Психодрама с детьми как антитеза психоанализа детей

В игровых ситуациях с детьми психоаналитики все-таки влияют на постановку эксперимента и создают структуру. Очевидно, что они не только наблюдают и анализируют материал, но и выступают как «вспомогательные Я» детей. Поэтому интеллектуальной неискренностью будет утверждать, как это делают иные психоаналитики, что ребенка нельзя «принуждать», а игровую ситуацию нельзя «структурировать», поскольку в реальной ситуации игровой комнаты они и принуждают, и влияют, и структурируют. Для чего же нужно оставлять бессознательными и непроанализированными эти важные процессы, происходящие между аналитиком и ребенком, между учителем и ребенком и между самими детьми? По-видимому, психоаналитики настаивают на применении строгого анализа только в тех областях, концепции которых им известны. Но как только они вступают на целину, для которой еще не разработали концепции, они или автоматически применяют концепции из других областей, или преуменьшают динамическое значение нового. Психоаналитики противоречат здесь собственному девизу, а именно «анализировать». Здесь, однако, имеется параллель с контрпереносом во взрослой ситуации. В ситуации игры аналитик становится контррежиссером, сорежиссером. Это, разумеется, означает, что в более или менее явной форме происходит структурирование. Как только это положение вещей открыто признается, а не скрыто практикуется, все проявляющиеся в игровой ситуации факторы — а) другие люди, терапевт, учителя и другие дети, а также необученные вспомогательные Я, б) их межличностные отношения, в) динамическая структура группы, вытекающая из их отношений, их спонтанности и креативности, а также возникающие сцены — могут систематически развиваться и контролироваться.

Сопротивление психоаналитиков, как "ортодоксальных", так и "неортодоксальных", игровой психотерапии, и в особенности ее наиболее полной и отчетливой форме - психодраме,- является все еще преобладающим положением: просто смотрите на детей и анализируйте их на расстоянии, оставьте игровую ситуацию аморфной, такой, какая она имеется у детей, не стимулируйте спонтанность детей, позволяя им отнюдь не больше того, что позволяет им та культурная среда, в которой они выросли, направляйте возможно меньше, что часто просто означает быть необщительным и безответственным. Это сопротивление, которое я отчетливо ощутил между 1911 и 1914 годами, когда начал использовать игровые техники с детьми, а также позднее, когда в 1921 году открыл в Вене театр импровизации, имеет свои истоки в психоаналитической теории. Принцип игры рассматривался тогда как крайняя противоположность, как антитеза психоанализу. Хотя спустя несколько лет после того, как я убедительным образом представил принцип игры в теории и практике, такие аналитики, как Мелани Кляйн (1926) и Анна Фрейд, начали выступать за его признание в качестве психоаналитической техники, в конце двадцатых и в начале тридцатых годов требовалась немалая сила убеждения, чтобы привлечь внимание к идее игры на психоаналитических конгрессах. Даже сегодня, в 1950 году, она еще далека от того, чтобы по-настоящему быть принятой «ветеранами». Для этого есть простая причина: игра является в психоанализе инородным телом, и ее полное признание означает капитуляцию всех концепций психоанализа и замену их новыми. Это означает замену теории анализа теорией игры или, точнее, теории психоанализа теорией психодрамы. Метод игры с самого начала был тесно связан в моих работах с «экспериментальным методом» («импровизированный эксперимент»). Психоанализ же с самого начала противостоял экспериментальным методам, он опирался исключительно на анализ. Игра, спонтанность, креативность, производство, игровой катарсис, психодрама, социодрама и ролевая игра являются частями естественной континуума, они являются ветвями одного дерева, имеют одни и те же корни. Психоанализ и все аналитические производные принадлежат другому континууму и преследуют другие цели.

Эльза стала участницей одной из групп импровизированной игры и часто имела возможность проигрывать различные роли — роли дочери или матери, подруги или возлюбленной, дежурной или состоятельной дамы, карманного вора или судьи. Она играла эти роли в самых разных ситуациях повседневной жизни, ситуациях, какими они представляются подростку, растущему в трущобах большого промышленного города. В этих ситуациях она сталкивалась с рядом конфликтов: с семейным конфликтом — бурный спор между матерью и отцом, приведший в конце концов к их разводу; с рабочим конфликтом, когда за опоздание ее выгоняют с работы; с любовным конфликтом — она любит юношу, такого же бедного и отверженного, как и она. Анализ выражений и жестов в этих импровизированных ситуациях позволил нам лучше понять ее прежнюю семейную жизнь и то эмоциональное напряжение, которое постепенно привело к ее нынешнему положению.

Благодаря этому методу мы смогли увидеть, как она вела себя в игре в выбранных ею самой или предложенных нами ролях по отношению к людям, которых она выбрала в социометрическом тесте, и по отношению к другим девушкам, которых она раньше не знала. При повторном проведении социометрического теста спустя четыре недели она добавила к числу девушек, с которыми хотела бы вместе жить, еще троих и была выбрана ещё четырьмя девушками. Девушек, к которым она испытывала симпатию, мы разделили на тех, кто отвечал на эту симпатию, на тех, кто ее отвергал, и на тех, кто был к ней равнодушен. Чтобы оценить контакты, сулившие стать длительными и благотворными, мы предоставили ей возможность разыграть с разными людьми, независимо от того, отвергали ли они ее или испытывали к ней симпатию, ситуации повседневной жизни. Таким способом мы хотели получить представление о том, как бы они повели себя по отношению к ней в реальной жизни. Наш принцип состоял в том, чтобы предоставить девушкам возможность самим проработать каждую ситуацию, которая могла возникнуть в жизни и которую они однажды уже, наверное, пытались преодолеть. Сравнение восьмидесяти двух протоколов показало, что только две из семи выбранных Эльзой девушек, вызывали ее спонтанные проявления, которые с точки зрения выражения чувств и суждений выгодно отличались от ее повседневного поведения и которые устраняли определенную мелочность в поведении, часто проявлявшуюся у нее на вербальном и поведенческом уровне в игре с другими девушками. Когда она играла с Жаннет и Флоренс, она, по-видимому, хотела завоевать их симпатию. После постепенного исключения неподходящих для Эльзы домов и тщательной проверки ее отношения к этим двум девушкам и хозяйке дома 11, поселение Эльзы в дом 11 представлялось наиболее благоприятным.
14. Стратегическая функция электромагнитной записи

в клинической психологии и психотерапии (1944)
Поскольку электромагнитная запись терапевтических сеансов является теперь общепризнанной и используется во всех психотерапевтических направлениях, пожалуй, будет уместно рассказать, как я пришел к этой идее. Каждая новая идея имеет свой собственный генезис, которая обычно связана с личностью мыслителя, ни одна идея не возникает из ничего, хотя несведущему, которому не известны муки первооткрывателя, и может так показаться.

Между 1921 и 1925 годами я занимался одновременно двумя вещами, с одной стороны, исследованием электромагнитных полей и изобретением записывающего прибора, и, с другой стороны, исследованием спонтанности и креативности, а также создания инструментов для «изучения спонтанности» (см. «Театр импровизации», 1924). Хотя эти две идеи кажутся несовместимыми, именно благодаря их комбинации возникла идея электромагнитной записи терапевтических сеансов.

В сотрудничестве с Франком Лорнитцем мы начали с того, на чем остановился датский инженер Паульсен. Мы предложили следующие усовершенствования: а) заменить проволочную ленту Паульсена стальным диском; б) использовать обе стороны диска, одну для акустических, другую для оптических записей; в) использовать устройство не только как «электромагнитный граммофон», но и, присоединив его к радио и телевизору, иметь возможность создать «теле- и радиоконсерв». По этой причине это изобретение получило название «радиофильм». Сообщение об изобретении было передано по телеграфу агентством Ассошейтед Пресс из Вены, а газета «Нью-Йорк Таймс» первой сообщила об этом американским читателям («Нью-Йорк Таймс», пятница, 3 июля 1925):


Изобретение радиозаписывающего устройства.

Венские ученые записывают диктора радио на граммофонные пластинки.

Один американский концерн содействовал изобретению и в октябре 1925 года доставил нас вместе с моделью в Соединенные Штаты. То есть я приехал в США не в связи с социометрией или психодрамой, а в связи с изобретением электромагнитного записывающего прибора. Идея записи терапевтических сеансов — как возможности, крайне важной для уточнения и объективизации терапевтического исследования и необычайно полезной для психических больных, — сразу пришла мне в голову. Вначале я самым решительным образом отказался от этой идеи по следующим причинам: это противоречило клятве Гиппократа не предавать огласке истории болезни пациентов и, в частности, сведения конфиденциального характера. Электромагнитная запись терапевтических процессов и их последующее воспроизведение казались неэтичными и полностью пренебрегали духом клятвы Гиппократа. Кроме того, повсеместно господствовало и по-прежнему господствует представление, что лечению пациентов, которые обращаются к психотерапевтам за советом, наносится значительный вред, если они знают, что все, о чем они говорят, записывается. Считалось, что это препятствует спонтанности их проявлений и тем самым снижает терапевтический эффект консультационной беседы. Казалось также, что у пациента будет веская причина привлечь к судебной ответственности врача, который такими записями и их воспроизведением компрометирует его частную жизнь и подрывает социальный статус. Поэтому первый моей реакцией на эту мысль было: «Нет, этого делать нельзя». Кроме того, при организации лаборатории для исследования спонтанности в Театре Импровизации в Вене я столкнулся с похожей проблемой. В театре импровизации не существует заранее написанного текста. В обычном театральном процессе проблемы фиксации не существует, поскольку рукопись драматурга и указания режиссера уже заранее представлены в письменной форме. Любая постановка должна быть на сто процентов вариантом представления, уже разработанного драматургом и режиссером. Дополнительная запись представления является излишней. Напротив, в театре импровизации возникла необходимость в определенных средствах документации, чтобы творения момента можно было сохранить как для студентов, так и для пациентов. Шагом в этом направлении являлась моя запись межличностных постановок при помощи межличностных и позиционных диаграмм. Хотя они являлись хорошим приемом измерения, они были слишком неполными и безжизненными, стерильными. Электромагнитная запись допускает воспроизведение не только подлинных слов и диалога, но и живого голоса участников.

Кроме того, исследователь-клиницист получает гораздо больше возможностей для анализа, когда у него есть полная акустическая картина сеанса, чем когда в его распоряжении имеются только фрагментарные, сделанные после сеанса записи событий. Идеи, которые пришли ко мне позже, явились логическим следствием записи: а) производить содержательный анализ тезауруса каждого участника; я выдвинул гипотезу, что объем слов, которые произносятся во время сеанса, показывает степень агрессии или жертвенности данного индивида; б) количественный анализ эмоционального и идеологического содержания постановки (см. «Who Shall Survive?», стр. 186–190); в) продолжительность сеанса и соотношение действия и пауз.

Поэтому я предложил, что «говорящая машина должна фотографировать процесс» и «что мы должны систематически использовать это техническое оборудование для записи особенностей личности». И далее, что "любые реакции, наблюдаемые психологом, и данные, сообщаемые индивидууму во время случайного или запланированного интервью, малоценны, по крайней мере с точки зрения совместного, поддающегося контролю исследования, поскольку они являются просто впечатлениями, оставшимися в памяти наблюдателя после события. Предложенные субъективистами-психологами многообразные интерпретации не имеют настоящей доказательной силы и возможности проверки, пока они не фиксируют момент».

С другой стороны, «исследования возможности применения электромагнитной записи побудили автора и сотрудников уделять особое внимание записи спонтанного поведения в специально продуманных ситуациях, которые не являлись подготовленными и ожидаемыми для испытуемых» ¹.

Я указывал также на то, что благодаря «записи мимических проявлений реакции, которые в спешке, возможно, были недооценены, имеются в распоряжении исследования. Знаки, которые психолог предпочитает и, следовательно, выделяет, зафиксированы теперь вместе со знаками, которые он, возможно, не заметил. Умственная одаренность может выражаться в большой способности к мимическому выражению, а может наблюдаться одновременно со сравнительно малой способностью к вербальному самовыражению, или наоборот, и, таким образом, может быть соответственно оценена. Это несоответствие между вербальными и прочими проявлениями испытуемого указывают на то, что использование одних только свободных вербальных ассоциаций зачастую является причиной разочарования в результатах исследования. Многие жесты и движения, непроизвольные или произвольные, остаются незамеченными испытателями во время теста благодаря тому, что сам процесс поглощает все их внимание. Эти действия часто имеют определенное влияние на субъекта. Во время последующего просмотра фильма каждое малейшее отклонение поведения может стать значимым наряду с ключом к противоречивым тенденциям между действующими лицами" ².

Форма, в которой обсуждаются Снайдером психодрама и социометрия, является, если использовать его собственную терминологию, интуитивной и эзотерической. Если бы он исследовал вопрос более тщательно, то он бы признал, что благоприятное развитие консультирования в последние годы тесно связано с социометрическими и психодраматическими методами. Это не имеет ничего общего со спорами о "направляемом - ненаправляемом" поведении, которые психиатры ведут в течение более пятидесяти лет. При «социометрическом консультировании» консультант может быть анонимным. Если происходит процесс терапевтического выбора, консультант является не только недирективным, но и может даже вообще оставаться в стороне от события. Социограмма, которая картографически регистрирует эмоциональные потоки, действующие среди членов группы, становится объективной контрольной точкой, на которую опираются его рекомендации как консультанта. Процесс «погружения» принципиально смещается с отношений консультант-клиент на отношения клиент-клиент.

Психодраматическое консультирование является более комплексным. Практически все проблемы, которые в каждом виде психотерапии встречаются порознь, проявляются в психодраме еще интенсивнее или в новых сочетаниях. Поскольку клиенты приходят к нам с самыми разными проблемами, то существует также и множество вариантов психодрамы. Пока еще не было найдено единственного метода, который мог бы применяться универсально. Наиболее старой и популярной формой психодрамы является самоуправляемая форма, в которой Я клиента является единственным режиссером-постановщиком, причем, если он этого пожелает, ему помогают в этом ведущий⁴⁴ и вспомогательные ego. В другом варианте психодрамы ведущий находится вне ситуации, терапевтический процесс происходит между двумя или несколькими вовлеченными в конфликт клиентами.

Не может быть большего контраста, чем тот, который существует между нережиссируемым интервью и саморежиссируемой постановкой психодрамы. Отсутствие режиссуры требует минимального самовыражения консультанта; психодрама требует максимального самовыражения клиента. Слово «нережиссируемый» («недирективный») часто вводит в заблуждение. Это негативное понятие, которое подразумевает, что клиенту нужно позволить выражать свою спонтанность без какого-либо вмешательства. Недирективные авторы ставят часто язык спонтанности на голову; они размышляют о том, чтобы консультант как можно меньше побуждал клиентов, но не о том, насколько клиент побуждается быть самим собой. На практике можно было наблюдать различных интервьюеров. При этом обнаружилось, что, какими бы осторожными они ни были при опросах, на уровне действия они занимали различные позиции, влияние которых на клиентов было неконтролируемым. Один консультант может проявлять отцовское ролевое поведение и в знак одобрения улыбаться, другой — деловое ролевое поведение; третий может быть отстраненным и равнодушным. Все трое используют, возможно, одинаковую технику опроса, но оказывают на клиентов разное воздействие. Очевидно, что уже одни только внешние манеры консультанта будут влиять на клиентов; они обладают, как мы, социометристы, говорим, эффектом теле.