Уважение к минувшему – вот черта, отделяющая образованность от дикости. А. С. Пушкин

2.1. Одним из важных стимулов в создании письменности в период раннего средневековья явилось распространение мировых религий, каждая из которых располагала определенным сводом канонических текстов и стояла перед необходимостью разъяснения своего вероучения. Совершенно очевидно, что в связи с этим возникают проблемы выбора языка богослужения и возможности перевода текстов священных книг. Эти вопросы не решались однозначно: римская церковь допускала богослужение только на трех языках, на которых существовало Священное Писание (еврейском, греческом и латинском), тогда как византийская церковь, как и сторонники буддизма, не только не препятствовала использованию родного языка в богослужении, но и видела в этом путь к пониманию своего вероучения. Поскольку мировые религии принимались народами, не только имевшими пись­менную традицию, но и не имевшими ее, то в случае гибкого отношения к языку бого­служения церковь во многом способствовала созданию собственной письменности в государствах, оказавшихся под ее влиянием.

Однако в силу того, что распространение мировых религий является не единственным источником появления письменности, то народы в период раннего средневековья, ставшие на путь развития своей экономики, культуры, государственности, естественно, также создавали свою письменность, абсолютно необходимую в новых условиях. Для понимания сути процесса создания письменности в эпоху средневековья не следует забывать о том, что в мире уже существовало множество различных алфавитов и видов пись­ма, созданных в древности, поэтому в преобладающем большинстве новые графические системы создавались с ориентацией на уже сложившиеся. Впрочем, заимствование – это вполне обычный путь создания известных нам буквенно-звуковых систем письма. Так было и в древности. Напомним, что финикийское письмо возникло на основе древнеегипетского; древнееврейское, арамейское и греческое – на основе финикийского; арабское – на основе арамейского; латинское – на основе греческого. Интересно другое: в период раннего сред­не­вековья процесс становления письменности оказался зафиксированным в памятниках литературы, поэтому его можно воспринять и осмыслить. И еще одно существенное и удивительное явление: в этот период письменности создаются отдельными людьми, т.е. акт сознательного творчества становится особенно очевидным. Таким образом, в период раннего средневековья можно выделить «два вида заимствования письменности – стихийный и авторский» (Кузьменко 1985 а: 12).

2.2. В Западной Европе процесс создания письменности осуществлялся на основе латинского алфавита и шел стихийно. Характерной чертой этого пути заимствования является то, что существовало множество аллографов для обозначения одной и той же фонемы, выбор буквы нередко зависел от вкуса писца, поэтому одно и то же слово могло писаться по-разному, естественно, что никаких правил орфографии не было.

Процесс приспособления латинской системы письма к новым европейским языкам шел постепенно и в каждом конкретном случае обладал своей спецификой. Вместе с тем, анализируя пути развития различных письменностей, ученые выделяют «общие принципы их создания и первоначального функ­ционирования» (там же: 13). Эти принципы, или способы, создания письменности можно представить следующим образом: вначале наблюдаются вкрапления местных слов, чаще всего топонимов, в латинские памятники, переписывавшиеся местными писцами; затем на полях или между строчками латинского текста осуществляется написание отдельных глосс, а потом и целых предложений на родном язы­ке; и, наконец, появляются первые памятники на родном языке, чаще всего это были пе­реводы латинских церковных текстов.

Своеобразие конкретных путей развития письменности западноевропейских народов определяется многими факторами: наличием или отсутствием письма до появления латиницы, вырабатываемыми способами приспособления латинских букв для нужд собственного произношения, временем возникновения письма, влиянием уже возникших на латинской основе алфавитов на еще создающиеся, наличием или отсутствием близости устной речи, на базе которой создается алфавит, к устной речи латыни и др. Приведем несколько примеров.

Первыми для записи текстов на родном языке стали использовать латиницу ирландские монахи. Христианство Ирландия приняла в V в., имея к этому времени собственную письменность – огамическое письмо, которое связывается обычно с языческой традицией. Кстати, сведения о составе огамического алфавита, как и о его предназначенности выполнять магическую функцию, известны из среднеирландских лингвопоэтических трактатов, а также из многочисленных надписей, нанесенных на камень. Однако уже к началу VIII в. употребление языческого огамического письма прекращается. По данным ученых, под влиянием ирландцев появляется письменность у англосаксов и у некоторых других германских народов. Предполагают (см., например: Исаченко 1963), что первые переводы на славянский язык с использованием латиницы – заслуга также ирландских миссионеров, действовавших в среде паннонских и моравских славян.

Имели свою письменность до проникновения латиницы и германские народы – руническое письмо, которое раньше всего исчезает в Германии, где оно считалось языческим наследием, позднее всего – в Скандинавии, где новая письменность возникает под сильным влиянием английского и немецкого пись­ма. О постепенном становлении письма на основе латиницы говорит то, что отдельные руны использовались в германоязычных рукописях, написанных латиницей, и то, что известны скандинавские рунические надписи христианского содержания. Интересным фактом приспособления латинского алфавита для передачи германских фонем является деятельность франкского короля Гильпериха (VI в.), который предложил несколько дополнительных букв. Отдельные из этих букв восходят к рунам.

Идея о наличии в дохристианский период собственной письменности у тех или иных народов, достигших высокого уровня развития племенного строя, обретает доказательность по мере развития археологии и нахождения материальных свидетельств (данная идея в принципе отражает общий путь развития письма у всех народов мира). Это, кстати, относится и к славянам. Еще в середине XX в. академик С.П. Обнорский писал: «Отнюдь не явилось бы смелым предположение о принадлежности каких-то форм письменности уже русам антского периода» (Обнорский 1948: 9), т.е. примерно периода VI в. н. э. В течение второй половины XX в. в работах ряда ученых (Е. Георгиева, С.А. Высоцкого, В.А. Истрина) все настойчивее обосновывается мысль, высказывавшаяся и ранее, что южные и восточные славяне, имея самобытное письмо типа «черт и риз», делали также записи греческими и латинскими буквами, т.е. приспосабливали стихийно, как и западноевропейские народы, чужие алфавиты для своих нужд. Поэтому не являются неожиданными и высокий расцвет болгарской литературы в конце IX – начале X в., и широкое рас­про­стра­не­ние грамотности в быту восточных славян X – XI вв.

Позднее появление письменности на родном языке в романоязычных стра­нах (IX –X вв.) скорее всего объясняется близостью латыни возникающим на ее основе романским языкам. Ведь несмотря на то, что романизированные народы подвергались в течение первых веков второго тысячелетия многочисленным завоеваниям со стороны племен разного этнического происхождения, это не оказало «существенного воздействия на исторические судьбы языка населения бывших римских владений: впитывая в себя некоторые сравнительно незначительные иноязычные элементы, латинский язык и развивающиеся на его основе незаметно для его носителей романские языки продолжали служить основным средством общения их жителей» (Алисова, Репина, Таривердиева 1982: 61–62). Поэтому вполне вероятно, что в период раннего средневековья умеющий читать не испытывал затруднений в восприятии канонических текстов, написанных на церковной латыни. Отметим также, что романские средневековые писцы, создавая записи на родном языке, стремились к тому, чтобы графический облик слова не слишком отличался от латинского прообраза. По-видимому, в этом проявляется и знание писцами латыни, и особое их отношение к ней. Романские писцы, как правило, не изобретали новых букв, даже тогда, когда в их языке были фонемы, отличные от латинских, однако для таких фонем они использовали диграфы или надстрочные знаки.

Вероятно, самым ярким примером сдерживания церковью развития пись­менности на родном языке может служить история славянского письма латиницей. Как ранее говорилось, отношение римских пап к службе на родном языке было отрицательным, правда, если смотреть во временной перспективе, то надо сказать, что оно на протяжении нескольких веков было неопределенным. Так, в течение IX – XI вв. папы с интервалом в несколько десятков лет то разрешали славянам, принявшим католичество, проводить службу на родном языке, то накладывали на это запрет. Первые чешские памятники латиницы появились лишь в XIII в., причем чешские монахи учились письму у немцев, поэтому создаваемая графика испытывала значительное влияние немецких рукописей, «однако приспособить латинский алфавит для передачи богатого славянского консонантизма оказалось очень сложно» (Кузьменко 1985 а: 28). Еще позднее – в XIV в. – письменные памятники на латинице появились в Польше, польские писцы ориентировались прежде всего на чешскую графику, которая не была совершенной. Особую трудность писцы испытывали в передаче носовых гласных и ряда согласных, которых не было ни в одном европейском языке.

Необходимо подчеркнуть, что при всех трудностях, возникших в процессе стихийного приспособления латиницы к ряду западноевропейских языков, и многих несовершенствах графики средневековые писцы осуществили серьезную работу по анализу фонетических систем своих родных языков, выработали ряд графических приемов в передаче фонем, отсутствовавших в латинском языке, и вполне удовлетворительно реши­ли свою задачу.

2.3. Распространение ислама в принципе не могло стимулировать создание новых письменностей, так как ислам строго придерживается закона, что «Коран» переводить нельзя, поэтому в странах, принимавших ислам, распространялся арабский язык как язык сакральных текстов. Более того, в результате арабских завоеваний местные языки могли утрачиваться. Так, например, случилось со среднеперсидским языком, который, кстати, к тому времени уже имел свою письменность – авестийское письмо. Впоследствии авестийское письмо использовалось лишь в качестве сакрального в зороастрийских общинах для чтения среднеперсидских текстов (Герценберг, Саймиддинов 1981: 97), но с течением времени зороастрийцев становилось меньше, а многие рукописи погибли.

С распространением буддизма, напротив, связано появление многих пись­­мен­нос­тей. Например, тибетская графика была создана в VII в. ученым по име­ни Тхон-ми Самбхоту, «которому было предписано составить первую грам­­матику тибетского языка и разработать тибетскую письменность» (Рождественский 1975: 126). В этом нельзя не усмотреть связь с тем, что в конце VI в. в Тибете складывается государство и принимается буддизм в качестве официальной религии. Тхон-ми создал письменность, написал грамматический трак­­тат, сделал первые переводы буддийских сочинений на тибетский язык, причем с большой точностью сумел передать все буддийские заклинания. Тем самым Тхон-ми Самбхоту снискал себе не меньшую славу, чем европейские просветители.

У большинства народов, принявших христианство из Византии, письменность явилась плодом индивидуального творчества выдающихся людей своего времени, просветителей раннего средневековья, имена которых хорошо известны всему миру, это – Вульфила (311 – 382), Месроп Маштоц (361 – 440), Кирилл (около 827 – 869) и Мефодий (около 815 – 885).

Авторские письменности были «гораздо более единообразны, последовательны и фонографичны, чем стихийные европейские письменности на латинской основе» (Кузь­менко 1985 а: 33).

Епископ Вульфила создал готскую письменность, в основу которой положил греческое унциальное письмо IV в., на это указывает начертание букв, их порядок в алфавите, за редким исключением, соответствующий греческому. Правда, в некоторых буквах исследователи находят сходство с латинскими, а отдельные из букв связывают с руническим письмом. Вульфила хорошо смог передать особенности фонетики готского языка, ввел специальную графему для обозначения лабиовелярных звуков, обозначил одним знаком аллофоны одной и той же фонемы и др. Однако мнения ученых относительно качества передачи фонетических особенностей готского языка расходятся. Одни к несомненным достоинствам письменности Вульфила относят последовательное употребление одной графемы для передачи одной фонемы (Кузьменко 1985 а: 39). Другие считают, что «однозначное соответствие между графемами и фонемами прослеживается не всегда» (Смирницкая 1990: 112). Но это никак не может повлиять на общую оценку письменности, созданной Вульфилой. Готский алфавит и система графики в целом были хорошо приспособлены для передачи фонологических различий и безусловно превосходили в этом отношении последующие графические системы, которые складывались стихийно.

Алфавитом, который в самом начале V в. создал Месроп Маштоц, до сих пор пользуется армянский народ. На протяжении веков его коснулись лишь небольшие изменения, одно только это свидетельствует о его высокой жизнеспособности. Возникновение армянского письма связывают с принятием христианства и потребностью создания богослужебной литературы на родном языке. Письменность Месропа Маштоца оригинальна, и вопрос о ее прототипе не имеет однозначного решения в науке. Общие принципы построения алфавита указывают на вероятное влияние греческого письма. Порядок расположения букв в основном соответствует порядку греческого алфавита, «причем буквы, недостающие в греческом алфавите, расположены главным образом за теми буквами, с которыми они сходны по начертанию» (Джаукян 1981: 21). Су­­ществует мнение, что Месроп Маштоц «мог частично использовать так называемые Данииловы письмена (22 знака), приписываемые епископу Даниилу; возможно использование одного из вариантов арамейского письма, а также пехлевийского курсива» (Туманян 1990: 45). В письменности, созданной армянским просветителем, было 36 графем, которые хорошо передавали фонемы армянского языка. Комбинированные знаки или диакритики отсутствовали. Большинство ученых единодушны в признании, что для своего времени алфавит, созданный Месропом Маштоцем, является одной из наиболее совершенных систем фонетического письма.

Деятельность Кирилла (Константина Философа) и Мефодия протекала в 60–80-е гг. IX в. Было создано две азбуки – глаголица и кириллица. Достоверно известно, что обе азбуки некоторое время сосуществовали. Самым поздним сроком начала использования азбук считают X в., но более вероятная дата – последнее десятилетие IX в.

Об истории славянских азбук существует многочисленная литература, в которой высказано немало противоречивых положений, касающихся прежде всего следующих вопросов: какая из азбук была создана первой и какая из них принадлежит Кириллу, кто изобрел другую, когда и где каждая из азбук изобретена, как соотносятся между собой буквы кириллицы и глаголицы. Освещение различных точек зрения по этим вопросам, аналитический обзор научной литературы, появившейся на протяжении многих веков, а также обширная библиография содержатся во многих работах (см., например: Бернштейн 1984; Истрин 1988; Супрун 1989). Ответы на поставленные вопросы требуют активизации очень глубоких знаний, установления соответствий многочисленных фактов не только линг­вистических, но и исторических, археологических, поэтому необходимо очень внимательно подходить к тем или иным положениям, имеющимся в литературе, особенно, к категоричным утверждениям, нередко характерным для обзорных статей, содержащихся в пособиях по истории лингвистических учений, как, например следующее: «Сейчас мнение о том, что Константин Философ создал именно глаголицу, общепринято» (Кузьменко 1985 а: 40–41). Такое мнение действительно существует, но вряд ли его стоит называть общепринятым. Как раз напротив – тщательное исследование особенностей обеих азбук, сопоставление начертаний букв и их соотношений, обращение к историческим событиям тех лет, критический анализ имеющейся по данному вопросу литературы, предпринятые, например, В.А. Истриным, не позволяют, по крайней мере, безоговорочно счи­­тать автором глаголицы Константина и отказывать ему в авторстве кириллицы.

Остановимся лишь на тех вопросах, которые касаются особенностей славянского алфавита, опираясь прежде всего на положения, представленные в работе В.А. Истрина.

По своему составу кириллица и глаголица почти совпадают. По данным XI в., кириллица имела 43 буквы, а глаголица – 40, из которых только одна бук­ва «дервь», служившая для передачи звука г, стоявшего перед гласными е, и (например, в слове ангел), отсутствовала в кириллице. Значительно отличаются азбуки по форме букв. В кириллице форма букв геометрически простая, четкая и удобная для письма. Из 43 букв 24 заимствованы из византийского устава, а остальные 19 построены в большей или меньшей мере самостоятельно, но с соблюдением единого стиля алфавита. Буквы глаголицы, наоборот, мало напоминали греческое письмо, их форма была чрезвычайно сложной и замысловатой, со множеством завитков, петель и т.п., однако «многие буквы глаголицы, если их освободить от завитков и петелек, близки по форме к аналогичным буквам кириллицы» (Истрин 1988: 58). Казалось бы, большая оригинальность глаголических букв должна быть и свидетельством их большей самостоятельности, тогда как кириллица, обнаруживающая несомненное сходство с греческими буквами, является несамостоятельной. Именно такой взгляд высказывает немало ученых, в том числе современных зарубежных историков письма. Исходя из признания несамостоятельности кириллицы, эти ученые, как правило, уделяют незначительное внимание славянскому письму.

Однако такой взгляд, несомненно, является поверхностным, поскольку не отражает саму сущность графических систем, предназначенных для передачи фонетических особенностей речи. Нельзя не согласиться с мнением В.А. Истрина о том, что оригинальность форм букв не может служить аргументом в решении вопроса о степени самостоятельности системы письма. Как неоднократно отмечалось выше, ценность того или иного алфавита определяется прежде всего тем, насколько он эффективен в передаче фонетического состава своего языка. В этом отношении степень самостоятельности кириллицы не может вызвать сомнения. Проводя сопоставительный анализ славянского алфавита с западноевропейскими, В.А. Истрин говорит о недостаточно творческом отношении их создателей к латинскому алфавиту. Это утверждение вытекает из следующих наблюдений: вводятся многочисленные надстрочные и подстрочные знаки, некоторые звуки обозначаются не отдельной графемой, а сочетанием разных букв, в ряде случаев имеется дублирование и др., собственные же буквы, необходимые для передачи особенностей родного языка, практически не изобретаются. Тогда как в славянском алфавите было 19 букв, которые отсутствовали в византийском алфавите и изобретение которых было вызвано глубоким осмыслением звукового состава языка. Благодаря этому кириллица имела все буквы, необходимые для правильной передачи фонетического состава старославянского языка (Истрин 1988: 61–62). Вместе с тем при всех достоинствах обеих график следует отметить и их недостатки, например, кириллица включала шесть букв, не нужных для передачи славянской речи («оме­га», «фита», «пси», «кси», а также два из трех кирилловских «и»: «и восьмеричное», «и десятеричное», «ижица»), а глаголица – четыре буквы (те же, что в кириллице, но без «пси» и «кси»), есть и другие частности, хорошо описанные в литературе. Названные выше «лишние» буквы в основном служили для цифровых обозначений, а также применялись в заимствованных славянами греческих словах, чаще всего сакральных, кстати, возможно, последнее и не делало их лишними, с точки зрения автора славянской азбуки.

Сопоставление букв кириллицы и глаголицы, как упоминалось, показывает их сходство, но ученые по-разному объясняют данный факт: 1) общностью первоисточника обеих азбук, 2) влиянием глаголицы на кириллицу или 3) влиянием кириллицы на глаголицу. Не вдаваясь в тонкости анализа начертаний букв обеих азбук, приведем только вывод, к которому приводят результаты сопоставления: «форма всех 40 букв глаголической азбуки может быть объяснена без обращения к византийской скорописи, принципиально отличной от глаголицы в графическом отношении и не применявшейся для литургических целей. Форму 25 глаголических букв (11 букв, служивших для передачи звуков, одинаковых в греческом и славянском языках, и 14 букв, служивших для передачи особых славянских звуков) можно объяснить подражанием принципу построения или же стилизацией формы соответствующих букв кириллицы, а форму шести других глаголических букв – стилизацией соответствующих латинских букв. Три глаголические буквы («аз», «иже», «слово») представляют собой искусственные символические построения, четыре («ер», «ерь» и первоначальные глаголические «юсы») – самостоятельные сложные графические композиции. Все это подтверждает <...>, что глаголица является продуктом искусственного индивидуального творчества с использованием для нее в качестве основы ранее существовавшей кириллицы» (Истрин 1988: 88). Прокомментируем три глаголических буквы, имеющие символическое значение: первая буква алфавита «аз» по форме представляет собой крест, по-видимому, такую форму автор придает, «чтобы указать, что изучение азбуки – богоугодное дело и поэтому должно начинаться с крестного знамения» (там же: 79). Бук­ва «иже» представляет собой сочетание треугольника (вверху) и круга (внизу), а буква «сло­во» сочетание этих же фигур, изображенных наоборот. Такое однотипное построение этих букв некоторые исследователи (Г. Чернохвостов, В.Р. Кипарский) считали не случайным и объясняли тем, что обе буквы входили в состав имени Иисуса.

Приведенные лингвистические доказательства более раннего создания кириллицы по сравнению с глаголицей хорошо согласуются с историческими событиями того времени и характером миссии Кирилла. Напомним, что Кирилл был послан в Моравию по прось­бе моравского посольства. В его задачи входило способствовать утверждению культурно-по­ли­тического влияния Византии и византийской церкви в противовес влиянию Ри­ма и немецко-католического духовенства. Трудно представить, чтобы Кирилл, выполняя эту важную миссию, создал глаголический алфавит, сложный и вычурный, имеющий мало общего с византийским письмом. В связи с этим вполне вероятным представляется и то, что глаголица могла быть создана лишь после изгнания из Моравии учеников Кирилла и Мефодия (886 г.), а несходство ее букв с греческим письмом и кириллицей (при сохранении всех способов передачи звукового состава) было результатом сознательного выбора автора, стремившегося уберечь славянское письмо от преследований немецко-католи­че­ско­го духовенства.

В свете излагаемого вопроса важно подчеркнуть, что обе азбуки являются пло­дом индивидуального целенаправленного творчества. Кириллица, как известно, была принята всеми народами, исповедующими православие, а впоследствии легла в основу многих национальных алфавитов. Глаголица в течение ряда веков применялась у юго-западных славян, перешедших в католичество, но сохранивших славянское письмо.

Таким образом, все авторские азбуки отличаются хорошей при­способ­лен­ностью к передаче фонем соответствующего языка и обладают высокой сте­пе­нью самостоятельности в том смысле, как об этом писал В.А. Истрин: «Сте­пень самостоятельности любой буквенно-звуковой системы опре­де­ляется не столько оригинальностью ее графики, сколько степенью соот­вет­с­твия зву­ко­во­го состава алфавита звуковому составу данного письма» (Истрин 1988: 60–61). Вместе с тем подчеркнем, что создание письменности, независимо от того, каким путем, сти­хий­ным или ав­тор­ским, оно осуществлялось, является показателем высокого уров­ня проник­но­вения в фонетические системы родных языков, кото­рое проявилось в эм­пирическом выделении фонем, подлежащих отдельному обозна­чению.

2.4. В течение раннего средневековья была проделана огромная практи­ческая работа, в результате которой многие народы обрели письменность, однако пока очень мало известно о теоретических трудах по данному вопросу. В свете этого уникальным представляется трактат (хранящийся в библиотеке Копенгагенского университета) неизвестного исландского автора XII в., взявшего на себя труд объяснить принципы построения алфавита.

Автор трактата хорошо осознает, что алфавит для родного языка можно создать лишь в том случае, если усовершенствовать чужой алфавит, исключив из него ненужные буквы и добавив необходимые. Чтобы выяснить состав звуков, подлежащих обозначению буквами, автор трактата сознательно использует метод противопоставления минимальных пар, причем использует его очень последовательно и обосновывает идею, что необходимость в специальном знаке возникает только тогда, когда меняется смысл слова (Кузьменко 1989 б: 82–83). Благодаря осознанию этого главного фонологического принципа, приводящего к выявлению фонем, автор доходит до понятия различительного признака, например, он выделяет четыре признака (долгота – краткость, назальность – оральность), которые охватывают все гласные. Возможные между гласными 36 различий он предлагает передавать с помощью 9 букв, так как именно в стольких случаях каждая из гласных вызывает смысловое различие слов. Этот же подход обнаруживается и при анализе согласных, интересно, что автор трактата предлагает одну букву для обозначения звонкого и глухого дентальных плоскощелевых звуков, которые в его время, как и сейчас, представляли собой разновидности одной и той же фонемы (там же: 82 – 86). Основной принцип, который автор трактата определяет для своей графики, состоит в том, что каждой фонеме должна соответствовать одна графема.

Вопрос о том, были ли у автора рассматриваемого трактата предшествен­ники, пользовался ли он какими-то иноязычными источниками, или он сам открыл фонологический метод, до сих пор не получает однозначного решения. Но сам факт появления такого труда в XII в., несомненно, весьма примечателен. Однако описанный автором трактата идеальный фонографический алфавит не повлиял на практику разработки письма. В Исландии развитие письменности, судя по памятникам, происходило стихийно, со всеми присущими этому пути особенностями, которые наблюдались и в других западноевропейских странах: отсутствие орфографических правил и наличие большого количества аллографов.

Таким образом, создание письменности в эпоху раннего средневековья следует отнести к событиям, имеющим огромное культурно-историческое значение. Помимо этого, для лингвистики данное событие важно еще и тем, что позволяет осмыслить различные пути и способы создания письменности, получившие отражение в памятниках литературы, и тем самым пополнить наши представления об истории становления письма, первоначально создававшегося в глубокой древности.
Вопросы и задания

1. Что послужило стимулом к созданию письменности в период средневековья?

2. В чем состоит своеобразие создания письменности в период средневековья по сравнению с древним периодом?

3. Назовите основные черты графики, которые проявляются при стихийном создании пись­менности. Чем определяется своеобразие создания алфавитов в каждом конкретном случае?

4*. Какие общие принципы приспособления латинской графики для новых языков наблюдаются при стихийном создании письменности? Приведите примеры.

5. Раскройте на примерах, каким образом отношение к каноническим текстам и языку богослужения сказалось на процессе создания письменности?

6. В чем заключается превосходство авторского пути создания письменности по сравнению со стихийным путем?

7*. Дайте общую характеристику алфавитам, созданным Вульфилой и Месропом Маштоцем.

8. Какие свойства алфавита следует учитывать, решая вопрос о степени са­мос­тоя­тельности той или иной системы письма?

9*. Какими фактами объясняют сходство букв кириллицы и глаголицы? Какая точка зрения вам представляется более убедительной?

10*. Какой основной принцип построения алфавита выдвигает неизвестный исландский автор XII в. в своем теоретическом трактате? Какой путь он предлагает для установления звукового состава родного языка, подлежащего буквенному обозначению?

11. Определите культурно-историческое значение создания письменности в эпоху средневековья.