Глава 3 АНТИЧНОСТЬ: ЗАРОЖДЕНИЕ ЦИВИЛИЗОВАННОГО МЕНЕДЖМЕНТА

Для маленькой горной страны море служило бо­лее важным каналом коммуникации, чем сухопутные пути. Греки на море проводили времени, пожалуй, не меньше, чем на суше. И достигли величайших успехов в навигации. Море для греков — источник пищи, транс­портная магистраль, путь к заселению и колонизации окружающего мира, средство получения прибыли и, на­конец, школа практического управления.

Искусство управления кораблем по-гречески назы­валось «кибернетика», управление кораблем, или кораб­левождение — «кибернесис», а главное действующее лицо на море — кормчий — звался «кибернетес». Этим словом обозначали иногда также руководителя, прави­теля. Порядок на корабле греков, действительно, пред­ставлял собой образец организованной системы управ­ления: четкое разделение обязанностей между множеством исполнителей, удивительная согласован­ность и координация деятельности. По существу, управ­ление на античном корабле является первой моделью рациональной организации мобильного торгового пред­приятия, образцом малого бизнеса.

От кормчего, как и тех, кто являлся постоянным персоналом «торгового дома», — матросов и купцов — требовались изобретательность, предприимчивость, умение сочетать неустанный поиск нового и чувства риска. Греки на своих кораблях не просто перевозили товары, они распространяли на другие регионы свои ценности, культуру, стиль и методы управления.

Морское дело являлось таким искусством, кото­рым нельзя заниматься между прочим, оно требовало профессионализма и компетентности. Но и то место, куда приставал греческий корабль, — порт — тоже яв­ляло образец деловитости и профессионализма. Торгов­цы, корабелы, строители, разнорабочие, финансисты — это персонал еще одного сложно управляемого предпри­ятия. В порту производится обмен и размен денег, дей­ствуют налоговые службы, страхуют от кораблекру­шения, дают кредиты, разгружают грузы, заключают сделки.

Не случайно Платон, желая показать пример высо-копрофессионального труда, часто упоминает кормче­го, а термин «кибернетика» употребляет не только в пря­мом смысле (искусство кораблевождения), но и в переносном, обозначая им искусное управление горо­дом-государством.

Управление у греков обозначалось и другими тер­минами: в военной области это «койранео» (руково­дить сражением), а в быту — «ойкономика» (заведова­ние домашним хозяйством). Отсюда берет начало современное понятие «экономика». Афиняне строили свою цивилизацию, планомерно соединяя государ­ственную и частную собственность. Опорой частного сектора было малое семейное хозяйство, использовав­шее личный труд селянина и его семьи (ойкос). У Платона «ойкономия» приобретает еще и политичес­кий оттенок (управление полисом), а понятие «койно-ния» — социологический смысл. Оно обозначает не только семейный труд, но и человеческие взаимоот­ношения, т. е. человеческое общество.

Не умаляя значения чудес греческого гения — философии Платона и Аристотеля, демократических инсти­тутов времен Перикла, архитектурного величия Парфе­нона, Олимпийских игр, античного театра, — мы бы все-таки выделили то, на что мало обращают внимание.

Римская католическая церковь показала человече­ству образец самой устойчивой и эффективной систе­мы управления централизованного типа. Древнегречес­кое сельское хозяйство — полная противоположность ей. Это гибкая система небольших автономных семей­ных предприятий в сельском хозяйстве. Разве не чудо, что дикий, засушливый и некогда пустынный горный край, пришедший в эпоху варварства, как считает Н.В.Мотрошилова, к пределу экологического истоще­ния, трудолюбивый и талантливый народ Древней Гре­ции за несколько веков превращает в цветущую землю с прекрасными городами, продуктивным земледелием и скотоводством?!

Доведенная до совершенства интенсивная система хозяйствования позволила грекам составить конкурен­цию традиционным аграрным регионам — более древ­ним и развитым центрам восточной цивилизации, где и климат благоприятнее, и земля лучше, и рабочая сила дешевле.

Современный менеджмент прославили не теория, не научные концепции, не многочисленные школы бизнеса, обеспеченные по последнему слову науки. Современ­ный менеджмент прославили те корпорации, которые сумели благодаря умелому руководству и трудолюбиво­му персоналу выбиться из аутсайдеров в национальные лидеры. Прежде нерентабельные и, казалось бы, беспер­спективные компании вдруг превращаются в мощные корпорации. Примеров тому сотни и тысячи.

Античность дала человечеству, пожалуй, самый пер­вый и самый наглядный урок такого рода. Каким обра­зом самое нерентабельное, бесперспективное дело за достаточно короткое время греки превратили в самый прибыльный бизнес? Десятилетиями греки бились над тем, как научиться выращивать лучшие сорта пшеницы на неплодородной и засушливой земле.

Самый рентабельный бизнес

Секреты успеха античных землевладельцев рас­крыла в своей книге «Рождение и развитие философ­ских идей» (1991) Н.В.Мотрошилова. Многолетний опыт убедил греков в том, что для повседневного спроса достаточно использовать не слишком продуктивные местные сорта ячменя и пшеницы, а для праздничной выпечки (фигурных кренделей и булочек) — привоз­ные хлебные злаки. На экспорт же они отправляли то, что в изобилии произрастало на их земле и чего не было в других странах, — оливки, виноград, финики, гру­ши. Одного только винограда выращивалось более сотни сортов.

Любая отрасль производства в античной Греции, — земледелие, торговля, строительство, ремесла — превра­щалась в область «прикладной математики». Греки учи­тывали каждую мелочь: например, в виноградарстве — какое удобрение необходимо внести для данного сорта в конкретной почве, чтобы не повредить аромату вина и добиться наивысшей эффективности; как наиболее ра­ционально разместить на ограниченном участке макси­мальное число виноградных лоз; как прорыть траншеи нужной глубины и соединить их в оросительную систе­му, которая не разрушила бы горных склонов и структу­ры почвы.

Грек — ремесленник, торговец, земледелец — вни­мателен к любому новшеству, любому усовершенство­ванию (и отечественному, и заграничному), способно­му хоть ненамного повысить производительность и качество продукции. Именно он, рядовой исполнитель, в своей повседневной деятельности закладывает фунда­мент высокой культуры труда и рациональной органи­зации управления.

Перечитайте трактаты античных философов — и вы убедитесь, что в них нет пресловутого пренебрежения к физическому труду, в котором их обвиняют современ­ные авторы. Платон, Гераклит, Аристотель прославля­ют компетентную и честную работу, подчеркивают фун­даментальное значение труда, если он разумен и правильно организован. Таков труд земледельца, в ко­тором древнегреческие мыслители усматривают опору полисной системы.

Но не таков труд раба — бездумного, тупого ис­полнителя, отчужденного и от средств производства, и от смысла труда. Он не может служить образцом за­интересованного, инициативного отношения к работе. Это прекрасно понимали еще в Древнем Египте.

Древним грекам нужны были образцы прекрасно­го, проявляемые в свободном труде. И чувство прекрас­ного, ощущение пропорциональности, соразмерности должно присутствовать во всем, тем более в том, от чего зависит их существование — в труде и управлении.

Формируя свою цивилизацию — цивилизацию прин­ципиально нового исторического типа по сравнению с цивилизацией шумерцев, египтян, вавилонян, ассирий­цев, — греки учились красиво и со вкусом работать и жить. Без излишеств и восточной роскоши, скромно и изысканно. Изысканность в простоте — искусство особо одаренной нации. Это целая наука о том, как из ничего сделать многое, как построить культуру мелочей и добить­ся большого успеха, складывая его из повседневных, ма­леньких дел и завоеваний. Именно таким путем намного позже пошли американцы и японцы, создавшие свой особый строй цивилизованного управления. Именно культу­ру мелочей формировали у рядовых американцев Тейлор, Форд и Рузвельт.

Разумное и простое отношение к своему повседнев­ному быту, к жилищу и костюму, предметам обихода исподволь формировало у греков специфическую пси­хологию и особенный политический стиль поведения.

Прирожденное стремление окружать себя удобны­ми, пригодными для динамичной, открытой полисной жизни вещами чувствовалось во всем: манере рассуж­дать, неспешной и философски углубленной (вспомним диалоги Сократа), привычках передвигаться, общаться, одеваться, трудиться. Во всем чувствовались основатель­ность и рациональность. Поэтому у греков в почете был интеллектуальный и высокопрофессиональный труд.

Порицания заслуживали те, кто тратил чужое, не за­рабатывая своего. Демокрит получил от отца наследство и промотал его, десять лет путешествуя в свое удоволь­ствие. Такое поведение считалось тяжким грехом и тре­бовало сурового наказания. Но Демокрит произнес в суде убедительную, хотя чрезвычайно затянутую речь, дока­зав, что по итогам путешествия он написал серьезную книгу. Греки оправдали философа, занимавшегося пу­тешествиями ради научных изысканий.

Греческая культура, выражаясь современным язы­ком, — цивилизация венчурных фирм. В архаическом полисе превалируют мелкие (мастер, несколько учени­ков, от 5 до 30 рабов) ремесленные мастерские — эргастерии. Крупных мастерских (100—120 рабов) было не­много. В сельском хозяйстве господствовали мелкие семейные фермы. Население самих полисов колебалось от тысячи до нескольких десятков тысяч человек. Поли­тически активная часть полиса, состоящая из свободных и полноправных граждан, достигших 30 лет, была еще меньше. Все они разбивались на множество партий, ро­довых и культовых объединений, увеселительных клу­бов, деловых товариществ, неформальных обществ, про­фессиональных корпораций. Не было в истории мира страны, где активность частных ассоциаций была бы выше, чем в Древней Греции.

Цивилизацией венчурных фирм античную Гре­цию можно назвать и по многим другим признакам. Это инициативность и риск, предприимчивость и новатор­ство, деловитость и рационализм, научно-практический, изобретательский подход к любой работе, наконец, ин­новационный стиль управления, умение быстро пере­страиваться и добиваться успеха на новом поприще. Гре­ки были удивительно практичны и, кажется, поголовно грамотны.

Философы — предприниматели

Почти все древнегреческие философы являлись ма­тематиками. Ими были Пифагор, Платон, Аристотель и те, кто развивал философию как учение о количествен­ных характеристиках мира. Это учение называлось так же, как и сегодня, — логистикой. Сегодня логистика — одно из важнейших направлений менеджмента. Первый греческий философ Фалес не только написал серьезные астрономические труды, предсказывая солнечные зат­мения, но были купцом, мореплавателем, строителем мо­стов, прекрасным инженером, создавшим ирригацион­ные приспособления, государственным деятелем.

Оказалось, что Фалесу не чужд и предприниматель­ский подход. Согласно легенде, записанной Аристоте­лем, Фалес, вычислив по звездам обильный урожай мас­лин на следующий год, скупил на свои небольшие сбережения все маслодавильни в Милете и на Хиосе. Арендовал он их за бесценок, так как никто не верил в богатый урожай, а когда пришла пора сбора урожая и спрос на них резко возрос, Фалес сдал их внаем втридо­рога, выручив огромную прибыль. Тем самым он на прак­тике доказал, что философия — вещь сугубо практичес­кая, если уметь ею пользоваться.

Пример Фалеса символичен и в другом смысле. Он свидетельствует о неразрывной связи искусства мыс­лить и искусства действовать. Деловой успех зависит от компетентности и умения правильно выбирать страте­гию поведения. Для греков это было вполне очевидно, как очевидно это для американцев. Ф.Тейлор, Г.Форд, А.Слоун, Д.Рокфеллер, Дж.Муни были не только круп­нейшими практиками менеджмента, приведших свои компании к деловому успеху, но и крупными философа­ми менеджмента, определявшими стратегию делового предпринимательства. Если кто-то считает, что менедж­мент — совокупность конкретных приемов и методов управления, то он не понимает ни сущности менеджмен­та, ни сущности бизнеса. Все дело в философии и стра­тегии управления. Первыми сумели доказать это древ­ние греки.

Описывать достижения античной цивилизации мож­но, кажется, до бесконечности. В ней все удивительно, если смотреть на нее, отрешившись от стереотипов. На­пример, агора — средоточие и место зарождения циви­лизованного рынка. Рыночная площадь Афин представ­ляла особый социальный и экономический механизм, чутко реагировавший на товарную конъюнктуру и коле­бания спроса. Цивилизованным античный рынок надо считать хотя бы потому, что на нем господствовал не про­изводитель, а потребитель. Всем своим устройством он защищал высокие ценности профессионализма, каче­ство продукции и интересы покупателей. Специальные люди — агораномы — следили за количеством и каче­ством товаров. Специальные правила и принципы регу­лировали товарно-денежные взаимоотношения.

Один из них — принцип «пропорциональной взаим­ности» Аристотеля, служивший фундаментом древне­греческой цивилизации. В «Никомаховой этике» Стагирит писал о том, что общественные отношения по поводу обмена поддерживаются особым видом справедливос­ти. Она подразумевает пропорциональность, но не ра­венство. Общество, учил Аристотель, держится тем, что каждому воздается пропорционально его деятельности. Стало быть, рынок и обмен должны строиться на оказа­нии взаимных услуг. Услуга должна оплачиваться услу­гой. Получивший одолжение не только отвечает услугой, но сам начинает с одолжения.

Аристотелевская этика деловых отношений последо­вательно реализовывалась древнегреческим рынком. Он ориентирован не только и не столько на интересы бога­тых клиентов, сколько на удовлетворение повседневных запросов рядовых, среднего достатка афинян. Потребно­сти греков — разумные и умеренные — воспитывались с детства самим образом жизни и средой: простая одежда, некрепкое вино, легкая, но сытная пища.

Духовные ценности и гражданские доблести стави­лись греческой культурой много выше, чем владение вещами и деньгами. Да и сами деньги должны добы­ваться честным и добросовестным трудом. Только через две тысячи лет нормы античной трудовой этики, по­множенные на деловой практицизм, были восстанов­лены в правах западноевропейским протестантизмом.

В подобной системе нет места чрезмерному обогаще­нию и чрезмерному обнищанию. Хотя богатство само по себе не презирается, но безудержная погоня за деньгами и роскошью осуждается. Как осуждается и бравада ни­щетой. Она для греков является причиной нежелания работать. Если не приложены упорный труд, сноровка и сообразительность, человек впал в расточительность, чре­воугодие или иной порок, связанный с погоней за удоволь­ствиями, его ждет неизбежная расплата — обнищание. Ведь каждому предоставлена возможность трудиться, надо лишь умело ею воспользоваться. Неумеющий тру­диться, конечно же, лучше нежелающего трудиться, но это не может служить ему оправданием.

Культура духа и культура труда тесно связаны в ан­тичной Греции с культурой бизнеса. Великолепные хра­мы и бессмертные произведения искусства возникли уже после того, как сложился цивилизованный рынок и сфор­мировалась рациональная система управления. Варвар не станет любоваться изящными постройками, они ему не понятны. Они нужны цивилизованному и компетентному торговцу, корабельщику, ремесленнику, землевладельцу.

На таких людей ориентирован и цивилизованный политический строй, учитывающий ценность голоса каждого гражданина и умеющий ценить свободу слова. В демократическом правлении неспособен участвовать неотесанный мужлан. Греция воспитала несколько по­колений компетентных, инициативных, с высоким уров­нем мотивации граждан, с удовольствием участвовав­ших в управлении делами полиса.

Партисипативный менеджмент не надо было на­саждать «сверху», к нему не надо было призывать и его не надо было внедрять (как это делается сегодня). Агора — место экономического обмена товарами и обмена политическими новостями. Сюда приходили для того, чтобы узнать не только о падении или повышении цен на товары, но и о политических новостях, принять участие в заседании народного собрания, обратиться по своим делам в суд, побеседовать с философами, послу­шать ораторов. И все это — повседневная жизнь рынка, но рынка цивилизованного. Современный термин «ци­вилизация» произошел от латинского «civitas». Так рим­ляне называли греческий полис. Цивилизация и есть гражданская община или, выражаясь словами К.Марк­са, гражданское общество, которое проявилось в полном своем великолепии только с зарождением буржуазии.

Таким образом, начальной точкой цивилизации служит гражданская община древних греков, а ее выс­шим этапом является западноевропейское гражданское общество. Цивилизация стала возможной лишь с возник­новением товарно-денежных отношений, формировани­ем особого типа деловых людей, новой формой трудовой этики и основ рационального менеджмента.

Вопросы к главе

1. Какими чертами характера вы наделили бы делового человека античности?

2. В чем проявляется специфика древнегреческого менеджмента?

3. Можно ли назвать Фалеса и Аристотеля философами менедж­мента?

4. Как афиняне вышли в мировые лидеры бизнес-менеджмента?

Глава 4 МАКИАВЕЛЛИ: ТЕХНОЛОГИЯ ВЛАСТИ И ДИДЕРСТНА

Полторы тысячи лет, отделивших античность от Нового времени, понадобилось для того, чтобы на сме­ну древнегреческому менеджменту пришел западноев­ропейский. Его основоположником по праву можно считать великого итальянского гуманиста Никколо Макиавелли (1469—1527). Долгое время он представлял интерес ско­рее как политический мыслитель, историк и писатель, чем как создатель теории управления.

Провозвестник европейского менеджмента

Во второй половине XX века политологи, истори­ки, специалисты по менеджменту проявили к Н.Ма­киавелли повышенное внимание. В его произведени­ях — политических трактатах, исторических очерках, реляциях и новеллах — обнаружили идеи, в совокуп­ности составлявшие оригинальную систему практи­ческого управления. По своей эффективности, глуби­не и политической мудрости она не только не уступает, но даже превосходит иные разработки наших совре­менников.

Западные менеджеры активно изучают его творче­ство. Идеям Макиавелли посвящены курсы в школах бизнеса, научные семинары и конференции, докторские диссертации, специальные монографии и популярные брошюры. Сегодня в Макиавелли видят высочайший интеллектуальный авторитет, создателя одного из самых эффективных лидерских стилей, образец консультанта по управлению, теоретика социального конфликта.

Специалисты упоминают четыре принципа Макиа­велли, которые, по мнению Р. Ходжеттса, оказали влия­ние на развитие менеджмента:

1) авторитет, или власть лидера, коренится в под­держке сторонников;

2) подчиненные должны знать, чего они могут ожидать от своего лидера, и понимать, чего он ожида­ет от них;

3) лидер должен обладать волей к выживанию;

4) лидер — всегда образец мудрости и справед­ливости для своих сторонников.

Макиавелли жил в то время, когда человек еще не был рабом товарно-денежных отношений, а работода­тель не преследовал исключительно корыстные цели. В эпоху Возрождения над людьми тяготели императивы прибыли и безжалостной конкуренции.

Работодатель в эпоху Возрождения еще не был пред­принимателем в точном смысле слова, он мыслит себя скорее деятелем культуры и прогресса, гордится чест­ным именем и репутацией, превыше денежного расче­та ценит человеческую свободу и независимость. Ведь эпоха ренессанса — изящная копия античности. Италь­янцы возрождают идеалы и ценности Древней Греции, а не Римской империи, более близкой им по крови.

Возврат к общечеловеческим ценностям произойдет в истории еще раз — во второй половине XX века, в эпо­ху экономического процветания, демократических сво­бод и политической терпимости.

Жизнь Никколо Макиавелли пришлась на пере­ломный период — рубеж XV—XVI веков: закончился че­тырехсотлетний этап поступательного развития Италии, глубокий кризис охватил механизмы власти и социаль­но-экономическую структуру общества, мануфактур­ный капитала результате постепенного спада производ­ства уступает конкурентные позиции капиталу ростовщическому. На заре новой, капиталистической эры главную роль в экономической и политической дра­ме играет торговая буржуазия. Политическая филосо­фия Макиавелли как проекция эпохи полна антиномий, противоречий, неожиданных решений.

Страсть к приобретеним и страх потерять

Макиавелли учил правителя, стремящегося к ус­пеху, согласовывать свои действия, во-первых, с зако­нами необходимости (судьбой), а во-вторых, с поведе­нием подчиненных.

Сила на стороне лидера, когда он учитывает пси­хологию людей, знает особенности их образа мыслей, нравственных привычек, достоинства и недостатки. Очевидно, что действиями людей, наряду с другими ка­чествами, правит честолюбие. Но знать это еще недо­статочно. Надо выяснить, кто именно честолюбивее и потому опаснее для власть придержащего: желающие сохранить то, что имеют, или стремящиеся приобрести то, чего у них нет.

Состоятельными двигает страх потерять то, что они накопили. Страх потери порождает в них те же стра­сти, которыми одержимы стремящиеся к приобрете­нию, считает Макиавелли. Оба мотива власти, за ко­торыми нередко прячется обыкновенная страсть к разрушению, одинаково порочны. Бедные жаждут приобретения точно так же, как и богатые, которым всегда кажется, что их обладание недостаточно обес­печено, если они не делают новых приобретений.

Богатые, имеющие в своем распоряжении рычаги власти, и бедные, стремящиеся завоевать ее, в принципе ведут себя одинаково. Аморализм зависит не от со­циального происхождения, он продиктован участием в борьбе за власть. «Сатанинский злодей» Цезарь Борджиа, которого Макиавелли считал идеальным руководи­телем, ведет себя ничуть не хуже «революционеров» из народа.

В «Истории Флоренции» (1525) Макиавелли кра­сочно рисует психологию и тактику тех, кто рвется к власти, на примере предводителя знаменитого восстания чомпи — одного из первых в Европе восстаний рабо­чих, случившегося во Флоренции в 1378 г.

Предводитель восставших, обращаясь к толпе, при­зывал «идти до конца», раз уж люди взялись за оружие и учинили массовые погромы. Если бы нам пришлось сей­час решать, браться за оружие и опустошать дома граж­дан или нет, продолжает говорить вождь, то я был бы пер­вым, кто советовал не торопиться, предпочитая мирную нищету братоубийственной войне. Но оружие поднято и теперь уже речь идет о том, как избежать наказания за содеянное зло и при этом добиться большей свободы. Что делать, если все — население, власть — объединились против нас?

Мы должны, говорит предводитель восставших, не покоряться, а удвоить зло, умножить пожары и грабе­жи, вовлекая в преступления, повязывая злом все новых и новых людей. Ибо там, где ошибаются многие, не на­казывают никого.

Нельзя наказать всех, так как виновных слишком много. И еще: карают, как правило, за мелкие проступ­ки, а за крупные — награждают. Когда страдают все, мало кто захочет мстить, ведь общую обиду переносить легче, чем личную.

Умножая зло, не бойтесь упреков совести за соде­янное, потому что победа не вызывает позора, какой бы ценой она ни была одержана.

Победителей не судят; из рабства помогают выйти только измена и отвага. Когда люди начинают пожирать друг друга, участь слабого с каждым днем ухудшается. Когда обстоятельства не благоприятствуют человеку, он может положиться только на собственные силы.

Сегодня мы знаем, что многие поколения политичес­ких лидеров XX столетия, даже не изучая трудов Маки­авелли, эффективно применяли эти принципы на прак­тике. Почему так происходило, не знает никто. Может быть, законы «негативного управления» передаются ге­нетическим путем? Или лидеры, добивающиеся или уже добившиеся власти, применяют некие универсальные законы, которые действуют независимо от воли и созна­ния людей? Ни одного научного исследования на подоб­ную тему еще не проведено.

Воля к власти

Ориентация на власть, стремление ее достичь таит в себе потенциальную опасность для социального порядка, гарантом которого может быть только тот, кто эту власть уже имеет. Правитель, как персональное олицетворение привилегий и силы, превращается в цель для честолюби­вых подданных. К высшему посту в государстве или ком­пании тянется множество рук, а дотянувшись, берут от власти по максимуму.

Свойство стремиться наверх не зависит от лич­ных достоинств и недостатков. Оно действует в людях наподобие объективного закона, независимого от воли и сознания. «Воля к власти», если воспользоваться ниц-шевской терминологией, выше человеческих чувств. Она управляет нами вопреки нам самим.

Успех в продвижении наверх зависит не столько от интенсивности ориентации на власть, сколько от на­личных средств. Обладающие многим имеют в рас­поряжении больше средств — деньги, связи, — чтобы сеять смуту в обществе, дестабилизировать существу­ющий порядок.

Имея многое, они фактически злоупотребляют тем, чем уже обладают, ибо противозаконными действиями провоцируют у неимущих те же самые алчные чувства.

«Богатое честолюбие» опаснее «бедного», ибо воз­буждает в людях, не обладающих властью, желание ов­ладеть ею и всем тем, что сопряжено с властью, — бо­гатствами и почестями.

Наряду с властью несомненной ценностью для лю­дей обладает свобода. Она — такой же императив че­ловеческих поступков, как и власть. Если власть чаще стремятся захватить, то свободу хотят удержать.

В «Рассуждениях о Тите Ливии» Макиавелли спра­шивает, кому лучше доверить охрану свободы — тем, кто желает приобрести то, чего не имеет, или тем, кто хочет удержать за собой уже приобретенные преимущества?

Сравнивая исторические факты, он делает вывод о том, что свободу республики правильнее доверить про­стым людям, а не дворянам. Последние одержимы же­ланием господствовать, а первые хотят всего лишь не быть угнетенными. Значит, они больше любят свобод­ную жизнь и имеют меньше средств для похищения сво­боды, чем дворяне.

Подтверждая свои выводы, флорентийский фи­лософ многократно повторяет одну и ту же мысль: че­ловек может смириться с утратой власти или чести, смириться даже с потерей политической свободы, но не с утратой имущества.

Народ молчит, когда казнят сторонников респуб­лики либо посягают на честь ее вождей. Но народ восстает, когда посягают на его имущество.

Что правит человеческим поведением — мотивы или последствия, истинные цели или ложные результаты?

Трудно разобраться в тайниках человеческой души. Часто приходится встречаться с ничтожностью мо­тивов и величием результатов, а еще чаще — с вели­чием замыслов при ничтожности результатов. Про­верять или принимать на веру — вот в чем вопрос, который должен решить для себя эксперт от политики или управления.

Принимать видимость за действительность, счи­тать, что достигнутый успех оправдывают любые, даже самые бесчестные, средства, если они находятся в руках власть придержащих, свойственно только профанам. Из них состоит толпа. Она не разбирается в тонкостях политики, ее интересует лишь видимость дела.

Если государь достиг того, что ценится всеми или большинством, а именно единства общества, и использо­вал сомнительные средства, они, эти средства, всегда бу­дут сочтены достойными похвалы. Ведь толпа обращает внимание только на видимость. Мнение немногих имеет вес, когда большинству не на что опереться.

Толпа — всегда большинство, но не всякое большин­ство — толпа. Народ, послушный воле необходимости или разума, не есть толпа. Толпой управляют страсти скорее дурные, нежели хорошие.

Можно выразиться иначе: толпа — пространство чувств, страстей, эмоций; одиночество — пространство разума и сосредоточенности. Страстям подвержены все люди, независимо от того, причисляют они себя к дворянству или простонародью.

Люди, говорит Макиавелли, обычно неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны. Умный пра­витель должен уметь пользоваться страстями, играя на них как музыкант. Чтобы не попасть в неудобное по­ложение, ему лучше не питать иллюзий и заранее пред­полагать всех людей злыми. Хорошо, если действи­тельность опровергнет его точку зрения и он встретит добро. Тогда его успех только окрепнет. Но если ис­ходить из противоположного мнения, то действитель­ность, оказавшись иной, разрушит его замыслы.

Правитель не ошибется, зная, что поведением лю­дей руководят два главных мотива — страх и любовь. Поэтому тот, кого боятся, способен управлять так же легко, как и тот, кто любим.

Любовь очень тонка, а страх прочнее и тверже. Лю­бовь держится на крайне зыбкой основе — человечес­кой благодарности. Но благодарность легко разрушает­ся, и злой человек готов воспользоваться любым предлогом, чтобы ради личной корысти изменить ей.

Но разве правитель знает наперед, кто злой, а кто добрый? Ему надо быть трезвым реалистом, рассчи­тывая на успех даже при самых неблагоприятных об­стоятельствах.

Конечно, людям свойственно стремиться быть че­стнее, чем они есть на самом деле, как и казаться лучше, чем они есть. Но если правитель принимает желаемое за действительное, то он добровольно обманывается.

Между тем, как живут люди, и тем, как они должны жить, дистанция огромная. Чаще всего терпит крушение честный правитель, ибо он мерит людей на свой аршин, т. е. представляет их лучше, чем они есть. В отличие от него умный правитель изучает то, что есть в действительности.

Хотя честности в людях меньше, чем они думают, сама по себе честность ценится очень высоко, ибо че­ловек склонен стремиться к тому, чего у него нет. Осо­бенно если такие качества пользуются уважением и ок­ружены почетом.

Людям свойственно обставлять себя видимыми символами, желаемыми благами, вымышленными доб­лестями. Если государь стремится добиться власти, признания или лидерства, ему надо пользоваться сим­волами, проистекающими из мотива любви. Но удер­жать власть можно, лишь полагаясь на мотив страха.

Существует только два способа достижения цели — путь закона и путь насилия. Первый присущ человеку, а второй — диким животным. Правителю не обязатель­но выбирать одно из двух, ибо данная антиномия не­разрешима. Он должен уметь пользоваться обоими спо­собами.

Труден путь государя, его подстерегают опасности там, где он их не ждет. Вчерашний опыт, приведший к успеху, сегодня оборачивается провалом; благо, к ко­торому он стремится, ожидая, что и подчиненные по­читают это благом, способно обернуться злом.

Государь может проявить самые лучшие лидерс­кие качества, но они не принесут ему пользы. Поэтому правитель не может быть щедрым в такой степени, что­бы эта щедрость приносила ему ущерб. Но он не должен бояться также осуждения за те пороки, без которых не­возможно сохранить за собой власть.

Умный лидер — это тот, кто взвешивает все обстоя­тельства и последствия своих поступков. И круг анали­зируемых обстоятельств должен быть достаточно велик, чтобы ясно понять простую мысль: существуют добро­детели, обладание которыми ведет к гибели, и есть по­роки, усвоив которые, можно достичь безопасности и благополучия.

Когда на чашу весов поставлено высшее социаль­ное благо — порядок и стабильность, государь не дол­жен бояться прослыть жестоким. Хуже, если он, желая заслужить расположение подданных либо от избытка снисходительности, позволяет развиваться беспоряд­кам, грабежам и насилию.

Для острастки лучше казнить столько, сколько надо, ибо казни касаются все-таки отдельных лиц, а бес­порядки — бедствие для всех.

Самый знаменитый вопрос Макиавелли, который до сих пор будоражит умы менеджеров: что для ли­дера лучше — внушать страх или любовь? Что для него полезнее: чтобы его любили или чтобы боялись?

В принципе, лучше, конечно, сочетать оба мотива, но, коли в жизни такое недостижимо, для личной выго­ды правителя полезнее держать подданных в страхе. Од­нако поступать надо так, чтобы страх не перерос в нена­висть, иначе ничто не спасет государя от разбушевавшихся страстей.

Достичь необходимой меры нетрудно, памятуя, что главное — не посягать на имущественные и личные права подданных. Для пользы дела он может даже казнить кого-то из родственников бунтовщика, но только не посягать на имущество. Ведь люди обык­новенно прощают и забывают даже смерть родителей, но не потерю состояния.

И еще одно правило: предусмотрительный пра­витель не должен выполнять все свои обещания. Он обязан сделать это лишь в том случае, еслд неиспол­нение наносит ему вред.

Подобный совет, возможно, звучит безнравственно, но только там, где все люди честны и добросовестны. Но мы-то знаем, что в большинстве своем подданные не особенно заботятся о выполнении распоряжений госуда­ря. Значит, и государь может не быть особенно щепетиль­ным в выполнении своих обещаний. Добиваясь власти, он расточает обещания налево и направо, пытаясь снискать любовь и преданность подчиненных. Но оставаться доб­рым слишком долго — неимоверно тяжкий груз.

Быть добрым, значит дать еще одно обязательство, стать зависимым от подчиненных. А там, где есть за­висимость, возникают нерешительность, малодушие и легкомысленность, т. е. качества, недопустимые для ру­ководителя.

Народ презирает в первую очередь малодушных, а не жестоких. Зависимый государь не способен быть твердым и злым, он неизбежно добр. Однако заслу­жить ненависть за добрые дела так же легко, полагает Макиавелли, как и за дурные. Вывод: чтобы удержать власть, надо быть порочным.

Вознаграждай постепенно, наказывай сразу

Управляя людьми, их надо либо ласкать, либо уг­нетать, поступая очень осмотрительно. Люди мстят, как правило, только за легкие обиды и оскорбления. Силь­ное давление лишает их возможности мстить. И уж если лидер избрал свой путь, то угнетение должно быть настолько мощным, чтобы отнять всякую надежду на со­противление .

Добрые дела и благодеяния правильнее расточать по капле, чтобы подчиненные имели достаточно вре­мени для благодарной оценки. Позитивные стимулы должны цениться, только тогда они выполняют свое предназначение.

Наградами и повышением по службе дорожат, когда они редки, когда раздаются мало-помалу. Напротив, наказание лучше производить сразу и в больших до­зах. Единовременная жестокость переносится с мень­шим раздражением, нежели растянутая во времени.

Там, где есть раздражение, управлять поведением людей нельзя. Негативные санкции не нуждаются в оце­нивании и ответной благодарности, они производят смя­тение чувств. Сильный гнет лишает подданных возмож­ности отмщения, и это — благо для руководителя.

Итак, зло надо творить сразу, а добро — постепен­но; гораздо надежнее внушать страх, чем быть любимым.

И еще: зло причиняет людям боль, а добро приеда­ется, и оба чувства ведут к одному и тому же результату.

Качества льва и свойства лисицы

Правитель не обладает всеми добродетелями одновре­менно. Поэтому важно не то, какой он есть, а то, каким он кажется подданным. На подобную уловку их легче пой­мать. Толпа с удовольствием идет за видимостью успеха.

Мудрый лидер соединяет в себе качества льва (силу и честность) и качества лисицы (мистификацию и ис­кусное притворство), т. е. качества прирожденные и качества приобретенные.

От природы человеку дано очень мало, гораздо боль­ше он получает, живя в обществе. Прямодушен, хитер или талантлив он бывает по рождению, но честолюбие, жад­ность, тщеславие, трусость формируются в процессе со­циализации индивида. Природа создала людей такими, что они могут желать чего угодно, пишет Макиавелли, но не всегда они могут этого добиться.

Между двумя полюсами — желаемым и действи­тельным — возникает опасное напряжение, способное надломить человека, сделать его завистливым, ковар­ным или жадным. Ведь желание приобретать превы­шает наши силы, а возможностей вечно недостает. В ре­зультате появляется недовольство тем единственным, чем человек уже владеет. Подобное состояние Макиа­велли называет неудовлетворенностью.

Зависть порождает врагов, напористость — сторонников

Неудовлетворенность— стимул к движению, из нее проистекают перемены в наших судьбах. Мы таковы, что хотим большего, чем имеем, но боимся потерять уже при­обретенное.

Завидуя тем, кто живет лучше, мы испытываем к ним ненависть, превращая во врагов тех, кто об этом даже не подозревает. Постепенно стимул к движению превра­щается в тормоз: мы становимся врагами самим себе. Тогда-то и настает час оборотней: зло предстает в маске добра, а добро используется во зло.

Во всем нужна мера. Желание приобретать — свойство вполне естественное. Одни стремятся к этому в меру своих сил. Другие будут не завидовать, а хвалить, не осуждать, но одобрять. Плохо, когда они не могут, но добиваются, не заслуживают, но получают.

Макиавеллиевский «Государь», ставший с тех пор политическим учебником по управлению, изобилует настолько смелыми (и, несомненно, глубокими) сентен­циями, что и сегодня не всякий решился бы высказать­ся столь откровенно. Например: «Я полагаю, все-таки, что лучше быть напористым, чем осмотрительным, по­тому что судьба — женщина, чтобы одержать над ней верх, нужно ее бить и толкать. В таких случаях она чаще уступает победу, чем когда проявляют к ней холодность. И, как женщина, она склонна дружить с молодыми, по­тому что они не столь осмотрительны, более пылки, и смелее властвуют над ней».

Личности и безликости

Когда человеку недостает пылкости или смелости, он предпочитает полагаться не на удачу или везение, а на собственную рассудительность. Быть может, судьба дей­ствительно благосклонна к молодым и безрассудным, но жизнь учит осмотрительности и степенности.

Честные и смелые идут напрямик, а слабые и неве­зучие — в обход. Идти в обход — значит, умерять свои аппетиты, сообразовываться с обстоятельствами, где надо — отступать и всегда — притворяться: говорить не то, что думаешь, не доверять первому встречному, по­ступать только с выгодой себе, думать не так, как велят. Иными словами, играть некую роль, надев социальную маску, через которую не разглядеть настоящего лица.

Любимцев судьбы очень мало, честные и благород­ные составляют меньшинство. Их можно назвать лич­ностями, большинство же — безликая толпа, ибо при­творство и есть та маска, которую вынуждены носить неличности, чтобы скрыть обман и коварство.

Поэтому о людях вообще можно сказать, что они при­творщики. Они бегут от опасностей и жадны до наживы. Когда им делаешь добро, они — навек твои друзья: гото­вы пожертвовать для тебя жизнью, имуществом и деть­ми, если, конечно, надобности в этом не предвидится.

Но если вы лишите их того, в чем они особенно нуж­даются, или что ценят превыше всего, даже когда это нуж­но сделать для общественного блага, они вас предадут или возненавидят. Ибо большинство — численное большин­ство — не обладает стойкими нравственными достоинства­ми. Чувство собственного достоинства выступает у них не абсолютным императивом, а всего лишь пассивной фор­мой выражения честолюбия и страсти к приобретению.

Все люди, независимо от того, нравственны они или нет, стремятся к одной и той же цели — к славе и богат­ству. Хотя каждый выбирает к ней свой путь: одни посту­пают осмотрительно, другие берут смелостью; одни при­бегают к хитрости, другие к насилию; одни терпеливы, другие решительны; все они способны добиться успеха, несмотря на то, что образ их действий противоположен. Почему же это возможно? Поступают по-разному, но целей достигают в равной мере.

Причина кроется в том, что, несмотря на противо­положность, и тот и другой образ действия соответству­ет конкретным обстоятельствам, данной минуте. То, что хорошо в одно время, может быть дурно в другое. В од­них ситуациях нужна жестокость, а в других снисходи­тельность.

Выбор цели также зависит от обстоятельств: нельзя стремиться установить демократию в тираническом об­ществе, или, напротив, монархию — в свободолюбивом.

Цели следует сообразовывать со средствами, а сред­ства — с обстоятельствами и результатами. Если ваша цель — ввести республику, то надо поступать одним спо­собом, а если монархию, другим.

Относительность н принцип разграничения

Итак, принцип относительности управления Маки­авелли гласит: выбор средств соотносится с ситуацией, оценка результата — со средствами, наконец, все вмес­те — цель, средства, ситуация — должны соотноситься между собой.

Многочисленные казни нельзя оправдать с точки зрения высших принципов, но это необходимо сделать с точки зрения целей или конкретной ситуации. Стало быть, с принципом относительности тесно связан прин­цип разграничения политики и морали: политику нельзя судить с нравственных позиций.

Политик не может руководствоваться нравствен­ными нормами, ибо политика — сфера относительного, а нравственность — область абсолютного.

Идея разделения властей (политической и рели­гиозной) Макиавелли легла в основание классической доктрины буржуазного либерализма.

Кругооборот форм управления

До сих пор не потеряла актуальности макиавеллиевская концепция циклического развития государ­ственных форм (демократия — олигархия — арис­тократия — монархия). Монархия легко обращается в тиранию, аристократия — в олигархию и т. д. Цикли­ческое развитие форм управления напоминает идею кругооборота, взаимообращения добра и зла.

Политические перевороты как раз и свидетель­ствуют о непрочности даже самого прогрессивного режима: его свергают и на смену приходит тирания.

В движении и кругообороте находится практи­чески все — материальные объекты, формы правления, человеческие дела. Природа не позволяет вещам пре­бывать в покое. Достигнув предела совершенства, дальше которого двигаться уже невозможно, государства всту­пают на обратную дорогу.

Маятниковое движение «вверх-вниз-вверх» совер­шают государства, добро и зло, наши поступки. Челове­ческие дела то идут на подъем, то клонятся к упадку.

Каждый человек, поступающий разумно, стремится только к успеху. Однако необходимость превыше разу­ма, она ведет ко многим вещам, к каким не привел бы нас рассудок.

Кругооборот Макиавелли возможен в силу отно­сительности противоположных состояний — добра и зла, низа и верха, упадка и подъема. Они легко пре­вращаются друг в друга.

Согласно Макиавелли, существуют три «хоро­ших», или основных формы управления (монархия, аристократия и демократия) и три плохих, или извра­щенных (тирания, олигархия и анархия).

Вторые так похожи на первые, что все они легко пе­реходят одна в другую: монархия — в тиранию, а демок­ратия — в анархию. Основатель любой из трех «хоро­ших» форм правления способен установить ее лишь на короткое время, ибо никакое средство не удержит ее от превращения в свою противоположность. Так и в чело­веческих делах: добродетель легко превращается в по­рок, а порок принимает обличье добродетели.

Принцип принятия решений

Кругооборот событий создает единую цепь взаи­мосвязи явлений в природе и обществе. Рассматривая человеческие дела, пишет Макиавелли в «Рассужде­ниях», мы все больше убеждаемся в непререкаемости закона: никогда нельзя устранить одно неудобство, что­бы из него не возникло другое.

Если хочешь сделать народ сильным и великим, то придется воспитать в нем такие качества, как, например, свободолюбие и независимость, благодаря которым уже нельзя будет управлять им по желанию.

Если народ оставить слабым и малочисленным, дабы иметь возможность удобно править им, то он сделается столь ничтожным, что не сумеет сохранить свое бла­госостояние и власть.

Принимая управленческие решения, лидер дол­жен тщательно взвешивать, на стороне какого из них меньше неудобств, и брать его за основу, ибо совершен­но безупречных решений не бывает.

Весьма сомнительным представляется другой путь: взвешивая альтернативы, выбираешь ту, которая сулит больше выгод и удобств.

Вклад Макиавелли в историю социальной мысли, в теорию и практику управления огромен. Одним из пер­вых он обосновал понятие гражданского общества и при­менил термин «государство» так, как принято сейчас — для обозначения политической организации общества.

Его идеи дали жизнь современной социологической теории элит (В.Парето, Э.Дженнинг, Г.Моска, Ч.Р.Миллс), повлияли на автора теории «менеджерской революции» Дж.Бернхайма, возглавлявшего так называемое «макиа-веллистское направление».

На авторитет Макиавелли ссылаются теоретики бюрократии (М.Вебер, Р.Михельс), коррупции (А.Бо-надео), политического руководства и престижа власти (С.Хантингтон), «постиндустриального общества» и по­литического прогнозирования (Д.Белл, Г.Кан, Э.Винер). Наконец, задолго до О.Конта Макиавелли выдвинул идею «общественного консенсуса». Несомненно, фигу­ра Макиавелли занимает важное место в истории соци­ологии и менеджмента.

1. В чем заключается принцип относительности Макиавелли и как он применим в современном менеджменте?

2. Приложима ли концепция кругооборота к объяснению пове­дения людей в организации?

3. В чем сходство и различие идей Никколо Макиавелли и Дейла Карнеги?

4. Как можно применить принцип разграничения властей к со­временному обществу?

5. Просмотрите еще раз четыре основных принципа Макиавел­ли, о которых говорил Р.Ходжеттс, и постарайтесь найти в тек­сте главы мысли и идеи Макиавелли, подтверждающие либо опровергающие их правильность.