Вильгельм Р., Вильгельм Г

ВОПЛОЩЕНИЕ ФОРМЫ

Сяо чу, 9 «Удерживание малым» «Воспитание малым», «Удерживание-накопление»

обуздание творческих сил; он аккумулирует их и за тем дает им выход. Взаимоотношения между Сюнь и Цянъ не так просто прояснить, по тому что воздействующая в этой ситуации сила выра­жается не в явном могуществе; наоборот, невозможно вообразить силы мягче и утонченнее. Ветер — самое невидимое из всех явлений, происходящих во времени, но невидимый Ветер способен сдерживать и

В «Туань», «Суждении», читаем: «Сяо чу, УДЕРЖИ­ВАНИЕ МАЛЫМ — хэн, успех. Густые облака, нет дождя из наших западных районов». «Образ», «Сян», гласит: «Ветер несется по небу: Сяо чу, УДЕРЖИВАНИЕ МАЛЫМ Так цзюнь-цзы совершенствует вэнь, внешнюю форму, своей Дэ, сути».

Дальше мы разберем некоторые аспекты, в кото­рых описанная в гуа ситуация схожа с современной. Сегодня мы сталкиваемся с задачами на пределе на­ших сил. Необходимо удержать великое посредством малого, собрать его воедино, дать ему форму, сделать его видимым. Конечно, эта проблема в разной форме существовала всегда. Но сейчас мы достигли поворотной точки в истории человечества: новые творческие силы разбужены и стремятся выйти на поверхность. Что станется с ними? В каком виде они войдут в мир? Задача воплощения этих сил ложится на поколение, находящееся между двумя эпохами. Но степень ответственности явно несоизмерима с энергией, отпущенной нашему поколению. Разве не относится к отличительным чертам нашего времени нехватка героев, великих людей, способных создать новую культуру буквально из ничего? Нынешнее человечество не выходит за рамки среднего. Мы чувствуем ответственность, осознаем серьезность задачи, но каким бы сильным ни было желание иметь лидера, он не появляется. Возможно, основное, неотменимое свойство нашего времени — и, пожалуй, исходя из него следует формулировать саму задачу — заключается в том, что лидер больше не может служить ядром, вокруг которого созидается новое. Сегодня фигура лидера несла бы в себе слишком много человеческого, он был бы слишком связан своей личностью. Не воплощение и оформление бесконечного, но порождение ограниченных ценностей — удел человеческой личности. Поэтому так трудна задача, выпавшая нынешнему поколению. Так что же будет? Как новое, рождаясь из смуты и хаоса, сможет стать частью бытия?

С одной стороны, перед нами препятствия, обычные в любом формообразующем процессе, имеющем Дело с материей. Подчинить материю духу трудно, так как материя бесконечно тяжела, а дух абсолютно бессилен. Но существует и другое препятствие. Сформировать ничего не удастся, поскольку еще не наступила пора реализации творческого потенциала. Хаос еще не улегся, форма еще не созрела, поэтому усилия, направленные на воплощение формы, не приведут ни к чему. А если мы обратимся, например, к Китаю с тем же вопросом: что же будет? в каком виде придет грядущее? как среди множества форм узнать перспективу, цель, которая совпадет с действительностью? Ищем мы. Ищут китайцы. На гребне волны появляется то один, то другой человек. То там, то здесь возникают и распространяются движения, зажигая сердца надеждой на то, что вот-вот забрезжит нечто новое. Но скоро все возвращается на круги своя.

Означает ли это, что все бесполезно, что ничего нельзя завершить? Нет. Это значит лишь то, что время еще не пришло. Нужно туже натягивать лук, впитывать силы и вещества разной природы. Форма, кото­рую нам предстоит создать, должна быть достаточно большой, она должна вместить все. Работу нельзя объявлять законченной прежде времени, так как силы, которым отказано в возможности активного проявления, просто взорвут созданную структуру. Форма может поглотить взметенный хаос только в высшей точке своего развития, и только приняв в себя хаос, она становится устойчивой.

Мы говорим о Китае, но то же самое можно сказать и обо всем человечестве. Там и здесь рождаются и исчезают без следа движения различного рода. Пробуждается Азия, бурлит Африка, а белая раса оказалась захваченной процессом разложения. Запад, как бы он ни хотел сохранить особое положение в мире, явно сдает свои позиции. Что же будет? Где та великая, всеобъемлющая форма, в которой найдется место для всего? В неопределенности нынешней ситуации только духовная энергия терпения, о которой мы говорили в прошлый раз, помогает избежать отчаяния. Снова и снова внутренняя убежденность в том, что все-таки выйдет, получится, возвращает нам мужество и надежду. Пока мы помним об этом, мы в состоянии правильно отнестись к происходящему.

Бесполезно форсировать разрешение существующих проблем. Тому, что еще не созрело внутри себя, завершенность придать невозможно. Мы должны научиться ждать. Но состояние ожидания не означает пассивность или праздность. Важно осознавать, что время для завершения и совершенствования еще не пришло, что наше время соответствует подготовительному периоду, и заниматься тем, чем имеет смысл заниматься. Пусть это будут частности. Пусть нам не дано подняться до истинного величия. Говорится: «Так цзюнь-цзы совершенствует внешнюю форму вэнъ своей сути Дэ». Но именно эта тонкая работа необходима в период ожидания.

Странно как-то, что акцент ставится на совершен­ствовании внешних аспектов личности. Означает же это придание формы хаосу внутри себя. Совершенствование внешних проявлений готовит почву для нового круга становления, потому что хаотическое начало должно быть очищено прежде, чем оно примет форму. Начинается очищение и совершенствование со своей личности, потому что это та точка, из которой можно сдвинуть мир. Из центра души, оплота бессознательного, этого сделать невозможно. Бессознательное дей­ствует и творит единственно возможным образом, нам остается не противиться накатывающим из его глубин волнам. Только на периферии бессознательного, в крошечной свободной зоне сознания можно день за днем осуществлять целенаправленную работу. То, что мы решаем сделать с собой, может быть сделано только отсюда. Но нельзя работать спустя рукава. Область сознания образует лишь тонкую корку, на которую мощно воздействуют силы бессознательного. Можно предста­вить себе мозг, который покрыт тонким серым слоем, но в этом тонком слое сознательного мышления закладывается основа будущего. Отсюда мы раздвигаем границы в незнакомые пределы по мере того, как заново осваиваем мир. И поэтому то, что представляется ма­лым и незначительным, оказывается в конце концов той самой силой, которая покорит хаос целеустрем­ленностью и выдержкой. До настоящего воплощения формы еще далеко. Но и в незначительных делах, не выходящих за рамки личной сферы, следует оставаться сильным и светлым. Наша эпоха мало подходит для тайных обществ и школ, посвященных исключительно взращиванию нового. Скорее, свет внутренней силы Должен объединить людей в союзы с распахнутыми для всех дверями. Сила должна стать максимально проявленной. Нет больше необходимости в эзотерических доктринах, в жестких границах между посвященными и непосвященными. То, что действенно внутри, долж­но постоянно изливаться наружу, и тогда откроются новые пути, новые духовные практики. И наконец придет пора, когда печаль вдруг уйдет и творение об­ретет завершенность. Сотворение всегда неожиданно, созданное словно падает с неба, а не собирается по частям. В творчестве преобладает качественный аспект, то есть в один прекрасный момент мы просто обнару­живаем перед собой нечто завершенное и совершенное. Но смешно думать, что мы можем просто сидеть, дожидаясь сего замечательного события. Оно произойдет только в соответствующей атмосфере, настолько насыщенной возможностями нового, что любая случайная искра разгорится в пламя. Наша задача создать такую атмосферу, зарядить ее для творческой искры. Этот кропотливый труд и есть Сяо чу, «Удерживание малым».

Задача большая и сложная, но незначительных де­талей в ней нет. Любое дело, если оно дано судьбой и созрело внутри нас, а не выбрано произвольно, незави­симо от его оценки окружающими может стать Сяо чу, «Удерживанием малым», аккумулирующим «Тво­рящее), Цянь.

Следующий важный аспект этого гуа: «Густые об­лака, нет дождя из наших западных районов». Образ идет из эпохи Вэнь-вана, XI в. до н.э., основателя династии Чжоу. Чжоусцы, жившие на западе Китая, тогда нахо­дились под властью последнего правителя династии Инь, Чжоу Синя¹, который был жестоким тираном. Вэнь-ван обладал всеми качествами, необходимыми для ус­тановления порядка в Поднебесной, но сделать это ему не удалось. В западных районах, вотчине клана Чжоу, облака поднялись к небу, дождь, казалось, вот-вот должен пролиться, но этого так и не случилось. Давайте попробуем осознать трагичность положения Вэнь-вана. Он понимал, что должно произойти, но видел также, что обстоятельства складываются не в его пользу. Он знал, что умрет, так и не завершив дела своей жизни. Глубину его трагедии понимал Гете. Поразительно, что короткая дневниковая запись: «О Уэнь Гуан!» («О Вэнь-ван!» ) относится к самому трудному для Гете периоду в Веймаре. По всей видимости, до него дошли иезуитские переводы классических китайских произведений. И в них Гете прочитал о человеке, который знал, что должно случиться, но ничего не мог предпринять. Эта короткая запись — записанная на одном дыхании поэма «Ильменау»¹.

Смысл ясен, несмотря на краткость. Когда духовное, «находящееся в меньшинстве» и бессильное, противостоит силе и бездуховности, оно может лишь удерживать и ограничивать, но не в состоянии превозмочь то, что обладает мощью и размахом. Оно может только предотвратить худшее, удержать и ограничить, с тем чтобы, по крайней мере, сделать возможным иное будущее.

Но это поистине неблагодарный труд. Как рабо­тать, когда знаешь, что обречен на неуспех, как сми­риться с безрезультатностью своих усилий ? Ответ в том, что без этой работы успеха не будет вообще. Именно благодаря сверхчеловеческому терпению основателя чжоуской династии она дала впоследствии величайшую культуру Китая, воздействие которой ощущается и ныне, тысячелетия спустя. Китай стал Китаем благодаря на­следию определяющих восьми столетий, когда царила династия Чжоу. И хотя терпение Вэнь-вана не дало никаких видимых результатов, он сделал самое необходимое — удержал и ограничил. Работа над внешними деталями, совершенствование частностей послужи ли основой, на которой возникла великая культура. Вэнь ван и люди, подобные ему, — это авангард человечества Они никогда не видят плодов своих дел, они лишь из далека могут бросить взгляд на землю обетованную Плоды обычно собирают другие, но успех готовится н; вершине самоотречения, в незначительных, казалось бы сражениях обуздания себя.

К счастью, любая ситуация — это палка о двух концах, и помимо жесткой обусловленности временем есть нечто выходящее за его пределы, нечто чисто человеческое. Рассмотрим знак Сяо чу более детально Внизу Цянь, Сильное, «Творящее». Энергия «Творяще­го» сметает и преобразует; оно революционно. Пер­вичный знак Цянь занимает северо-западный сектор Неба. Говорится: «Небо ведет битву в знаке Цянь» Цянь — это знак сражения. Это вершащийся суд; он подобен осеннему ветру, который проносится, срывая гнилые ветви. Это созидание через разрушение, рож­дение нового в условиях продолжающегося кризиса Это грубый демонический аспект, который должен пре­терпеть трансформацию, прежде чем проявиться в фе­номенальном мире. Творческое начало невидимо, хао­тично, дико и необузданно. Что может оформить его? Совсем, на первый взгляд, непригодная для этого мяг­кость, слабость.

Два гуа отражают в «Книге Перемен» разные ас­пекты взаимодействия этих полярных сил. Первый знак — Люй, «Поступь-Поведение», с Дуй, «Радостным», под Цянь, сильным, «Творящим». Но в знаке Люй не происходит воплощения формы; он служит образом правильного поведения, ли, радостного подчинения Всемогущему. В нашем случае задача масштабнее — не только с радостью в сердце последовать за «Творя­щим», но сделать видимым то сильное и опасное, что скрыто в нем. Здесь появляется замечательный образ Ветра над Небом. Невидимые силы, обладающие лишь потенциальной формой, постоянно поднимаются К Небу, в атмосферу. Но теперь над Небом веет про­хладный, успокаивающий Ветер, и испарения, подни­мающиеся в жару, проявляются вверху в форме облаков, в образе влаги, а не непреодолимой стены. Но что заставляет перейти из невидимого, бессознательного, в видимое? Результат взаимодействия Сюнь, «Мягкости», «Проникающего», и Цянь, Сильного, активного. Это совместное действие сил света и тьмы, мужского и женского принципов или любой другой пары, выража­ющей изначальную двойственность Космоса. На одном полюсе — сила, импульс, другой мягко переводит силу в формы. Но кажущаяся мягкость управляет всем. Она проявляет в форму силы, как ветер — облака на Небе.

Каким образом воздействует Сюнь, «Мягкость», на Цянь, «Творящее»? На этот вопрос можно ответить по-разному. В «Фаусте», например, используется образ матери, которая есть сама природа, вечно женствен­ное. Отсюда берут начало все образы. И первым обре­тает смутную форму «Творящее», «величайший из Учи­телей», помогающий прядущей деве². Здесь говорится о точке, в которой соприкасаются дух и реальность, о мгновении, когда реальность еще нельзя ухватить, но она уже отличается от чистой идеи, интеллектуального понятия. Перестав быть просто фантазией, идея стано­вится энергией, творящей формы. И поэтому, когда мы переживаем это событие, оформление образа — непостижимого образа, погруженного в Ничто, — в точке, в которой не существует времени, в точке пол­ного одиночества, которая есть центр мира, тогда мы переживаем то самое событие, которое было обозначе­но как «Удерживание малым». Это событие предвос­хищает все другие возможные события и ситуации. В действии космических сил мы узнаем те же силы, ко­торые проявляют себя повсюду, где что-то обретает форму и становится реальностью. Когда нечто проис­ходит, всегда есть импульс и воплощающий его в обра­зе принцип. Так устроена человеческая душа. Один полюс дает энергию, другой — форму.

Так проявляется это странное отношение поляр­ных сил. В посленебесном порядке ба гуа², в мире действительности, образы Сюнь, Ветра, «Мягкости», и Цянъ «Творящего», диаметрально противоположны. Цянъ занимает северо-запад, где жизнь борется со смертью и в этой битве он действует как «Творящее». А Сюнь стоит на юго-востоке, где сущности получают форму (или обретают завершенность), после того как Чжэнь «Возбуждающее» («Импульс»), приходит в движение. Божество наделяет сущности формами в знаке Сюнь. Обретение формы — это та самая сила, которая удер­живает «Творящее» и проявляет его. Наверное, это — Магия, Магия в высшем смысле этого слова. В мире все силы независимы друг от друга, но только во взаимо­действии они создают нечто новое и существенное. Любая работа требует совместного действия сил, если это реальная работа, а не механический выпуск про­дукции. Взаимодействие сил — составная часть про­цесса становления; все, что растет и живет, рождается на пересечении изначально независимых сил.

Но это дается непросто. Этот процесс требует заб­вения себя. Самоотречение необходимо как раз в точ­ке перехода, где форма и содержание соединяются и форма отрицает себя. Форма, которая настаивает на себе, которая не уступает и не умирает, не может реа­лизовать заложенный в ней потенциал. Только когда трансцендентная форма отказывается от себя, идея может обрасти плотью, чтобы спуститься в мир.

Знак Сяо чу интересен еще и тем, что черта, символизирующая точку перехода и поэтому имеющая первостепенное значение — это шестерка в четвертой позиции. Единственная иньская черта знака Сяо чу, «Удерживание малым», должна подчинить себе остав­шиеся пять сильных черт. Весь смысл, вся ответствен­ность держится на ней, не имеющей силы, поскольку сила является атрибутом янских черт. Именно поэто­му требуется знание, как удержать силу мягкостью. Что необходимо для этого? «Есть доверие, фу, — кровь исчезает, страх отступает. Нет позора»³.

Но процесс этот драматичен. Новое, становящееся утверждает себя в борьбе. Воплощение формы сопря­жено с мукой и страхом. Форма должна пройти через точку равнодушия, которую мы обычно называем смер­тью. Что-то умирает на одном плане, и тогда освобож­дается место для нового. Поэтому доверие, фу, вопло­щенное в единственной иньской черте, устраняет кровь и страх, оно подчиняет «Творящее», Цянъ, принося в жертву себя, умаляет себя ради служения другим. На определенной ступени развития личности это пугает. Человек сопротивляется, когда от него требуется само­отречение. Он не желает отказываться от принадлежа­щего ему по праву, даже если будет лучше передать это другим, даже если цель — создание нового. Нам тяже­ло расставаться с нашими привычными формами. Но по-другому обрести форму нельзя. Наша планета должна разлететься на куски, чтобы дать подняться новому миру. Личность должна умереть, чтобы стать собой. Отказ от себя, самоотречение необходимо для того, чтобы открыться бесконечности. В жизни остановка запрещена, и все-таки большинство людей застревает именно у этой черты. Но когда предел достигнут, ког­да в абсолютном одиночестве человек встречается с Бес­конечностью, заявить о себе можно лишь для того, чтобы отказаться от себя. Цель — самоотречение, но ради этой цели приходится выдержать тяжелый бой.

Давайте теперь от человеческого, метафизического перейдем к историческому. Потому что именно в об­ласти истории лежит задача нашего поколения. Наше поколение, в котором еще живо прошлое, должно быть готово пожертвовать собой. Не имеет смысла стремиться сохранить ценности прошлого в том виде, в каком они достались нам; не имеет смысла цепляться за полюбив­шуюся красоту. Законсервированная красота обречена на загнивание. Как бы ни было больно, нам предстоит с остатками старых традиций перейти в новое время — без сентиментальности, смело и с надеждой. Само при­нятие решения гарантирует связь времен, непрерыв­ность между старым и новым. Разрыва быть не долж­но, иначе история потеряет всякий смысл. Будущее означает продолжение настоящего, возможно даже его Развитие, но в любом случае — продолжение. Мост через пропасть между прошлым и настоящим строит­ся поколением, представляющим прошлое; поколени­ем, сознающим ценность унаследованного и все же го­товым пожертвовать им, чтобы перейти на другую сторону, в новый мир.

Поначалу этот новый мир совсем не радует глаз. Новый мир не может быть прекрасным. Когда христи­анское средневековье отделилось от мира античности сколько богов было потеряно навсегда; сколько красо­ты ушло под землю вместе с древнегреческим искусст­вом; как бедно и непритязательно стало окружение —Я плебейские, уродливые вещи. Но они были новыми; и только потому, что люди принесли в новый мир сокро­вища старого и влили их в расплавленную массу стано­вящегося, только поэтому мир со временем вновь об­рел красоту. А Китай, каким бесконечно прекрасным был он в древности! Можно ли превзойти Китай в изыс­канности быта, в жизненной мудрости? Но нельзя по­зволить этому великолепному прошлому загипнотизи­ровать вас. Вместо того чтобы погрузиться в созерцание ушедшего мира, мы должны заняться новым, оставив прошлое позади. Наш долг возделывать поле времени, засеивать его моментами переживания святого и вели­кого. Что выйдет из этого? Время покажет.

Но что-то выйдет! Потому что когда человек отка­зывается от себя, он открывает себя бесконечности. Поэтому Сяо чу, «Удерживание малым», — знак, суля­щий трудности, знак, который задает задачу не по че­ловеческим силам, — является также поворотным пун­ктом: кровь и страх уйдет; новое, «Творящее», уже здесь. Когда четвертая черта, которая прежде служила точ­кой поворота ситуации, превращается из слабой в силь­ную, получается гуа без единой слабой черты. Это знак, с которого начинается «Книга Перемен»: Цянь Небо, «Творящее».

Оглядываясь, мы понимаем, что одна эпоха сменя­ет другую только таким образом. Нет другого пути в новую жизнь, кроме как через смерть и самопожерт­вование, через преодоление обоих полюсов прошлого.

И вот перед нами Цянь, «Творящее».

«Туань»: «Цянь — высший (изначальный) успех, бла­гоприятна выдержка, чжэнь».

«Сян»: «Движение Неба полно силы. Цзюнь-цзы так делает себя сильным и неустающим».

Это — земля обетованная, на которую позволено пока лишь бросить взгляд. Это и впрямь новая эра, эра творчества, а не руин. Мертвое эхо отживших культур уже потухло. Прежнее превзойдено и поднялось на новый уровень. Цянь определяется двумя свойствами. Первое — юань хэн, изначальный (высший) успех. Одно из главных значений иероглифа ^{юань— «голова», а кроме того, изначальное предполагает глубин­ную жизненность,} ничем не замутненную и неподдель­ную. На творческий характер знака указывает также успех, хэн, источник которого внутри. Другое свой­ство — стойкость и утонченность красоты, неотдели­мой от радости. Чтобы понять эту ассоциативную связь, вспомним о точке перехода, хотя при этом акцент рас­смотрения смещается с Цянь, «Творящего», на вопло­щение формы «Творящего». В точке перехода прояв­ляется совершенная полнота вечно женственного. Вечно женственное в мире внешних форм проявляется через три категории, которые называют дочерьми. Старшая дочь — Сюнь, «Мягкость», «Проникающее», Ветер, Органическое. Средняя дочь — Ли, Пламя, «Ясность», «Сияние». И младшая дочь — Дуй, Озеро, «Радост­ное», «Просветленное». Сначала проникающее, затем ясно сияющее и, наконец просветленно покоящееся в себе — три формы феноменального мира, три ступени развития силы, представленной четвертой линией зна­ка Сяо чу, «Удерживание малым». Эта тройка обеспе­чивает триумф «Творящего», Цянь, в трудной и ответ­ственной ситуации перехода.

Четыре следующих первичных гуа оказывают влия­ние на значение знака Сяо чу.

	1	2	3	4

Прежде всего, имеется нижний гуа, Цянь (4), Небо, и верхний гуа, Сюнь, «Проникающее» (1). Отбрасы­вание верхней черты дает новый знак — Ли (2), явле­ние, «Ясность». Спустившись еще на одну черту, мы получаем Дуй (3), «Радостное», Озеро. Таким обра­зом, в составляющих гуа представлена полная последо­вательность реализации иньского принципа, которая отражает разные стадии творческого процесса. Через мягкость проникновения идея соединяется с образом, возникают свет и ясность, цель становится видимой столь же определенно, как солнце на небе; в ее свете на место туманных сумерек, темного мистицизима при­ходит осознанное действие. И это тоже свойство на­шего времени: осознанность станет необходимостью как только обозначится переход и станет понятен смысл происходящего. Потому что новое время, ожидаемая новая эра будет иной, чем культуры прошлого, в кото­рых бессознательное находило выход инстинктивно и естественно. Человечество подошло к рубежу, когда оно готово взять будущее в свои руки, и потому ясность понимания своих действий становится необходимым условием. Это второй шаг на пути к Божественному внутри себя.

Третий шаг обозначен знаком красоты: «Радост­ное», Дуй. Дуй существует, когда, скажем так, виден исход, когда все становится просто, все трудности по­зади, тогда все лучится радостью; это — время искус­ства. Женщина символизирует прекрасное, как на жрицу прекрасного на нее смотрели во все времена, теперь выполнение этой женской функции осознается как задача целой эпохи. Женский принцип может вос­приниматься по-разному. Искусство творит, оно не­сомненно активно, но при этом должно оставаться пре­красным. Пожалуй, это единственное отличие прояв­лений женского принципа от мужского.

Сейчас я имею в виду не женскую половину чело­вечества, женщину не как эмпирическое явление, но скорее как начало, присутствующее в каждом. Начало вечной женственности увлекает за собой, уводит в глу­бины и, наконец, приводит к ясности. Тогда в совер­шенной красоте проявляется импульс «Творящего», Цянь в феноменальном мире.

Это путь, по которому в мир приходит сила. Силой обладает все, что является результатом подобной транс­формации. Конечно, нет ничего слабее, бессильнее духа; дух не весит ничего и посему не имеет никакой власти над материальным. Но верно и то, что в мире нет ни­чего могущественнее духа — когда он движется к цели, которая своей притягательностью создает напряжение стремления. Притяжение к цели объясняется не внеш­ними причинами, оно излучается целью, и все сущест­ва стремятся к ее свету. Сбывается написанное в ком­ментарии к «Туанъ», «Суждению»: Цянь, «Творящее», лает начало всем сущностям. Он вызывает дождь и дает форму вещам и сущностям. Мудрец является в мир, и люди следуют за ним. Таким должен быть итог борь­бы, такой будет эпоха, за которую мы берем на себя ответственность сегодня. Затраченные усилия оправда­ются, нет нужды впадать в отчаяние. Какие бы трудно­сти не вставали перед нами, мы вправе ожидать успеха.

«Туань» гласит:

ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ¹

Да чу, 26 Удерживание великим»

Но все сказанное ранее останется незавершенным, если мы не рассмотрим еще один аспект постоянства в Переменах, представленный в знаке Да чу, «Удерживание великим» . Он вплот­ную приближает нас к реальности, хотя на на неискушенный взгляд, кажется, мало чем отличается от знака Сяо чу, «Удерживание малым» . В Сяо чу «Творя­щее»,

Мифы многих народов рассказывают о небе внут­ри горы. Снова и снова возникает образ чего-то мас­сивного, высокого, мощного, содержащего полость или пещеру, внутри которой — небо, небо хотя отличаю­щееся от привычного нам, но исполненное творческой силы. Этому миру дано проявлять формы, и однажды он явится в сущее как провозвестник золотого века. Не только в наших немецких сказаниях, но также и в далекой Азии встречается идея неба-пещеры.

Часто, почти всегда такие сказания являются ме­тафорами чего-то происходящего внутри человека. Так­же и здесь: творческие силы укрощены и собраны вое­дино «Покоящимся», Гэнь. Творческие силы, стре­мящиеся вырваться наружу, резко тормозятся; задер­жанные таким образом, они создают форму, которая не только находит выход в виде идеи, но процесс про­должается до тех пор, пока они не станут частью ре­альности.

«Туань», «Суждение», к знаку «Удерживание вели­ким»: «Да чу, УДЕРЖИВАНИЕ ВЕЛИКИМ. Благоприятна вы­держка. Не вкушать дома — к удаче. Благоприятна пе­реправа через великий поток». «Образ», «Сян», гласит: «Небо внутри Горы: УДЕРЖИВАНИЕ ВЕЛИКИМ. Цзюнъ-цзы так познает многие речения древности и деяния про­шлого, воспитывая Дэ, суть».

Прежде всего необходимо преодолеть субъектив­ность. Внутренние творческие силы должны плодотвор­но использоваться в окружающем мире. Возможна сле­дующая интерпретация образа: нижняя податливая черта, порождаемая отрицательным полюсом, указы­вает на эмоциональную сферу. Эмоции — Ветер, несу­щийся по Небу — могут быть мощным стимулом, но они настолько подвижны, что одна сменяется другой прежде, чем возникающая форма воспримет какое-либо влияние. Эмоции проносятся как шторм, бесследно ис­чезая, — и все остается по-прежнему. Поэтому эмоцио­нальное начало, вегетативный аспект чувствительнос­ти, само по себе не способно создать ничего прочного. Оно стимулирует, начинает, но никогда не доводит до конца.

Средняя податливая черта обозначает субъекта. Она находится в позиции правителя, на границе сознания. Это — сознание «Я». Но «Я» само по себе не обладает никакой особой силой. Его можно сравнить с лучом прожектора, разрезающим пространство эмоций. В све­те «Я» все представляется другим, и только сам луч, кажется, остается неизменным. Но это не так, поскольку освещаемое им пространство тоже находится в посто­янном движении. Перед нашими глазами течет поток без начала и конца. Попадая в луч прожектора, воды на секунду вспыхивают мириадами огней и опять воз­вращаются во тьму. Таково «Я», на фундаменте кото­рого зиждятся все наши построения, хотя само оно столь же непостоянно, как и все остальное. Непосто­янство «Я» дает о себе знать даже на протяжении од­ного дня. Только потому, что мы вообще способны вообразить постоянство, мы приписываем стабильность собственному «Я». В действительности у него нет даже непрерывного существования. Сознание периодически отключается — во сне, в состоянии обморока, когда мы мечтаем. Но жизнь не останавливается во мраке бессознательного. Мы пробуждаемся, и память подска­зывает, откуда начать. Мы сопрягаем новое со старым, привычно не замечая разрыва, и так поддерживаем идеальную картинку «Я», стабильного в любых пере­менах.

Иллюзорность этой картины яснее, чем кто-либо другой, осознал Будда. Он считал «Я» источником всех страданий. «Я» создает неразрешимое противоречие. Так как оно абсолютно бестелесно, оно всегда обязано своим существованием чему-то вне себя. Раскол необ­ходимо присутствует в «Я», потому что «Я» находит нечто, не излучающее собственного света, и светит че­рез него. Что мы обозначаем как наше «Я»? Тело ли это, которое неузнаваемо меняется в течение каких-нибудь трех-четырех лет? Или это что-то происходя­щее в душе, постоянства в которой ничуть не больше, чем в теле? Любовь? Ненависть? Жадность? Отвраще­ние? Эмоции приходят и уходят; радость и страдание вечно сменяют друг друга. Неизменным кажется лишь стремление к счастью и желание избежать беды. Но стремления эти, похоже, лишь еще крепче привязыва­ют человека к преходящему. Стремление к счастью и бегство от несчастья, страх и надежда отравляют жизнь больше всего. Они лишают нас даже тех моментов, когда «Я» по крайней мере реально. Они лишают нас настоящего, отбрасывают к призракам прошлого, к его магическим образам и одновременно отнимают их и манят потерянным раем. Или же эти чувства увлекают нас вперед, в лишенное качеств, туманное будущее, которое спешит нам навстречу из мрака на свет «Я». И мы устремляемся к нему в наших мыслях, страшась и надеясь, теряя последнюю возможность насладиться, хотя бы на секунду, тем, что есть.

Поэтому Будда считал жизнь иллюзорной. Иллю­зорность не означает невещественности; здесь подра­зумевается, что основное свойство иллюзии — страда­ние. «Я» не существует, это всего лишь конгломерат состояний души, которые кажутся реальными, покуда находятся в поле внимания, где они обрастают отличи­тельными признаками. Но само «Я» остается тем же — несуществующим, пребывающим в плену преходяще­го. Сама по себе мимолетность не вызывает страдания. Каждое мгновение замкнуто на себя и, каким бы ужасным оно ни было, минет секундой позже. Радость или страдание — в текущем моменте они одинаково не существуют. Только желания и жадность «Я» раскру­чивают колесо страданий. «Я» тянется к иллюзорной пище преходящего. Но насытиться иллюзией невоз­можно, и поэтому желания всегда вспыхивают с новой силой.

К такому обескураживающему выводу пришел Буд­да, направив неизвестные нам, европейцам, энергии на анализ «Я»-комплекса. Будда использовал абсолютно незаинтересованную мысль и свою интуицию для со­здания точного и острого инструмента, противостоять которому невозможно. Спасение пришло к Будде, так как Ничто обретает силу, чтобы растворить все, что существует. В то самое мгновение, когда «Я» разорва­но на части, мы понимаем, что это не разорванность «Я». Что это — мимолетная эмоция, движение жизни, порождающее и увековечивающее жадность и невоз­можность насытиться. Мы узнаем его по бессмыслен­ности, по собственной зависимости от этого бесконеч­ного потока из глубины. Когда это становится очевид­ным — благодаря проницательности, с которой Будда растворяет сущее, всю жизнь, — «Я» исчезает. Без «Я» материальное существование может еще про­должаться какое-то время, как вращается по инерции гончарный круг после того, как гончар завершил свою работу. Но цикл уже не возобновится. Спасе­ние пришло.

От этой суровой концепции жизни не отделаешься парой красивых слов. Это бездна, в которую необходи­мо решиться заглянуть хотя бы раз, чтобы получить право высказать свое мнение. Если человек не готов сам последовать за мыслью Будды, пройти с ним весь трудный путь, он не сможет предложить ничего вза­мен, потому что концепция Будды радикальна и окон­чательна.

И все-таки «Книга Перемен» предлагает иной взгляд на мир, хотя бытие во времени и пространстве в ней не более постоянно, чем в учении Будды. Для создате­лей «И цзин» очевиден факт, что изменение не имеет начала и что оно воспроизводится бесконечно. Из «И цзин» также явствует, что все преходяще, что вещи не обладают собственной реальностью, но являются лишь сиюминутными воплощениями чего-то иного. «Книга Перемен», как и китайская мысль в целом, признает, что, если человек позволит вещам превратить его в вещь, он будет страдать — от внутреннего конфликта, ибо человек — не вещь, но субъект. Он будет страдать как объект, с которым сам отождествит себя. Человек сам создает источник своих страданий, поэтому с этих по­зиций преодоление учения Будды возможно. Хотя сло­ва следует выбирать осторожнее. Преодолеть учение Будды, конечно, невозможно. Мы можем только по­ставить его рядом с другим учением, которое, в свою очередь, самодостаточно. Есть два пути (и не думаю, чтобы нашелся третий), две альтернативы существова­ния, и индивид выбирает то, что диктуют ему его судь­ба и природа.

Вернемся к знаку Да чу:

Мы уже говорили о четвертой черте и описали ее как слабую черту вегетативной жизни, эмоций, чувствительности. Мы говорили и о пятой черте, также слабой, — черте субъективного опыта. Осталась верх­няя сильная черта, черта Неба, «Творящего», Закона. Над вегетативной жизнью ощущений и примитивной чувствительности, над колебаниями субъекта между страхом и надеждой и над всем проистекающим из этого стоит Господин, который больше не является субъектом. Это — Небо, Цянь, «Творящее», сила, ко­торой можно давать разные имена. Благодаря такой структуре Дао (как бы мы его ни называли) господ­ствует над сознательным и эмоциональным аспектами в человеке. Так в знаке Гора (Гэнь, «Пребывающее», «Покоящееся») обретает форму упрочившаяся внутри себя троичность¹¹. Ничто преходящее не сохраняется. Но то, что действительно существует, — наша челове­ческая сущность, управляемая Небом, возможная в любом из нас, — это может обладать постоянством. Как организм, с которым ни сила, ни время не могут ничего поделать, это — вечное движение, имеющее форму, но не застывшее. Хотя оно слито с формой, но течет вместе с потоком жизни.²

В этом — тайна. В этом — сила, которую символи­зирует гора, улавливающая и воплощающая форму «Тво­рящего», Цянь. Для китайцев гора — космическое яв­ление, не просто куча камней и земли, но центр; мы могли бы сказать — центр магнитных и электрических сил. Вокруг горы всегда что-то происходит. К ней сте­кается жизнь, испарения поднимаются с земной по­верхности и собираются над ней, из покрова тумана, окутывающего гору, проливается благодатный дождь. На горе растут деревья и травы. Туда слетаются птицы, там живут звери. Живые организмы покрывают гору словно тонкий зеленый покров. Все это вкладывается в понятие «гора», поэтому, говоря о горе, человек подра­зумевает прочность и надежность, «Покоящееся», про­должительность существования которого гораздо боль­ше, чем жизнь, для которой оно служит убежищем и укрытием. Гора гарантирует стабильность течению жизни, реагирующему на любое воздействие. В «Покоя­щемся» содержатся три идеи. Во-первых, гора — это оплот, с ней ассоциируется прочность и защищенность. Во-вторых, с горой связан принцип собирания, а соот­ветственно, и надежности. Гора возвышается над ми­ром, притягивая, собирая вокруг себя силы жизни. В-третьих, гора питает и поддерживает жизнь. Гора полна жизни, и все живое преисполнено радости под защи­той горы.

Но самая очевидная из всех тайн, тайна проявле­ния принципа горы, отражена в этом гуа. И явным, и мистическим способом гора питает, собирает и хранит жизнь. Небо внутри Горы, жизнь в долинах, окружен­ных горой.

Теперь, держа это в памяти, попробуем ответить на вопрос: есть ли постоянство в Переменах? Есть ли спасение из беспросветного отчаяния? Как примириться с жизнью, не делая бесповоротного шага самоотрече­ния, о необходимости которого учил Будда? Что де­лать, если мы не хотим растворения в небытии? Запад встречается здесь с Дальним Востоком в общем непри­ятии аскетизма как отрицания жизни. Более того, они едины в стремлении найти средство, которое сделает жизнь вечной, обеспечит постоянство в Переменах. Мы должны адаптироваться к объективной реальности, но избегая причуд нашего эго, малого эго, образованного мелкими повседневными нуждами. Также не имеет смысла приписывать объективность тому, что отража­ют тело и мозг при помощи набора нервных рефлек­сов. Реальность не здесь и не там, и в то же самое время и здесь и там. Человек, который не есть ни «Я», ни «Ты», но который присутствует и в тебе, и во мне. Этот человек не принадлежит ни сегодня, ни завтра, но существует и в «сегодня» и в «завтра»; человек, ко­торый был здесь с самого начала и который будет здесь вплоть до Вечности. Это великое Существо, и я не яв­ляюсь какой-то его частью (такое выражение совсем не отражает сути), но Оно и есть я, потому что челове­чество — это я, а я — человечество, хотя, конечно, обозначенное таким образом существо сразу становит­ся чем-то большим, чем отдельный человек, отдельная эпоха или любая другая ячейка в великой сети отноше­ний, образующих человечество. Это Господь, Дух всех существующих религий. Назовем Его, например, Бо­гом на Небесах и этим перенесем в заоблачные выси, ведь Он превыше всего, что можно помыслить. Но тог­да мы поставим его вне мира и станем восславлять издалека, обрекая на несуществование. Он будет тогда не чем иным, как проекцией человека на пустоту про­странства Вселенной, идеей, оживающей только в лу­чах наших собственных жизней. Или можно назвать Его Мессией, Христом, который ходил среди нас и был одним из нас. Все это — образы, порождаемые необ­ходимостью пережить то, что составляет суть человека. Человек — не сумма, он не слагается из множества индивидов, не выводится как производная от большин­ства. Человек един, но в то же время множественен в проявлении, реализуясь во времени и в пространстве в отдельных индивидах, — ив этом его тайна. Когда же мы пытаемся выйти из изоляции индивидуального су­ществования и отыскать общую основу, когда вместо лучей великого светила, отраженного в осколках зерка­ла, мы обращаемся к источнику света, мы обретаем Дао. Это не Дао Неба и даже не Дао Земли, это Дао Человека, но в нем выражается объективный закон по­стоянства в Переменах.

Так психика человека обретает устойчивость, и он получает энергию, необходимую для проявления при­сущего ему творческого начала. Он ловит, формирует и проводит импульс в жизнь. Собирание и концентра­ция — те действия, которые очищают, обогащают и питают человеческую природу. Энтелехия индивида от­ражает в себе вечное; его жизнь неотделима от Вечно­сти, и только в ней он обретает завершенность. Гете говорил, что все люди бессмертны, но в разной степе­ни. Человек бессмертен постольку, поскольку ему уда­ется постичь вечное значение своей жизни, стать «про­зрачным» для Вечного. Величие бессмертия превыше любых расстояний, но само бессмертие не требует про­странства, ему не тесно нигде.

Поэтому в знаке Да чу, «Удерживании великим», заключена огромная сила — в нем богатство, значение, величие, красота, в нем благо. Нет нужды выбирать по мелочам. Тетиву можно натягивать до тех пор, пока лук не достанет до Неба, пока человек не вместит в себя все. Возможно, что величайшая идея Кун-цзы — это учение об «Удерживании великим», которое соби­рает воедино человеческое существо. Нет необходимо­сти ампутировать члены, освобождаться от чего-то внут­ри себя. Человек может принять себя таким, как есть, со всем, что дано Небом, со всем, с чем пришел в этот мир. Мы можем принять наши добродетели с любо­вью и найти в них удовольствие. И мы можем полю­бить зверя в себе (если позволительно употребить это слово), так как закон воплощения формы должен быть равно применим ко всем аспектам человеческой при­роды. Ибо что такое, собственно говоря, зверь в чело­веке? Что обозначаем мы как зло, понуждение, чув­ственность, что мы зовем грехом? Это внутреннее препятствие, дисгармония. В любом случае, здесь воз­можны два решения. Мы можем быть слишком слабы и не способны стать хозяевами в собственном доме. Тогда зверя необходимо изгнать — и человек бежит в пустыню, удаляется от привычного окружения, как поступил святой Антоний, только для того, чтобы еще чаще встречаться со своим зверем во сне. Я не верю, что человеку вообще когда-либо удавалось избавиться от зверя в себе. Пожалуй, психоанализ делает важное, полезное дело, показывая зоопарк, который мы таска­ем внутри. Психоаналитик вводит нас в эту компанию и говорит: «Ну, давай же, покажи, как ты поладишь с этим зверьем». Это — часть тебя. Если ты собираешь­ся их уничтожить, приготовься с каждым убийством расставаться с частью себя самого. Мудрость Кун-цзы в том, что он сдерживал, не убивая. Он ни в коем случае не призывал к анемии аскетизма. Потому что, конеч­но, даже самого свирепого льва можно усмирить голо­дом, но, получив свободу, он станет еще кровожаднее.

Р

«Мэн-цзы» 6.15.1

Тогда приходит искупление. Грех превращается в мощь. Человек перестает быть тварью земной благода­ря присущей ему способности стать выше греха, жить там, где правит Дао. В «Книге Перемен» Кун-цзы го­ворит о том, как этого достичь. По Мэн-цзы¹, великое и мелкое есть в каждом, но великий человек отождествляется с великим в себе, а низкий — с мелким. Если ориентироваться на лучшее в себе и сообразно с ним формировать и удерживать себя, становится возмож­ным совершенствование.

И еще одна тайна: удержать силой невозможно. По крайней мере, на четвертом и пятом уровнях Да чу. Четвертая черта, министр, символизирует чувствен­ный мир; пятая, правитель, — личностную сферу. Они обе слабые, но благодаря соответствию Закону обрета­ют мощь; в них воплощен Закон, облаченный в красо­ту и не омраченный строгой необходимостью. Закон сулит удовольствие, его охотно соблюдают из-за притя­гательности. В этом тайна правильного поведения, ли. Я не буду останавливаться на этом подробно, скажу только, что правильное поведение, нормы которого принимаются добровольно, это, с одной стороны, за­кон красоты, радующий сердце, а с другой — закон, усмиряющий опасные аспекты как Неба, так и внут­ренней природы человека.

Перед нами открывается следующая возможность. «Суждение», «Туань», гласит: «Благоприятна выдержка. Не вкушать дома — к удаче. Благоприятна перепра­ва через великий поток». «Не вкушать дома» означает непривязанность к «Я», возможность спокойно выйти к людям, легко покинув орбиту своего незначительного «Я», броситься в битву жизни, где потенциальности воплощаются в формы. Здесь насущны не хлеб и вода, не мясо или овощи, но движение духа, импульс стре­мящегося к проявлению «Творящего», Цянь. В нем пища, и об этом, о способности поймать импульс и оформить хаос, говорится в «Суждении», «Туань». По­этому благоприятна переправа через великий поток. Благоприятно омовение: душа должна пройти через свя­щенное очищение, прежде чем вступить в божествен­ные кущи Неба. В знаке Да чу человек получает воз­можность перерасти свое маленькое «я», он становится частью мира и обретает постоянство в изменении.

«Образ», «Сян», подтверждает: «Небо внутри Горы: УДЕРЖИВАНИЕ ВЕЛИКИМ. Цзюнь-цзы так познает мно­гие речения древности и деяния прошлого», — потому что и здесь мы найдем человека. Здесь находит выражение не традиционализм и не ложно понятый кон­серватизм, но Закон, который всегда был и есть, За­кон, определяющий существование тех, кто занят вос­питанием характера. Превращение двух нижних черт знака Да чу, «Удерживание великим» , дает знак Гэнь, «Покоящееся», Гору .

Гэнь, 52 «Покоящееся»

Превращение сильно изменяет конфигурацию знака Да чу. Текст к первой черте гласит: «Начальная девятка: есть опасность, благоприятно перестать», ко второй: «Девятка вторая: с повозки сняты колесные оси».

Если то, что мы узнали, осталось непонятым, эти два текста производят мрачное впечатление. Оба не сулят в настоящем и близком будущем ничего хороше­го, ничего похожего на настоящее дело, свободное твор­чество, беспрепятственное развитие. Текст к началь­ной черте предупреждает об опасности: лучше остановиться. В истории человечества день сменяется ночью, ночь — днем. В продолжении дня важно дей­ствовать, потому что с наступлением ночи действие ста­новится невозможным. В этом нет никакого особого пафоса: ночь — время, когда нельзя действовать, — не вечна, это не ад и не смерть, а просто пора, когда жизнь уходит под землю, когда она ускользает от вли­яния сознания, когда затруднения служат сигналом для остановки, смены ритма. Тело подает свои сигналы болью. Боль направляет внимание на место, где разви­вается болезнь, она помогает осознать необходимость остановки, чтобы в действие могли вступить целитель­ные силы природы, времени, отдыха. Так же подает сигналы жизнь, предостерегая от опасности. С этим не имеет смысла спорить не потому, что так написано в «Книге Перемен», но потому, что сама наша реаль­ность, время, в котором мы движемся, содержит опас­ность. Об этом говорит и астрология, и просто трезвый, непредвзятый взгляд на ситуацию показывает, что опасность висит в воздухе. Глупо было бы не замечать этого. Хотя, конечно, куда приятнее и утешительней просто отрицать опасность и идти напролом. Но это проходит без последствий, только когда опасность мимолетна. Траншею можно взять натиском, если она достаточно узка, и сделать невозможное возможным. Пусть процветает человек, который не утратил внут­ренней гибкости и поэтому может пренебречь опасно­стью, с тем чтобы преодолеть ее. Он обладает боже­ственным даром, который стоит хранить. Ибо лишь тот молод, кто не теряет это сокровище. Остальным же следует положиться на благоразумие и сохранять трезвый взгляд на вещи. В особенности если опасность не привязана непосредственно к настоящему моменту и, следовательно, преодолима собственными силами, но является частью объективного мира. Тогда не стоит ра­страчивать понапрасну силы, лучше их экономить, по­тому что опасность, ставшую частью ситуации, нахра­пом не одолеешь. Кто проявляет излишнюю активность во время ночи, кто живет так, как если бы на дворе стоял день, ничего не достигнет. Он повредит и себе, и другим. Отсюда возникающий в тексте ко второй чер­те образ повозки. Повозке бы ехать вперед. Повозка, колесо — это символ Неба внизу. Небо похоже на колесо, вращающееся само по себе и побуждаемое к движению Цянь, «Творящим», которое является квин­тэссенцией Неба. Но сейчас нужно снять колеса с осей — не от большой радости, но в знак самоотрече­ния. Самоконтроль необходим, чтобы принять время ожидания, чтобы без сопротивления снять повозку с колес. Это действие должно быть добровольным. В тек­сте к другому знаку говорится, что колеса повозки от­валиваются. Но, к счастью, в этом гуа такое не грозит. Нам дана возможность приспособиться к новой ситуа­ции. Хотя положение серьезно, ведь движение оста­навливается. Нижний первичный гуа Цянъ, «Творящее», превращается в Гэнь, «Покоящееся». Теперь Гэнь и ввер­ху, и внизу, то есть таинственное знание Горы здесь удвоено. Поэтому текст к знаку Гэнь гласит: «ПРЕБЫВА­ЕШЬ, Гэнь, в спине, не замечая своего тела. Выходя во двор, не видишь своих людей. Нет позора». И образ: «Сдвоенная Гора: Гэнь. Мысли цзюнь-цзы так не поки­дают его положения».

Покой, пребывание всегда плодотворно. Потому что в Китае к горе относятся как к месту смерти, но также и как к месту, дающему начало новой жизни. В знаке Гэнь северо-восток — это точка, где соприка­саются жизнь и смерть, день и ночь. Возможно ли, чтобы постоянство в Переменах не потерялось на этой грани?

Эти две замечательные фигуры находятся над вхо­дом в Маулбронский (Maulbronn) монастырь. Выре­занные из камня над створками ворот, они сродни друг другу по типу изображения, но абсолютно различны по идее. Одна розетка изображает щупальце, враща­тельное движение которого уходит в бесконечность, а та, что рядом, расцвела розой, в цветении которой про­глядывает контур божественного космического креста. В кресте содержится огромная сила, но она покоит­ся — покоится, не тревожа глаз и свободная от внут­реннего напряжения. Я не знаю, какой смысл вклады­вали маулбронские монахи в эти розетки над дверями своего монастыря. Может быть, они хотели намекнуть на возвращение из хаоса жизни в покой монастыря как пристанище чистой медитации? Какова бы ни была причина, выраженная мысль полна глубокого значения. Есть две возможности. Вот жизнь во всей ее суете, ко­торая наконец обретает покой, покой сконцентриро­ванной энергии. Это перспектива, которая открывает­ся внутреннему взору, когда человек выходит из долгого медитационного упражнения, забыв, что у него есть тело. «Я» не мешает, и человек начинает видеть более глубокие слои своей личности, достигая в этом внут­реннем переживании уровня бессознательного. Более того, «выходя во двор, не видишь своих людей». Это перспектива, в которой получает форму то, что суще­ствует объективно, подобно видению Ореста¹, когда он в кратком приступе безумия взглянул вверх и вдруг уз­рел грозных воинов, пребывающих в полном согласии. Когда-то разившие и убивавшие друг друга мирно ше­ствовали вместе, и скорбь его утихла на миг, пока во вспышке безумия-просветления длилось видение могуще­ственной, вечно спокойной Неподвижности.

Все — ради этого момента; но, чтобы открылся внутренний взор, прежде следует отгородиться от внеш­него и в покое «Пребывающего» воздвигнуть внутри себя Гору, Гэнь. Остановиться, но не умереть, прерваться на переходе от старого к новому. Принесет ли новый день трудности и сражения, принесет ли он опасность или принудит снять повозку с колес — нельзя терять присутствия духа. Наоборот, мы хотим оставаться сво­бодными от беспокойства, порождаемого опасностями и препятствиями. Человеку необходимо снова и снова переживать божественные моменты внутреннего ви­дения: они приносят покой, в котором собирается ди­намическое напряжение и тем самым обновляется жизнь.

Сейчас мы между старым и новым. В период солн­цестояния освобождается энергия, необходимая для освоения накопленного в прошлом цикле. Будем наде­яться, что сможем направить и использовать получен­ный импульс в соответствии с законом постоянства в изменении.