В. Л. Дуров Дрессировка животных Психологические наблюдения над животными, дрессированными по моему методу

Опыт 3-ий.

В науке очень мало разработан вопрос о влиянии разнородных психических состояний на пищеварительную систему. Не могут ли пролить свет на этот вопрос мои первые опыты с морскими свинками, где перистальтика кишок сыграла особую роль? (Опыт с «Муаровой»). Тем более что сокращение кишечных петель было очевидно произведено непосредственно по воле «Муаровой», несмотря на то, что сами же ученые, указывая на самостоятельную работу кишечного канала, без участия центральной нервной системы, все-таки допускают влияние головного мозга. В подтверждение могу привести несколько случаев. Страх у животных часто выражается в послаблении желудка. Мне часто приходилось это наблюдать в первоначальной дрессировке у диких лисиц. Испуг действует на ослабление мочевого пузыря у забитых собак. Если собака ложится на спину и мочится при первом вашем прикосновении, то эта собака не годится для дрессировки. По крайней мере надо потратить много лет, принимая во внимание великолепную память животных, для исправления этого громадного недостатка. Животные долго помнят болевые ощущения. Мочевые и пищеварительные каналы, благодаря ослаблению задерживающих центров (находящихся в серой коре головного мозга), дают этот эффект и, наоборот, нормально задерживающие центры по воле животного удерживают работу сокращений кишечных петель. Это мы отлично знаем по опыту на себе. Воля играет здесь первенствующую роль. Морская свинка, как показал опыт, напряжением своей воли, сознательно заставляла работать кишечник в нужный для нее момент. Насильственное сокращение кишок у морских свинок оказывается более развито, чем у человека. Ветеринарный врач Московского зоологического сада П. М. Иловайский видел случай, как одна обезьяна, будучи сильно раздражена на стоящих около ее клетки, сначала трясла изо всей силы железную решетку, потом бросала в присутствующих всем находящимся в клетке, и когда в клетке нечего было брать, обезьяна вызывала из себя выделение кала и бросала им в дразнящих ее. Подобный же случай был мною наблюдаем у африканского льва. В цирке Никитина выступала известная укротительница диких зверей Зинида. Клетка-вагон с ее группой африканских львов до ее выступления стояла вблизи конюшни и служила для обзора публики. В антрактах посетители гурьбой теснились около вагона. Я видел несколько раз, как один из восьми великанов, при приближении публики к решетке, скрывался за своими товарищами у задней стенки, подальше от любопытствующих, как бы боясь их. Но когда по звонку публика спешила занимать свои места и отходила от клетки, то львица делалась смелее, и приближаясь к самой решетке, становилась к ней задом и метко пускала струю мочи в зазевавшегося одного из посетителей. Направление своей воли на внутренние органы часто замечается нами у собак в повседневной жизни. Мы видим, как кобеля, обнюхивая на улице стенки домов, выпускают каплю мочи. Это действие животных я объясняю желанием оставить после себя след, который помогает им ориентироваться в пути.

Один ученый даже приписывал собакам целые сложные действия, называя такое поведение собачьей почтой, телеграфом. Якобы собаки посредством этого переписывались между собою, назначая друг другу свидания и т. д., и т. д. Во всяком случае, влияние психики на внутренние органы здесь несомненно. Выбрасывание кала, мочеиспускание и вызывание по желанию рвоты у животных сильно в ходу. У людей эти способности мы очень редко встречаем. В нашей артистической деятельности, например, вызывание рвоты за всю мою жизнь мне привелось видеть только в трех случаях. Это так называемые люди-аквариумы. Артист среди арены на глазах у публики выпивает 30 стаканов воды (конечно, не под ряд, – такое количество воды не поместилось бы в желудке). Артист, наполнив до максимума желудок жидкостью, незаметно выбрасывает ее, наклонившись к цветам, декоративно стоящим сзади, и затем начинает наполнять желудок снова. Опорожнив таким образом все 30 стаканов, стоявших тут же подряд на столе, он начинает эффектно выпускать фонтаном воду изо рта кверху, при чем один из троих ухитрился класть на струю целлулоидный шарик, который быстро вертелся, то опускаясь, то поднимаясь, по желанию экспериментатора. Человек-аквариум, как он именовал себя на афише, проделывал очень ловко еще следующее. Около артиста ставился аквариум с рыбками и лягушками. Экспериментатор ловил из аквариума живых рыбок и лягушек и тут же на глазах публики клал поодиночке себе в рот и проглатывал. Затем задавал вопрос публике: «Что желаете получить ранее, рыбку или лягушку?» И вот по желанию публики во рту артиста появлялась то лягушка, то рыбка. Публика аплодировала, хотя у большинства посетителей это представление вызывало чувство отвращения, а у некоторых даже позыв к рвоте, но, конечно, без фокуса со стороны экспериментатора тут не обходилось. Выпускалось со струей воды содержимое желудка предварительно в закрытый рот и уже путем ощущения в полости рта языком выпускалось по требованию то или другое, т.-е. рыбка, или лягушка.

«В вызывании, по желанию, акта рвоты», – пишет академик И. Р. Тарханов¹, – «главным действующим аппаратом является механизм брюшного пресса, а действие последнего, как известно, состоит в том, что начинают сильно сокращаться мышцы брюшной стенки при сокращенной, т.-е. опущенной и фиксированной грудобрюшной преграде. Последствием подобной игры мышц является сильное надавливание на органы брюшной полости и преимущественно на желудок, из которого и выдавливается имеющееся в нем содержимое. Мышечные стенки самого желудка если и принимают, то лишь самое слабое активное участие в акте рвоты и в пользу этого говорит, по-видимому, тот факт, что если заменить у животных желудок каким-либо пузырем, наполненным водою, то действием брюшного пресса можно и при этих условиях вызвать типичный акт рвоты.

Впрочем, в желудке происходит одно важное, активное явление при акте рвоты. Это расширение входа его, т.-е. того места, которым он соединяется с пищеводом.

Понятно, что если бы это место было сильно сжато, то как бы ни было сильно давление мышц брюшного пресса на желудок, содержимое его не могло бы быть выведено из него в направлении пищевода, а отсюда ко рту. Возможно,, что воля влияет на эту малую, но зато важную часть всего механизма рвоты и что эта способность бывает развита у людей лишь в очень редких случаях». Зато у животных, добавляю я, эту способность мы очень часто замечаем. Собаки, лисы, барсуки часто прибегают к рвоте, дабы освободить желудок от неудобоваримых веществ, на минуту облегчить работу желудка и вновь съесть вырванное. Моя дрессированная росомаха, обжора в полном смысле этого слова, как-то умела и выбрасывать изо рта и почти одновременно выдавливать из желудка через задний проход, прибегая для последнего к надавливанию живота, путем пролезания между клеток и ящиков из-под реквизита.

Третий опыт с «Муаровой» заставляет меня предполагать у животных и еще новые способности проявлять свою волю на внутренний половой орган.

Заставляя очень часто свинку последовательно вынимать свой кал, тянуть себя за лапку, я получил неожиданный результат: утром в клетке у «Муаровой» мы нашли выкидыш.

Мало развитой, приблизительно недельный недоносок лежал на дне клетки с поранениями верхних покровов.

Морда и лапки у «Муаровой» были в крови. По-видимому, «Муаровая» сама себе сделала аборт. Так как самого акта, к сожалению, никто не видал, то и утверждать в положительном смысле я не решаюсь.

Наружный вид у свинки до выкидыша не давал возможности предполагать, что она носит детеныша. И ночью она ни разу не пискнула. Обыкновенно я, лежа в постели, долго пишу; каждый шорох из соседней комнаты, где находится «Муаровая», мне слышен. И в эту ночь я позднее обыкновенного заснул. И в то время, когда служащий пришел убирать комнату, он тоже ничего не слыхал и не видал. Могу только предполагать, что вследствие утрированных действий, очень частых наклонений и потуг для доставания кала, «Муаровая», бывши беременной, могла вызвать и родовые потуги, а затем, при появлении плода, «Муаровая» помогала себе, вытаскивая зубами мертвого детеныша, о чем свидетельствовала кровь на мордочке и лапках «Муаровой».

Во всяком случае, я этот вопрос для себя оставляю открытым.

Вот, приблизительно, те знания и вытекающие из них понятия, которые я составил себе о морских свинках. Но для того, чтобы изучить их детально, проверить себя в своих выводах, а также искать новое в психике животного, я и решил приступить сначала к субъективному, а потом и к объективному исследованию.

Предполагаю, что путем искусственного отбора, по заранее определенному плану, при помощи дрессировки, возможно, производить со свинками опыты по наследственности различных психических явлений, связанных с поступками.

Исследование психики при посредстве дрессировки недрессированных и уже дрессированных животных, по моему, есть новый оригинальный путь к познанию природы наследственности.

Куда этот путь приведет – покажет будущее. Если мой новый способ и не приведет к желанной цели, то, во всяком случае, пропасть бесследно мой труд в этом направлении не может и должен оставить хотя бы какой-нибудь след на общей дороге к знанию.

Мнения других ученых о подходах к познаванию психики животных я привожу далее. В особенности интересными являются суждения по этому вопросу акад. В. М. Бехтерева.