В век просвещения

163

Стоицистская этика долга, теоретически обосновывающая достоинство внутренне свободного человека, сумевшего возвы­ситься над «потоком» преходящей повседневности, чрезвычайно увлекала масонов, пытавшихся построить моральную концепцию, своеобразно сочетающую принципы стоической и эпикурейской морали. И именно стоицизм более, чем эпикуреизм, оказал влия­ние на формирование нравственной доктрины масонства, счи­тавшего высшим благом достижение внутренней свободы, обеспе­чивающей полную независимость от внешних условий существо­вания, путем длительного самовоспитания и самосовершенствова­ния, а также перестройки своего внутреннего мира в соответствии с идеалами масонства.

«Итак, истинное щастие находится внутри нас и зависит от самих нас, — писал А. М. Кутузов, — оно есть поставление себя превыше всех случаев»²*.

Это утверждение развивается всецело в традиции стоицизма: неудивительно, что в масонских журналах конца 70-х—начала 80-х годов помещается немало статей и писем, посвященных философам-стоикам, особенно Сенеке, а также фрагментов их философско-этических творений. И подобно стоикам, утверждав­шим, что на мудреца набегают лишь «тени страстей», масонство считало, что подлинная свобода предполагает не только возвыше­ние над внешними обстоятельствами, но и освобождение от власти страстей, способных поработить человека. Так, И. А. Поздеев был убежден, что «истинная есть свобода от страстей, а не от на-чальств» ²².

В соответствии с этим и сам Поздеев и его собратья по Ордену в большинстве своем были убеждены, что какие-либо преобразо­вания социально-политического характера бессмысленны, и не могут иметь для человека решающего значения в силу того, что особождение от внешних тягот вовсе не дает желанной внутренней свободы; истинно же свободный человек ощущает себя таковым и будучи закован в цепи. Исходя из этого, масоны придержива­лись мнения о нецелесообразности нарушения, например, тради­ционных установлений крепостного владения. Масонство призы­вало к мягкому, гуманному отношению к крепостным, которое вовсе не нарушало дворянских привилегий. Однако теоретическое признание равного владычества судьбы и над рабом и над госпо- ; дином приводило масона вослед Сенеке к мысли: «Не презирай ты людей такого состояния, в которое и сам можешь в ту же минуту прийти» ²ⁱ.

²¹ Барское Я- Л. Пеоеписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915. С. 195.

22. 
    Русский архив. М.', 1872. Кн. 10. С. 1878.
    
23. 
    Вечерняя заря. Б. М., 1782. Ч. 1. С. 64—65.
    

Но даже несчастье, выпадающее на долю человека, следует воспринимать, с точки зрения масонов, как благоприятный пред­лог к самосовершенствованию и самопознанию; этот стоический мотив был полностью принят масонами и подробно разработан в книге Иоанна Масона «Познание самого себя».

В полном соответствии с ним «сочувственник» А. Н. Радищева масон А. М. Кутузов писал в Сибирь другу: «Горько мне. . . но дружба моя исторгает сию истину: твое положение имеет свои выгоды. Отделен, так сказать, от всех человеков, отчужден от всех ослепляющих нас предметов, — тем удачнее имеешь ты странство­вать. . . в самом себе; с хладнокровием можешь ты взирать на самого себя. . . Может быть, многое представится тебе в совер­шенно новом виде, и, кто знает, не переменишь ли ты образа твоего мыслить и не откроешь ли много истин, о которых прежде сего не имел ни малейшего подозрения»²⁴.

Как видим, в письме А. М. Кутузова весьма недвусмысленно излагается масонское восприятие страдания и истинного счастья, генетически связанное с моральной традицией стоиков.

Нравственная концепция масонства 80-х годов рассматрива­лась как альтернатива этике материалистов XVIII в., прежде всего этике К.-А. Гельвеция.

Основным идеям просветителей масоны противопоставили идеал «истинной» религии, которая явилась результатом свое­образного переосмысления ряда традиционных религиозных при­нципов.

Важнейшей задачей для русских масонов XVIII в. было обре­тение такой религии, которая, с одной стороны, противостояла бы ортодоксии официальной церкви, а с другой — была бы успеш­ным средством борьбы против распространения идей материализ­ма и атеизма.

Поэтому тяготение к христианству, столь характерное для масонов 80-х годов, соединялось с критикой православной церкви, практика которой не представлялась им достойным выражением христианских идей. Обретение же истинного христианства, по мысли масонов, предполагает возврат к религии первых веков, которая в дальнейшем, в течение столетий, была извращена прак­тикой господствующей официальной церкви. Эта мысль не ориги­нальна: на протяжении веков идеологи различных реформатор­ских течений убеждали своих сторонников в том, что не собирают­ся вносить ничего нового в религиозное учение, но стремятся лишь восстановить утраченную истину его первоосновы.

Следует заметить, что при всей критике официальной церкви, русские масоны не теряли с ней связи, а в 80-е годы пытались даже установить более тесные контакты с нею, заинтересовать своими религиозными поисками представителей православия, счи­тая, что именно масонство сможет в полном блеске возродить русскую церковь. Масонские аргументы защиты религии в услови-

²¹ Барское Я. Л. Указ. соч. С. 195.

165

Масоны постоянно пропагандировали мысль о том, что только в ложах возможно обрести истинные пути познания христианства, так как по масонскому утверждению «Богочеловек Иисус. . . не­посредственно есть глава святого ордена нашего» ²⁶. Это суждение утверждало истину масонских религиозных познаний, право на безусловную свободу от опеки церкви.

Заслуживает внимания, что основными авторами работ по «истинному христианству», которые были изданы московскими масонами в 80-е годы, были протестанты; среди них особой по­пулярностью пользовалось уже упоминавшееся многотомное со­чинение известного протестантского богослова конца XVI—на­чала XVII в. Иоанна Арндта «Об истинном христианстве».

Переиздавая книгу И. Арндта, русские масоны видели ее актуальность в том, что немало людей, подобно современникам автора, «кичливо хвалятся Христом и Его словом, а между тем ведут жизнь совсем не христианскую, будто они живут не в христианстве, а в язычестве»²⁷.

Поэтому в противовес официальной церкви, сосредоточившей свое главное внимание на внешней стороне богослужебной прак­тики, масонство призывало своих адептов «последовать» Христу прежде всего путем практического воплощения в реальной жизни христианских этических заветов. Именно этот путь члены русских лож считали единственно верным в обретении «истинного христи­анства», последовательное исполнение принципов которого приво­дит к тому, что человек обретает «царство Божие внутри самого себя».

Разработанная масонством система самосовершенствования

Успехи приближения к ментальной сущности человека, отмеча- ■;

См.: Тр. Киевской духовной академии. 1875. № 2. С. 342—334.

Идеальный же, возрожденный человек масонов может достичь соединения с божественной всеобщностью лишь путем обретения истинной христианской веры, которая есть «зачатие света жизни в человеке, жизни его во Христе. Она творит действие и Бога в человеке, и человека в Боге»²⁸.

Проблема мистического соединения человека с божественной всеобщностью привлекала особое внимание И. В. Лопухина, одно­го из идеологов русского масонства, автора книг «Духовный ры­царь», «Некоторые черты о внутренней церкви, о едином пути истины и о различных путях заблуждения и гибели» и ряда других.

С точки зрения Лопухина, «единый путь истины» — это мисти­ческое откровение. Опытное знание, путь науки, он, так же как и Шварц, относил к низшим формам познания, далеко не всегда ведущим к истине. Особенно резко и определенно Лопухин вы­сказался по этому поводу в книге «Рассуждение о злоупотребле­нии разума некоторыми новыми писателями, сочиненное Россия­нином», направленной против сочинений французских материали­стов XVIII в.

Считая, что именно масонство способно указать человеку «еди­ный путь истины», Лопухин утверждал, что главная задача масо­нов — воплощение в жизнь принципов истинного христианства, прежде всего его моральных норм. Однако нельзя не отметить, что в своих религиозных воззрениях он был далеко не ортодоксален. Так, происхождение всего сущего И. В. Лопухин видит не в боге, а в хаосе, который, по его мнению, «был и есть коренное начало всех тварей» ²⁹.

При этом И. В. Лопухин ни словом не обмолвился о роли бога в творении из хаоса всех вещей мира. Бог словно растворен им в хаосе, с тем, чтобы активнее проявиться позднее, в период нравственных исканий возмужавшего человека, в котором, «как солнце в малой капле вод», отразится сам бог. Эта недопустимая с точки зрения православно-христианской ортодоксии позиция мыслителя подчеркивала особую значимость для масонского со­знания этической проблематики, важность идеи нравственного самосовершенствования. Бог для масонов прежде всего нрав­ственный идеал и гарант нравственного порядка в мире. Человек, будучи предметом божественной эманации, некогда составлял духовное единство с божеством, ибо «бог влил в него свои су-Щественныя, божественныя свойствы; чрез что в него водворился, и в себя его водворил, и соединился с ним» ³⁰.

Однако в результате грехопадения это единство бога и челове­ка нарушилось. Извратилась и некогда идеально чистая нрав­ственная природа человека. Засоренная «брюховностью», пре­вратившаяся в «дикий камень», она требует очищения и соответ­ствующей обработки, превращения «дикого» камня в «кубиче­ский». Предметы масонской символики, среди которых преоблада-

²⁸ Масонские труды И. В. Лопухина. М. 1913. С. 61—62.

²⁹ Там же. С. 27.
'" Там же. С. 61.

167

И чем более успешно проходит масон процесс обработки «ди­кого камня», чем значительнее его успехи на пути самосовершен­ствования и мистического самопознания, тем более он обретает свойств божественного порядка.

«Внутренняя церковь», создание которой «внутри себя» было для каждого «вольного каменщика» одной из главнейших задач и целей религиозно-мистической деятельности, должна была стать своеобразным центром соединения бога и человека, местом обре­тения царства божия в себе самом.

«Внутренняя церковь», однако, понималась масонством не только как «храм премудрости», который должен был воздвигнуть «внутри самого себя» каждый масон, но и как избранное сообще­ство истинных христиан, примером которого и должно было слу­жить масонское братство, воспринимавшееся ими как своего рода прообраз будущего всеобщего царства божьего.

Поиски «истинного христианства» русским масонством XVIII в. и его стремление создать, не порывая с официальной церковью, собственное учение, в какой-то мере предвосхищает некоторые направления внецерковного православно-христианского реформа­торства в России XIX—начала XX в.

В русском масонстве XVIII в. со всей очевидностью прояви­лось стремление перевести в плоскость поиска «истинной религии» решение реальных проблем общественной жизни.

Кризис традиционного религиозного сознания толкал масонов на путь поиска рафинированной религии, в которой грубо-орто­доксальные представления о божестве были бы заменены утончен­ным, безлично-абстрактным его пониманием, подкрепленным фи-лософско-идеалистической аргументацией.

В самой попытке создания утонченной религии, попытке, несо­мненно свидетельствующей о кризисе религиозного традиционного сознания, был шаг к освобождению от ортодоксального диктата, а также определенная критика официальной церкви. Однако кри­тика эта велась масонством не во имя последовательного разви­тия идей свободомыслия, а напротив, во имя борьбы с ними. Из­живающей себя ортодоксии «вольные каменщики» противопоста­вили этико-философскую религиозность, «освобожденную» от груза традиционных догм и рамок конфессии.

2. Критика масонства просветителями

Одной из важных задач изучения идейной борьбы XVIII в. яв­ляется анализ проблемы взаимоотношения масонства и Просве­щения. Представляя собой противоположные идеологические системы, взаимодействие которых характеризовалось активной :

168

полемикой по многим принципиальным вопросам, масонство и Просвещение вместе с тем обнаруживают отдельные точки соприкосновения. Прежде всего это касалось критики ортодок­сальной церкви и ее служителей.

Масонское понимание принципа свободы отразило представ­ление членов лож о роли масонства в жизни русского общества. Воспитание чувства внутренней свободы, не зависящего от внешних факторов, а напротив, противостоящего им, объявлялось «вольными каменщиками» одной из важнейших задач. Воспита­ние этого ощущения свободы внутреннего Я было первой сту­пенью познания той высшей истины, открытие которой обещало масонство.

Обращение определенной части русского дворянства к масон­ству во многом стимулировалось причинами социально-психологи­ческого характера. В масонстве искали удовлетворения духовных потребностей, не находивших себе реализации: сообщество «во­льных каменщиков» брало на себя исполнение определенных пси­хотерапевтических функций, сублимируя неудовлетворенность че­ловеческих потребностей путем их переориентации на другие объекты, как реальные, так и иллюзорные.

На это обстоятельство обратил внимание еще А. И. Герцен, отмечавший, что в масонских ложах «была человеческая связь, опора, круговая порука, обмен сил, и как бы они мистически ни понимали и какими бы иероглифами не заменяли ее, они стояли гораздо выше шаткой и бесцельной толпы образованных русских. Они жили задней мыслью, что у них было сознание совокупного труда. Член союза, член тайного общества чувствует себя не одиноким сиротой, а живой частью живого организма»³¹.

Масоны называли друг друга братьями, а свое содружество — братством. В перечень обязанностей масона входило требование любви к брату, а одним из принципов масонства была взаимопо­мощь братьев, которая реально обеспечивала поддержку членам лож в их жизненных затруднениях. Существенно то, что круг масонского «братства» ограничивался несколькими десятками че­ловек, и локоть «брата» ощущался в ложе весьма реально. В то же время братство зачастую оставалось лишь декларацией, ибо нередко, по словам Елагина, для многих членов лож существовал «токмо брат в воображении, а в сущности вельможа»³².

Герцен А. И. Собр. соч. М., 1958. Т. 14. С. 100. Записка Елагина // Русский архив. 1864. № 1. С. 99.

169

С гневом и осуждением встретили русские масоны Великую французскую революцию. При этом важно отметить, что масон­ские идеологи очень точно осознавали несомненную связь филосо­фии Просвещения с теми революционными событиями, которые они резко критиковали. «Я думаю, — писал И. В. Лопухин, — что сочинения Вольтеров, дидеротов, гельвециев и всех антихристиан­ских вольнодумцев много способствовали к нынешнему юродство­ванию Франции. Да и возможно ли, чтобы те, которые не чтут самого Царя царей, могли любить земный царей и охотно им повиноваться» 34. Ему вторит А. М. Кутузов: «Нещастная Фран­ция! Сия прекрасная земля приносится в жертву ложной филосо­фии и нескольким вооруженным головам» 35. и заявляет: «Смело могу сказать, что из среды нас не выйдет никогда Мирабо и ему подобные чудовища»³⁶.

Неприятие французской революции стало одной из причин, обостривших интерес к православию и национальным истокам. Бедствия Франции, ставшей жертвой «заговора чудищ», побудили с большей симпатией взирать на свою страну и противопоставлять ее «развращенной Европе». Обращаясь к молодому поколению, масоны писали: «Милые юноши! Уважайте просвещенных и до­бродетельных иностранцев, но не перенимайте всего того, что водится, делается и славится в чужих краях, а следуйте во многом простодушным своим предкам» 37.

Считая гибельным влияние Запада на Россию, масоны утвер­ждали, что все западноевропейское развитие привело лишь к ужа­сам революционного взрыва, а потому можно только сожалеть о европейских странах (недаром в переписке масонов этих лет Франция именуется не иначе как несчастной страной). Русские масоны убеждены, что именно из их отечества «прольется свет истинного просвещения на Европу и другие страны мира»³⁸. Выделив эту мысль, Г. В. Плеханов счел необходимым заметить, что в дальнейшем она вошла «как один из составных элементов в учение славянофилов» ³⁹.

С развернутой критикой масонского мистического учения вы­ступили русские просветители. Наиболее глубоко и последователь-

33. 
    См.: Барское #. Л. Указ. соч. С. 19, 24, 65.
    
34. 
    Там же. С. 16.
    
35. 
    Там же. С. 199.
    
36. 
    Там же. С. 33.
    
37. 
    Русская беседа. М., 1856. Т. 111. С. 121.
    
38. 
    Там же.
    

170

Главным объектом критики масонской мистической теории для просветителя II. С. Батурина стало уже названное нами сочинение кумира русских масонов-мистиков Л.-К. Сен-Мартена «О заблуж­дениях и истине». Работа Батурина «Исследование книги о за­блуждениях и истине» (написана в 1788, издана в 1790 г.), яви­лась свидетельством несомненной зрелости русского Просвещения в области философии.

Отстаивая восходящее к Платону идеалистическое положение о том, что материальному миру предшествует мир идей, Сен-Мартен в своем сочинении утверждал, что все материальные, телесные вещи «сооружаются» из нематериальных, бестелесных существ. По мысли Батурина, это положение столь противоречит естественнонаучным данным и практическому опыту, что даже не заслуживает серьезной критики. «Начало невещественное, — за­мечает просветитель, — не может входить в состав вещей телес­ных и бездушных и быть их сущностию; то же, что сказать: ничто составляет что-нибудь»⁴⁰.

В области гносеологии Батурин противопоставляет масонско­му интуитивизму и иррационализму опытный путь людей науки, «кои основывают свое учение не на воображениях, но на доказа­тельствах ощутительных»⁴¹. Будучи сторонником материалистиче­ского сенсуализма, признающим «логику Бейля и Локка», про­светитель убежден, что только чувственные впечатления могут служить человеку источником знаний о мире, «ибо когда бы он не имел чувств, тогда бы он ни судить, ни рассуждать ни о чем не мог» ⁴².

Признавая, что неразрывно связанная с истиной «божествен­ная мудрость», присущая мыслителям древности, была утрачена их потомками, масонство стремилось убедить своих адептов в том, что наука способна привести лишь к увеличению в мире зла, а потому проповедовало теорию регресса науки и научных знаний. Батурин как истинный просветитель, напротив, уверен в том, что успехи науки, просвещения, выработка справедливых законов и их проведение в жизнь способны уничтожить социальные пороки и язвы общества и обеспечить «блаженство» людям. Данное мнение Батурина весьма существенно; дело в том, что масоны связывали поиск истинной религии с мистериями древних народов и активно проповедовали мысль о преемственности религиозных истин древности, понимая масонство как учение, существующее «от начала веков», в покрове иносказаний и символов, хранившее­ся в храмах «халдейских, египетских, в училищах Соломоновых», а позднее возрожденное «новою благодатию в откровении Спаси­теля» ⁴³. Одновременно с книгой Сен-Мартена русские масоны

⁴⁰ Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. М.,
1952. Т. II. С. 419.

⁴¹ Там же. С. 409.

⁴² Там же.

⁴³ См.: Записка Елагина//Русский архив. 1864. № 1. С. 101.

171

Эта легенда, варьировавшаяся и на страницах масонских журналов, начисто отвергалась Батуриным: «Как могли быть полезны установления, в коих величайшие преступления проща­лись? Все славные в древности преступники получали в оных отпущение злодеяний своих. . . В таинствах Бакховых, Исисовых, Орфеевых, Адонисовых, Приаповых и проч. происходили мерзост­ные деяния» ⁴⁵. В своем исследовании просветитель утверждал, что жрецы древних религий стремились использовать все разновидно­сти поддерживаемых ими суеверий ради собственных корыстных целей. Эти «традиции» унаследовала и христианская церковь, история которой к тому же дает немало примеров жестокости преследования иноверцев. В то же время сама идея бога Батури­ным не отвергается. Критика идеализма и религии ведется про­светителем с позиций метафизического материализма, облеченно­го в форму деизма.

Критическое отношение к масонству характерно и для А. Н. Радищева, творчество которого представляет собой новый этап в развитии русской общественно-политической и философ­ской мысли. В «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Ра­дищев достаточно определенно выразил свое отношение к масон­ству. В частности, в главе «Подберезье» он саркастически вы­смеял мистицизм «вольных каменщиков», откровенно пародируя характерные для масонов положения и термины.

В современном ему мистическом масонстве, особенно в ро­зенкрейцерстве 80-х годов, Радищев усматривал серьезное пре­пятствие развитию общественного прогресса. Огромное количест­во мистических сочинений, распространявшихся в эту пору в Рос­сии, по убеждению мыслителя, только «сеют мглу предубежде­ний», «туманы предрассудков» и суеверия. «Разверни новейшие таинственные творения, — указывал он, — возмнишь быти во вре­мена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум человеческий, не мысля о том, был ли в речении смысл»«.