АЛАНЫ И ЗАПАДНАЯ КУЛЬТУРА: ОПЫТ ПРЕОДОЛЕНИЯ ОТСУТСТВИЯ В ИСТОРИИ Е.В. Кантемиров

АЛАНЫ И ЗАПАДНАЯ КУЛЬТУРА:

ОПЫТ ПРЕОДОЛЕНИЯ ОТСУТСТВИЯ В ИСТОРИИ

Е.В. Кантемиров

Свидетельства вторжения народов-пришельцев в эпоху переселения народов в римские земли по большей части принадлежит литературе. Аттила, Брунгильда, Сигурд, Теодорих – герои романов и эпоса, а не исторических документов. А так как это время было переходное, смутное, в связи с чем позднее стало именоваться как «темные века»,¹ рассказы обусловлены не последовательностью исторических событий, а скорее логикой развития сюжета и свободной волей автора. Французский философ, исследователь отношения языка и власти Ролан Барт по этому поводу бы сказал, что поскольку миф – это слово, то им может стать все, что достойно рассказа.²

Путаница, которую вносили в свои сочинения античные и средневековые авторы, оказалась куда живучее исторической правды. Благодаря сочинению Иордана, пристрастного варварского историка, мы лучше осведомлены о готах, чем о большинстве других завоевателей. Именно Иордан проследил так называемый «путь готов» из Скандинавии к Азовскому морю. Автор «Хроник Фридеггара», франкский летописец, возвеличил на века франкских вождей и их победы.

Римские авторы запечатлели расширение территориальных границ, пока в этом пространстве не появились новые претенденты на земли. Это было связано с так называемым переселением народов или нашествием варваров.

Римские историки сообщают, что сдвинули с насиженных мест народы гунны. «Святой Амвросий в конце IV в. точно ухватил последовательность этих вторжений: «Гунны набросились на аланов, аланы – на готов, готы – на тайфалов и сарматов; готы, изгнанные со своей родины, захватили у нас Иллирию. И это еще не конец!»³.

Тем не менее, чужакам было разрешено вступить в пределы границ империи. Кого-то определили на поселения для расчистки и возделывания окраинных земель. Относительно алан мы узнаем, что римские власти были заинтересованы в сохранении их военного могущества и расселяли их на основе системы госпиталитета¹. _{Этот пример также показывает, что в римском обществе как в любом традиционном обществе вторжение чужаков в собственное жизненное пространство сопровождается стремлением нейтрализовать чуждость, так как в них естественно видели угрозу стабильности и порядка, поэтому стремились либо интегрировать в собственную культуру, подчинить, либо избавиться от них. «Чужих убивают, передают им власть над родом, которая лишает их потенциальной мистической силы. После этого можно превратить их в рабов или адаптировать через включение в систему родственных отношений, что делает их чуждость незаметной».}² Таким образом, аланы получали возможность интегрироваться в структуру римского общества на самых высших уровнях. Аланы завладели всем и стали земельной аристократией.

Во второй половине V века аланские воины, получавшие выгоду от поселения в империи, занимали положение, подходящее для интеграции в класс potentiones (власть имущих), людей, пользовавшихся властью и заправлявших местными делами.

С другой стороны, эти интеграционные процессы сопровождались сильным расслоением алан на «своих» и «чужих». Часть алан поступила на службу Риму. Так, например, в армии Грациана состояли на службе в качестве наемников аланы, которые сражались против своих же из варварских отрядов. Другая часть алан играла значительную роль в армии вестготов. Аммиан Марцеллин сообщает о решающей роли аланской кавалерии в союзе с вестготами у Адрианополя в 378 г.

Это показывает, как время культурного смешения породило множество более менее устойчивых союзов. Аланы, готы и гунны объединялись в отряды для грабежа римских провинций и борьбы друг с другом. Готы враждовали друг с другом, а также с аланами и гуннами, аланы и гунны, в свою очередь, воевали друг с другом в союзе с готами и без них. Такие временные и непрочные союзы и договоры являлись результатом хаоса, посеянного в варварском мире гуннским нашествием.

В течение более чем 100 лет пребывание алан на римских землях было отмечено весьма важными событиями, свидетельствующими об их роли в Западном Средиземноморье, например, захватом и разграблением Рима вместе с вестготами, затем их поражением от Велизария, полководца императора Юстиниана. Хотя эти события не раз пересказывались в подробностях, однако роль алан в них всегда принижалась.

Кроме того, есть убедительные основания полагать, что традиции военного дела, на несколько веков определившие образ элитного средневекового воина в Западной Европе, имеют аланское происхождение. «Длинный меч великого варварского нашествия, который впоследствии стал и оружием рыцарства, накрыл Запад своей смертоносной тенью».¹ В источниках, посвященных событиям великого переселения и последующего времени, прочно устоялся термин «катафрактарии»², которым называли сарматскую конницу предшественников алан на западе, а затем и собственно аланских воинов. По замечаниям историков аланы принесли в Европу все атрибуты тяжеловооруженного всадника, а также приемы ведения конного боя.

Военное влияние алан в Европе сопровождалось к тому же духовным.

Это, в первую очередь касается истории, которая имела большое значение в духовной жизни Европы не только в средние века, но и гораздо позже. Это цикл историй о короле Артуре. Возможно, самую большую известность Артур получил из-за своего обладающего чудесной силой меча Экскалибура. Известно также, что у алан длинный меч, вонзенный в землю как символ бога войны, был чуть ли не единственным образом для поклонения. Историки не исключают, что, может, от алан берет свое начало культ меча в письменных памятниках средневековой Западной Европы: «Беовульф», «Роланд» и т.д. «Средневековые западные люди – это отпрыски тех варваров, что подобны аланам в описании Аммиана Марцелина: «Обнаженный меч, по варварскому обычаю вонзенный в землю, становится символом Марса, и они набожно поклоняются ему как верховному владыке тех земель, по которым проходят»¹. Основной чертой, с которой ассоциируется меч Артура, является военное и, таким образом, политическое превосходство, которым наделяется его обладатель.

Отдельного рассмотрения заслуживает тема о той важной роли, которую неоднократно играл в средневековой литературе и, даже, в политике цикл рассказов об Артуре.

Стоит хотя бы кратко упомянуть, что через полтора тысячелетия пришла новая угроза сумеречных времен и тема идеализированного Средневековья и рыцарства, обогащенная сюжетами артурианы и поэзией грааля, получила новое звучание с подачи продолжателей традиции немецкого романтизма в контексте политической ситуации подведения итогов первой мировой войны в Германии. На этот раз тема рыцарства была связана с ариософией. И гордые продолжатели этноцентристских и нацистских традиций, спекулируя над историей в Германии, быстро сфабриковали ложную расовую теорию превосходства германцев, т. е. «арийцев» над остальными народами. Йорг Ланц фон Либенфельс попытался оживить странный мир арийских сверхчеловеков, контролирующих средневековую Европу через аристократические религиозные и военные ордена; это был визионерский образ, насыщенный расистскими рыцарями, мистиками и святыми. Ланц стал автором аналитических исследований и занял своё место, как один из предвоенных учителей Гитлера в Вене, как об этом свидетельствуют классические биографии фюрера. Его мысль опиралась на радикальную теологию, историческую избирательность и глубокомысленные научные построения. С другой стороны, Гитлер очень любил вагнеровские описания рыцарей Грааля и эта симпатия вполне могла сделать его восприимчивым к идее Ланца о рыцарском ордене, сражающемся за чистоту арийской крови.

Николас Гудрик Кларк, тщательно изучивший этот вопрос в книге «Оккультные корни нацизма. Тайные арийские культуры и их влияние на нацистскую идеологию» делает ошеломляющие заключения. «Историкам, занимающимся лишь исследованием конкретных событий, причин и разумных целей, этот ад фантазии может показаться безумием. Они могли бы доказать, что политические и исторические сдвиги определяются только реальными, материальными интересами. Однако и фантазии могут достигать силы причин, если закрепляются в убеждениях, предрассудках и ценностях социальных групп. Фантазии также являются важным симптомом надвигающихся изменений в политике и культуре. Особого рода фантазии, рассмотренные в этой книге, созрели внутри крайне правого крыла политического спектра и касались создания аристократической элиты, искоренения ущербных существ и установления нового мирового порядка».¹

Сегодня довольно широко известно, что германцы к арийцам не имеют отношения. И при этом можно соглашаться или не соглашаться с видением этого вопроса некоторыми современными антропологами. Например, К. Клакхон говорит: «”Арийский” – это лингвистический термин, следовательно, выражение “арийская раса” внутренне противоречиво. И если бы у нас были основания верить (а у нас таких оснований нет) в то, что все, кто говорит на арийских (индоевропейских) языках, являются потомками одних прародителей, все равно мы не имели бы права смешивать лингвистическую классификацию с биологической…». ¹ Это все равно ничего не меняет. В глазах научного сообщества и общественного мнения настоящие арийцы народы индоиранской группы, потомки скифов. Их многочисленные племена населяли Азию до Алтая. В III веке до нашей эры, примерно через сто лет после походов Александра Македонского, скифы двинулись на юг и подчинили себе значительную часть Ирана. Это привело к появлению самого могущественного государства Востока – Парфии, соперника Рима, откуда вышли тяжеловооруженные конники, предшественники европейских рыцарей, легенды о мече власти и может быть германские мифы про войну асов и ванов, о карликах и великанах, про Асгард – город богов, валгаллу и идавель-поле², также вдохновлявших многих в истории Запада, в том числе и германцев-арийцев. Разумеется, мы помним, что в смутное время вторжения варваров к арийцам относились аланы, как ближайшие родственники скифов. Получается, что аланы посодействовали проникновению на Запад мифологем, вдохновляющих западного человека к построению Нового мира.

Литература об истории алан крайне немногочисленна и редка. У алан не было своего летописца. Упоминания о них фрагментарны, но при этом весьма часто встречаются в письменных источника римских авторов, которые никак не могли пропустить феномен аланских чужаков на своей земле. Тем не менее, аланы давно заслуживают серьезного изучения, как уникальное явление в Западной Европе. Как говорил по этому поводу известный немецкий философ и правовед Карл Шмит: «История открыта и пребывает в движении, и оценка исторических событий не зафиксированы раз и навсегда. У народов есть не только прошлое, но и будущее, поэтому во все новых интерпретациях всемирно-исторических событий будет возникать и некий новый номос»¹². Это изменение номоса может также означать переосмысление исторического порядка, к чему он и имеет изначальную склонность.

В отличие от различных германских племен, значительно преобладавших в общем потоке миграции, аланы представляли собой индоиранские племена кочевников. Аланы были единственным негерманским народом, основавшим в период переселения народов значительные поселения в Западной Европе. Несмотря на это, аланы были исключены из истории Евразии, из общей судьбы европейских народов до недавнего времени, в силу доминирования догматических взглядов на историю, к которым приучили еще великие учителя прошлого – греки и римляне. Сегодня уже мало кто сомневается в игнорировании античными писателями заслуг других культур и приписывание себе многих достижений соседних народов. Также ни для кого не секрет, что исключению другого из истории под именем «этноцентризм», «национализм», «расизм» и вообще отождествлению мировой истории со становлением национального духа научили всех будущих историков греки и римляне. Как говорил французский философ Э. Левинас, история так же, как и философия сегодня все еще находится под влиянием мифа о вечном возвращении на свою землю, в пространство тождественного, являясь лишь идеализацией своего собственного образа жизни. История в этом отношении мало отличается от философии, а «маршрут философии – это по-прежнему, одиссея, все её приключения в мире – лишь возвращение на свой родной остров; это самолюбование в Тождественном, непризнание Другого».¹

Сегодня мы по-прежнему находимся в плену иллюзии старых политических мифов о прогрессивных и отстающих государствах, модернизированных или застойных социальных, политических и экономических систем, цивилизованных или варварских народов и т. д. Ни для кого не является большой тайной, что историю пишут победители, которые возвеличивают себя и, по меньшей мере, умалчивают о заслугах других.

С этой точки зрения история становится пространством борьбы, обусловленной различием и столкновением, в первую очередь, политических интересов. Всем известно по этому поводу мнение Гегеля, согласно которому историю движут противоречия между национальными духами, которые суть – мысли и проекции Абсолютного Духа. В этом смысле история – это непрекращающаяся борьба суверенитетов за то, что как бы не именовалось, раскрывает себя как свобода. И свобода эта осознается не как абстрактная идея, а переживается в качестве личной свободы для себя, если не как творца истории, то, как автора исторических произведений. По этому поводу нельзя не согласиться с высказыванием Левинаса: «Завоевание человеком бытия посредством истории – вот та формула, к которой сводятся свобода, автономия, редукция Другого к Самотождественному… Мыслящий субъект остается тождественным себе, превращая различные разрозненные события в историю, то есть в свою историю».²

Сегодня мы стали очевидцами некоторого наметившегося изменения в понимании исторических событий. История перестала быть тотальностью, открыты возможности ее интерпретации.