января 1972 г. Телеспектакль «Марат, Лика, Леонидик» по пьесе А. Н. Арбузова «Мой бедный Марат». Режиссер А. В. Эфрос

9 января 1972 г. Телеспектакль «Марат, Лика, Леонидик» по пьесе А. Н. Арбузова «Мой бедный Марат». Режиссер А. В. Эфрос.

Теперь концепция ближе к той, что у А. Б. Фрейндлих, но без социального подтекста (вернее, он есть, но — через судьбу и душу; может быть, по сути даже то же, что было раньше, но в другой тональности; герои тоже боятся как-то связать себя, но и здесь минор, разочарование). В финале пустота, не о чем говорить — ожидание богаче, чем встреча, никакой ошибки не было: если бы сложилось по-другому, то результат был бы тот же.

Все построено на сверхкрупных планах — лица, головы, которые даже не помещаются в кадре. Разность этих лиц. Их изменение (оно подчеркнуто в конце — сменяющиеся кадры всех троих), и все-таки каждый по-своему, каждый отдельно…

Голос за кадром: «То ли притча, то ли сказка…».

Начало: Лика [О. М. Яковлева] лежит (кровать металлическая, с шариками). Она в зимней шапке. Укутанная (замерзшая — не только внешне, внутренне…). Лицо Марата — А. В. Збруева. Крупно. {207} Смотрит на нее. Говорит с ней грубо (по-настоящему грубо). Обходит комнату. Говорит о фотографии (осматривает место, где остались выцветшие обои, потом створку шкафа). Она спиной к нам, обращена к нему, как бы узнала его. Голос — веселый: «узнание». Фотографии? — «Спалила». «Могу заплакать». Что-то их сблизило — но это дано очень скупо, едва намечено.

Ложатся вместе, он в ногах кровати. Никаких разговоров на эту тему нет, просто ложатся. Что произошло: она лежала, она умирала — он пришел; не то, что у Фрейндлих, — ее Лика жила — в себе, но жила. Тут у Лики — Яковлевой грустные, задумчивые глаза.

Они лежат уже в разных местах. Грохот. Она его будит. Разговор (Что делать? «На крышу» — с легкой улыбкой, почти как шутка, как что-то забавное). Она восприняла, улыбнулась, говорит, что не ходит — «зачем…». Снова грохот. Она укрылась. Марат — к ней, раскрывает. Испуг Лики — не на шутку, чего он хочет? Марат ее утешает.

Посылка. Они за столом над посылкой (в кадре только лица). Лика откусила большой кусок рафинада. Откусила с хрустом. И хрустит им. Он тоже откусил. Хрустят (не сосут, не наслаждаются, а хрустят). Открыта тушенка. Мясо на сковородке. Здесь их лица в разных кадрах. Он жует (вернее, держит во рту, с наслаждением). Разговор. Затем они у чайника. Сгущенка. Печенье. Лика оттаивает: «Я бы без тебя пропала». Танец. Начинает звучать вальс (потом он будет возникать все время на переходах). Танцуют. Их лица. Ликино — у плеча Марата. Никакого поцелуя, как вообще никакой определенности на продолжении всего телеспектакля.

Лежит Леонидик [Л. Б. Круглый]. Уши шапки завязаны. Марат над ним. Опять два лица — это наиболее частая и принципиальная мизансцена. Два лица — и в то же время отдельные, не связанные. Марат отошел. Лика. Не отвечает на его вопросы. Усталая. Сосредоточена на Леонидике. Марат: «Уже кормил». Лика готовит что-то (крошит хлеб) в кружке. Перебрасываются словами. Марат о мостах, мосты соединяют (тут — несоединимость). Лика подошла с кружкой к Леонидику. «Почему так зовут — Леонидик?» Лицо спящего Леонидика. Как меняется Яковлева: детская грусть. {208} Ее женское, живое, красивое и обаятельное лицо — здесь усталое, напряженное, сосредоточенное, поглощенное.

Другая сцена. Леонидик говорит, его лицо. Лика думает о Марате, на нем сосредоточена.

Лика стирает в тазу. Не очень умело и энергично. Марат — вдали. Разговор. Его серьезное лицо. Ее лицо.

Марат укладывает чемодан. Пишет записку. Дает ее Леонидику, смотрит на него.

Лика. Грохот разрывов. «Только не в него!» — на страшном горе и страхе.

Лика в постели, читает. Длинные свисающие волосы (прямые, до плеч) почти закрывают «домиком» лицо. Телефонный звонок, взяла трубку. Говорит с молчащим в трубке — и продолжает читать. Узнала, радость — очень бурная, бросилась, начала причесываться.

Леонидик. Солдатская шапка и шинель. Чайник. За столом. Разговор, о Марате много. Все так — встретились, столкнулись, разошлись…

Уже после дня рождения. Леонидик пришел без звонка. Лика печальна и зла. Говорят о Марате.

Марат. В форме, фуражка, капитанские погоны. Смотрит внимательно на обоих. Сцена Марата и Леонидика. Потом — Лика и Марат. Снова Марат и Леонидик.

Какой-то страшный, извивающийся танец («Мы идем за Синей Птицей длинной вереницей») — несколько раз. Прорыв. Тот вальс. Кадры — Лика и Марат танцуют.

Комната. Марат стоит. Лика с чашкой, с метлой. Увидела Марата. Испуг. Он целует ее лицо.

Леонидик с рюмкой. Что-то произошло.

Лика и Леонидик — эпизод игры в карты. Все нормально. Минута сосуществования, даже привычка, успокоение. Звонок. Появляется Марат. Леонидик (растворившийся, размягченный): «Ребята, не торопитесь». Лика с цветами (целая охапка крупных цветов).

Леонидик уходит (спиной к зрителям). Голос Эфроса: «То ли притча, то ли сказка…» Кадры — все три героя в первом, втором {209} и третьем действиях. Лика меняется и не меняется — те же грусть, недоумение.

Уходящий, растворяющийся Леонидик. Колеблется, тает и не растаивает, уходит и не уходит. Машет рукой, улыбается, прощается… Долго, долго…

У Марата и Лики было чувство в разлуке и ожидании, когда встретились — не о чем говорить…

В последней сцене у Лики какая-то редкая прическа, волосы зачесаны назад. «Сказка» — это ирония, счастье — только в сказке. В конце сказочник — добрый волшебник Леонидик, но оставляет он Лику и Марата совсем не для счастья, они остались, и все повторится сначала — в человеке это сидит.