: как бы самому не струхнуть, не потерять уверенность в себе. Все они в этом деле были поодиночке, как четыре острова, плывущих за Барри по стоянке.
Она чувствовала себя очень неуверенно, ноги стали как веретена, ей казалось, что все смотрят и оценивают, как она одета, а сама она двигается неуклюже, как буратино. Она замедлила шаг, замечая каждый жест, каждый взгляд, каждое слово, брошенное группой ребят на ступеньках. От них веяло настороженностью, точно они готовы были наброситься на нее в любой мо -мент. Они шептались, прикрывая рты руками, смотрели на них, не мигая, подталкивали друг друга локтем. Элли догадывалась, о чем они говорят. Это он, ага. И его папаша с мамашей, а вот и сестра — ага, та самая.
Когда Том был на середине лестницы, Стейси показала на него пальцем. Прямо вот так взяла и ткнула, как будто он был в телевизоре и не мог ее видеть.
— Узнаешь? — сказала она подруге. — Теперь поняла, кто это?
Элли замерла как вкопанная, оглядела парковку, надеясь увидеть вооруженное подкрепление, что ли, — танки, что было бы неплохо, а еще батальоны солдат, стирающих любопытство с лиц автоматными очередями. Но ее желаниям не суждено было сбыться. Никто не явился на помощь.
Значит, придется притвориться, что речь не о ее семье. Большинство ребят были из колледжа Тома — она их вообще не знала, они не знали ее, и никогда больше не увидят после сегодняшнего дня, а если она не станет реагировать, им просто станет скучно. Надо просто пройти мимо, не так уж это и страшно. Том уже вошел в здание, Барри с отцом тоже — никто по дороге их не линчевал. Теперь вот и мама заходит, и вот она уже внутри — за исключением пары ухмылок, ничего не случилось.
Но Элли казалось, что она вот-вот споткнется и упадет, как будто ей туфли вдруг стали малы. Щеки от стыда пошли красными пятнами — как она это ненавидела. Ей хотелось укрыться одеялом, как в кино. И вот стоило ей ступить на лестницу, как Стейси выставила ногу — не чтобы поставить ей подножку, а чтобы остановить ее.
— Привет, сучка, — процедила она.
— Оставь меня в покое.
— Что, сегодня уже не хочешь спросить, как Карин себя чувствует?
— Дай пройти.
— И как тебе жаль, тоже не хочешь сказать?
Элли отступила в сторону, но Стейси перегородила ей дорогу:
— Она до сих пор не хочет видеться с друзьями. И все еще напутана до смерти.
— Пожалуйста, дай мне пройти. Стейси покачала головой:
— Если твой братец-педофил не признает себя виновным, ей придется высидеть суд. Каково, думаешь, ей будет тогда?
— Не знаю.
— А ты пораскинь мозгами.
Кто-то в толпе усмехнулся. Почему рядом нет взрослых? Почему здесь только они? Стейси злобно смотрела на нее.
— Еще раз тебя спрашиваю — ты почему сказала копам, что ничего не видела?
Элли взглянула ей в глаза. Ей показалось, что здание суда за спиной Стейси зашаталось, но взгляд ее она все равно выдержала.
— Оставь ее, — сказала подруга Стейси. — Она того не стоит.
Стейси оглядела ее с ног до головы, точно убеждаясь, что это действительно так, затем презрительным взглядом дала понять, что разговор окончен. Толпа подростков загоготала — громкий, отвратительный хохот, — а Элли тем временем взбежала по ступенькам и исчезла в дверях.
Барри, кажется, говорил, что заседание будет в зале номер два. Она увидела вывеску, пробежала мимо регистратуры вверх по лестнице. За ее спиной раздались шепотки — вслед за ней в здание суда вошли ребята из колледжа. Но ее это уже не волновало — наверху, на лестничной площадке, она увидела мать. Подбежала к ней, схватила за рукав и прижалась поближе.
— Мам!
— Элли, не дергай меня, что, не видишь, я разговариваю? Это мистер Григсон, адвокат Тома.
Ее голос был проникнут почтением, она словно хотела сказать: ну не удивительно ли, такой из себя важный, в черной мантии, белом парике и с ворохом нужных бумаг.
Мистер Григсон взглянул на Элли и кивнул, словно таких девочек, как она, за это утро перевидал уже сотню. Он с ней даже не поздоровался.
— Мам!
— Элли, я разговариваю.
— Но мам, мне нужно...
— Если тебе нужно в туалет, он там, смотри. Только побыстрее, нам скоро уже заходить.
Как же ей объяснить, как сказать: «Мам, я просто хочу, чтобы ты меня защитила» ?
Толпа на лестнице подступала. Элли представить не могла, что столкнется со Стейси снова.
— Я быстро. Мать кивнула:
— Я тебе место займу.
Как будто они в театр пришли и неплохо бы занять местечко поближе к сцене.
В туалете Элли нырнула в кабинку и закрыла ее за собой, прислонилась к двери и схватилась за живот, пытаясь унять резкую боль. Попыталась думать о прекрасном — птичках колибри, пьющих нектар из крошечных цветочков в экзотических странах, заснеженных горных вершинах...
Но ничего не вышло. Потому что через несколько недель, на заседании суда присяжных, будет намного хуже, она знала: тогда ее вызовут как свидетеля, и ей придется стоять там перед всеми, клясться на Библии говорить правду, и ничего, кроме правды, да поможет ей Бог.
Она все выблевала в унитаз — и тосты, и кофе, и вчерашние спагетти. Почувствовала себя крошечной и прозрачной. Вытерла рот, сплюнула и села на унитаз. Ее трясло. Когда ее рвало, она всегда плакала, поэтому знала, что теперь у нее размазалась тушь и, вместо того чтобы выглядеть непорочным и убедительным свидетелем, она похожа на размазню, и родители наверняка будут ею еще больше недовольны.
Оторвав кусок туалетной бумаги, она вытерла глаза. Высоко за ее спиной в окошко бил тонкий лучик солнца. Она отклонилась назад, закрыла глаза и подставила ему лицо.
«Элли Паркер, — сказала она самой себе, — ты сможешь это сделать. Ради Тома. Ради семьи. Том — твой брат. Он никогда не сделает тебе ничего плохого» .
Она вымыла руки и лицо в раковине, прополоскала рот и пригладила волосы перед зеркалом. Приоткрыла дверь на щелочку и осмотрела коридор сначала слева, потом справа. Там никого не было, как и на лестнице и на площадке. Дверь в зал суда закрыта. Значит ли это, что ее уже не пустят? Нет, только не это... еще одна катастрофа? Она постояла у двери, не зная, что делать, потом решила спуститься и спросить у служащего внизу. Но на верхней ступеньке замерла — услышала голоса и шаги, и адреналин вдруг ударил в голову и в грудь, потому что один из голосов был ей знаком.
Майки Маккензи встретился с ней взглядом, завернув на верхний лестничный пролет. Его глаза удивленно расширились, но он сказал лишь «привет».
Элли кивнула в ответ, не в силах выдавить ни слова.
Он был с женщиной, на вид моложе ее матери, но в том, что это его мать, сомнений быть не могло. У них у всех были одинаковые темные волосы. Она явно не наряжалась для такого случая, на ней не было косметички — потертая джинсовая куртка поверх спортивного костюма. Наверху лестницы они остановились.
— Собираешься заходить или как? — спросил Майки.
— Не знаю. Дверь была открыта, а теперь вот нет. Он безразлично пожал плечами:
— Внизу нам сказали заходить.
Его мать потрогала его за рукав и сказала:
— Это туалет? Я бы сначала зашла.
— Конечно, мам. Я подожду.
Они проводили ее взглядами; дверь закрылась, и они остались вдвоем.
— Она знает, кто я такая? — спросила Элли.
— Нет.
— Скажешь ей?
— Зачем?
— А Карин? Она придет?
Он покачал головой. Глупый вопрос. Конечно, не придет! Карин боится даже из квартиры выйти, ей об этом все которую неделю твердят.
— Зато Джеко здесь, паркует машину.
Она кивнула и почувствовала, что краснеет. За закрытой дверью слышались голоса, они становились то громче, то тише.
Она знала, что он во всем винит ее и думает, что она его подставила. Они неуклюже стояли рядом, и ей ничего в голову не лезло, кроме какой-то бредятины — прекрасная сегодня погода, не правда ли, как дела на работе?
— Синяк твой выглядит не очень, — наконец проговорила она. — Болит?
— Не особо.
— Все равно.
Он пристально взглянул на нее:
— Ты бы видела того, другого парня.
Видимо, это подразумевалось как шутка, но ни он, ни она даже не улыбнулись.
— Я тебе сообщение послала.
— Угу.
— Почему не ответил?
Он пожал плечами, глядя мимо нее, на дверь зала суда:
— Решил, что незачем.
— Я не знала, что Том домой вернется. Это все было не нарочно.
— Да, я читал твое сообщение.
— Но не веришь?
Он махнул рукой на закрытую дверь:
— Все это дело... от него одни неприятности. То, как я с тобой поступил, было неправильно, то, что сделала ты... ну, наверное, я это заслужил. Так что считай, что мы в расчете, ладно? Никаких больше сообщений. Ничего. Давай просто забудем обо всем.
Он взглянул ей прямо в глаза. Она первой не выдержала и отвела взгляд.
— Я пойду, наверное, — пролепетала она. Он кивнул:
— Давай. Может, еще увидимся.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
