В. Л. Дуров Дрессировка животных Психологические наблюдения над животными, дрессированными по моему методу

Эмоции, внушенные животным.

При очередной лабораторной работе, после прочтения моего доклада («Ассоциации и сны у животных») возник вопрос, переживают ли животные различные состояния, вызванные моей дрессировкой.

Собрание, признавая мои наблюдения весьма ценными, все же нашло вопрос о повторных актах чихания спорным.

Подвергается критике мое положение в первом докладе о переживаниях и представлениях у животных.

1. 
   Мнение проф. Ф. Е. Рыбакова: «Чиханье – акт чисто рефлекторный и психика тут ни при чем».
   
2. 
   Проф. Г. А. Кожевников: «О переживаниях у животных речи быть не может, даже и люди-актеры – и те не все переживают. У животных мы имеем дело с заученными жестами».
   

К моему возражению, что проявление чувств у собаки выражается наружными движениями, т.-е. пантомимой, мимикой, своеобразным положением хвоста и т. д. И. А. Лев, высказывал предположение, что животные могут действительно чувствовать и переживать в состоянии гипноза, что им и наблюдалось при моих опытах внушения собакам «Лорду» и «Пику» (собаки бросались со злобой на известный объект), но в вопросе о повторных чиханьях И. А. Лев присоединяется к остальным оппонентам.

Все возражения и предположения заставили меня остановиться на этом спорном вопросе и детально разобраться в нем.

Полагаясь на практическое свое знание и понимание «духовного» мира животных, а также ссылаясь на ученые труды Дарвина, академ. В. М. Бехтерева, академ. Тарханова и других, я осмеливаюсь вновь настоящим возразить моим уважаемым оппонентам, тем более, что поднятый вопрос считаю научно важным, как вопрос, отчасти освещающий дрессировку, как метод в зоопсихологии.

Акт чихания может быть естественным и искусственным.

Естественный делю на две части:

1. 
   Механическое раздражение слизистой оболочки носа, и
   
2. 
   Рефлекторное движение, проявляющееся, как следствие этого раздражения и состоящее из расширения ноздрей, сморщивания носа, одновременного поднятия головы и втягивания воздуха, прищуривания глаз и прижимания языка к гортани, быстрого, с шумом, выпускания воздуха, зигзагообразного опускания головы, как бы встряхивания.
   

Искусственный акт чихания есть подражание наружному виду перечисленных движений.

Человек актер-мимист может скопировать всю гамму движений, но для этого требуются некоторое усилие и упражнение. Рефлекторное чихание доступно животным, как и людям. Искусственное, деланное чихание недоступно ни одному из животных, кроме человека, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Такого искусства оно достичь не может.

Нет в мире такого дрессировщика, который мог бы выдрессировать, например, собаку чихать, зевать, потягиваться так естественно и натурально. Он был бы величайшим гением на земле. Так подражать животное ни в коем случае не может.

Заучить последовательно все движения, применяя мимику, пантомиму и звукоподражание, для животного положительно недоступно, а потому считаю это предположение, как антропоморфное, отпадающим. Остается для животных естественный акт.

Могут ли рефлекторные, видимые нами движения, самостоятельно проявляться без механического местного раздражения?

От разрешения этого вопроса зависит весь смысл настоящего доклада, а потому я на нем остановлюсь более подробно.

Вызванные, как и самостоятельные чихания, бывают различной степени, т.-е. сильные и слабые. При естественном чихании количество и качество рефлекторных движений тесно связаны с сильной или слабой степенью местного первоначального механического раздражения. Это мы отлично знаем. Чем сильнее раздражение слизистой оболочки, тем резче выражаются рефлекторные движения. Те же самые изменения и колебания мы видим и при моих вызванных актах чихания.

Если я дрессированную собаку застаю в спокойном состоянии и ей приказываю чихнуть, она чихает естественно, нормально, с выделением слизи из носа. Когда собаку заставляю повторять много раз под ряд, то чихание слабеет и собака не дочихивает, т.-е. не дает полную гамму движений. То же самое получается, если собака волнуется, спешит получить обычную награду, или развлекается. Все эти- данные говорят за то, что от настроения животного зависит качество и количество рефлекторных движений. Ясно, что существует связь между внутренним сосредоточиванием внимания и раздражимостью слизистой оболочки носа.

Моя задача – вызвать у животного особое внимание на ту часть тела, на то или другое его движение и главное на собственное, животного, ощущение, которое обыкновенно бывает причиной движения. Вот та задача, от разрешения которой зависит нужный мне эффект.

Подробно опишу, как я дрессирую, т.-е. вызываю повторные акты чихания.

Заранее извиняюсь за длительное изложение и частое повторение деталей, считаю долгом обратить ваше внимание на все мелочи.

Разделю свое описание на две части:

1. 
   как это видит объективно наблюдатель, и
   
2. 
   мои субъективные переживания.
   

Я предугадываю желания собаки (предугадка см. главу: внушение, как техн. прием). Собака смотрит то на карман, то на руку с мясом и, начиная терять терпение, подымается, топчась на одном месте, и снова садится.

Но вот она вопросительно смотрит на меня; в этот момент я, не спуская глаз с глаз собаки, делаю, движение всем туловищем вперед и тихо говорю: «чихни!» Собака опять переводит глаза на руку с мясом, которую я тотчас же медленно отодвигаю. Собака подымает уши, направляя их вперед, встает на все лапы (я чуть-чуть отодвигаюсь), собака опять садится и опускает уши к затылку, я снова приближаюсь к ней. Животное вновь смотрит на меня; сгибая голову на бок, как это делают некоторые породы при напряжении внимания. Я приближаюсь еще ближе и снова шепчу: «чихни». Собака, нетерпеливо топча передними лапами, смотрит то на мясо, то на карман.

Я снова немного отхожу. Собака начинает тихо повизгивать, заметно отделение слюны. Животное облизывается, я подхожу к ней. Собака жадно втягивает носом воздух, Я придвигаюсь совсем близко, она облизывает языком свой нос; рука моя приближается к морде; ноздри ее и верхняя губа вздрагивают, начинается слюнотечение и выделение из носа. Это снова заставляет ее облизываться. Она снова смотрит вопросительно в глаза и тихим визгом как бы жалуется, мне на длительность процедуры. Мой взгляд и слово «чихни» повторяются вновь. Собака, потеряв терпение, порывисто двигается к мясу, я быстро отодвигаюсь назад. Собака беспокойно отворачивается в сторону.

Я произношу привычные ласкательные слова и снова привлекаю ее внимание на себя. Собака переводит глаза с моих глаз на мясо и обратно. В моменты встречи наших взглядов, я головой делаю движение вперед и ближе придвигаю мясо к морде. Собака уже не отворачивается от моего взгляда (у нас устанавливается какой-то молчаливый союз, какой-то контакт). Она начинает морщить нос и приоткрывать рот, облизывая нос и не сводя глаз с моих, слегка чихает. Тотчас же я даю ей мясо. Собака быстро его проглатывает. Достаю другой кусок. Те же движения – взгляд на карман, на руку и т. д. Все движения короче предыдущих, кроме смотрения в глаза; наши, взгляды как бы сливаются, губы и нос собаки нервно подергиваются и она полностью вторично чихает. Сейчас же получает вкусопоощрение. Опять повторяются наши обоюдные движения, но уже они едва заметны, только глаза собаки долго не отрываются от моих. Слово «чихни» – и животное чихает не раз, а два, три раза подряд и ждет, как должное, вознаграждения. Понятно сейчас же получает. Я даю ей отдых. Поглаживаю ее, приговаривая обычное ободряющее слово – «бравшейн». Если у собаки не удовлетворен еще аппетит, то через полчаса я опять приказываю чихать. Снова слияние наших взглядов и едва заметная игра движений. Собака охотно исполняет.

Вот все те несложные действия, которые видят наблюдающие.

Теперь опишу внутренние мои субъективные переживания. Прежде всего перед опытом я должен быть уверен в положительном исходе его.

С момента дрессуры все свое старание прилагаю к тому, чтобы сосредоточить внимание собаки сначала на мясе, которое, по мере нужных мне движений, то удаляется, то приближается. Варьируя этими движениями, я стараюсь вызвать у животного вопросительный взгляд. При этом сам я должен не отвлекаться ничем. Чувство «предугадка» должна играть все время свою роль.

Когда я замечаю по глазам, что собака старается разгадать мое желание, я пристально смотрю ей в глаза и, напрягая свою энергию, мысленно, приказываю чихнуть, т.-е. не думаю о слове, как таковом, а о движении при чихании или, лучше сказать, о чувстве при чихании, как я его себе представляю. Если животное переводит свой взгляд на мою руку или карман, то я, оставляя напряжение, снова ловлю ее глаза своими. По мере повторения концентрирования сосредоточенного внимания, я усиливаю свою энергию. Во время хода процесса, когда собака достаточно долго не отрывает своего взгляда от моего, я особенно усиленно думаю приблизительно так: сейчас начнет подниматься нос; вот он уже сморщивается, ноздри раздуваются и т. д.

По мере хода течения моего воображения, делаются мною почти невольно и мои, едва заметные для меня движения и сливаются с движениями животного. Я, смотря напряженно в глаза, одновременно вижу и нос собаки, но больше воображением, при этом, как бы сам переживаю в своем носу щекотание и чувствую движение своих ноздрей. По мере того, как мое внимание направляется на раздражение в носу, собака как бы заражается от меня, и едва заметное движение ее ноздрей, больше моим внутренним чутьем, чем зрением, улавливается мной. Я напрягаю свою энергию, как бы толкаю: ну, ну, еще сильней, дальше и т. д. При этом мысленном приказании, не отрываясь от глаз собаки, двигаю чуть-чуть головой вперед.

Все вышеописанные мои психофизические напряжения, смотря по заданию, часто вызывают у меня усиленное сердцебиение (120 пульс). На лбу выступает пот. Во время сеанса с «Пики» в 1916 году присутствующий Владимир Михайлович Бехтерев между прочим заметил, что такое напряжение с моей стороны излишнее, можно и без волнения внушать... и вот предо мной стал, вопрос: нужны ли все эти переживания во время дрессуры? И я пробовал. Но без участия моей энергии при внушении и без моего особого сосредоточенного внимания мне никогда не удавалось вызвать у животного нужные мне эффекты.

Все мои наружные, видимые движения во время дрессуры без внутренних невидимых, если так можно выразиться, не дают полных, скорых, нужных результатов и наоборот. Одни только внутренние движения, одно только психофизическое напряжение тоже самое во время дрессуры бессильны, как таковые, за исключением чистых опытов.

Чистыми я, по моей терминологии, называю те опыты с животными, которые я производил с «Бишкой», «Запятайкой» и «Пики», т.-е. опыты «телепатии», непосредственное внушение вполне обезволенным животным. Вот почему я упомянул и подчеркнул в начале моего разбора слово сравнительно обезволенных животных. От качества обезволивания зависит и длительность и трудность дрессировки.

Стараясь проанализировать акт дрессировки, я ни под каким видом не приписываю всего успеха тем или иным внешним моментам. вроде мимики, понижений и повышений голоса и т. д.

Основной особенностью моих опытов над животными, на ряду с тем или иным внешним актом, т.-е., жестикуляцией, является психофизическое напряжение, которое необходимо с моей стороны для достижения желаемого эффекта. Пытаясь осознать, вышесказанное, я принужден в виде рабочей гипотезы предположить какое-то лучеиспускание, какую-то эманацию, исходящую во время акта дрессуры из моего организма.

Мне кажется, что в психофизическом существе объекта, подвергаемого дрессировке или излучению, исходящие из моего организма лучи концентрируются, как в фокусе¹, подобно свету и создают эффект, обусловливающий тот или иной суггестивный акт со стороны под опытного животного. Сильное мое психофизическое напряжение я считаю главной причиной всех успехов в дрессуре, в особенности при чистых опытах внушения и отчасти в дрессировке, при вызывании повторных ощущений у животных. Понятно, от степени обезволивания зависит и степень эффектов. Недостаточно обезволенному животному, например, щенку, как бы сильно ни применял я свою психофизическую энергию, ничего внушить нельзя. При полной картине вполне обезволенного животного, когда задерживающие центры ослаблены и животное не пытается вам противиться и, любя вас, доверяется вам, тогда опыты дают поразительные результаты. В повторении акта чихания, зевания и т. д., так же, как в чистых актах внушения, доверие животного играет важную роль. Без доверия объекта нельзя вызвать и его внимание к себе и затем направить, сконцентрировать внимание на внутренние его же ощущения и пробудить их.

Я вынес определенное впечатление, что у некоторых животных психофизиологические явления некоторого рода резче и примитивнее проявляются, чем у человека. Сосредоточивать внимание на свои внутренние органы животным легче, чем человеку, уже потому, что других высших чувств и мыслей у них несравненно меньше, чем у человека.

Вот что пишет академик И. Р. Тарханов²: «Внимание, подкрепляемое верою в могущество того или другого приема и сосредоточиваемое на той или другой части тела, по мнению Фехнера, ведет как бы к пробуждению тех ощущений, которые возникают з этой части. Каждое же отвлечение внимания от этих частей ведет как бы к засыпанию этих чувств и ощущений. Грюитгуйзен прямо указывает, что, сосредоточивая внимание на концах пальцев, мы начинаем ощущать в них какое-то щекотание, как бы бегание мурашей, а сосредоточивая внимание на слухе, даже при полной тишине, начинаем слышать различные более или менее неопределенные звуки, шумы и т. д. Впрочем и Джон Гентер говорил, что он может сосредоточивать внимание на любой части тела до тех пор, пока у него не явится в этом месте некоторое ощущение.

На важность внимания, в этом отношении, указывали также Гельмгольц, Винслоу, Гольланд и другие. И знаменитый Дарвин строит даже свою теорию о способности краснеть на том, что внимание, направленное на известную часть тела, ведет к расширению в данной части сосудов».

Я предполагаю, что и в данном случае при внушении чихания, зевоты, потягивания, чесания и т. д. происходит то же самое. При чесании, например, прилив крови к слизистой носовой оболочке своим давлением может дать первое механическое раздражение.

«Внимание, дальше пишет И. Р. Тарханов, строго направленное на какую-нибудь часть тела и подкрепленное убеждением и верою в то, что в ней должно произойти то или другое действие, имеет могучее значение, как это прямо следует из вышеприведенных фактов. Колебания и сомнения в исполнимости желаемого явления предрасполагают к его невыполнению и к появлению даже противоположных результатов. Чарльз Дарвин дает в этом отношении следующее интересное наблюдение над влиянием внимания на отраженное движение человека. Он держал пари с 12 молодыми людьми и утверждал, что понюхав нюхательного табаку, они ни в каком случае не чихнут. Они же, на основании прежних наблюдений, утверждали совершенно противное, но Дарвин выиграл пари, хотя молодые люди нюхали до того, что глаза их начали слезиться. В этом случае внимание молодых людей было обращено на возможность неудачи, и она действительно осуществилась. Сила внимания сказывается и в сфере сосудистой системы. Дарвин показал, что сосредоточение внимания на какой-нибудь части тела обыкновенно вызывает расширение просвета кровеносных сосудов, и к этому же мнению присоединяются Гольланд, Тюк и многие другие авторы. Этим объясняются и явления стигматизации у экзальтированно религиозных женщин, т.-е. явление гиперемии или даже выступление крови в определенные дни на тех местах тела, где были вбиты гвозди у Иисуса Христа. То же сосредоточивание внимания может также усиливать отделение желез».

«Внутреннее сосредоточение, как пишет профессор Бехтерев, состоит в постоянных оживлениях известных следов». При возможном устранении всех других следов и при подавлении всех вообще внешних реакций у обезволенных животных, добавлю я, ярче выражается сосредоточение, чем у человека, потому что воля и задерживающие центры подавлены воспитанием, т.-е. упражнением, дрессировкой и внушением.

Сила психических влияний на физиологические отправления доказана давно. У некоторых животных, как-то: у собак, лисиц, медведей, барсуков, росомахи, сильное волнение, радость, испуг и т.д. вызывают понос, послабление мочевого пузыря.

Человек, направляя в известном смысле свое внимание на течение различных болезнетворных процессов в организме, может вызывать и видоизменять их. Это доказано. Животное, по-моему, легче вызывает различные физиологические акты, например: рвоту, перистальтику кишок вплоть до родовых потуг и сокращения матки (опыты с Муаровой)¹; за отсутствием сомнения, животное легче вызывает реакцию. Вот почему без повторных пробуждений ощущений, без особого усилия своей воли, скорей и ярче выражается у животных акт произвольной рвоты, т.-е. по желанию животного, например, у барсуков (Meles taxus), происходящий очень быстро. Наблюдая за ними, я видел несколько раз факты, при одновременном кормлении из одной чашки двух барсуков (самка «Сурка» и самец «Борька»). Они кусали друг друга за морды, спеша каждый забрать из супа мясо с хрящевыми частями. «Сурка» успевала чаще вытаскивать из жидкости куски мяса и быстро проглатывала их один за другим, потом отходила в угол комнаты, изрыгала целиком проглоченное и тут же спеша пережевывала и глотала кусок за куском. При приближении самца, она недоеденные куски вновь проглатывала, как бы пряча в желудок и бежала, ворча, в другой угол комнаты, затем вновь вырыгала и поедала без остатка. То же самое я заметил и у росомахи, когда порция мяса была увеличена. Почти то же самое делали и мои собаки, при этом остатки вырванного мяса собаки как бы прятали, водя носом по полу по направлению к куску, как бы зарывая его землей. Произвольный акт рвоты ясно выражается у моего верблюда «Чижика» (так называется верблюд). Привязанный на дворе, не имея возможности уйти от уличных мальчиков, которые его часто дразнили, он отгонял их, изрыгая зеленую жидкость и оплевывая их с ног до головы. Часто потом во время езды (я на нем ездил в экипаже), при одном виде проходящего мальчика, у него появлялась отрыжка. Само собой разумеется, что без внимания, направленного на известные части своего организма, повторные акты не могли бы производиться. То же самое относится к вызыванию мною у животных повторных ощущений потягивания, зевоты, чихания, чесания и т. д.

При ослаблении внимания эти акты наполовину не доделывались, что ясно выражено в моей картине «И мы, как люди» в первой ее части у собаки «Пик», когда он по приказанию, лениво вылезая из своей корзины, потягивается. В первый момент исполнения своей роли, мы видим, как он аппетитно расправляет мускулы, потом садится (так надо по ходу пьесы), повторяет потягивание, но на пути отвлекается и не доигрывает до конца. Очевидно, внутреннее сосредоточение было прервано внешними ощущениями. То же самое происходит при повторном вызванном чихании, чесании и зевоты и т. д. Мой «Пик» в спокойном состоянии чихал полностью, как говорится с аппетитом. Волнуясь – спешил, не дочихивал, а когда его внимание было обращено на что-нибудь другое, на мое требование – чихни – едва кивал головой. Спокойное сосредоточенное внимание необходимо для полного переживания, вызванного ощущениями, при этом замечу – большое значение имеют общие условия состояния организма, возраст животного и т. д. При ослаблении же внимания ряд сочетательных рефлексов задерживаются и совсем прекращаются. «Под названием сочетательных рефлексов мы понимаем» – пишет профессор Бехтерев¹ – «тот многочисленный ряд реакций, которые, в отличие от простых рефлекторных реакций, не находятся в прямой и непосредственной зависимости от внешнего раздражения, а вызываются оживлением одного из прежних следов, обусловленным установившимся сочетанием между данным внешним впечатлением, оставившим по себе известный след. Таким образом, в этом случае внешняя реакция, – хотя и развивается под влиянием известного внешнего повода, но не в зависимости от данного внешнего воздействия. Она является результатом прошлых воздействий, обусловливаясь сочетанием следов этих воздействий, с данным впечатлением».

Бехтерев пишет дальше: «Опыт показывает, что сочетательные рефлексы могут быть воспитываемы искусственно в условиях лаборатории, что дает возможность изучить все их особенности более полным образом. В этом отношении рядом работ, произведенных в нашей лаборатории (моей и Спиртова, Протопопова, Молоткова, Израельсона, Голанта, Валькера, Бондыревой, Бронна, Платонова и мн. др.) был разработан, как метод воспитания сочетательных двигательных рефлексов, так и изучены всесторонне самые рефлексы и притом, как на животных (собаках), так и на человеке. Кроме того, в целом ряде работ из лаборатории И. П. Павлова изучалось развитие и особенности так называемых условных рефлексов на слюноотделение. К сожалению, методика исследования этих рефлексов применима почти исключительно к животным». Скажу от себя, что в нашей лаборатории, имея много данных от многолетних моих опытов и в сотрудничестве с различными учеными, можно методику исследования различных рефлексов на специально для этого выдрессированных животных довести до нон-плюс-ультра. В. М. Бехтерев пишет, что «опыт² показывает, что сочетательные реакции легко могут быть искусственно воспитываемы и у животных. Вся дрессировка собак и других животных основана на упрочении сочетательной связи между данным раздражением и двигательной реакцией, вследствие чего последняя является сложной сочетательной реакцией. Такой сочетательной реакцией может быть у собаки простая подача лапы на протягиваемую руку, вертикальная поза животного при слове «служи», или известные танцы собак, или же бросание собаки на куски пищи при известном возгласе «пилы», и остановка ее при слове «цыц».

Как известно, Гольц обратил внимание на то, что собаки с удалением обширной передней области полушарий утрачивают приобретенную ими с помощью дрессировки способность подачи лапы на руку. Мои опыты показали, что этот рефлекс, а равно и приобретенная путем дрессировки способность собак ходить на задних лапах, утрачивается с постоянством после удаления одних корковых двигательных центров на противоположной стороне, чем доказана роль этих центров в отношении упомянутых рефлексов³. Позднее Franz воспользовался дрессированными движениями у животных для исследования функций лобных долей, а в последнее время О. Kalischer⁴ воспользовался дрессировкой собак для исследования тонкости их cлуха, а также для выяснения роли проводников в корковых центрах. Путем многократных упражнений он достиг того, что приучал собак хватать куски мяса при определенном тоне, который он называет Fresston, и воздерживаться при другом тоне, который он называет Gegenton. Оказалось, что Fresston действовал даже тогда, когда он был комбинирован с массой других звуков и когда даже музыкальные люди не могли различать Fresston'a. Точно также оказалось возможным приучить собаку хватать куски мяса только при погружении лапы в теплую воду, или при подгибании ее передней лапы и т. п.

Неудобство этого метода заключается в том, что он требует предварительной дрессировки, зависящей в значительной мере от искусства экспериментатора».

Мне кажется, что я вполне обладаю этим искусством, тем более что этот метод я применяю почти во всех видах моей дрессуры. К несчастью, из всех профессионалов-дрессировщиков я – единственный, применяющий метод непосредственного воздействия на психику животного. Мое искусство предполагаю применить к будущим нашим работам в большом масштабе. Все сложные сочетательные реакции, все комбинации ассоциаций по смежности, воспитанные искусственно, путем дрессировки, дадут нам обильный материал, который еще раз подтвердит, что дрессировка есть необходимый метод в зоопсихологии.

Возвращаюсь к сути моего настоящего доклада о повторных чиханиях по приказанию. Могут ли рефлекторные, видимые нами движения, проявляться самостоятельно, без механического местного раздражения слизистой оболочки? Из всего моего доклада ясно вытекает, что в данном случае при повторных актах, как то: чихание, зевание, потягивание, чесание, при всяких выражениях чувств радости, горя, злобы и т. д. получается у животных раздражение на. раздражение, т.-е. психофизическое на механическое, путем последовательного воспитания сочетательных условных рефлексов на различные раздражения, получается обобщение этих сочетательных рефлексов, вызываемых безразлично на какие угодно раздражения.

Для настоящего сегодняшнего нашего заседания я специально в этот десятидневный промежуток подготовил следующие акты моей дрессуры. На мои слова, что чихание есть целая гамма движений. Вы, мои уважаемые сотрудники, предложили разделить искусственно эту гамму на части, т.-е. пусть собака не чихает, а только дует носом. Это будет служить доказательством. Мои опыты ясно показали, что путем дрессировки обезволенных можно целую гамму сложного рефлекторного движения разделить, так сказать, на отдельные ноты, и заставить под опытное животное проявлять и переживать по желанию экспериментатора ту или иную часть движений.

Управляя вниманием животного, можно на полпути какого-нибудь рефлекторного движения прервать, т.-е. отвлечь внимание и заставить повторять (зазубрить) только одну часть движения, например: вызывая потягивание, можно заставить животное только вытянуть передние лапы, пригнуть часть тела книзу и остановиться на этом Аналогичное, не самостоятельное движение у «Пика» в предыдущее заседании вы видели на моей кино-картине, когда он вторично хотел потянуться, но чем-то отвлекся. Дрессируя на этих днях собаку «Дези» потягиваться, я умышленно прервал вкусопоощрением дальнейшее желание докончить потягивание, т.-е. дал расправить мускулы спины и задних ног.

Это движение я намереваюсь в предстоящих представлениях применить к реверансу, т. е. к поклону с приседанием.

Второй мой подготовленный опыт с той же собачкой «Дези» связан с интересующим нас в настоящее время актом чихания. Дрессируя «Дези» чихать согласно вашему заданию, я не дал ей произвести всю гамму движений и остановил, прервал ее внимание после первых нот гаммы, т.-е. после выпускания воздуха из ноздрей и остановил дальнейший ход рефлексов. Получился только выдох воздуха. Я этот выдох утилизировал следующим образом: при слове «дуй» собака выпускает воздух с особым усилием в музыкальный рожок – пищик, который производит звук. В дальнейшей разработке этого номера, я выучил «Дези» вкладывать свой нос в резиновый наконечник инструмента в каком бы положении и месте он не находился. Вызвав ассоциацию чувств осязания (прикосновение трубы) с чувством раздражения слизистой оболочки, я соединил все это в один акт. Таким образом опыт с рожком является иллюстрацией начального акта чихания.

Итак, подтверждение моего положения о переживаниях и представлениях у животных, я надеюсь, согласно вашему заданию, доказал фактами.

К сожалению, факты эти привели к печальному концу «Дези». Собака пала жертвой науки.

Установив ассоциацию дутья в рожок, я стал применять для опытов мысленного внушения это музыкальное действие, т.-е. собака дула в рожок столько раз, сколько я желал. Я и мои сотрудники, очевидно, злоупотребили этим, не предугадывая последствий, часто применяя опыт для вывода разных статистических данных. У «Дези» получилась эмфизема легких как у многих музыкантов, играющих долго на духовых инструментах, (См. рис. 39 и 40).

Вследствие, эмфиземы получился отек в легких и смерть «Дези».