В век просвещения

В то же время необходимо учитывать всю сложность диалекти­ческого взаимодействия идеологии масонства и Просвещения, имевшие место отдельные точки их соприкосновения. В этом смысле заслуживает внимания, например, этическая проблемати­ка. По мнению масонов, в самом человеке заключен и источник наслаждения и источник страданий. Причем именно от самого человека зависит, каким он может стать, познав самого себя в итоге самосовершенствования и самовоспитания. Данное поло-

⁴⁴ Штарк И. О древних мистериях, или Таинствах, бывших у всех народов. М.,
1785. С. 19.

⁴⁵ Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Т. II.
С. 458—459.

« Радищев А. Н. Поли. собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 261.

172

жение в несколько абсолютизированном виде является своеобраз­ной антитезой просветительскому тезису о том, что человек есть результат исключительно влияния среды.

Внимание к отдельным масонским идеям и принципам у пред­ставителей дворянского этапа революционного движения в России сохраняется и в дальнейшем.

Нравственные идеалы масонства привлекали многих будущих декабристов, входивших в состав масонских лож (II. И. Пестель, Г. С. Батеньков, Д. И. Завалишин, Н. И. Тургенев, М. Ф. Орлов, Ф. Н. Глинка и др.). Однако в трактовке декабристов основные положения масонской этики обрели качественно иной характер и стали одним из этапов развития новой, революционной нрав­ственности, внутренней готовности к самопожертвованию в борьбе за революционные идеалы. Понятно, что такое развитие деклари­руемых масонством идей находилось в резком противоречии с со­циальной позицией масонства в целом, а тем более с основами масонской идеологии.

Масонство как социально-обусловленный феномен своей эпохи опосредованно отразило процессы развития русского общества в XVIII в. Идеология русского масонства явилась своеобразной защитной реакцией консервативных сил на успехи распростране­ния в России антифеодальной идеологии Просвещения.

ГЛАВА IШЛЯ

М. М. ЩЕРБАТОВ — ИДЕОЛОГ РОССИЙСКОГО ДВОРЯНСТВА

Наиболее видным идеологом дворянства в России второй половины XVIII в. был Михаил Михайлович Щербатов (1733— 1790). Потомок старинного княжеского рода, он получил блестящее образование, позволившее ему с полным знанием дела следить за новейшими идеями века. Он далеко не все при­нимал в этих идеях, но, развивая свои воззрения, непременно использовал их, хотя бы для того, чтобы от них оттолкнуться. В его трудах происходила любопытная трансформация просве­тительских концепций, которые под его пером превращались в доказательство необходимости сохранения сословно-иерар-хического общественного строя. Щербатов был общественным деятелем, незаурядным социальным философом, одним из на­иболее видных русских историков.

При жизни Щербатова увидели свет его труды по истории. С 1770 по 1791 г. выходили тома «Истории Российской от древней­ших времен», основного его исторического сочинения.

Истории Щербатов уделял много внимания, но с еще более пристальным интересом он относился к современной ему действи­тельности. Он был одним из наиболее деятельных членов Комис­сии по уложению, где разработал проект о третьем сословии, подал предложения, касающиеся положения всех сословий Рос­сийской империи, совершенствования законодательства, коммер­ции, земледелия. Без его отклика не оставалось ни одно крупное событие, происходившее в стране.

Многочисленные произведения, затрагивающие современную Щербатову действительность или излагающие основы его воз­зрений, остались в рукописном наследии. В печати они появились лишь в XIX в., сначала в «Чтениях Московского Общества исто­рии и древностей российских», «Библиографических записках», «Отечественных записках», затем были собраны и изданы в двух­томнике «Сочинения кн. М. М. Щербатова» (СПб., 1896—1898). Однако в рукописях оставалось еще немало интересных работ. В 1935 г. появились его «Неизданные сочинения», позволяющие раскрыть новые аспекты во взглядах Щербатова.

Наиболее интересная судьба выпала на долю работы, написан­ной Щербатовым в конце 80-х годов, «О повреждении нравов в России». В 1858 г. она была напечатана впервые в Лондонской Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева, под одной обложкой, в одном томе-кон вол юте с книгой А. Н. Радище­ва «Путешествие из Петербурга в Москву». Это издание факси­мильно воспроизведено в 1984 г.

174

Щербатов был на редкость социально-ориентированной лично­стью. Дело не только в том, что он проявлял живейший интерес к событиям общественного развития и, собственно, посвятил свое творчество осмыслению современных ему или исторических со­циальных явлений. Для него сама социальность — это наивысшая ценность. Сохранение и поддержание общественной организации является исходным принципом его рассуждений.

Причины возникновения общества он рассматривал в соответ­ствии с просветительскими представлениями: изолированное, не­организованное существование индивидов ставит под угрозу жизнь человека. Естественный ход событий, потребность в вы­живании привели людей к созданию в какой-то мере упорядочен­ных человеческих обществ.

«Злосчастием своим уж стали научены, И в общество между собой соединены» '.

Необходимость объединения с себе подобными ощущает каж­дый человек, если только помыслит, что основные потребности в жилье, питании, одежде он осуществляет благодаря усилиям многих людей, участвующих, как мы сказали бы теперь, в об­щественном разделении труда: «Ни вкусить хлеба, ни одеться, ни жить не можем, чтобы великое число других людей не вспомоще­ствовало нам» ². Человек должен помнить, что «при рождении своем он имеет нужду в помощи других, возрастя, питание и спо-собие от множества получает, хочет ли сии естественные узы разорвать и предаться самству, относя все к единому себе, — влечет свою погибель и падение» ³.

Находясь в тесной зависимости от общества, человек, естественно, обязан его всемерно поддерживать, общество требует от него «много должностей». Общественные обязанности столь существенны, что Щербатов ставит их на первое место, лишь затем следуют обязанности человека перед богом: «Все должно­сти человеческие происходят от двух начал: от требования его в обществе и от познания и благодарения богу» ⁴.

Щербатов не смог равнодушно отнестись к романтическим настроениям, ощутимым в конце XVIII столетия. Идеалы бегства от общества, воспевание прелестей уединенной жизни, по его словам, свойственны тем, кто «век одни не жили, речьми своими лишь хотели обольстить» ⁵. Изоляция от общества не улучшит человека в соответствии с романтическими грезами, в действи­тельности произойдет перерождение человеческой личности, поя-

¹ Щербатов М. М. Неизд. соч. М„ 1935. С. 181.

² Щербатов М. М. Соч. СПб., 1898. Т. И. С. 389.

³ Там же. С. 438.

⁴ Там же. С. 387.

⁵ Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 172.

175

Социальная жизнь естественна и необходима но общество должно быть организовано. Человек приспособлен для существо­вания в благоустроенном обществе, потому что он обладает разу­мом. Щербатов опирается в трактовке человеческой природы на просветительские концепции, в том же духе он рассуждает о не­обходимости системы законов, которые регулировали бы жизнь общества, налагая на его членов определенные обязанности и ог­раничения. Человек разумен, но испорчен неблагоприятными вли­яниями; он стал таким, каким «воспитание, разные предопределе­ния и изображения часто несправедливые его сочинили».⁷ За­метим, что нет упоминаний о грехопадении как источнике человеческой испорченности.

«Сие повреждение разума человеческого есть причина, что никакое сообщество, хотя мало оно многочисленно, не может пребывать без некоторых правил и законов, которые каждого поступок установляют. ..»⁸ Подчиняясь законам, человеческие существа, «одаренные естественною свободою», вынуждены в ка­кой-то мере «свободу свою уступить».⁹ Но без нужды и пользы они не поступали бы таким образом. «Каждый закон, какой бы он ни был, взяв его в изначальном его рассуждении, есть неволя, но такая ли, по которой должно жаловаться? Нет, сия неволя есть на пороки, а не на добродетели. . .». ¹⁰ Смысл законов: «I сохранение добрых нравов, II сохранение и безопасность государства, III бла­годенствие каждого его корпусов и IV каждого особь».¹¹

Характер законов, по мнению Щербатова, определяется рядом обстоятельств. Он оценил утверждение Монтескье, данное в «Духе законов», что «законы имеют великое сношение с тем, каким образом народы себе пищу приобретают», но «упражнения», не­обходимые для поддержания жизни, поставил в ряд с другими факторами, среди которых на первом месте — нравы и климат. Законы в своих положениях формируются по «нравам, климатам, упражнениям и по состоянию страны».¹² В России, с ее огромными просторами, суровым климатом и суровыми нравами, должны быть строгие законы, способные поддержать социальные связи между людьми, разделенными большими пространствами, погло­щенными тяжелым трудом земледельцев. ¹³

Законодательная деятельность является наиболее важной и почетной в человеческом обществе. «Никакая, по моему мнению, слава не сравнительна той славе, каковую себе приобретает муд-

⁶ Там же.

I Щербатов М. М. Соч. СПб., 1896. Т. I. С. 335.

⁸ Там же.

⁹ Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 140.
■о Щербатов М. М. Соч. Т. 1. С. 166.

^II Там же.

'г Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 18. 13 Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 392.

176

рый законодавец, понеже учиненное им благодеяние народу есть продолжительнейшее всех других, и что оно на каждого разлива­ется. Но также несть ничего вреднее худых законов; ибо как благие законы сочиняют благополучие всего народа, так худые делают его злополучие». ^и

В концепции Щербатова законы поставлены в прямую за­висимость от нравов, климата, «упражнения», т. е. различных видов человеческой деятельности. Реальная действительность то­же выдвинута на передний план, но в основание естественных законов, по Щербатову, неизменно заложено «почтение к бо­жественному закону». ¹⁵ Связь «естественного» с «божественным» здесь несколько иная, чем в деистическом мировоззрении. В деиз­ме участие творца в мирских делах локализовано во времени, оно отнесено к самым ранним этапам творения. По мысли Щербатова, создатель, идеальные формы и воплощающая их реальная дей­ствительность во все времена равно присутствуют, образуя еди­ную, неразрывную целостность. Из этого отнюдь не следовало, что творец вмешивается в естественный ход событий. Щербатов был далек от идей провиденциализма. В его воззрениях скорее можно увидеть следы представлений Платона о мире идеальных форм и сущностей, с которыми человек постоянно соотносит свои поиски и находки. Деизм ограничивает человеческую деятельность бо­жественным началом, уже воплощенным в мире, человек имеет дело с материализованной божественной волей; мировоззрение, свойственное Щербатову, предполагает контроль человеческой активности, постоянно осуществляемый благодаря сравнению ее с идеальными трансцендентными образцами. Связь двух миров — реального и трансцендентного — в таком случае оказывается бо­лее постоянной и прочной.

Разумные и естественные законы могут сохраняться, по мне­нию Щербатова, в том обществе, которое обладает совершенной властью, ибо именно власти принадлежит законодательная фун­кция, она же (Щербатов не делает различий между законодатель­ной и исполнительной властью) регулирует общественную жизнь, согласуя ее с законодательными установлениями. Он анализирует основные виды правления — монархическое, аристократическое и демократическое, их особенности, преимущества и недостатки.

^и Там же. С. 372. ¹⁵ Там же.

'2 Заказ № 379 177

Существенно, что, по его утверждению, «все они. . . естественные имеют начала». ^!6 Однако самым органичным и, если можно так сказать, естественным является монархическое правление, беру­щее свое начало «от власти отцов родов над потомством их». ^|7 Аристократическое, вельможное правление возникает двоя­ким путем. Его происхождение может быть связано с событиями давних лет, «когда рассеянные малые семьи не могли никакому сильнейшему неприятелю сопротивляться, многие в едино общест­во соединились и начальники оных, не хотя един другому усту­пить, равную власть над соединенным обществом сочинили». ¹⁸ Но аристократы могут установить свою власть и реагируя на злоу­потребления, укоренившиеся в монархическом правлении, видя, что «монархия зачала в самовластие переменяться». ¹⁹

Первый способ возникновения аристократического правления находится в соответствии с естественным течением общественной жизни, второй связан не с естественным порядком вещей, а с бес­порядками, охватившими предшествующую форму правления.

«Демократическое правление, — пишет Щербатов, — с перво­го взгляда является быть сходственнейшим с естественным за­коном; понеже быв все рождены от единого отца, не все ли имеют справедливость требовать сию равность состояний, которая (ны­не) является изгнанною из сообществ?» 20 Но подтверждать то, что очевидно, Щербатов не торопится, наоборот, его усилия сво­дятся к тому, чтобы доказать ошибочность этого поверхностного, по его мнению, представления. На самом деле демократия, по его утверждению, является наименее естественной формой правления, о чем свидетельствует ее происхождение, аналогичное второму варианту возникновения аристократического правления, с тем различием, что власть народа устанавливается в результате иска­жений не только монархической, но и аристократической власти: «Народное правление не толь от естества вещей, коль от обстоя­тельства произошло, ибо народ, чувствуя себя отягченно монархи­ческою или вельможною властию, отяготящее его низринул и сам властителем и правителем себе учинился».2i

Он находит немало пороков, свойственных демократическим государствам: замедленное решение дел из-за участия в их обсуж­дении большого количества лиц; трудности с сохранением госу­дарственных тайн (они быстро распространяются в народе); сложности с пополнением государственного бюджета — «народ не хочет новые наклады на себя наложить». 22 Решающим недостат­ком демократии он называет ее нестабильность: «Несть ничего

16 Там же. С. 383.

¹⁷ Там же.

is Там же. С. 384. is Там же. С. 338. го Там же. С. 384. г' Там же. С. 342. 22 Там же.

178

непостояннее сего правления; оно снедает свои недры, разделяясь в разные партии».²³

Аристократическая форма правления тоже отвергается Щер­батовым. Возможно, в его сознании она ассоциировалась с перио­дом княжеских междоусобных войн на Руси, категорически им осуждаемых: «Тогда в России непросвещенной редко кто из кня­зей хотел взять на себя труд о общем благе всех помыслить и пре­дузнать будущие нещастии; но каждый в своем непросвещении, имея в проводники собственное свое честолюбие, отечеству своему и купно самому себе неисцельные раны налагал».²⁷ Среди недо­статков аристократической формы власти он называет прежде всего предпочтение пользы «своих родов интересам государ­ства». ²⁸ Аристократия легко перерождается в олигархию, относя­щуюся к разряду тиранических правлений, которые, по классифи­кации Щербатова, вообще не считаются формами власти, так как применительно к ним следует говорить о беззаконии и безвластии.

Что касается монархии, то опасностью является ее перерожде­ние в самодержавие.

Теоретически рассуждая, все формы правления имеют «по­лезности и пороки, так как несть ничего совершенного в делах человеческих», гэ Но это не повод, чтобы нивелировать между ними различия и не выбрать одну из них. Щербатов предпочитает монархию, подчеркивая стабильность монархического правления.

Чистые формы правления почти не встречаются в обществен­ной практике: «Не было и несть ни у единого живущего в градах народа точно чистого какого из сих правлений, но все единое с другим мешалось» ³⁰. Во Франции, например, власть монарха и вместе с тем Государственных штатов парламента; «нигде толь не цветет народная вольность под тенью монархическия власти, как в Англии».³¹ Черты основных форм правления, «смешение сих трех властей» нередко наблюдается в одном и том же государстве, однако «везде есть единая власть превосходящая. . . тако Фран-

²³ Там же.

²⁴ Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 153.

²⁵ Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 350.

²⁶ Там же.

²⁷ Щербатов М. М. История Российская. СПб., 1901. Т. II. С. 312.

²⁸ Щербатов М. М Соч. Т. I. С. 340.

²⁹ Там же. С. 336.

³⁰ Там же. С. 384.

³¹ Там же. С. 385.

179

В России, по определению Щербатова, правление «самовла­стное». Четвертый раздел его работы «Статистика в рассуждении России», названный «Правление», начинается словами: «Что ка­сается до правления, то оно совершенно самодержавное. ..». ^Зз А в работе «Оправдание моих мыслей и часто с излишнею смело­стью изглаголенных слов» читаем: «Я охуляю самый состав на­шего правительства, называя его совершенно. . . самовла­стным». 34 Щербатов был последовательным противником абсолю­тистского государства периода «просвещенного абсолютизма», связанного с царствованием Екатерины II.

«Охуления» самодержавия постоянно всплывают в работах Щербатова, в концентрированном виде они содержатся в «Речи, каковую бы смогли говорить шведские дворяне по взятии под стражу их собратьев», «Оправдании моих мыслей» и известном его сочинении «О повреждении нравов в России». Теоретически самодержавие заклеймлено тем, что выведено за пределы закон­ных форм власти: «самовластие не есть род правления, но злоу­потребление власти»,³⁵ оно появляется в результате извращения, вырождения монархической формы правления. Резко осуждается самодержавная политика Екатерины II — царствование ее «будет всегдашним епоком (эпохой), если не разорения России, то по крайней мере крайнего ея истощения, от коего ни во сто лет не исправится; а исправление нравов без некоего чудесы я и невоз­можным почитаю».³⁶

Внимательно изучая доводы защитников российского само­державия, он прежде всего останавливался на тех, которые вы­двигала Екатерина II. Необходимость самодержавного правления обосновывалась ею в первых главах «Наказа», обращенного к Ко­миссии, призванной разработать в стране новое уложение за­конов. Ссылаясь на Монтескье, считавшего, что для обширных по территории государств предпочтительнее самодержавная монар­хия, императрица писала: «Пространное государство предполага­ет самодержавную власть в той особе, которая оным правит. . . Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно». Сопровождая своими замечаниями текст «Наказа», Щербатов пишет: «Чтобы всякое государство требова­ло необходимо самодержавной власти, сие есть проблема, еще принадлежащая к решению».³⁷ Преимущества самодержавной власти, по мнению Екатерины, идущей за Монтескье, заключают­ся в быстроте решений, которую способен обеспечить только

зз Там же. С. 386.

³³ Там же. С. 564.

34. 
    Там же. Т. II. С. 249.
    
35. 
    Там же. Т. I. С. 383.
    
36. 
    Там же. Т. II. С. 226.
    

180

Еще один повод в «Наказе» в пользу самодержавия: «Лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим». Раздражение против Екатерины заставляет Щербатова изменить своим пристрастиям. Он не сторонник республики, но готов сослаться на ее пример: «В республиканском правлении хотя многие правители суть, но самые оные, быв должны отчет в поступке своем давать, принуждены оной направлять по разуму установленных законов, отчего и происходит, что при сих множе­стве правителей, однако не им, но единому закону повинуют­ся». ⁴⁰

Екатерина гордилась своей законодательной деятельностью. Щербатов по-своему подводит итоги самодержавного творчества: «смешение противоречащих и без системы сделанных зако­нов» ^4|. «Охуляю я писание законов. . . коими она (Екатерина П. — Н. У.) хочет исполнить то, что невозможно, и уврачевать то, чего не знает; охуляю я беспрестанные противоречия и недомысли в ея законах» ⁴². Законодательные акты не соотнесены ни с «древ­ними законами, ни с состоянием народным, ни с физическим положением государства».⁴³ И это не удивительно, потому что сочиняются они «в кабинете государством, по большей части крепко охраняемом от проницаний истины и сведений о бедности народной».⁴⁴

Годы царствования Екатерины II отмечены, как подчеркивала сама императрица, милосердием и человеколюбием. Щербатов подготовил специальное исследование «Размышления о смертной казни», в котором рассмотрел систему государственных наказаний. Он не забывает напомнить, что, отменив Тайную канцелярию с ее устрашающим девизом «Словом и делом», Екатерина учредила Секретную экспедицию Сената во главе с Шешковским, чье имя приобрело мрачную известность. «Понеже самодержавие на стра­хе основано, — делает он вывод, — то и содержится мечом и кро-вию».⁴⁵

В русской истории он с удовольствием описывает примеры

Там же.

Там же. С. 23.

Там же. Т. II. С. 259.

Там же. Т. I. С. 421.

Там же. С. 251.

Там же. С. 352.

181

Естествен интерес Щербатова к роли боярства на Руси. Его интересовало многое, вплоть до этимологии слова «боярин». В де­ятельности бояр он ценил их право «в Совет Государственный входить и везде быть близ его особы».⁴⁸ Боярская дума препят­ствовала единовластию, в ее времена были созданы специальные учреждения для решения государственных дел: «были правитель­ства с изрядною мыслию устроенные, яко Палата Золотая, Раз­рядная Палата, Земский Приказ, Разбойный Приказ, Холопий Приказ. . .».⁴⁹ Однако Щербатов не идеализирует эпоху боярского правления. Палаты и приказы были, «но они ни регламентов, ни порядков не имели, ни формы суда и прочаго, но все по обычаям исполнялось. Законы хотя сочинением Уложения и новоуказанных статей были, но не было никакого порядку к проведению во испол­нение их».⁵⁰ Боярская дума не давала полной гарантии от опасно­сти единовластия, стоит вспомнить царствование Ивана IV, кото­рый «ужасный пример самовластия показуя, мужей заслуженных, почтенных. . . без суда, без обличения. . . жизни лишил», si Боярст­во отличалось излишним традиционализмом, не видело необходи­мости новых преобразований, просвещения народа.

Любопытно отношение Щербатова к Петру I. Его устраивало далеко не все в политике Петра, завершившего формирование абсолютистского монархического государства. Но благодаря ему, как полагает Щербатов, Россия быстро преодолела препятствия, которые мешали ей встать вровень с европейскими державами. Нужно было сломить сопротивление инертного боярства; ослабить влияние духовенства — «российский народ даже до беснования был привязан к вере»,⁵² расширить торговлю, создать промыш­ленность, новую армию, флот, Щербатов говорит о самовластии Петра, но многое ему прощает за его энергию и недюжинный ум. «Того состояния, в каком она ныне есть», страна достигла бы

⁴⁶ Щербатов М. М. История Российская. СПб., 1901. Т. I. С. 271.

⁴⁷ Щербатов М. М. Соч. Т. II. С. 2—3.
« Там же. С. 2.

is Там же. С. 15.

52 Щербатов М. М. Соч. Т. II. С. 13.

182

и без Петра, но с большим опозданием, вероятно, к концу XIX в., при условии «благоприятнейших обстоятельств». Однако события могли развиваться иным путем: «Кто мне поручится, чтоб в сие время царствующие государие, во Швеции Карл XII, а в Пруссии Фридрих II знатные части оной себе не покорили?»⁵³ Тогда тщет­ными стали бы надежды на просвещение страны и приобретение ею славы великой державы.

По Щербатову, ограничить самодержавие способен представи­тельный и наделенный существенными, включая законодательные, правами орган, состоящий исключительно из потомственных дво­рян. Тем самым полагается предел власти самодержца, вместе с тем отсекаются малейшие попытки допустить к власти пред­ставителей всех других классов и сословий. В руках дворянства концентрируются все функции государственного управления, ему вверяется вся власть, не исключая судебную.

2. Апология дворянства

Социально-философские воззрения Щербатова во многом не совпадали с принципами просветительской идеологии, прозвучав­шими в лозунгах французской революции — свобода, равенство, братство. Наиболее спорным ему казался принцип равенства. Попытки основать на нем социальное устройство он считал со­вершенно утопическими, поскольку они противоречат человече­ской природе. Общество всеобщего равенства, как бы искусствен­но его ни поддерживали, не сможет существовать долго; оно непре­менно распадется. Только иерархические общественные струк­туры являются прочными. Оптимальный вариант общества — со­словная иерархия во главе с элитарным слоем, получившим в результате определенной селекции необходимые для управления черты и навыки.

Элитарность того или иного социального слоя не извечна и не предопределена провидением; в истоках человеческого рода «все суть братия и все суть благородные». 54 Но расслоение общества неизбежно из-за естественного неравенства людей в дарованиях и силе. В том, что отношения неравенства являются натуральны­ми, читателя убеждали во многих работах, трактующих вопросы естественного закона и права.⁵⁵ В то же время в России в ряде работ выражалось восторженное отношение к равенству. В со­циальной утопии Ф. Эмина равенство — «благороднейшее в свете

Там же. С. 20—21.

См.: Золотницкий Вл. Сокращение естественного права, выбранное из разных

авторов для пользы российского общества. СПб., 1764.

183

Щербатов приводил доказательства в пользу того, что «со­вершенной равности между человек быть не может»: «Лейбниц во изыскании естественных вещей и самого единого роду не нашел ни одной подобной другой. . . несть ни единого человека, совершенно подобного другому. . , а где несть такового подобия, тут нет и рав­ности; кажется, сама природа, предупреждая наши суемудрия и располагая порядок общежития человеческого, разными даро­ваниями разных людей снабдила, яко мудро распределяя единых быть правителями и начальниками, других добрыми исполнителя­ми и, наконец, третьих слепыми действующими лицами».⁵⁷

Придавая значение разнице природных способностей, он не склонен подчеркивать это обстоятельство, которое, по-видимому, играло существенную роль на ранних этапах формирования об­щественных порядков, когда появились основатели дворянских родов. Далее определяющим становится фактор воспитания, о ко­тором с энтузиазмом говорили в то время в России под влиянием идей сенсуализма, распространявшихся главным образом в их локковском варианте.

Истоки дворянства Щербатов обычно вел от людей, оказавших «услуги отечеству храбростью или т. п.» ⁵⁸. Но в одной из его работ приводится другой генезис элитарных общественных слоев, в том числе дворянства: они создаются властями, «дабы зависти или и озлоблению народному сопротивляться».⁵⁹ Выделение групп, получающих «земли в поместья с предписанием некоторых отлич­ных прав и преимуществ», затрудняет создание всеобщей оппози­ции властям. «Разделение чинов в государстве — вернейший спо­соб отвратить какое соединение, противу власти. . . соделан-ное. . . ибо несоединенные сословия труднее соединить в одни мысли, нежель то сословие, которое все одно без всякой отлично-сти все составляет».⁶⁰ «По всему сему ясно есть, что такой отмен­ный от других чин в государстве, который мы дворяне и благород­ные называем, есть необходимо нужен для силы и безопасности государя; ибо же все сословие, отделенное от других состояний народа, учиняет подкрепление его престола и власти».⁶¹ В других его работах нет подобных рассуждений. Обычная его аргумента­ция сводится к тому, что предки знатных родов оказали благоде­яния всему обществу и государству. «Почтение, какое к сим пер­вым своим благодетелям имели» люди переносят на их потомков

Ч. III. С. 206. s? Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 223.

«> Там же. С. 140. ⁶¹ Там же. С. 141.

184

и «не должно думать, чтобы иное кроме благодарности возмогло приклонить людей единого из среди себя самого и потомство его высшим сделать», «г

Люди стремятся к деятельности, по понятиям Щербатова, под воздействием чувств, особенно чувства самосохранения, самолю­бия, которое преобразуется в честолюбие, являющееся основным рычагом человеческих поступков. У дворян культивированные и облагороженные чувства, поэтому честолюбие побуждает их к истинным подвигам. У людей с грубыми, не воспитанными чув­ствами честолюбие превращается в источник злодеяний. Все госу­дарственные посты, командование в армии, руководство диплома­тическими делами, судопроизводством следует представлять вы­ращенной и прошедшей селекцию в течение поколений особой породе людей, иначе ничто не спасет от коррупции власть имущих, расшатывающей основы государства. О чистоте породы нужно заботиться, не допуская смешанных межсословных браков или социальной миграции из одного слоя в другой. В концепции Щер­батова заметен налет психо-биологических тенденций.

Он был противником петровской политики смешения дворян и «непородных» на государственных постах. «Табель о рангах», о праве получения дворянства в связи с продвижением по службе выходцам из других сословий, по его мнению, следует ликвидиро­вать из-за непоправимого вреда обществу: любой разночинец, зная, что во власти «каждого командира» содействовать приобре­тению чина дворянства, «не отрекается делать все подлости и льстить его страстям. . . что может повредить нравы его самого и нравы командующего».⁶³ Если потомственный дворянин по пра­ву рождения может занять видный пост, он не будет добиваться его всеми правдами и неправдами, на что вынужден идти «непо­родный», пробивающийся к власти ценой «уподления». Допол­нительными преимуществами дворянства является возможность с детства получить хорошее образование, приобрести навыки управления людьми и делами, «научась с младенчества управлять своими деревнями».⁶⁴

Задатки определенных способностей и дарований свойственны всем людям, но лишь у тех, кто получил воспитание в родовитых семьях, они развиваются в полной мере и должном направлении: «Не лишен от природы ни единый человек способов приобрести все сии нужные знания и может статься, что между пахарей мы

185

Главным обвинением Щербатова против Екатерины II было то, что в ее царствование бюрократическое чиновничество, люди «случая» оттирали от кормила власти родовое дворянство. Он описывал сложившуюся ситуацию: «Хотят дворян стеснить, поло-жа кляп в горло, чтобы они и не кричали».⁶⁶ Мерзости, творимые в эпоху неограниченного самодержавия, он связывает прежде всего с деятельностью выскочек, занявших не принадлежащие им по праву рода и воспитания места. Сами самодержцы, исключение он делает для Петра I, не в силах справиться с кликой, которой они попустительствовали и попадают к ним в рабскую зависи­мость.

Угроза дворянским правам исходила, однако, со стороны не только чиновничьей бюрократии, но и — растущей прослойки куп­цов, предпринимателей. Екатерина предоставляет, по мнению Щербатова, в ущерб дворянству излишние вольности этой про­слойке.

Щербатов поддерживал развитие в стране торговли, предпри­нимательской деятельности и считал, что для процветания об­щества полезны купцы, мануфактуристы, ремесленники. В Комис­сии по уложению он входил в особую, частную Комиссию «о сред­нем роде людей» и представил на ее рассмотрение составленные им «Планы законов о среднем роде людей». Этот общественный слой у него составили: «1) которые в науках и художествах уп­ражняются, 2) торгующие, 3) которые другими мещанскими про­мыслами пользуются».⁶⁷

Во второй половине XVIII в. проблема консолидации и право­вого оформления в России так называемого третьего сословия, из недр которого вырастала буржуазия, была весьма актуальной. Ей уделялось внимание во многих проектах реформ, отдал дань ей и Щербатов. Решая ее на свой манер, он поддерживал идеи о раз­работке соответствующего законодательства, обеспечивающего существование третьего сословия, но поставленного в жесткие рамки, под контроль дворянского государства. Щербатову каза­лось, что купечество в России «довольно многочисленно, в при­бавке нужды не имеет».⁶⁸ что среди владельцев мануфактур появилось слишком много людей, обладающих миллионными со­стояниями. Он тревожится, что каждый из них чего доброго бы «не скупил целые уезды и не учинился бы барином в оных».⁶⁹ Но­вые богачи завоевывают место под солнцем, прокладывая себе путь крупными взятками, подкупом; они вносят свой вклад в уг­лубляющийся распад общества. Третье сословие, его верхи будут

es Там же. С. 237—238. ее Там же. С. 300. ⁶⁷ Там же. С. 169. 6» Там же. С. 29. 69 Там же. С. 169.

186

полезны при условии полного сохранения общественного лидерст­ва на стороне дворянства.

Поощрение торговли, ремесел, промышленности не должно заслонить важности сферы земледелия, обеспечивающей жизне­деятельность любого общества. Земледелие «есть первый и глав­ный труд, к которому поощрять людей должно».⁷¹ Дворянство предпочтительнее купечества уже потому, что оно связано с зем­леделием.

Возможность смешения и слияния купцов, предпринимателей и дворянства категорически отвергается Щербатовым. В 1765 г. Фонвизин перевел на русский язык книгу французского аббата Куайе «Торгующее дворянство», пронизанную призывом, обра­щенным к французским дворянам, последовать примеру обур­жуазившегося английского дворянства. На склоне лет Щербатов, возражая Куайе, написал работу «Рассмотрение о вопро­се — могут ли дворяне записываться в купцы», выразив в ней непреклонный протест против перспективы обуржуазивания рос­сийского дворянства.

Еще острее он воспринимал распространение в России обыкно­вения давать дворянские звания разбогатевшим купцам. Его возмущает, что Милютины, Гончаровы, Евреиновы, Мальцевы, Яковлевы, нажившие большие состояния, проникают в дворянст­во: «Откупы и подряды, где они корону обманывают, составляют главные источники богатства их; следственно, когда дед воровал, сын грабил, а внук разбойничает, достоин ли он потомственного награждения?»⁷² На свой лад Щербатов обнаруживает и оцени­вает грязные истоки первоначального капиталистического накоп­ления.

Морализующие сентенции в адрес крепнущего третьего со­словия имели отчетливо выраженную экономическую подоплеку. Купцы, владельцы мануфактур, заводов представляли серьезную конкуренцию дворянству, покушаясь на труд крепостных кресть­ян. Щербатов обеспокоен покупкой крестьян для работы на фаб­риках: это оголяет землю, не менее озабочен он и тем, что дворяне лишаются крепостных. Он требует запретить продажу деревень купцам, оставить «право владения деревень» одному «корпусу дворян» ⁷ⁱ; предлагает «узаконить запрещение: никому без земли по одиночке людей не продавать».⁷⁴ Таким образом, купцам

⁷⁰ Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 148.

⁷¹ Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 48.

⁷² Там же. С. 398.

⁷³ Там же. С. 61.
⁷ⁱ Там же. С. 116.

187

Но как меняются суждения Щербатова, как только он перехо­дит к теме — «Дворянство и крепостное крестьянство». Исчезают какие-либо упоминания о пользе наемного труда, рисуются идил- • лические взаимоотношения помещиков и крепостных, выстраива­ется цепь аргументов в защиту крепостнических порядков в по­мещичьих владениях. Борцу за права дворянства было ясно, что важнейшим из них является право собственности на землю и крестьян, находящихся в крепостной зависимости.

В духе Просвещения он поддерживает идеи свободы как естественного состояния для любого сословия: «Единое же имя свободы возбуждает в сердцах наших удовольствие; оно, впоми-ная человеку естественное его свободное состояние, рождает мыс­ли, чтоб, колико возможно, всех жителей света, лишившихся оныя от повреждения нравов и чрез обстоятельства, соучастниками оной сделать. Такие есть первые мысли, к которым любящий добродетель и вольность человек естественно обращается» ⁸⁰. Од­нако от соответствующих выводов относительно крепостного крестьянства в России он отказывается. «Но здесь не тщетным мечтаниям мы должны последовать, а надлежит соглашать со­чиняемый нами проект законов к состоянию государства, к умона-чертанию и к умствованию народа, и, наконец, к самому климату сей пространной империи, дабы. . . не учинить таких узаконений,

⁷⁵ Там же. С. 115.

⁷⁶ Там же. С. 16.
" Там же. С. 98.
™ Там же. С. 127.
я Там же. С. 117.
во Там же. С. 193.

188

Он относился неодобрительно к самым робким шагам в сторо­ну ослабления крепостничества. В 1775 г. по случаю заключения мира с Турцией Екатерина II даровала «сорок семь милостей» разным сословиям, в том числе было объявлено, что если помещик отпустит на волю крестьянина, то никто не имеет права вернуть его в крепостную зависимость. Щербатов пишет по этому поводу «Письмо о отпущенных на волю господских людях», в котором получившие волю крестьяне характеризуются тунеядцами, не ис­полняющими своих обязанностей перед обществом и государ­ством: «похитя свободу», они «бесполезными гражданами в тя­гость другим век проживают».⁸⁴ Особенно неприятна эта мера для помещиков, «ибо каждый освобожденный единожды человек ста­новится свободен на век, а потому из вольных брать в крепость никого не можно».⁸⁵ Помещикам иметь дело с вольными никак нельзя. Причины называются разные, скажем вольные «усердия к господам не имеют», «токмо ищут время или случая отбыть от своих господ», но в их перечне всплывает главная причина — «вольные требуют великого жалованья».⁸⁶ Дворянство сохраня­лось, поглощая львиную долю прибавочного труда крестьянина, присваиваемого с помощью «правовой» основы крепостного фео­дального общества.

Концепция Щербатова допускала, что в отдаленной перспекти­ве, когда просвещение изменит человеческую природу и отноше­ния, следует подумать об отмене крепостных порядков, но пока крестьянам необходим помещик, защищающий их, просвещаю­щий, обучающий правилам рационального землепользования. Он много писал о помещике, помощнике и защитнике крестьян, с эти-

⁸¹ Там же. С. 194.

⁸² Там же. С. 196.
⁸¹ Там же. С. 197.

⁴ Щербатов М. М. Неизд. соч. С. 89. ^ss Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 636. ⁸¹ Там же.

189

Щербатов не отрицает существования «бесчеловечных по­мещиков» ⁸⁹, но рассматривает этот факт как исключительное явление на фоне общего благоденствия крестьянских хозяйств в помещичьих деревнях.

В Комиссии по уложению он поддерживал право крестьян на торговлю, но забота в данном случае проявлялась о дополнитель­ных доходах, которые могли получить дворяне благодаря коммер­ческой деятельности своих крепостных. Именно потому, что дво­рянство надеялось улучшить свое экономическое положение с по­мощью крестьянских торгов, против них боролись в Комиссии депутаты от купечества и ремесленно-предпринимательских кру­гов. Крестьяне в конце концов получили это право, но надежды дворян не оправдались, они оказались в проигрыше: нажившиеся на торговле, «капиталистые» крестьяне вырывались на свободу и вливались в ряды формирующейся буржуазии.

в? Там же. С. 129.

8» Там же. С. 195—196.

» Там же. С. 179.

190

Щербатову нелегко было защищать свои позиции. В просвети­тельской литературе его времени создавался, как известно, со­вершенно иной образ дворянина. Просветители опровергали все доказательства, приводимые идеологами дворянства в защиту существующей иерархической феодальной системы. (Об этом чи­татель сможет более подробно узнать из следующей главы.)

Щербатов относится к консервативному направлению в исто­рии русской мысли, но в его социальной концепции содержались положения открывающие некоторые перспективы для социального прогресса. Достаточно напомнить об отрицании им неограничен­ного самодержавия и защите конституционной монархии.

Интересны его представления, касающиеся сферы идеологии. Непочтительны, если не сказать враждебны, его высказывания по поводу основного выразителя феодальной идеологии — духовен­ства. Эти высказывания были выдержаны в духе времени, когда господствовал просветительский антиклерикализм. Недостаток просвещенности допетровской Руси он объясняет тем, что народ был «затемненный многими суевериями, от властолюбия духовно­го чину происходящими»; духовенство намеренно стремилось «на­род в суеверие ввести и тем бы власть гражданскую захва­тить».⁹⁰ Политика Петра I, направленная на подчинение церкви государству, поддерживается им безоговорочно. Одобряя созда­ние Синода и учреждение должности обер-прокурора, нужного «в сем месте для недопущения духовенству захватывать власть над гражданскими правами, к чему они весьма склонны»,⁹¹ он предупреждает, что эти меры могут оказаться недостаточными: «Архиереи и друтия духовныя особы, присутствующие в Синоде, суть люди почтенные их саном, а часто и пронырством, сочиняю­щие корпус между собою, яко беспрестанно борющийся для при­обретения себе больше силы, а в сопротивление им положен един Обер-прокурор. . . то может ли он единой силе их сана, пронырст­вом и соединению противиться? Правда, поныне не видно еще, чтобы архиереи многое захватили, но посторонние тому обстоя­тельства противились».⁹²

Он старательно подсчитывал шансы духовенства на восста­новление былых позиций в различные периоды истории России. При Петре I духовенство не смело противиться государственным установлениям. Царствования Екатерины I и Петра II были слиш­ком короткими, чтобы развернуть активную деятельность; при Анне властвовал лютеранин Бирон, препятствующий укреплению православной церкви. Реальные шансы на восстановление патри-

191
аршества появились при Елизавете, Разумовский предпринимал усилия для поддержки духовенства, но И. И. Шувалов, «человек разумный, совсем их проискам путь пресек».⁹³ Затем надежды духовенства окончательно увядают: воцаряется Петр III, который был «внутренне лютеранин, а ныне царствующая императрица, последовательница новой философии, конечно, знает, до коих мест власть духовная должна простираться и, конечно, из пределов ее не выпустит». 94 и все же Щербатов беспокоится, как бы духовен­ство не вернуло себе ключевые позиции в государстве: «Но я впредь не ручаюсь, чтоб духовенства чин, нашед удобный слу­чай, не распростер свою власть».⁹⁵

В «Статистике», описывая население Российских окраин, он осуждает методы христианизации, приводит жалобы обращенных в православие на «бесчеловечие и мздоимство попов... которые под именем проповедников, грабить и мучить их ездят».⁹⁶

Претензии к духовенству предъявляет Щербатов-историк. «Духовные» писатели в России, считал он, «не токмо не трудились сохранить баснословные древние идолопоклоннические приложе­ния», но поскольку эти памятники были нехристианскими, то «старалися их совсем из памяти изгнать. Вот причина, чего ради оных совсем у нас в памяти не осталось».⁹⁷ В итоге начало рус­ской истории датируется более поздним периодом, чем следовало бы; пропадает весь «баснословный» период. Сведения о нем до­ступны лишь по зарубежным источникам.

Он высоко оценивает ранние летописи, но, например, степен­ные книги, начало которым положил при Дмитрии Донском мит­рополит Киприан, характеризует иначе: «Степенные книги. . . ни­как не могут сравняться с вероятностию и обстоятельным по-вествием летописцев, ибо, часто пропуская важнейшие дела гражданские, прилежат повествовать о чудесах, весьма в их книгах умноженных, или описывать душеспасительные подвиги какого святого, оставя самую историю. Одним словом, является, что оне единственно были сочинены для того, чтоб частым по­вторением чудес, примером подвигов святых, вмещенными мо­литвами и увещаваниями, государя и народ в вящшее повинове­ние духовенству привести».⁹⁸

Давая свою версию крещения Руси, Щербатов полемизирует с Печерским патериком, повествующим, «якобы Россия пять раз крещение воспринимала. Первое от апостола Андрея...».⁹⁹ Оставляя в стороне апостольское деяние, он обсуждает события, подкрепленные историческими свидетельствами: «Россия была трижды крещена, единожды не подлинно, а токмо по догадкам

* Там же. С. 572.

⁹⁴ Там же.

⁹⁵ Там же.

ее Там же. С. 561—562.

192

Может показаться, что Щербатов осуждает подрыв экономи­ческого могущества монастырей, лишенных в царствование Екате­рины II многих земельных угодий. В «Статистике» и других рабо­тах он подробно описывал, в какое запустение пришли бывшие монастырские наделы. Но на самом деле реформа не удовлетворя­ла его не тем, что изымалась монастырская собственность, — с этим он согласен, — а тем, что земли не попали в руки дворян, когда-то пожертвовавших их монастырям.

Критика Щербатовым русского дворянства опиралась на серь­езные идейные расхождения с ортодоксальным христианством. Он был последователем естественной религии, распространенной во времена просветительского вольномыслия. В русской литературе второй половины XVIII в. нередко встречались утверждения, что божественные законы следует черпать не из учения церкви, а из «храмины чистого естества», ^|01 что бессмысленно восхвалять бога в словесах, поэтому не нужны культово-религиозные формы, что «натуральный» порядок непоколебим и т. п.

Вера Щербатова тоже покоится на лицезрении естественного порядка вещей; нет основного ее источника — откровения. Вос­хищение гармонией природы и соответствующим образом истол­кованный принцип детерминизма «ни что ни от чего быть не мо­жет» приводили «естественным» путем к мысли о существовании творца.

Щербатов-сенсуалист, он убежден: «Все сведения наши мы через чувства получаем». ^|02 Среди мыслителей отличает Локка: «Наилучший метафизик — господин Локк». ^|03 Определяя метафи­зику, подчеркивает ее назначение — дать человеку «понятие о действиях чувственных вещей над своею душою». ¹⁰⁴ Привержен­ность сенсуализму видна в его намерении внести свое «расположе­ние» в обучение логики. Обычно курс логики начинается «объяс­нением, а потом предложении и аргументации методические, после же приступают к силлогизмам, энтимемам, соритам, софизмам и паралогизмам; а потом говорят о понятии человеческом и про­чее. . .». ⁱ⁰⁵ Он считает, что начинать следует с раздела, который трактовал бы «как чрез чувства мы примечаем разные вещи и как в нас чинятся воображения». ю*>.При таком расположении частич­но повторится курс метафизики, но, учитывая важность проблемы,

^т Там же. С. 372.

¹⁰¹ Херасков М. М. Нума, или Процветающий Рим. М., 1793. С. 108.

>»-> Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 225.

™ Там же. Т. II. С. 574.

"» Там же. С. 573.

¹¹⁾⁵ Там же. С. 571.

¹⁰⁶ Там же. С. 572.

13 Заказ № 379 193

Познание невозможно вне чувственного восприятия. «Толикая есть слабость человеческого рассудка, что если хотя мало отда­лится от вещей, им осязаемых, из заблуждения в заблуждение ввергается. . .» ^|08 В России того времени Щербатов был одним из увлеченных последователей сенсуализма.

Склонность к новым идеям проявилась при обсуждении им проблемы бессмертия души. «Разговор о бессмертии души» на­писан в подражение платоновскому «Федону», натолкнувшему его на мысль, не вступая, разумеется, в соревнование с Платоном, попробовать привести дополнительные аргументы в пользу бес­смертия души, которые не могли быть известны эллину. Он имеет в виду христианские догматы и данные из области научного зна­ния, являющиеся «почти математическими доказательства­ми». '09 На роль Сократа в диалоге он выдвигает А. Ф. Хрущова, «любящего философию и прилежавшего к ней» (один из первых переводов на русский язык «Похождений Телемака» Л. Фенелона выполнил Хрущов), казненного по делу А. П. Волынского, бо­ровшегося за дорогие Щербатову конституционные идеалы. Труд­ности возникли при выборе второго участника диалога. В Афи­нах собеседника для Сократа было легко отыскать: «осужденные на смерть были посещаемые их друзьями и родственниками, но в Тайную канцелярию кроме судей, пристава, стража и палача не проникал никто». ^||() Хрущову пришлось вести диалог с приставом Н. Ф. Коковкиным, гвардейским офицером, человеком честным, разумным и сострадательным. Стоически ожидая казни, Хрущов излагает Коковкину основы своей веры в бессмертие души, кото­рую он пытается подкрепить данными современной ему науки. Собственно, Щербатов собирается приложить к решению про­блемы бессмертия души методы естествознания Нового времени, с их требованиями четкости, ясности и доказательности. Хрущов разъясняет Коковкину: «Когда я, государь мой, говорю в сем случае о математических "доказательствах, то сие не разумеется, чтобы я мог линиями или какими исчислениями бессмертие души доказать. . . но как математика имеет опыт доказательства всегда ясные, на происхождении и на сопряжении линий основанные, утвержденные на малом числе аксиомов, так и мои доказательст­ва будут основаны на чувствах самой души, на ее действиях и на неоспоримых истинах; и тако не сказал я точно, что докажу мате­матикою, но почти математическими доказательствами сиречь по методе математической» '". Далее Хрущов приводит сведения,

¹⁰⁷ Там же.

>»» Там же. С. 606.

¹⁰⁰ Там же. С. 316.

¹¹⁰ Там же. С. 312.

in Там же. С. 317.

194

касающиеся психо-физиологической проблемы на том уровне ее решения, который был характерен для XVIII в. Довольно под­робно он останавливается на концепциях атомизма, поскольку наиболее сильные противники догмата о бессмертии «душу не иное как атомом или сопряжение атомов почитали. А понеже по математическому правилу каждый атом... удобен к раздробле­нию, а потому и душа могла чрез раздробление погибнуть, в не-исчетно малые атомы возвратиться». ¹¹² Коковкину эти соображе­ния кажутся убедительными, но Хрущов опровергает их: «Безумие сей системы ясно видно: понеже все из атомов составлено, и душа самая; атомы суть равно свойственны — следственно и все есть душа, а потому и выходит, что либо все душа в свете и душа равносвойственная, а токмо имеющая разные образования, или во всем ее нигде нет», из д_ля подкрепления своей позиции Хрущов обращается к нравственному аргументу — вера в бессмертие ду­ши и посмертное воздаяние укрепляет человеческую нравствен­ность, но, похоже, самыми красноречивыми для него являются свидетельства, почерпнутые из показаний чувств: «В самом деле, есть ли что ни есть противоуречительнее: через несколько часов окончиться жизнь тела моего, с ним вместе исчезнет душа моя, и я буду ничто иль в нечувствительное вещество претворяюсь, а однако жить хощу нещетные годы?» "⁴ Ощущение потребности нескончаемой жизни является лучшим доказательством, как убеждает Хрущов Коковкина, бессмертия души. «Лучи истины» проникают к людям вместе с ощущениями, «чувствованием самыя души их, желающей бессмертия».¹¹⁵

Расставаться с жизнью не страшно, потому что, лишаясь удовольствий, «лишаемся тогда же и всех злоключений, которых, конечно, более в свете есть».¹¹⁸ Осознавая прекращение жизни как благо, человек не будет искать компенсации своему стремле­нию к лучшему существованию в идее загробной жизни. Страх смерти охватывает людей при мысли о мучениях последних минут. Щербатов снимает его, рассуждая о «движении машины человече­ской», в которой происходит остановка «всех зиждительных дви­жений и, следственно, всех чувств. . . а ежели чувствии ослабева-

13* 195

Влияние просветительской идеологии наиболее ощутимо в воз­зрениях Щербатова, касающихся науки, ее роли в жизни общест­ва. «Презритель науки, — по его словам, — обще с вредом отече­ства своего, достойной себе стыд во веки заслужит», 'го К деятель­ности разума он относится с большим почтением: «Ленность размышлять и соображать есть единый из главнейших пороков людей». ¹²¹ Разум — источник человеческого могущества: мы мо­жем «сами собою. . . узнать о действующих над нами причинах», «рассудком направляемы, учреждать наши дела и с вящею спо­собностью приобретать себе и другим, с кем имеем обязательствы, пользу». ¹²²

Неожиданными кажутся строки из работы «О пользе науки», в которых сквозит, казалось бы, явное неверие в человеческий разум: «Тщетно бы человек, одаренный острейшим понятием, своим единым размышлением старался достигнуть до познания вещей, — слабой его рассудок на каждой ступени будет споты­каться, а вещи в уме его совсем противной истине будут вид иметь, так что, переходя из заблуждения в заблуждение, рассудок его в них будет потоплен».^|23 Но здесь нет противоречия с его обычными высказываниями, он ставит под сомнение не разум как таковой, а разум единичного человека, не опирающегося на интел­лектуальный опыт других людей.

Свойственная Щербатову глубокая и неизменная социальная направленность приводит его к подчеркиванию социальной осно­вы науки, формирующейся в длинном ряду поколений, усилиями многих людей. Наука рассматривается им как социальное явле­ние. Любой исследователь, мыслитель легко заблуждается. Даже Декарт, который «силою своего рассудка дерзнул школьную фи­лософию испровергнуть; которой, науча нас сомневаться и искать доказательств, открыл нам путь к истине. . . не мог предвидеть неудобность изобретенных им вихрей». ^|24 Трудностями и заблуж­дениями изобиловали истоки науки, пока не выработались методы исследования, накоплен опыт научного познания, создана наука как таковая, к которой может приобщиться каждый исследова­тель. В пределах науки не страшны ошибки отдельных ученых, они выявляются и служат предупреждением для других.

из Там же. С, 299.

120 Там же. С. 614.

'22 Там же. С. 603—604.

124 Там же. С. 606.

196

Зрелости наука достигает с появлением работ Р. Бэкона, Ньютона, Галилея. Вместе с ними «новыми мудрецами» явились Торричелли, Кеплер, Гюйгенс, М.ариотт, Бойль. «Все сии ученые, учинившие толь великие откровения, не единым своим размышле­нием до сего достигли», их успехи — результат существования единой науки, которая непрерывно изменяется, обещая, что в дальнейшем «все почти может в лучшее совершенство быть приведено». ^|25

Польза от наук огромна, но не они всецело определяют жизнь общества, скорее, для их собственного процветания требуются могущество и благополучие государства: «История разума чело­веческого нас уверяет, что везде науки последовали успехам благополучия и силе государств». ^|27 В России эпохи Ивана Гроз­ного «разумы быв удручены жестокостию ига, ослабели».¹²⁸ Со­циальная природа науки ставит ее в тесную зависимость от об­щества, со всеми присущими ему особенностями.

Для российского благородного юношества Щербатов разрабо­тал обширную программу обучения, изложив ее в работе «О спо­собах преподавания разныя науки». Предусматривалось основа­тельное изучение математики, поскольку «она во всем истинна, во всем точна. . . толикия учиненные чрез оную откровения и система философии, в лучшее состояние приведенная, суть ясныя доказа­тельства ея полезности». >²э Нужны все разделы физики, кроме того, следует учесть, что «физика весьма много пользы получила в нынешнем веке, когда ее начали приобщать к химии», поэтому «несовершенно будет учение физики, если не приобщить к тому химию. . .». ¹³° Физику электричества рекомендуется изучать по работам Франклина и Эпинуса. В цикл естественнонаучного обучения включаются анатомия, ботаника, минералогия, астро­номия.

В философских науках, которые «не токмо служат для украше­ния нашего разума, для помощи нам во многих случающихся делах, но и к поправлению самых наших нравов», iзj внимание

197

В курсе общественных наук — история, служащая ей под­держкой география, статистика, правовые и политические знания. В изучении последних предлагается использовать работы Монте­скье, Беккария, которым даются подробные характеристики. О «Духе законов» Монтескье Щербатов пишет: книга вопреки «несправедливым охулениям... толь великий верх взяла, что писание сие яко оракул политики и закономудроствия стали по­читать. Гонение сему труду от бесноверов было несправедливо, а и почтение последующее излишне». Недостатком книги он счита­ет ее несистематичность, кроме того, «упоминании о писателях часто несправедливы, и заключении часто противны естеству и те­чению вещей».¹³²

В курсе словесности обсуждаются методы преподавания язы­ков. На вопрос: «Употребляемые ли языки, или мертвые должно наперед учить?» — он отвечает: «Употребляемые, ибо нужное всегда должно предшествовать полезному», "зз в литературе вни­мание привлечено к стихотворным жанрам, так как писание сти­хов изощряет стиль, без стихотворства никто «хорошо в прозе писать не будет». Среди авторов одических произведений Щерба­тов советует непременно читать Ломоносова, оды которого «могут почесться совершеннейшими произведениями ума человеческо­го». ^|34 Рекомендуются сочинения Расина, Мольера, Руссо, Во­льтера. К работам Вольтера предлагается обращаться при изуче­нии литературных произведений различных периодов, исполь­зуя его критические и литературоведческие произведения, заметки.

Принципы обучения, разработанные Щербатовым, предусмат­ривали изложение различных сведений «наияснейшим и удобней­шим образом». Преподавание должно быть интересным, не впа­дать в «скушну науку». Правила следует преподносить вместе с их «исполнением», чтобы учащийся «чувствовал совершенную нужду в оных и якобы сам изобретал их».¹³⁵ В идеале глубокие знания должны сочетаться с определенным умением, мастерством: «Не могу я умолчать о едином обычае Филадельфии, англинского в Америке селения, где поведено, чтобы каждый гражданин како­му ни есть мастерству был изучен, дабы в случае нужды мог сам своими трудами пропитание себе сыскать, а к тому — если все нужные искусствы просвещенными и хорошо воспитанными людь­ми будут исполняемы, то до коликого совершенства они могут достигнуть!» ¹³⁶

Нельзя не видеть достоинств программы обучения, составлен-

¹³-' Там же. С. 591.

¹³³ Там же. С. 461.

¹³⁴ Там же. С. 479.

135 Там же. С. 469.

198

Социальным идеалам Щербатова посвящен его роман-утопия «Путешествие в землю Офирскую господина С, швецкого дворя­нина», в котором описывается процветание в течение многих веков государства, расположенного на неведомых землях, затерянных где-то в океанских просторах Южного полушария. Офир — строго регламентированное, иерархическое общество, возглавляемое мо­нархом. Но власть монарха ограничена советом, состоящим из потомственных дворян. Кроме дворян, есть сословия крестьян и духовенства. Главной обязанностью последнего является на­блюдение за нравственностью.

В естественной религии, принятой в Офире, нет ни теологии, ни священной церковной истории, ни впечатляющего культа. Откро­вение, проблемы творения не занимают умы офирских священни­ков и паствы. В храмах читаются нравственные проповеди, текст которых тщательно проверяется «главным судьбищем благочи­ния», учитывающим не только их содержание, но и личность проповедника, соответствие его нравов с проповедью.

Строгое и постоянно сохраняемое разделение общественного труда и общественных функций закрепляется в форме одежды жителей Офира, типах жилья и характере питания. В государстве никто не может уклониться от предписанных и принятых в об­ществе норм поведения и даже помыслить об этом. Нравственная полиция строжайшим образом пресекает любые нежелательные попытки. Дворянство на протяжении тысячелетия удерживает руководящие позиции в обществе, экономической основой кото­рых являются владение землей и крепостным крестьянством. Со­циальные поиски Щербатова привели к мрачным результатам, его идеальное общество строжайшей регламентации и постоянного надзора за людьми мало соответствовало идеям свободы разума просветительской философии, которым он сочувствовал.

Реорганизованная религия Щербатова напоминает религию, принятую в философии О. Конта. Она практически порывает с трансцендентным миром и концентрируется на земных, об­щественных делах. У Конта и Щербатова главная ее задача — поддержать общественные связи, сохранить единство общества;

¹³⁷ Там же. Т. I. С. 618.

199

Как мыслитель Щербатов отличался ярко выраженной со­циальной ориентацией, убежденностью, что социальность как та­ковая обладает высокой ценностью, заслуживает всемерных уси­лий для ее сохранения и совершенствования. В его личности сочетались способности историка и социального мыслителя.

Работы Щербатова находятся в ряду сочинений, посвященных защите идеи элитарного общества. Защиту он пытается провести, используя новейшие, доступные ему средства человеческой мысли. Последующая история показала немало примеров тех же на­мерений и почти таких же результатов. Теоретические системы, обосновывающие консервацию изживших себя социальных сил, неминуемо тяготеют к стагнации всего общества.

Знакомство с идеями Щербатова, крупной фигурой в истории социальной мысли, ее консервативных направлений позволяет глубже понять сложность и напряженность идейной борьбы в рус­ской общественной мысли XVIII в.