В. А. Виноградов
Новый этап в развитии Академии наук СССР
жүктеу/скачать 1.91 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Первая научная степень
- Добрые слова о друзьях
- Последние три года работы в Управлении кадров
- Глава третья
Новый этап в развитии Академии наук СССР16 февраля 1951 г. под председательством вице-президента Академии наук СССР академика Ивана Павловича Бардина состоялось заседание Общего собрания Академии. В повестке дня заседания один вопрос — выборы президента АН СССР. Открывая заседание, И.П.Бардин свои первые слова посвятил светлой памяти безвременно скончавшегося президента Академии наук СССР академика Сергея Ивановича Вавилова. Он сообщил, что Президиум АН СССР, все восемь отделений Академии, многие академики выдвинули на пост президента Академии наук СССР академика Александра Николаевича Несмеянова. Он дал высокую оценку научной, научно-организационной, государственной и общественной деятельности А.Н.Несмеянова, снискавшей ему всесоюзную известность. Кандидатуру А.Н.Несмеянова поддержали многие ведущие академики: А.В.Топчиев, П.Д.Зелинский, С.И.Вольфкович, Д.В.Скобельцын, М.М.Дубинин, Б.Д.Греков и другие ученые. Они говорили о выдающихся научных заслугах А.Н.Несмеянова, о его работе в качестве директора Института органической химии АН СССР, члена Президиума АН СССР, ректора Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова, депутата Верховного Совета СССР и заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР, члена Всемирного Совета Мира. В результате тайного голосования академик А.Н.Несмеянов был единогласно (117 голосов «за») избран президентом Академии наук СССР. На меня произвела впечатление речь А.Н.Несмеянова, произнесенная им после избрания президентом Академии. Поблагодарив Общее собрание за оказанное доверие, он подчеркнул, что «Сергей Иванович Вавилов нес обязанности президента с достоинством и честью. Его беззаветное служение науке, его многогранный талант ученого, выдающиеся способности организатора науки во многом способствовали подъему Академии наук на новую ступень высоты»1. Отметив, что заменить Сергея Ивановича полноценно невозможно, Несмеянов высказался за усиление коллективного начала в деятельности Президиума Академии наук и Академии в целом. В должности президента Несмеянов проработал более 10 лет. Это был период бурного роста Академии: создавались новые институты, получили развитие новые перспективные направления исследований, особенно на стыке различных наук (физика и биология, химия и физика и т.д.), были сделаны первые шаги по созданию биологического научного центра в Пущино. А.Н.Несмеянов придавал большое значение освоению мирового опыта научных исследований. Заглядывая далеко вперед, он предвидел, что научная информация вскоре станет неотъемлемой частью научных исследований, способствующей развитию науки. При обсуждении этого вопроса Александр Николаевич напомнил, как на одном из заседаний С.И.Вавилов говорил, что «на современном этапе развития науки выступают “Монбланы и Эвересты” научной литературы, которые вырастают все больше и больше. Поэтому все труднее “покорять их вершину”. Но чтобы готовиться к этому, необходима емкая и доступная научная информация. С.И.Вавилов мечтал об организации такой информации, но ему не удалось ее осуществить»1. По инициативе А.Н.Несмеянова в 1952 г. был создан Институт научно-технической информации, вскоре получивший международное признание. В своих воспоминаниях «На качелях истории» Александр Николаевич отметил: «Институт научной информации я мыслил как громадную обогатительную фабрику, которая просеивала бы всю научную мировую периодику…»2 Выпускаемые Институтом информационные издания, прежде всего реферативные журналы, имели большое значение для развития советской науки. В тот период подобного информационного центра в западных странах не было. Несмеянов лично занимался развитием Института информации. Особенно высоко он ценил деятельность на посту директора Института профессора А.И.Михайлова3. Мне было поручено президентом всячески способствовать обеспечению Института кадрами. В тот период резко возросла роль Управления кадров в пополнении академических институтов молодыми специалистами. Особенно высок был спрос на физиков, химиков, специалистов в области вычислительной техники. Вдвое увеличился прием в аспирантуру. В конце 1951 г. академик А.В.Топчиев и мой непосредственный начальник С.И.Косиков дали мне необычное поручение: подготовить для ЦК ВКП(б) доклад «Политическое состояние кадров Академии наук СССР». Поручение было неожиданным и не совсем ясным, а срок в 10 дней показался мне нереальным. Главная трудность состояла в том, как раскрыть понятие «политическое состояние», на чем сделать упор. П.А.Борисов неоднократно мне говорил, что кадры следует подбирать по деловым и политическим признакам. Под деловыми признаками он, прежде всего, подразумевал квалификацию, соответствие занимаемой должности, а под политическими — отношение к делу, преданность Родине. Вот исходя из этих признаков, я и составил проект плана доклада, обратив особое внимание на состояние кадров в биологической науке, в области языкознания и в гуманитарных науках. Косиков внес небольшие коррективы и согласовал план с руководством Академии. В работе над докладом мне оказывали большую помощь сотрудники Управления кадров и ученые секретари отделений Академии. От них я получал необходимый фактический материал. Обобщить полученные данные, сделать выводы и высказать предложения стало моей задачей. Написание доклада явилось для меня своего рода экзаменом и на научную, и на политическую зрелость. В подготовленном первом варианте было 40 страниц. Его обсуждение состоялось в кабинете Несмеянова. Основные положения доклада получили одобрение, но были сделаны и существенные замечания. В результате мне было поручено подготовить новый вариант, сократить текст до 20 страниц, сохранив при этом все существенное. Такая задача первоначально показалась почти невыполнимой. Пришлось заново переосмысливать весь текст, каждую фразу, важность каждого факта. Через четыре дня я представил текст на 20 страницах. Косиков доложил его руководству. Моя работа была одобрена, но на этом дело не закончилось — я получил задание ужать текст до 10 страниц. При этом С.И.Косиков мне сказал, что руководство ЦК ВКП(б) не имеет возможности читать более обширные документы: 10 страниц — это максимум. Теперь мне пришлось пересматривать каждую мысль, стараясь выразить ее более сжато, и даже отдельные слова. Естественно, подвергся сокращению и фактический материал, но главное удалось сохранить. Текст был одобрен, перепечатан через полтора интервала и направлен в ЦК ВКП(б). Недели через две Косиков мне сказал, что с докладом ознакомились все члены Политбюро. Для Академии это было очень существенно. Этот случай я многократно вспоминал, сталкиваясь с большими, но рыхлыми статьями и книгами, авторы которых утверждали, что сократить что-либо нет возможности. Такая возможность всегда существует, но требует дополнительных усилий и хорошего знания русского языка. Многие же авторы не хотят себя дополнительно утруждать, а другие руководствуются известной крылатой фразой: «краткость сестра таланта, но теща гонорара». В том же 1951 г. произошло событие, которое наложило отпечаток на мою работу в Управлении кадров, серьезно ее осложнило. Описать все в деталях я не могу, т.к. не располагаю полнотой информации. В Отделе науки ЦК ВКП(б) было задумано заслушать вопрос о состоянии научных кадров в Отделении химических наук. Его подготовка была поручена С.И.Косикову. Подбором материалов для доклада занималась инспектор-консультант Е.И.Асоян. От меня и других сотрудников Управления это поручение держалось в секрете. Е.И.Асоян собрала большой негативный материал, якобы говоривший о неблагополучии с кадрами в Отделении химических наук, в том числе и в непосредственном окружении А.Н.Несмеянова. Упор делался на родственные связи с репрессированными лицами, участниками оппозиций, наличие родственников за границей и т.д. И вот с таким сообщением Косиков выступил в Отделе науки, возглавляемом Ю.А.Ждановым. Зачем это делалось, для меня осталось неизвестным. Было непонятно и почему Косиков — опытный партийный работник — согласился подготовить такое выступление, явно направленное против президента. В результате произошло следующее: А.Н.Несмеянов спокойно выслушал Косикова и сказал, что приведенные в докладе критические материалы ему не известны, Косиков ему не докладывал, хотя по долгу службы обязан это делать. Президиум АН СССР во всем разберется, а пока нет основания для обсуждения в Отделе науки. Ю.А.Жданов вынужден был с аргументами Александра Николаевича согласиться, обсуждение не состоялось. Косиков поддержки, которая, по-видимому, ему была обещана, не получил. Об этом случае мне доверительно рассказал А.В.Топчиев. Для Косикова эта история закончилась плачевно: А.Н.Несмеянов перестал его принимать. Постепенно происшедшее стало сказываться на отношении С.И.Косикова ко мне: по кадровым вопросам А.Н.Несмеянов приглашал меня, давал поручения. Естественно, я докладывал об этом Косикову, а он обычно отвечал: «Вам поручили, вот и выполняйте». Так продолжалось довольно долго. Найти общий язык с Косиковым становилось все труднее. Перед XIX съездом партии С.И.Косиков впервые серьезно заболел и отсутствовал более месяца. Обязанности начальника были возложены на меня. Во время съезда мне позвонил из Отдела науки А.В.Лихолат и попросил срочно подготовить справку-объективку о профессоре М.В.Нечкиной — известном историке. Я взял личное дело, все проверил и поручил дежурной сотруднице Отдела учета кадров напечатать справку. Вскоре за ней приехал фельдъегерь. Прошел час и снова позвонил А.В.Лихолат. Разговор начался с выволочки: он возмущался, как я мог не заметить, что в справке нет сведений о партийности Нечкиной. Ответ был простой — она беспартийная и никогда в партии не состояла. Точность сведений гарантирую. А.В.Лихолат изменил тон и просил быть на месте — возможно, я еще понадоблюсь. Действительно, он снова позвонил и на этот раз попросил прислать справку-объективку о другом известном историке — члене-корреспонденте АН СССР А.М.Панкратовой. При этом заметил, что она-то наверняка член ВКП(б). О дальнейших событиях мне рассказал профессор Ф.В.Константинов. Он жил в одном доме с А.М.Панкратовой и со мной. Вечером, в день окончания съезда партии, ему позвонил член-корреспондент АН СССР П.Ф.Юдин и сообщил, что А.М.Панкратова избрана членом ЦК КПСС, рекомендовал ее поздравить. Ф.В.Константинов пошел к ней и передал сообщение Юдина. Реакция была неожиданной: Анна Михайловна не поверила, сказала, что это очередная ошибка. Есть, мол, в Институте Маркса-Энгельса-Ленина научный сотрудник Панкратова, с которой ее неоднократно путали. Вероятно, и в данном случае произошло то же самое. Убедить ее в этот вечер Федору Васильевичу не удалось, но вскоре Анна Михайловна убедилась, что все было подлинной правдой. Стремительный взлет А.М.Панкратовой продолжался: ее избрали депутатом и членом Президиума Верховного Совета СССР.
Большинство управлений и важных отделов аппарата Президиума АН СССР возглавляли научные работники, имеющие ученые степени доктора или кандидата наук. Среди их заместителей были и кандидаты наук. Это обстоятельство, а также складывающаяся ситуация в Управлении кадров подталкивали меня к более интенсивной работе над кандидатской диссертацией. Я поставил перед собой задачу защитить диссертацию на соискание ученой степени кандидата экономических наук в первой половине 1954 г. Сделать это было непросто, но возможно. В 1952–1953 гг. все свободное время плюс два очередных и два дополнительных аспирантских отпуска вложил в подготовку диссертации. После смерти И.В.Сталина по распоряжению Председателя Совета Министров СССР Г.М.Маленкова в министерствах и ведомствах были прекращены «ночные бдения», когда руководящий состав находился на рабочих местах до поздней ночи. Теперь рабочий день начинался в 9 часов утра и заканчивался в 18 часов. В моем распоряжении оказалось дополнительно 4–5 часов свободного вечернего времени. Появилась возможность почти каждый день работать в библио-теках или оставаться в Управлении и до 10 часов вечера заниматься диссертацией. В моей семье в 1953 г. произошли важные события. 8 августа у нас родился второй сын. Назвали его Алешей в честь моего отца. К нам переехала на постоянное жительство мать жены Анцута Клавдия Дмитриевна1, пришлось еще взять няню для Алеши. Андрюша пошел учиться в первый класс. Периодически приезжали из Казани мои мать или отец, чтобы побыть с внуками. Населенность наших двух комнат сильно выросла. За единственным маленьким письменным столом приходилось работать и мне, и жене, и Андрюше. В 1953 г. физический факультет МГУ переехал в новое здание на Ленинских горах, и моя жена вышла на работу, даже не использовав полностью декретный отпуск. Я до сих пор удивляюсь, как она, продолжая активно работать в университете, читая лекции и занимаясь наукой, справлялась с весьма сложным домашним хозяйством, стараясь не отвлекать меня от моих дел. В это время мы еще больше сблизились с Самарскими. Их теперь уже было трое. В 1952 г. Александр Андреевич (и тогда, и теперь мы зовем его Сашей) женился на красивой девушке — узбечке Уразбаевой Атые Ташовне, работавшей в это время ассистентом-отоларингологом в медицинском институте. За два месяца до рождения нашего Алеши у них родилась дочка Лена. Дети наши были ровесниками, какое-то время росли вместе. Ясно, что нас сближало очень многое, мы чувствовали себя почти родственниками. Я продолжал с увлечением работать над диссертацией, урывая для этого каждую свободную минуту. В поисках «свежих» материалов, характеризующих установление рабочего контроля над производством на промышленных предприятиях России, а также подготовку к национализации крупной промышленности, просмотрел в Фундаментальной библиотеке по общественным наукам газеты «Правда» и «Известия» за 1917–1918 гг. Это была кропотливая работа. Я фактически окунулся в атмосферу тех лет, наполненную революционным пафосом. Публиковалось столько интересных, часто необычных статей, что я ими зачитывался, забывая о главной цели. Так повторялось много раз, но я не считал потраченное на такое чтение время потерянным. Немало часов я провел в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР), изучая фонды, относящиеся к рабочему контролю и национализации промышленности. Каждый раз, приходя в читальный зал, я заставал там академика И.И.Минца, который работал над сбором документов для капитального труда, посвященного Октябрьской революции. Складывалось впечатление, что он работает с утра и до вечера каждый день (я же приходил 2–3 раза в неделю и в разные часы). Мой научный руководитель Иван Андреевич Гладков поощрял мое стремление собрать как можно больше фактического материала, характеризовавшего конкретные действия и энтузиазм трудового народа. Конечно, я прочитал все публикации, относящиеся к моей диссертационной теме, но самую полезную информацию почерпнул именно из газет и архивных документов. И.А.Гладков был прекрасным и очень корректным научным руководителем. При чтении глав моей диссертации он от себя ничего не писал, но предлагал сделать такие перестановки материала, от которых работа сразу выигрывала, становилась более интересной и убедительной. Каждый раз я очень внимательно рассматривал его предложения и, как правило, их принимал. Одновременно и сам учился редактировать и, следуя урокам Ивана Андреевича, весьма в этом преуспел. Моя диссертация «Социалистическое обобществление средств производства в промышленности СССР» была обсуждена в апреле 1954 г. в Отделе истории народного хозяйства Института экономики АН СССР и рекомендована к защите. Одновременно были рекомендованы Ученому совету института и оппоненты. Первым стал профессор, доктор экономических наук П.А.Хромов — известный специалист по истории народного хозяйства России и СССР, прежде всего промышленности. Вторым оппонентом был кандидат экономических наук Н.Кулагин. Защита диссертации состоялась 21 июня. За день до защиты я еще раз прочитал диссертацию, и оказалось, что сделал это не напрасно: на одной из первых страниц обнаружил опечатку в цитате из статьи И.В.Сталина, которая меняла ее смысл. В двух экземплярах диссертации я заменил соответствующую страницу, а третий экземпляр мне найти не удалось: кто-то взял его прочитать. Когда на заседании Ученого совета я закончил мой доклад по диссертации, мне сразу же был задан вопрос, относящийся к цитате Сталина. Сформулирован он был не без ехидства, но врасплох меня не застал: я ответил четко, а затем пояснил, что в двух экземплярах диссертации опечатка уже устранена. Попытка меня «подколоть» не удалась. После выступления официальных оппонентов и дискуссии Ученый совет присудил мне ученую степень кандидата экономических наук. Голосование было хорошим: «за» — 20, «против» — 1. В тот период решение Ученого совета было окончательным и в ВАКе не утверждалось. Там выписывался только диплом. На следующий день я пришел на работу в Президиум АН СССР уже кандидатом наук. Я чувствовал себя счастливым и понимал, что сделал очень важный шаг в жизни, в известной мере оправдал мое пребывание в Академии наук СССР. Приятно мне было и то, что я догнал мою жену — она уже 5 лет была кандидатом наук. Забегая вперед, скажу, что после защиты докторской диссертации такого чувства радости не испытал. Старался сам себе это объяснить, но не получилось. «Остепенившись», я стал чувствовать себя и в Управлении кадров, и в аппарате Президиума более уверенно. Одновременно для меня стало ясно, что на достигнутом нельзя останавливаться — необходимо закрепить полученные научные результаты и двинуться вперед. Составил для себя «программу-минимум»: подготовить на основе диссертации книгу, внеся в нее ряд дополнений, опубликовать несколько статей и на этой основе получить научное звание «старшего научного сотрудника». После этого перейти на работу в Институт экономики с целью быстро подготовить докторскую диссертацию. Наличие ученой степени позволяло мне уже в 1954 г. получить разрешение вести по совместительству педагогическую работу. В сентябре я был зачислен преподавателем на кафедру политической экономии естественных факультетов Московского государственного университета. Первый год я вел семинарские занятия по политэкономии капитализма, а на следующий год, в качестве старшего преподавателя, а затем доцента, начал читать лекции сначала на биологическом факультете, а затем на географическом для экономгеографов. Коллектив кафедры был весьма квалифицированным, заседания кафедры проходили интересно. Все это было весьма полезно. Кафедрой руководила доктор экономических наук Нина Сергеевна Спиридонова — прекрасный лектор и очень добрый человек. Ее заместителем был Евгений Иванович Капустин. Позднее он стал членом-корреспондентом АН СССР и директором Института экономики. «Программу-минимум» мне удалось выполнить только частично. Начну с того, что в конце 1955 г. вышла в свет моя монография. Было приятно держать в руках первую книгу, дарить ее друзьям, получать отзывы. Книга была внеплановая, и мне причитался довольно большой гонорар. Но с гонораром произошло курьезное недоразумение. Я несколько раз справлялся в сберегательной кассе, не переведены ли мне из Издательства АН СССР деньги, но каждый раз получал отрицательный ответ. Тогда решил позвонить в бухгалтерию издательства и навести справку. Ответ был весьма любопытный: мне сообщили, что по ошибке мой гонорар переведен на сберегательную книжку академика В.В.Виноградова. При этом мне было сказано буквально следующее: «Попытаемся перехватить перевод. Если не удастся это сделать и деньги уже перечислены на его книжку, то обратно получить их будет очень трудно». Как это понимать, мне объяснено не было. К счастью, перехватить перевод удалось в самый последний момент — он уже поступил в сберкассу, но еще не был зачислен на счет академика. В 1955–1957 гг. я опубликовал 5 статей, и в конце 1957 г. Президиум АН СССР присвоил мне ученое звание старшего научного сотрудника по специальности «история народного хозяйства в СССР». Добрые слова о друзьяхМне и Марианне в жизни повезло с друзьями: их было много, в молодые годы мы часто встречались, не было случая, чтобы кто-то из их числа нас в чем-то подвел. Круг друзей складывался постепенно. Это было «замкнутое» сообщество людей, связанных взаимной симпатией, совпадением взглядов и интересов. Из моих институтских друзей многие разъехались по разным странам, и мы виделись только во время их нечастых приездов в Москву, но встречи эти были всегда приятными. Прежде всего назову Николая Макеева, Юрия Павлова, Сергея Романовского, Юрия Островитянова, Владимира Пожарского. Из однокашников, которые остались в Москве, я продолжал дружить с Алексеем Поповым, Вадимом Зайцевым, Николаем Иноземцевым, Григорием Морозовым, Юрием Ивановым, Юрием Семеновым, Николаем Сидоровым, Кириллом Толстовым. Мои первые скромные публикации — рецензии в журнале «Советская книга» — были написаны совместно с Алексеем Поповым. По моей рекомендации Николай Иноземцев опубликовал в журнале «Вопросы истории» свою первую научную статью. Гонорары тогда были очень высокие, и Николай, в связи с публикацией статьи, устроил у себя дома праздник. Помню, что среди гостей был и Алексей Попов с женой Тамарой. Чаще всего я встречался с Вадимом Зайцевым. Сначала он учился в аспирантуре Института экономики, а затем был рекомендован мною на работу в аппарат Редакционно-издательского совета АН СССР, который тогда размещался в корпусе рядом со зданием Президиума АН СССР. Виделись почти каждый день. Продолжал встречаться с Юрой Семеновым. С ним я познакомился еще в Казани — мы учились на одном курсе историко-филологического факультета Казанского государственного университета, а затем встретились на факультете международных отношений МГУ, через год ставшем институтом. Юра закончил аспирантуру Института философии и остался в нем работать. У него в доме я с Марианной часто встречались с Виталием Гольданским. С ним также познакомился в Казанском университете. Он был женат на Людмиле — сестре Юры (дочери академика Н.Н.Семенова). Витя быстро выдвинулся в науке и уже в 39 лет был избран членом-корреспондентом АН СССР. В 1974 г. нам одинаково не повезло — оба получили проходной балл на выборах в действительные члены, но были вторыми. Дополнительных единиц для нашего избрания Президиум АН СССР не выделил. Витя любил рассказывать в моем присутствии на различных приемах, как он встречал 1944 г. в моей куртке и галстуке. Действительно, 31 декабря 1943 г. он пришел ко мне, сказал, что у него нет приличной одежды для встречи Нового года, и попросил мою куртку. Больше писать о нем нет необходимости — он широко известен как выдающийся ученый и общественный деятель. Жизнь его оборвалась в 2000 г. Со многими друзьями-однокашниками мне довелось встречаться и за границей: с Евгением Радцигом — в Риме и Париже; с Владимиром Пожарским — в Женеве; с Юрием Павловым и Виктором Бакаевым — в Париже; с Юрием Зотиковым — в Хельсинки; с Сергеем Романовским — в Брюсселе и Мадриде; с Николаем Сидоровым — в Берлине; с Николаем Микешиным – в Праге. Такие встречи всегда были приятны и памятны сердечным гостеприимством. Очень теплые дружеские отношения сложились у меня с Алексеем Поповым, с его семьей. Очень способный, широко мыслящий человек, он в случае необходимости всегда готов был прийти на помощь, оказать содействие, дать добрый совет. Дипломатическую службу Алексей успешно сочетал с научной работой, стал доктором философских наук. Во время командировки в Индию подхватил какую-то инфекцию. Точный диагноз установить не могли. Я привез к нему известного невропатолога Л.О.Бадаляна, он отверг поставленный ранее диагноз «рассеянный склероз» (болезнь не излечимая), чем вселил надежду на выздоровление. Друзья помогли получить разрешение о направлении его на лечение в Индию. Провожали Алексея вместе с Тамарой до самолета Николай Макеев, Анатолий Протопопов, Николай Ковальский и я. Лечение в Индии шло успешно, но он заболел гриппом, была очень высокая температура, сердце не выдержало. По местным обычаям, тело было сожжено на костре, а пепел Тамара рассеяла в водах Ганга. Я тяжело переживал потерю друга. Большая дружба связывала нас с Юрием Павловым и его женой Мариной. Часто встречались. Юрий, оставив дипломатическую службу, много лет работал в структурных подразделениях Академии наук. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации по экономике. Баллотировался в члены-корреспонденты АН СССР, но неудачно. Умер он внезапно: ехал в машине, почувствовал себя плохо, успел затормозить около тротуара и скончался. Убедительным выражением продолжающей дружбы, взаимного тяготения моих однокурсников стали ежегодные встречи, проходившие, как правило, в середине ноября. В первые десятилетия они были многолюдными и веселыми. Отсутствовали в основном только те, кто находился за границей. Время идет, традиционные встречи продолжаются, но с каждым годом приходит все меньше однокашников. Молча встаем и выпиваем по стопке водки за светлую память тех, кто ушел из жизни. Тяжело пережил недавнюю потерю близких друзей, с которыми в жизни было много связано: Юрия Владимировича Зотикова, Григория Иосифовича Морозова, Сергея Калистратовича Романовского. Примерно за десять дней до кончины Сергея я позвонил ему по телефону. С некоторым промедлением он снял трубку, и я услышал его слабый, изменившийся голос. Поздоровались, и Сергей, с трудом выговаривая слова, произнес: «Володя, мне очень плохо, говорить трудно. Станет лучше, сам тебе позвоню». Лучше не стало. В последний путь его провожали многочисленные друзья и сослуживцы. Было сказано много искренних прощальных слов. На следующий день, под влиянием пережитого, выразил мои чувства к Сергею в стихах. Не могу судить насколько удачно написаны эти строки, но их подсказало сердце. Ушел Сергей … Все ýже круг. Скорблю и голову склоняю. Он был испытанный годами друг – Все встречи наши вспоминаю… Шагали мы дорогою одной И в жизни столько испытали… На верность Родине проверены войной, В огне боев сильнее, крепче стали. Сергея взлет был ярок и высок, Задумал многое и совершил не мало. Все рассказать не хватит строк – Чего в те годы только не бывало! Болел за дело и всегда дерзал, Добро ценил и уважал уменье. Своих стремлений не скрывал, На все хватало вдохновенья. Министром стал и был Послом. Сергея вечно помнить будем… Своим считал он ремеслом Служить Отечеству и людям! Как-то после очередной традиционной встречи с друзьями-однокурсниками, охваченный ностальгическим чувством по годам невозвратимым, по друзьям ушедшим, вспомнил неожиданно давний любопытный эпизод. В январе 1948 г. после окончания зимней экзаменационной сессии, которая была завершающей, состоялось собрание нашего курса. В нем приняли участие ректор профессор Ю.П.Францев и начальник Управления кадров МИД М.А.Силин. Обсуждался вопрос о предстоящем окончании института. Рассматривались два варианта: завершить ли учебу сдачей только государственных экзаменов или еще и защитить дипломные работы? Большинство студентов высказались и за дипломные работы и за госэкзамены, поскольку так принято в Московском государственном университете, а планка МГИМО не должна быть ниже. М.А.Силин признал такое решение правильными, и, пожелав нам успешно закончить институт, сказал, что впереди всех ждет интересная работа. Заканчивая выступление, он произнес следующую фразу: «Ваш курс себя оправдает, если даст стране хотя бы одного посла». Меня, да и многих других, такое высказывание удивило – в нем прозвучала явная недооценка наших возможностей и перспектив. Вспомнив эти слова, посоветовался с товарищами по курсу, и решил написать, что же на самом деле дал стране первый выпуск Московского государственного института международных отношений МИД СССР. Поле деятельности многих выпускников было очень широким. Ярких, убедительных примеров более чем достаточно. Речь пойдет, прежде всего, о дипломатах. Как смехотворно выглядят сейчас упомянутые слова бывшего главного мидовского кадровика: Анатолий Гаврилович Ковалев стал заместителем Министра иностранных дел СССР. Чрезвычайными и Полномочными послами были: Юрий Иванович Вольский – в Аргентине и Мексике; Виктор Иванович Минин – в Лаосе, Ираке и Гвинее; Сергей Калистратович Романовский – в Норвегии, Бельгии и Испании; Ростислав Александрович Сергеев – в Мексике; Сергей Александрович Богомолов – в Испании; Михаил Николаевич Петров – в Ботсване; Спартак Сергеевич Зыков – в Чаде и Камеруне; Вячеслав Михайлович Семенов – в Гвинее и Кордлеруаре. Этим перечисление видных дипломатов не заканчивается. Владимир Павлович Суслов работал заместителем Генерального секретаря ООН; Владимир Сергеевич Пожарский был заместителем Постоянного представителя СССР при Европейском отделении ООН в Женеве, а затем помощником Генерального секретаря ООН; Алексей Яковлевич Попов стал Советником-посланником в Советском Посольстве в Канаде, после него эту должность занимал Василий Васильевич Вахрушев. Вся трудовая деятельность Юрия Владимировича Зотикова была связана с Союзом обществ дружбы (СОД). Он был представителем СОД в ГДР, Австрии и Финляндии, успешно руководил в СОД’е Отделом Скандинавских стран. Вся страна знала обозревателя телевидения Юрия Валериановича Фокина. Его блестящие репортажи о достижениях Советского Союза в космосе, о наших космонавтах, начиная с Ю.А.Гагарина, многие помнят и сегодня. Широкой популярностью пользуется Валентин Сергеевич Зорин – известный американист. Его выступления по телевидению о различных политических и других событиях в США, снятые там фильмы привлекали всеобщее внимание. Большой вклад в пропаганду во Франции достижений советской культуры внес Алексей Романович Стриганов. В течение многих лет он был главным редактором журнала о Советском Союзе - Études Sovietiqes, издававшемся в Париже. Под его редакцией публиковались на французском языке также художественные альбомы и брошюры по вопросам культуры. Если продолжать перечисление известных журналистов, ответственных работников государственных учреждений или научных работников – докторов наук, то пришлось бы назвать имена большинства выпускников, закончивших Институт вместе со мной. Рассказать о жизненном пути всех однокашников невозможно. Первый выпуск МГИМО не был исключением. Институт стал настоящей кузницей кадров дипломатов, политологов, журналистов, работников государственного аппарата, научных сотрудников. Это неоспоримый факт. После этих невольно возникших воспоминаний о друзьях студенческих лет, нарушивших хронологию изложения, возвращаюсь к делам академическим. Последние три года работы в Управлении кадровВ 1955–1957 гг. в жизни Академии наук СССР произошли большие изменения. Было создано много новых институтов, численный состав научных сотрудников увеличился почти в три раза, вырос аппарат Президиума АН СССР, возросла роль Бюро Отделений как в организации научных исследований, так и в решении кадровых вопросов. Им президиум переадресовал ряд своих функций. Теперь заведующие отделами, лабораториями, секторами и другими структурными подразделениями институтов стали утверждаться на заседаниях Бюро Отделений. Был упрощен порядок присвоения ученого звания старшего научного сотрудника. Изменились функции Управления кадров. Одной из главных задач стало оказание помощи новым институтам в формировании кадрового состава — прежде всего, за счет пополнения молодыми специалистами. Академия получила право первоочередного отбора молодых специалистов, оканчивающих высшие учебные заведения. Это была довольно большая и сложная работа. Правда, реализовать это право на практике не всегда удавалось, приходилось конкурировать и с самими вузами, и с другими ведомствами, подчас весьма влиятельными. Институты делали гораздо больше заявок на молодых специалистов, чем Госплан СССР выделял Академии. Между директорами институтов происходили столкновения интересов. Как-то вечером вместе с С.И.Косиковым я зашел в приемную академика А.В.Топчиева. В ней было, как обычно, много посетителей, ожидавших приема. С А.В.Зайцевой, референтом Александра Васильевича, стоя у ее стола, о чем-то весело разговаривал академик М.А.Лаврентьев. Он обернулся, увидел Косикова и резко спросил, почему не удовлетворена его заявка на молодых специалистов. Косиков ответил, что все молодые специалисты распределены по институтам, сделано это в соответствии с планом, утвержденным Президиумом АН СССР, и резерва у Управления нет. Михаил Алексеевич изменился в лице, неожиданно вынул из кармана пиджака черный кожаный бумажник и с силой ударил им по столу, на котором лежало толстое стекло. От удара оно разбилось. Все замолчали. На лице Тони Зайцевой застыло удивленное выражение. Этим он не ограничился и заявил: «Сейчас из кабинета А.В.Топчиева я позвоню Маленкову». Сергей Иванович проявил большую выдержку и ответил: «Остыньте. Горячность никогда не бывает справедливой». А.В.Зайцева, зайдя в кабинет, все рассказала своему шефу. После приема М.Л.Лаврентьев вышел в приемную и, ничего не сказав, удалился. По-видимому, Александр Васильевич его успокоил. На заседании Президиума АН СССР в апреле 1956 г. специально был рассмотрен вопрос о пополнении Академии наук молодыми специалистами. Доклад «Об итогах приема и использования молодых кадров в учреждениях Академии наук СССР в 1951–1955 гг.» академик А.В.Топчиев поручил подготовить Управлению кадров. С.И.Косиков в это время был болен, и доклад пришлось делать мне, что явилось для меня определенным испытанием — я первый раз выступал на заседании Президиума АН СССР. В докладе было подчеркнуто, что за пять лет Академия наук приняла 6329 молодых специалистов. Это было очень внушительное пополнение, способствовавшее резкому омоложению кадрового состава Академии. Например, по специальности «физика» в институты было направлено 519 выпускников высших учебных заведений, по специальности «строение вещества» — 915, по специальности «химия» — 555 и т.д.1. В учреждения АН СССР отбирались наиболее подготовленные молодые специалисты, многие из которых проходили преддипломную практику в академических институтах. Так, в 1955 г. из 1270 выпускников высших учебных заведений, направленных на работу в Академию, 755 были отобраны по персональным заявкам институтов. Как правило, выпускники высших учебных заведений зачислялись на должность старшего лаборанта, и их дальнейшее продвижение зависело от способностей, собственного усердия и внимания со стороны старших специалистов. В докладе были приведены примеры быстрого научного роста многих молодых специалистов. Так, в Физико-техническом институте в Ленинграде за успехи в научной работе и выполнение специальных заданий премии Совета Министров СССР и Президиума АН СССР получили 7 человек. В их числе был молодой специалист Жорес Алферов2, ставший впоследствии академиком, директором этого института, вице-президентом Российской академии наук и Нобелевским лауреатом. Доклад вызвал интерес и оживленное обсуждение. В прениях приняли участие академики В.А.Энгельгард, М.А.Лаврентьев, М.В.Келдыш, члены-корреспонденты АН СССР К.В.Власов, Н.И.Шуйкин и другие ученые. Президент АН СССР А.Н.Несмеянов, заключая обсуждение, остановился на проекте постановления и отметил, что «многие институты оказывают очень серьезное внимание выращиванию молодых специалистов, которые к нам попадают, но это далеко не везде. Я думаю, что нужно было бы глубже систематизировать эту работу наших институтов, обмениваться опытом и требовать, чтобы любой институт оказывал молодым специалистам большое внимание… По отношению к молодежи мы должны стремиться, чтобы у нее была настоящая широта научных интересов, а это само собой не делается, об этом надо заботиться»1. А.Н.Несмеянов лично занимался подбором молодых специалистов для возглавляемого им Института элементоорганических соединений. Однажды произошел курьезный случай. Я читал лекцию по политической экономии на географическом факультете Московского университета. Неожиданно в аудиторию поспешно вошла секретарь деканата и довольно громко сообщила, что меня срочно просит к телефону президент Академии наук. Я был удивлен и несколько встревожен — по-видимому, произошло что-то чрезвычайное. Взял телефонную трубку, и тут же помощница президента Н.Л.Тимофеева соединила меня с Александром Николаевичем. Оказалось, что он обеспокоен предстоящим распределением выпускников химического факультета МГУ и просит меня лично присутствовать на заседании комиссии по распределению. Стал перечислять фамилии. Я вздохнул с облегчением и сказал, что через час буду в Президиуме АН СССР, прошу меня сразу принять и с моей стороны все будет сделано. А.Н.Несмеянов задал мне вопрос: «Почему через час, разве вы не в Управлении кадров?» Я ответил, что читаю лекцию в Университете. А.Н.Несмеянов, как мне показалось, был несколько смущен, сказал, что ему об этом не сказали, просил его извинить. Помощники президента явно перестарались. Заслуги академика А.Н.Несмеянова в формировании молодого поколения научных работников Академии несомненны. В Академии был создан Совет молодых специалистов. Стали проводиться научные конференции молодых ученых. Позднее для них были учреждены специальные премии за лучшие научные работы. Вероятно, не менее половины нынешнего состава Российской академии наук — это бывшие молодые специалисты, направленные на работу в Академию наук в 50–60-е гг. В 1956 г. в Академии был создан Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Директором Института был назначен Анушаван Агафонович Арзуманян. У нас сложились очень хорошие деловые отношения. Он часто обращался по различным кадровым вопросам. Однажды, зная, что я окончил Институт международных отношений, Анушаван Агафонович попросил меня рекомендовать на работу в ИМЭМО группу выпускников этого института, уже проявивших себя на научной работе. При этом он подчеркнул, что считает очень важным пополнение Института молодыми, талантливыми специалистами в области международных отношений. Вскоре я передал А.А.Арзуманяну список выпускников МГИМО, которых я хорошо знал и рекомендовал рассматривать как возможных кандидатов на зачисление на работу в ИМЭМО. В списке значилось 10–12 фамилий. Среди них были Николай Иноземцев и Станислав Меньшиков. Анушаван Агафонович меня поблагодарил и стал знакомиться с названными мною международниками. В частности, он сразу решил пригласить в Институт Н.Н.Иноземцева на должность заведующего сектором. Моя кадровая активность не понравилась заместителю директора ИМЭМО В.Я.Аболтину, и он написал кляузу в ЦК КПСС, в которой обвинял меня в стремлении устроить на работу в новый институт моих друзей. Меня пригласил в Отдел науки первый заместитель заведующего профессор Д.М.Кукин. Разговор он начал довольно сурово, но узнав, что я выполнял просьбу А.А.Арзуманяна и в деловом отношении все рекомендованные специалисты себя хорошо проявили, «сменил гнев на милость». Естественно, о поступке В.Я.Аболтина я рассказал А.А.Арзуманяну, и он со своей сторны подтвердил Д.М.Кукину, что ко мне никаких претензий быть не может. Вопрос был исчерпан. К моему большому удовольствию, вскоре А.А.Арзуманян внес предложение о назначении Николая Николаевича Иноземцева заместителем директора Института. Академик А.Н.Несмеянов и особенно академик А.В.Топчиев давали мне много поручений, в том числе и по подготовке докладных записок, справок, материалов к докладам и т.д. После ХХ съезда КПСС я принимал непосредственное участие в подготовке в апреле-мае 1956 г. научных активов Академии, проходивших в Новосибирске и в Москве. В Новосибирск я решил ехать поездом. Авиационный транспорт в ту пору не пользовался популярностью: самолеты летали редко, были небольшими, плохо обогревались, делали частые посадки для дозаправки. В купе мягкого вагона моим соседом оказался доктор химических наук И.Н.Лепешков — заместитель директора Института общей и неорганической химии, две других полки не были заняты. Я любил и люблю ездить в поезде. Северная дорога мне была незнакома, и я с интересом наблюдал в окно быстро меняющиеся пейзажи. Проехали Урал, и на одной из станций наш вагон остановился напротив входа в вокзал. Решили зайти в буфет и пополнить продовольственные запасы. И тут с нами произошел юмористический случай (который мог оказаться совсем не смешным). В буфете мы купили по пакету красивых мандаринов и двинулись к выходу. В этот момент какой-то сибиряк с большим мешком на плечах, спешивший к поезду, неожиданно застрял в дверях, загородил выход. Ситуация оказалась нелепой и одновременно угрожающей — поезд начинал трогаться. Иван Николаевич не растерялся и с разбегу ударил плечом неловкого пассажира, и он буквально вывалился на перрон. Мы успели сесть в свой вагон, отдышались и долго смеялись. Мандарины оказались не только красивыми, но и вкусными. В Новосибирске нас встретили, отвезли в гостиницу. Актив открылся 24 апреля. В нем приняли участие ученые, работавшие в филиалах Академии наук СССР, расположенных в обширном Зауральском регионе, представители отраслевых научно-исследовательских и конструкторских институтов, высших учебных заведений Свердловской, Новосибирской, Иркутской, Омской, Кемеровской и других областей и краев. Собрание открыл председатель президиума Западно-сибирского филиала Т.Ф.Горбачев, отметивший важное значение восточных районов для развития народного хозяйства всей страны. Я сидел во втором ряду президиума сзади академика А.Н.Несмеянова. Неожиданно мне передали телеграмму. В ней было всего несколько страшных слов: «Папа тяжело болен. При смерти. Приезжай. Мама». В оцепенении я держал в руках телеграмму, ее смысл с трудом до меня доходил. Наконец, все понял, необходимо было срочно лететь в Казань. Передал телеграмму Александру Николаевичу. Он с удивлением взял ее, прочитал, повернулся ко мне и, выразив соболезнование, разрешил уехать. Мне помогли улететь ближайшим по времени самолетом. Летели мы долго: садились в Омске и в Свердловске. В Казань прилетели поздно ночью. Мне повезло: в аэропорту были свободные такси. С замиранием сердца позвонил в дверь родного дома. Открыла мать, обняла меня, и сквозь рыдания произнесла, что папа уже скончался. Я опоздал. Следующие два дня были посвящены подготовке к похоронам. Приехала из Москвы Марианна — ее поддержка была для меня очень дорога. Отца похоронили на Арском кладбище. Отпевание происходило в прикладбищенской церкви. Провожающих было немного: большинство папиных друзей и знакомых уже ушли из жизни. На могиле поставили большой дубовый крест, заказали ограду. Поминки были скромные, присутствовало человек 20. Было произнесено много добрых слов об отце — большом труженике, человеке очень добром, интересном, подлинном патриоте земли русской, много сделавшем для воспитания своих детей. Я сразу же предложил маме переехать на постоянное жительство к нам в Москву, но она отказалась. Сказала, что будет часто нас навещать. Жить вшестером в двух комнатах коммунальной квартиры мать не захотела. В то же время оставлять ее одну в Казани я не мог. Так возникла идея купить или построить небольшую дачу под Москвой. Родной брат матери Александр Александрович Морозович (мы звали его Саней) жил в сельской местности, был мастер на все руки, в том числе занимался плотницким делом. Он выразил полную готовность построить дачу. Проект дачи сделала сестра Марианны Елена, которая закончила Московский архитектурный институт и стала прекрасным архитектором. Строитель и архитектор очень быстро нашли общий язык. Дело было за участком и стройматериалами. Получить дачный участок вблизи Москвы было очень трудно. В этом мне помог вице-президент Академии К.В.Островитянов. Приобрести стройматериалы оказалось также не просто. В решении этой проблемы мне оказала содействие Дина Сергеевна Дьяченко — жена члена-корреспондента АН СССР В.П.Дьяченко, с которыми мы дружили. Дина Сергеевна только что закончила строительство дачи на Николиной горе, у нее были налаженные связи в районных организациях, и ей удалось получить для меня как инвалида Великой Отечественной войны разрешение на самозаготовку ста кубометров леса примерно в 70 км от Москвы. Дело это было сложное, и все его перипетии я описывать не буду — важен был конечный результат. В апреле 1958 г. приехал дядя с тремя напарниками и за два месяца, работая от зари до зари, построили бревенчатую дачу. Осенью мама переехала на постоянное местожительство в Подмосковье в поселок Ново-Дарьино. Все субботы, воскресенья и другие праздничные дни мы проводили обычно в Подмовсковье. Дети (старшему сыну, Андрюше, было тогда 12 лет, а младшему, Алеше, — 5) жили на даче все лето, а зимой — во время каникул. Мать жены Клавдия Дмитриевна с большим удовольствием разводила цветы. Таких красивых тюльпанов, роз, гладиолусов в нашем поселке больше не было ни у кого. При участии Андрюши были посажены яблони, вишни, черная смородина, вскопаны грядки для цветов. Физически он был развит хорошо и помогал носить воду из колодца и для дома, и для поливки молодых посадок. Дача обеспечивала летний отдых наших детей, а мне с женой открыла возможность уезжать на один месяц на Черное море. Мы отдыхали в Сочи, Хосте, Гаграх. Иногда брали с собой Андрюшу, а когда подрос Алеша, то и его. Дети рано научились хорошо плавать и очень любили эти поездки. Примерно в километре от нашей дачи Академия наук в 1955 г. получила большой земельный участок, заросший мелколесьем, для создания дачного поселка. Участки отводились только членам Академии. Среди новоселов было много знакомых. Здесь построили дачи члены-корреспонденты АН СССР (в то время) А.Н.Тихонов, М.И.Агошков, В.А.Трапезников, Н.Н.Некрасов и другие ученые, которых я хорошо знал. В свою очередь Марианна Брониславовна, независимо от меня, была хорошо знакома по физическому факультету с будущими акаедмиками Л.М.Бреховских и А.М.Прохоровым. Круг наших знакомых быстро расширялся. Мы с женой любили ходить на прогулки в академический поселок, чаще всего заходили к Агошкову и Тихонову. Наши дружеские отношения с Агошковым продолжались более 30 лет. Несмотря на существенную разницу в возрасте — 16 лет, это нам не мешало. Сближала не только совместная работа, но и одинаковое отношение ко многим событиям во внутренней жизни страны. Марианна подружилась с супругой Агошкова Верой Александровной. Она была привлекательной женщиной, добрым, интересным человеком и гостеприимной хозяйкой. Их сын Володя впитал в себя высокую интеллигентность отца и матери, всегда был приветлив и предупредителен. У Михаила Ивановича было много учеников. Они относились к нему с трепетным уважением. Те из них, кто жил не в Москве, приезжая в столицу, обязательно его навещали. Как-то летом приехали три горняка-грузина. Вера Александровна устроила застолье, пригласила Марианну и меня. Неожиданно Михаил Иванович попросил меня быть тамадой. Я знал много шуток и постарался вести стол в грузинской манере. У меня это, по-видимому, получилось. Когда ужин закончился, один из гостей сказал, что в Грузии бывают тамады районного, городского и республиканского значения. «Вы заслуживаете звания тамады городского масштаба», — закончил он. Я засмеялся и ответил: «Надеюсь вы имеете в виду город Тбилиси». У Веры Александровны всегда был идеальный порядок не только в доме, но и на дачном участке. На нем были разбиты клумбы с различными цветами, много роз и живописных кустарников. В академическом поселке участок Агошковых считали образцовым. Однажды весной решил зайти на дачу Агошковых академик А.А.Дородницын. И вот тут произошло комическое недоразумение, о котором мне рассказал сам Михаил Иванович. В этот день он попросил комендантов поселка подыскать ему дворника, который бы раз или два в неделю производил уборку участка. Анатолия Алексеевича, одетого по дачному простецки, он и принял за такого человека и стал ему рассказывать, какую работу придется выполнять. Через некоторое время Анатолий Алексеевич представился и Михаил Иванович — человек очень деликатный — был страшно смущен. М.И.Агошков за свою многолетнюю горняцкую деятельность много ездил по стране. Его воспоминания всегда были интересными и часто содержали полезную информацию. Любил он и шутки. В Москву приехал по вызову Министерства среднего машиностроения, когда шла работа над созданием первой атомной бомбы. В то время, как и его, в Москву вызвали много крупных ученых из других городов страны. В связи с этим Михаил Иванович рассказал такую шутку: адрес Минсредмаша был засекречен и вызываемым в Москву специалистам рекомендовали выйти на станции метро «Новокузнецкая» и, в целях конспирации, спросить, где здесь находится аптека, а здание министерства было расположено как раз напротив нее. Один из приехавших ученых и задал прохожему такой вопрос. Тот не задумываясь ответил: «Видите высокое здание — это Министерство среднего машиностроения, а аптека находится напротив». Довольно часто я встречался с А.Н.Тихоновым. Вместе гуляли, обсуждали различные проблемы, как академические, так и политические. Его очень беспокоили наши провалы в экономике, он интересовался моим мнением по этим вопросам, удивлялся, почему при принятии экономических решений не применяется системный подход, не слушают советов ученых. Для меня встречи и беседы с Андреем Николаевичем были подарком судьбы. Позднее в Дарьино построил дачу А.А.Самарский. Здесь же снимали дачи профессора физического факультета А.Г.Свешников (ученик А.Н.Тихонова) и его друг, профессор химического факультета МГУ Ю.С.Шабаров. Дружили мы и с академиком Н.К.Кочетковым — директором Института органической химии. Собирались и у Тихонова, и у Свешникова, и у Шабарова, и у Самарского, и у Кочеткова. Естественно, и на нашей даче. Все были тогда молодыми, полными энергии, любили веселые застолья. Андрей Николаевич был нашим патриархом. Большая дружба связывала нас с семьей Свешниковых. Между нами было много общего: совпадали и интересы, и взгляды на жизнь. В наших семьях было по два сына. Старшие – Андрей и Никита – стали физиками. Эту же специальность выбрал и Костя – младший Свешников, а наш Алеша стал юристом. В Москве мы и другие «дарьинцы» часто встречались с профессором физического факультета Эдуардом Генриховичем Позняком и его женой Валентиной Александровной. Они были очень милыми, привлекательными людьми. В гостях у них всегда было весело. Эдик (так обычно его звали) угощал лично приготовленными цыплятами табака, которых перекрестили в «цыплят Позняка». Была и вторая шутка: «Где Позняк, там и лучший коньяк». Общение с Позняками всем доставляло радость. В нашей компании почти все мужчины были участниками Отечественной войны. И не только мужчины, но и моя жена, и Валентина Свешникова. Стало традицией в День Победы 9 мая собираться вместе у Шабаровых. Отец хозяйки дома — Зои Алексеевны — погиб на войне, и она всегда просила в этот день приходить к ним. После «Минуты молчания» шли на Ленинские горы и смотрели салют. В зимнее время мы очень любили кататься на лыжах. Обычно для таких прогулок объединялись с семьей М.И.Агошкова. В ближайшем лесу были живописные просеки, и лыжные прогулки доставляли большое удовольствие. Довольно часто встречали на лыжне академиков А.М.Прохорова, Л.М.Бреховских, А.Н.Ефимова. Неоднократно в лесу видели лосей, а однажды я неожиданно столкнулся с лосиной семьей. Вожак грозно наклонил голову с развесистыми рогами. Пришлось быстро развернуться и «дать деру». Начиная с 70-ых годов, в феврале-марте мы с женой уезжали отдыхать в какой-либо из подмосковных санаториев. Почти каждый день катались на лыжах, плавали в бассейне, гуляли. К сожалению, чтение лекций на физическом факультете не всегда позволяло Марианне отдыхать в зимнее время. Кататься на лыжах одному было менее интересно, случайных знакомств я не заводил. Правда, дважды или трижды в санатории «Пушкино» одновременно со мной отдыхал мой однокашник Валентин Зорин. Это скрашивало свободное время, он был интересным собеседником, но на лыжах катался плохо и в спортивные компаньоны не годился. Однажды во время дальней прогулки лыжня привела меня в незнакомый еще лес. Место было сказочно красивым. Величественно росли вперемешку сосны и ели, а сквозь них пробивались солнечные лучи. Неожиданно в голове зазвучали строки нового стихотворения. Позволю его здесь воспроизвести:
Возвращаюсь снова к делам академическим. В работе большое значение для меня имели частые контакты с А.В.Топчиевым. Его стиль работы мне нравился, и я стремился как можно больше усвоить, перенять из его опыта. Это была определенная школа управления. Иногда Топчиев давал мне весьма тонкие поручения, касающиеся кадровых перестановок, возможных выдвижений и т.д. На научных активах Академии ставился вопрос о монополизме в науке, когда тот или иной крупный ученый занимал слишком много руководящих должностей, что препятствовало росту кадров, могло нанести вред развитию науки из-за распыления внимания ученого между многими делами, вместо концентрации его на главном. Однако решать такие проблемы было крайне сложно. Приведу лишь один пример. Однажды академик А.В.Топчиев пригласил меня и поручил встретиться с академиком Евгением Никаноровичем Павловским и тактично переговорить с ним об освобождении его от обязанностей главного редактора журнала «Известия Географического общества СССР» с тем, чтобы облегчить груз обязанностей, который он несет. Добавил, что таково мнение Отдела науки ЦК КПСС. Я хорошо знал Евгения Никаноровича. Он был очень крупным ученым, возглавлял Зоологический институт в Ленинграде, имел звание генерал-полковника медицинской службы и заведовал кафедрой в Военной медицинской академии, был депутатом Верховного Совета СССР и на общественных началах занимал многие другие должности, в том числе президента Географического общества СССР. В это время ему было 72 года. Он плохо слышал и всегда ходил со слуховым аппаратом. В шутку любил говорить, что у него масса свободного времени: на всех совещаниях и заседаниях он выключает аппарат и занимается действительно научными делами. Во время очередного приезда Е.Н.Павловского в Москву попросил его зайти в Управление кадров. К этой встрече специально готовился и, должен признаться, волновался. Евгений Никанорович выслушал меня и сказал, что должность главного редактора его не отягощает и он не может себе представить, как будет присутствовать на заседании редколлегии — ведь журнал издает возглавляемое им общество — и не председательствовать. Все мои доводы были отвергнуты. Мне оставалось только сказать, что я доложу о разговоре академику Топчиеву. Через несколько дней в кабинет зашла секретарь Управления Надя Рогожкина и сказала, что мне звонит академик Павловский. Я взял трубку. У телефона оказалась дочь Евгения Никаноровича. Она поздоровалась, сказала, что находится в аэропорту «Внуково» и через час вместе с отцом улетает в Лондон. После этого предисловия передала трубку Евгению Никаноровичу, который задал лишь один вопрос: «Остается ли он главным редактором журнала?» Я ответил, что академик А.В.Топчиев не настаивает на его освобождении, все улажено. Реакцию академика хорошо запомнил. Он произнес: «Спасибо, уважили старика, теперь могу спокойно лететь в Лондон». Подобные поручения мне давались неоднократно. В таких случаях я любил говорить: «В Академии наук мне иногда приходится быть больше дипломатом, чем моим сокурсникам, работающим в Министерстве иностранных дел». В 1957 г. важнейшим событием в научной жизни Академии наук СССР и всей советской науки явилось создание Сибирского отделения. Совет Министров СССР 18 мая 1957 г. принял соответствующее постановление, предусматривавшее постройку для Сибирского отделения научного городка близ Новосибирска. Первоначально намечалось разместить в нем 13 новых институтов, охватывающих целый комплекс научных проблем. Одновременно в состав Сибирского отделения были включены Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский, Якутский и Дальневосточный филиалы Академии наук СССР, а также Сахалинский комплексный научно-исследовательский институт и Институт физики в Красноярске. Вопросы организации Сибирского отделения и строительства его научных учреждений были обсуждены на Общем собрании Академии наук СССР 2 ноября 1957 г. в Московском Доме ученых. Открывая собрание, президент Академии наук СССР академик А.Н.Несмеянов во вступительном слове подчеркнул большое значение начатого дела: сибирские индустриальные центры нуждаются в новой научной базе. В Сибирь должна прийти большая фундаментальная наука. А.Н.Несмеянов выразил от имени собрания благодарность инициаторам движения в Сибирь: академикам М.А.Лаврентьеву, С.Л.Соболеву, С.А.Христиановичу, В.С.Немчинову и другим ученым. Основной доклад на Общем собрании сделал академик М.А.Лаврентьев. Он дал развернутую характеристику основных направлений научной деятельности создаваемых в Сибирском отделении институтов, рассказал о работе, проведенной возглавляемым им Оргкомитетом. Общее собрание утвердило устав Сибирского отделения и приняло решение в начале 1958 г. провести выборы академиков и членов-корреспондентов Академии по Сибирскому отделению. Академик М.А.Лаврентьев был избран вице-президентом Академии наук СССР — председателем Сибирского отделения. Академик С.А.Христианович стал членом Президиума Академии. Осуществление плана развития фундаментальной науки в Сибири требовало больших усилий. Предстояло проделать огромную организаторскую работу, обеспечить повседневную поддержку этому грандиозному начинанию в центре и на местах. Именно академику Лаврентьеву такая задача оказалась по плечу. Без его энергии, напористости, умения преодолевать трудности создание Сибирского отделения в очень короткие сроки едва ли могло стать возможным. Большое (а возможно, решающее) значение имела поддержка со стороны первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева, лично знавшего Михаила Алексеевича и высоко его ценившего. М.А.Лаврентьев практически всегда в случае необходимости имел возможность лично обращаться к Никите Сергеевичу и умело этим пользовался. 25 ноября 1957 г. Н.С.Хрущев специально приехал в Президиум АН СССР для ознакомления с планами строительства городка для Сибирского отделения. В этот день я, как обычно к 9 часам, шел на работу. При входе на территорию перед зданием Президиума АН СССР обратил внимание, что там расставлено несколько милиционеров. Стало ясно, что ожидается приезд высокого гостя. В здании около гардероба ко мне подошел секретарь парткома В.Д.Новиков и сказал: «Володя, быстро поднимайся в конференц-зал. Через несколько минут приедет Н.С.Хрущев». Здесь же стояли и другие встречающие: академики Несмеянов, Топчиев и Лаврентьев. В конференц-зале была устроена выставка проектов институтов Сибирского отделения, жилых зданий и коттеджей для академиков. Н.С.Хрущев приехал без охраны и сопровождающих лиц. М.А.Лаврентьев начал рассказывать о предстоящих работах по строительству Академического городка близ Новосибирска. Я не сразу обратил внимание, что записи никто не ведет. Достал блокнот и стал записывать. Академик Топчиев заметил это и одобрительно кивнул головой. Н.С.Хрущев торопился: он несколько раз поглядывал на часы. Осмотрев все проекты, он пошел к машине. М.А.Лавреньев, не одеваясь, вышел вслед и попросил разрешения поехать с ним до ЦК КПСС для обсуждения в машине деловых вопросов. За машиной Н.С.Хрущева поехал ЗИМ М.А.Лаврентьева, в который положили его пальто и шапку. Я поднялся в Управление кадров и стал заниматься текущими делами. Минут через 10 зазвонил внутренний телефон, и А.В.Топчиев без всяких предисловий спросил: «Володя, запись готова?» Ответил, что только собирался это сделать. Он просил поторопиться. Сказал, что из ЦК КПСС, министерств и других ведомств звонят и интересуются этой записью. «Ждать нет времени, — сказал он, — посылаю к тебе стенографистку». Запись получилась не очень объемистой, но я точно воспроизвел в ней отдельные высказывания Н.С.Хрущева, своеобразие его выражений. Привожу здесь ее текст без изменений и комментариев. Думаю, что читателю небезынтересно будет ознакомиться с этой записью.
Возглавляет его Н.П.Дубинин. Н.С.Хрущев — Это против Лысенко. Я знаю, вы все против него письмо подписывали. Кто спорит с Лысенко — это люди не земли. Пока Лысенко дает, а те только критикуют. Ну пускай Дубинин и другие туда едут, Лысенко здесь легче будет. Мы Лысенко в обиду не дадим.
Вы тут все Лысенко не любите. У него действительно тяжелый характер. Я его больше вас критиковал, но я за Лысенко. Например, он в свое время забил Цицина. Цицин хороший ученый, много сделал. Я спас Цицина, заступился за него перед Сталиным. А что делает Цицин? Он теперь вместе с другими начинает топтать Лысенко. М.А.Лавреньев — Дубинин будет полезен, нам надо развивать в Сибири биологию. Н.С.Хрущев — Биологию мы не едим, а хлеб кушаем. Пусть биология Дубинину, а нам — хлеб. Если хлеб хочешь иметь — слушай Лысенко. Я уже говорил, что сам Лысенко много критиковал, в частности, за его неправильное выступление в печати о посевах на черноземных землях. Реплика — Да, это у Лысенко тогда за волосы было притянуто. Н.С.Хрущев — Вы все умеете притягивать за волосы, когда есть за что зацепиться. В этом нет ничего плохого — только так и можно найти рациональное зерно. А.Н.Несмеянов — Зверев не всегда понимает, что научное оборудование быстро стареет и его необходимо заменять. Н.С.Хрущев — Хорошо, что вас Зверев не понимает, иначе бы бюджета не было. — Сейчас те, кто состоятельные, хотят жить шире и квартиру получше обставить. Это понятно, но если это будет развиваться, то как же быть, когда мы придем к коммунизму? Тогда придется иметь на одного работающего десять вытирающих и убирающих. Это невозможно. Сейчас мы будем платить дань частнособственническим инстинктам, но при коммунизме должно быть все проще. Н.С.Хрушев при осмотре проектов институтов Сибирского отделения обращает внимание, что в институтах планируются маленькие комнаты. Ему пояснили, что это связано с секретностью. В связи с этим он замечает: «Часто ученый сидит в комнате один и в носу ковыряет. Оказывается, в этом и весь секрет состоит. Ведь при людях-то это делать неудобно. Клетушек не делайте, а делайте большие залы. Недавно я посетил конструкторское бюро А.Н.Туполева. Там тоже ведутся секретные работы, но что интересно — конструктора сидят в большом зале, а в середине на возвышении находится сам А.Н.Туполев, и ему все видно». С.Л.Соболев и С.А.Христианович говорят Н.С.Хрущеву, что теоретическими вопросами нельзя заниматься в больших комнатах, где сидит много народа. Н.С.Хрущев их внимательно выслушивает и говорит: «Делайте, за нами будет последнее слово». Н.С.Хрущев и в дальнейшем продолжал интересоваться ходом работ по созданию Сибирского отделения АН СССР, оказывал необходимую помощь. 10 октября 1959 г. он посетил строительство научного городка под Новосибирском, все внимательно осмотрел. В беседах с учеными и строителями Никита Сергеевич подчеркнул высокую полезность для нашей Родины создания крупного центра науки в Сибири. В конце 1957 г. в Академии наук случилось происшествие, последствие которого неожиданно задело серьезно и меня, сказалось на моих жизненных планах. В этот период в стране уделялось огромное внимание космосу. Регулярно запускались новые спутники. Их вес непрерывно возрастал. Советский Союз в этой области явно опережал США. Все соответствующие работы и подготовка каждого очередного запуска были строго засекречены. К космическим делам имел отношение известный ученый академик А.А.Благонравов, возглавлявший Отделение технических наук АН СССР. В интервью иностранным корреспондентам, касающемся советских космических исследований, он случайно назвал дату запуска очередного спутника. Эта информация сразу попала в западную прессу. Под ударом оказались не только сам А.А.Благонравов, но и Президиум АН СССР. Вопрос был вынесен на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС. Во время обсуждения член Политбюро, председатель Комитета партийного контроля Н.М.Шверник спросил академика А.В.Топчиева, кто в Академии занимает должность начальника иностранного отдела. Александр Васильевич ответил, что Степан Гаврилович Корнеев. На это Н.М.Шверник отреагировал весьма жестко: «Следует удивляться, что при таком руководителе в Академии еще не произошло более тяжкое чрезвычайное происшествие». Вопрос этот был задан не случайно: Корнеев работал заместителем заведующего Международным отделом ВЦСПС в период, когда Н.М.Шверник был его председателем. Очевидно, что в своей реплике он выразил личное неприязненное отношение к Корнееву. После обсуждения на Секретариате ЦК КПСС в организации международных связей в Академии наук СССР произошли большие изменения: наряду с Иностранным отделом (и частично из его сотрудников) было создано Управление научных связей с социалистическими странами, которое по моей рекомендации возглавил кандидат исторических наук С.И.Прасолов. Одновременно была учреждена специальная должность заместителя главного ученого секретаря Президиума АН СССР по международным связям с большими полномочиями. На эту должность был назначен член-корреспондент АН СССР Михаил Иванович Агошков. Казалось, все меры приняты и этим можно ограничиться, но Отдел науки ЦК КПСС, который тогда возглавлял член-корреспондент АН СССР В.А.Кириллин, был другого мнения. Высказывание Н.М.Шверника о деловых качествах Корнеева было воспринято в Отделе как прямое указание о его освобождении от занимаемой должности. К описанному происшествию Степан Гаврилович никакого отношения не имел и за проступок А.А.Благонравова не мог нести ответственность. Президент Академии А.Н.Несмеянов и главный ученый секретарь А.В.Топчиев его работой были удовлетворены. Они считали, что следует ограничиться уже принятыми мерами, но нажим со стороны Отдела науки продолжался. В тот период С.И.Косиков в очередной раз заболел, и я исполнял его обязанности. Поручения подобрать возможного кандидата на должность начальника Иностранного отдела я не получал. Неожиданно меня пригласил член-корреспондент АН СССР Н.М.Сисакян, который замещал академика А.В.Топчиева во время его зарубежной командировки, и сообщил, что есть мнение о назначении меня начальником Иностранного отдела. При этом Корнеев будет переведен на должность заместителя. От этого предложения я сразу же отказался, сказал, что у меня совсем другие планы — собираюсь переходить на научную работу. В тот же день я был принят академиком А.Н.Несмеяновым и рассказал о сделанном мне предложении. Он был удивлен, тут же позвонил В.А.Кириллину и стал возражать. Сказал, что нельзя укреплять Иностранный отдел за счет ослабления руководства Управления кадров. Получается «Тришкин кафтан», подчеркнул он. К моему удивлению, В.А.Кириллин с ним не согласился. На другой день по моей просьбе меня принял первый заместитель заведующего Отделом науки ЦК КПСС доктор технических наук Н.И.Глаголев. К нему я приехал не с пустыми руками: принес пять дел возможных кандидатов на должность начальника Иностранного отдела. Однако он даже не стал смотреть эти дела, мои доводы отклонил, сказал, что в любом случае меня на научную работу из Президиума АН СССР не отпустят, а Иностранный отдел должен возглавлять человек, хорошо знающий кадры Академии наук. «К тому же Вы имеете специальную подготовку», - добавил он. Мне было известно, что между С.И.Косиковым и Н.И.Глаголевым существуют дружеские отношения. Я решил, что Косиков может повлиять на Глаголева, и позвонил ему домой. Сергей Иванович выслушал меня без большого удивления. Сказал, что ему, будучи больным, трудно вмешиваться и, возможно, мне пора перейти на самостоятельную работу, тем более что я закончил международный институт. Новая работа должна отвечать моим интересам. Стало очевидным, что все делалось с ведома Косикова и, скорее всего, по его инициативе: это был удачный случай от меня освободиться. По указанию Н.М.Сисакяна было написано письмо в ЦК КПСС с просьбой утвердить меня в должности начальника Иностранного отдела Президиума АН СССР. Состоялось соответствующее решение, и я, как коммунист, обязан был подчиниться. О работе в Институте экономики АН СССР пришлось забыть. Президиум АН СССР 31 января 1958 г. назначил меня начальником Иностранного отдела. В этот момент осуществлялась подготовка первых выборов в Сибирское отделение АН СССР, которыми я занимался, замещая больного Косикова. Выборы в Сибирское отделение были четырехступенчатыми: выдвижение кандидатов происходило или на ученых советах, или это делали академики, затем проводилось тайное голосование на Президиуме Сибирского отделения. Избранные им кандидаты рассматривались соответствующими отделениями Академии наук СССР, и, наконец, происходило избрание на Общем собрании Академии. Академик М.А.Лаврентьев, по собственному признанию, плохо разбирался в процедурных вопросах, связанных с выборами. Именно поэтому он попросил меня войти в состав Экспертной комиссии по выборам в Сибирское отделение в качестве ученого секретаря. В связи с этим я не мог сразу приступить к работе в Иностранном отделе и с согласия руководства Академии продолжал заниматься выборами. В конечном итоге все прошло успешно: было избрано 8 академиков и 27 членов-корреспондентов АН СССР — Сибирское отделение получило достойное пополнение. Мне же Президиум АН СССР объявил благодарность. Перед рассмотрением на Президиуме АН СССР моего назначения начальником Иностранного отдела и освобождения от должности заместителя начальника Управления кадров меня пригласил к себе академик Топчиев. Беседа была довольно обстоятельной и касалась как положения дел в Управлении кадров в связи с частыми отсутствиями по болезни С.И.Косикова, так и моей предстоящей работы в Иностранном отделе. Академик был озабочен подбором кандидата на мою должность в Управление кадров и спросил, кого я мог бы рекомендовать. Вопрос не оказался для меня неожиданным — я и сам об этом думал. Сказал Александру Васильевичу, что наиболее удачным кандидатом считаю Геннадия Александровича Цыпкина, который в это время работал в парткоме Президиума АН СССР в качестве освобожденного заместителя секретаря. Ранее он был сотрудником Иностранного отдела, а затем Совета по координации научной деятельности академий наук союзных республик. Охарактеризовал его как принципиального, надежного сотрудника, хорошо знающего Академию наук. Топчиев с моими соображениями согласился и после выздоровления Косикова назначение Цыпкина состоялось. Мою рекомендацию Геннадий Александрович более чем оправдал. В Управлении кадров его встретили доброжелательно. В аппарате Президиума АН СССР он пользовался уважением. Все это облегчало его вхождение в новую должность. С.И.Косиков продолжал часто отсутствовать из-за болезни, и Цыпкину, как в свое время и мне, приходилось его замещать. В конце апреля 1962 г. Сергей Иванович неожиданно (хотя этого и можно было ожидать — он был серьезно болен) скончался. Начальником Управления кадров был назначен Г.А.Цыпкин. В этой должности он проработал 28 лет. Стал одним из самых авторитетных сотрудников аппарата Президиума АН СССР, много сделал для развития Академии наук. Между нами всегда были теплые, дружеские отношения. Последние годы жизни Геннадий Александрович работал ведущим научным сотрудником в Архиве АН СССР. Им был подготовлен обширный сборник документов «Александр Николаевич Несмеянов — организатор науки», характеризующий деятельность этого выдающегося ученого на посту президента Академии наук СССР. Сборник был опубликован в 1996 г. и встречен в научных и общественных кругах с большим интересом.
жүктеу/скачать 1.91 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|