Вильгельм Р., Вильгельм Г

суть ИСКУССТВА

ПЕСНЯ И ВОПЛОЩЕННЫЙ ОБРАЗ

Искусство воображения, или песня и воплощен­ный образ, относятся к 22-му знаку гуа, Би , «Красота» .

Значение Би гуа можно понять, только если рас­сматривать этот знак как часть потока Перемен, а не как неизменную сущность; Би гуа — результат ряда превращений и, в свою очередь, источник дальнейших структурных перестроек. Китайская традиция выводит знак Би из знака Тай, «Согласие» (11-й гуа) .

У Тай гуа внизу знак Цянь, вверху — Кунь (см. ба гуа). Цянь — «Творящее», Небо, время, внутреннее, движение, твердое. Кунь — «Воспринимающее», зем­ное, пространство, то, что дает начало формам, покоя­щееся, податливое. Этот знак гуа очевидным образом соединяет два принципа в творческом союзе: «Творя­щее», Небо — внизу, «Воспринимающее», земное — вверху. Эта структура напоминает мне священный сим­вол на Алтаре Неба в Пекине. К северу от алтаря рас­положена трехъярусная ротонда, где молились о про­цветании в наступающем году. Эта ротонда, живое воплощение Тай гуа, показывает, как Небо погружает­ся в Землю. Небо изображается голубым цветом и сим­волом дракона — символом жизненной силы, прони­зывающей Вселенную. Земля изображается зеленым цветом (поскольку Земля — не просто почва, но весь органический

мир) и Фениксом. Феникс — порожде­ние Земли, но он взмывает в Небеса. И вот в этом святом месте мы находим изображение союза двух принципов: дракон изображен не на синем, а на зеленом поле — Небо под Землей! А Феникс парит вверху на синем поле, то есть Небо окружает и поддерживает Землю.

Союз «Творящего» и «Воспринимающего» выра­жается в Тай гуа также во встречном движении первичных знаков гуа. «Творящее», Цянь, с силой устрем­ляется вверх, «Воспринимающее», Кунь, движется вниз, триграммы проникают друг в друга. В человеке,



Дракон

когда он творит, происходит то же самое. В любом способ­ном к творчеству человеческом существе обязательно присутствуют оба начала — Цянь, «Творящее», время, мужское, и Кунь, «Воспринимающее», пространство, женское. Для того чтобы замысел воплотился, стал зна­чимым, необходимы оба. Кроме того, чтобы выпесто­вать произведение искусства, нужен так называемый инкубационный период. «Veni Creator Spiritus»¹; Гете заметил как-то, что в этих словах точно схвачена суть акта творчества. Дух нисходит и покоряется душе, он проникает в нее, душа зачинает и рождает произведе­ние искусства. Трансформация Тай гуа в Би гуа отра­жает этот процесс.

«Согласие» «Красота»

Символически он представлен переносом централь­ной черты знака Цянь, «Творящее», вверх. В знаке Тай центральная черта нижнего первичного знака превра­щается в податливую, а сильная продвигается на са­мый верх гуа.²

Продвижение центральной черты кверху создает напряжение, и именно это напряжение является ма­териалом, с которым работает художник. Оба первич­ных знака, «Творящее» и «Воспринимающее», пере­живают трансформацию: внизу теперь Ли, Пламя, Блеск, «Пристающее», вверху — Гэнь, Гора, «Покоящееся», «Пребывающее». В человеческом лице Ли — это глаза, Гэнь — лоб, или, точнее, точка над центром между глаз. Любопытные параллели встречаются в западной культуре. Не так давно мы беседовали с одной худож­ницей о том, что означает творчество лично для нее, и она сказала: «Когда концепция картины уже почти созрела, мной начинает овладевать беспокойство. Я на подъеме, полна энергии и восприимчива, но это какое-то хаотичное состояние. Кристаллизация происходит неожиданно; образ встает между моими глазами, и когда я вижу его там, я могу писать, и картина получится. Все сомнения уходят, остается чисто техническая про­блема переноса на полотно того, что уже сложилось». Поразительно, насколько описание процесса творчества в «Книге Перемен» совпадает с опытом современной европейской художницы. Или обратимся к духу, жи­вущему в этих стенах¹. В своих дневниках Гете неод­нократно повторяет, что все его существо сконцентри­ровано между бровями. Эти замечания всегда относятся к периодам расцвета творческой активности поэта, когда им двигала потребность воплотить то, что внутри уже обрело форму.

Кун-цзы так описывает природу творчества: «Твер­дое поднимается и дает форму податливому, податли­вое опускается и позволяет твердому дать ему форму». Сильная центральная черта нижней триграммы под­нимается и встает поверх двух податливых черт, а верх­няя податливая опускается, чтобы занять позицию меж­ду двумя сильными. Реализация творческого потенциала получает замечательно точное выражение в этом опи­сании. Но мне хотелось бы развить эту тему дальше. Би гуа сложен из двух первичных знаков, и, соответ­ственно, можно говорить о двух родах искусства: песне и воплощенном образе. Внутренняя триграмма соот­ветствует песне, внешняя — воплощенному образу. Песня рождается, когда приходит в движение дух. В состоянии блаженного счастья мы погружаем руки в воды Евфрата, и текучая, изменчивая стихия рождает песню. Изменчивость движения, непостоянство фан­тазий вдруг кристаллизуются вокруг осознанного со­держания, поскольку «Воспринимающее», Кунь, встает в середину и вносит ясность в волнение временных процессов. Ясность становится светом, потому что по­является объект, к которому свет может приникнуть. Знак Ли — это « Пристающее», Блеск, приникающий к телу. Даже Мефистофель был вынужден признать, что свет существует постольку, поскольку находятся тела, на которые он льется, благодаря которым он являет свою красоту.

Свет, приникающий к телу, символизирует одну сторону художественного творчества — «Ясность», си­яние, блеск. Другая сторона связана с символом вопло­щающего, удерживающего форму пространства, кото­рое должно подчиняться духовному. Это — «Покоя­щееся», первичный знак Гэнь. Би гуа, «Красота», захватывает мгновение в потоке времени и берет его в оправу подходящей формы. Так получается образ.

Не следует считать, что отношение содержание— форма жестко задано. Конечно, содержание без фор­мы и форма без содержания — ничто. Но происхожде­ние у них разное: содержание берет начало в сердце (в душе), а форма — в духе; песня и воплощенный образ отличаются настолько, насколько различны их истоки.

Итак, в Би гуа ясно отразились представления ки­тайцев о сути искусства.

Чтобы глубже проникнуть в природу этого и дру­гих знаков «Книги Перемен», необходимо рассмотреть еще два способа структурного членения. Сначала выде­лим ядерные знаки гуа. Для этого надо отбросить вне­шние черты полного знака гуа.



Чжэнь, Би Кань,

верхний «Красота» нижний

ядерный гуа ядерный гуа

Отбрасывание нижней черты открывает знак гуа Кань, Вода, «Бездонное». Отбрасывание верхней дает знак Чжэнь, Гром, «Возбуждающее». Вода, «Бездонное», и Гром, «Возбуждающее», «Толчок», скрыты в Би гуа, а ее крайние сильные черты — первая и шестая — по­рождают динамику и ритм. Внутренняя динамичность отображается в самом знаке гуа — через нисхождение «Бездонного», Кань, и восхождение «Возбуждения», Чжэнь, а также в произведениях искусства, которые есть плод взаимодействия духа и души.

Кроме того, Кун-цзы говорит в комментариях с скрытых в каждом знаке гуа чертах Неба и чертах Че­ловека.

Но прежде чем перейти к этой теме, мне бы хоте­лось упомянуть о другом — о соотношении линии¹, вэнь, и содержания. Конечно, для китайцев линия, вэнь, и вещество, чжи², значат нечто другое, чем то, что при­нято понимать под формой и содержанием в европей­ской традиции, хотя в некоторых случаях эти пары понятий сближаются. Вэнь для китайцев — не теоре­тический или формообразующий принцип, а то, что позволяет принять форму; что-то, что может превра­титься в орнамент или украшение. Линия принимает форму, но ускользает от нее, непрерывно изменяясь. Так как основное свойство линии именно потенциаль­ность, возможность и необходимость преобразования, линия играет с формой, она ничего не завершает, не создает ничего, что бы длилось, удерживалось в вечном потоке Перемен. С другой стороны, то, что китайцы называют чжи, веществом, совсем не похоже на мате­рию, субстанцию. Вещество нематериально. Вещество, принимающее любую форму, — это Дао. Дао не при­надлежит этому миру, оно не существует в феноме­нальном и не входит в круг явлений.

Е
Когда вещество чжи

сильнее линии вэнь, есть

варвар; когда линия вэнь

сильнее вещества чжи,

есть писец. Только когда

вещество и линия в

гармонии, есть цзюнь-цзы.

«Лунь юй» 6.16

Теперь понятно, по­чему Кун-цзы говорил, что вещество важнее линии, и почему он ут­верждал, что в живопи­си верхом совершенства является простота.³ Про­стота не нуждается в ук­рашениях, в играх с формой; форма тогда просто служит для выражения Дао. И это, говорит Кун-цзы, — совершенство. И не только в живописи. Это верно для искусства в целом. Схожее по настроению изречение приводится в дру­гом месте «Лунь юй»: «Когда вещество чжи сильнее линии вэнь, есть варвар». Он еще не искушен в культу­ре. Конечно, он может измениться, но пока он дикарь. «Когда линия вэнь сильнее вещества чжи, есть писец». Такой человек «окультурен», но его культура механис­тична, мертва. Когда же форма и содержание, линия и вещество проникают друг в друга, их слияние в идеаль­ном образе рождает расцвет в культуре и совершен­ство в искусстве.

Эта идея ясно выражена в ядерных гуа. Верхний знак Гэнь, «Покоящееся», соотносится с линией, кра­сотой формы, возможностью преобразования, или — я могу сказать и так — изменчивостью и декоративно­стью формы. Две нижние черты орнаментальны, верх­няя черта контролирует нижние и дает им значение. То есть дух, Дао, поднимается кверху и проявляется в черте кристаллизации, которая разлагает на элементы старые формы и создает новые. Нижний знак, Ли, ассоциируется с Дао, значением. Хотя значение показа­но «снизу», из этого не следует, что Дао погребено под декоративными украшениями. И первичен здесь дух, энергия, жизнь или дающее форму. Но принимающее форму занимает в этом гуа центральное положение, оно побуждает свет стать видимым настолько, что дух сгущается в вещество.

Взаимодействие линии и вещества в этих триграм­мах отражает два разных типа искусства. Гэнь гуа, Гора, неподвижна, но ее глубины излучают безмятежную, сияющую, ясную красоту. Это пластические искусства, сущность, остановленная взглядом художника. Для взгляда, обращенного вверх, образ Горы предстает пре­ображенным и украшенным освещающим ее огнем. Песня, напротив, требует физического начала, взгляда, который одновременно является и внутренним све­том — подвижным и облекающим — и который те­перь обрел законченную форму, материализованную по­средством духовного аспекта, Дао. Поэтому Би гуа, «Красота», может служить иллюстрацией к стихотво­рению Гете из «Западно-восточного дивана» — «Пес­ня и воплощенный образ».

Пусть из грубой глины грек
Дивный образ лепит
И вдохнет в него навек
Плоти жаркий трепет;

Нам милей, лицо склонив

Чуть остудим мы сердца,

Каким бы подробным ни было наше рассмотрение до сих пор, оно останется односторонним, если не упо­мянуть еще два обстоятельства. Первое — нераздель­ность Неба и Человека, космоса и индивида. Макро­косм и микрокосм, как бы далеко они ни расходились, принадлежат единому энергетическому центру. Поэтому говорится: «Твердое и податливое соединяются, чере­дуясь, и создают форму»². Это — форма Неба. Красо­та, или форма, Неба существует потому, что твердое чередуются с податливым. Твердое и податливое чере­дуются в разных частях гуа:

Кань Чжэнь

«Бездонное» «Возбуждающее»

Снизу — знак Ли, Солнце. Солнце — это энергия, свет, твердое, это один из источников небесной формы и красоты. Затем следует ядерный гуа Кань, Луна, в которой крайние черты податливые, а центральная — сильная. Луна представляет собой противоположность Солнцу — женское, податливое начало. Солнце и Луна, Тай Яни Тай Инь, Великий Ян и Великий Инь, образу­ют пару противоположностей, дающих начало формам Неба. И здесь господствует Солнце, всегда сияющее, вечно сильное. Луна передает состояние зависимости, она отражает — получает и отдает — свет Солнца. Дальше идет верхний ядерный знак Чжэнь, «Возбужда­ющее». Чжэнь соотносится со звездами и планетами, обращающимися вокруг Неба. И, наконец, верхний гуа — Гэнь, Неподвижность, символизирующий По­лярную звезду, которая остается на месте, в то время как другие звезды вращаются вокруг нее. Так проявля­ются в Небе день, месяц, год и Великий год, зон — ритмы, в которых развивается жизнь и происходят со­бытия. Форма и красота Неба обнаруживается в не­бесных телах.

Но не только в Небе поочередно действуют силь­ное и податливое, создавая формы. Тот же принцип применим к человеку. В «Комментарии к Туань» гово­рится: «Форма вэнь в ясности (мин) и неподвижности (чжи) — это форма человека». Иметь форму означает иметь облик и Дао: быть воплощенным в соответствии с Дао. «Ясность», «Сияние», Ли — нижний первичный знак, неподвижность, — и Гэнь, верхний знак, как раз и составляют форму человека. Там, где преобладает фор­ма, красота, искусство — битва существования пре­кращается; перемирие находит форму в ясности и по­кое. В этом затишье царит покой, и внутренний взор видит вещи чистыми, в изначальной красоте; все суще­ствующее воспринимается как прекрасное. В этот мо­мент зритель стоит вне вихря событий; не отягощен­ный ни болью, ни страстью, он сливается с «непрехо­дящим в законной череде, что розе новый цвет дарит»¹.

Это — сердце искусства. Созерцая, отдавая внут­ренний свет миру, увиденному в его истинном облике, человек освещает мир, и тот становится прекрасным.

Как следствие: «Созерцая формы Неба (тянь вэнь), наблюдаешь изменения времени; созерцая формы чело­века (жэнь вэнь), преобразуешь Поднебесную»².

При этом предполагается, что мир находится в постоянном движении, что бытие представляет собой поток. Ритм дает этому потоку форму, а созерцание «форм Неба» позволяет понять изменения времени. И только тогда можно правильно выбрать время для дей­ствия, поскольку если дело приурочено ко времени Неба, само Небо поддержит его. Всему свое время — это формула гармоничной творческой деятельности. Толь­ко так мы получаем искусство, воздействующее на мир — не просто находящее выражение во внешнем, но проникающее глубоко, формирующее душу по тому вечному закону, «что розе новый цвет дарит».

Форма человека, жэнь вэнь, может иметь огромное значение, проявляясь как прекрасная внешность. В «Сказке» Гете говорится о трех властелинах мира — Мудрости, Внешности, Силе, — правление которых установлено надолго или навсегда. По сказке Серебря­ный король, Внешность, наделен значительной властью. Но только чистая внешность, не разбавленная другими энергиями, отрекшаяся от всего, кроме внешности, не претендующая ни на что, кроме самой себя, избавив­шаяся от всех чуждых примесей, становится силой, формирующей человека. Кун-цзы говорил, что Подне­бесную можно преобразить внешностью, потому что мир легче всего поддается воздействию красоты. Кра­сота не надвигается извне, она не принуждает и не подавляет. Красота действует за счет внутреннего, при­сущего ей магнетизма, она притягивает и увлекает за собой, она вызывает восхищение, и все следуют за ней с радостью.

Но именно здесь искусству положен предел. Ил­люзия находит лишь временное прибежище в искусст­ве. Это остановка в мировом круговороте. И поэтому «Туань», «Суждение», гласит: «Би, КРАСОТА. — успех, хэн, В малом благоприятно куда-нибудь направиться». «Образ», «Сян»: «Огонь под Горой: КРАСОТА. Так цзюнь-цзы достигает ясности в текущих делах, не осмелива­ясь выносить серьезные приговоры». Это означает, что Би гуа не применим там, где идет борьба не на жизнь, а на смерть. В жизненной битве искусство — лишь отдых, возможность восстановить силы, оно не прино­сит окончательного избавления. У подножия Горы го­рит Огонь, и в его сполохах Гора великолепна. Но Огонь не вечен, наступит момент, когда ночь снова поглотит все, когда возобновится битва. Воля молчит в то мгно­вение, когда рождается произведение искусства, когда «Воспринимающее», Кунь, соединяется с «Творящим» и формирующим, Цянь. И все же, в соответствии со своими законами, искусство существует в изменчивом мире. Оно, конечно, близко к срединному, но и оно — продукт внешнего. Все искусство — внешность или за­висит от внешности. Энергии, которые создают произ­ведение искусства, приходят сверху, но само произве­дение, как любая вещь, возникающая во времени, попадает в царство противоположностей, где ничто не длится вечно, где все меняется, все — в потоке.

Итак, в конце нас ожидает предостережение: не переоценивать искусство, каким бы высоким, близким к Богу оно ни казалось. Необходимо признать его власть, но не заходить дальше, чем дозволено. Только тогда оно станет царством чистого света, прозрачным для всех.

За «Туань» и «Сян», «Образом», следуют тексты к отдельным чертам. В странной символике этих текстов отражается динамика искусства — я имею ввиду то значение слова «искусство», о котором мы говорили! сегодня, то есть искусство как придание формы тому, | что может принять форму, или как игра природы.

Текст к первой черте: «КРАСОТА — пальцам ног, оставляет повозку и идет пешим». Что это значит? Первая черта — нижняя, поэтому возникает образ пальцев на ногах. Но так как это — сильная черта, ее I возможности не соответствуют ее положению; отсюда образ повозки. Искусство же или прекрасное состоит в отбрасывании излишних украшений, в отказе от всего поверхностного и в осознании своих границ. Как сказал Кун цзы, «если местонахождение, обязанности или местность делают поездку неудобной, лучше никуда не ехать». Посему первый шаг к воплощению красоты в творение — это отказ от лишнего. Должно быть отброшено все инородное, привнесенное, все, что отходит от Дао, украшающее без необходимости для сущностного.

Текст к следующей черте почти забавен: «КРАСОТА. — бороде». Борода — второстепенная деталь внешнего облика. Податливая черта находится в сильной позиции.¹ Ее положение подчеркивает и дающее форму, и принимающее форму — игровое. Неважное становится важным, внешняя красота переносится туда, где она безобидна, но серьезное отношение к ней там немыслимо. Прекрасная наружность позволительна, когда она сочетается с чем-то превосходящим ее. Это оз­начает — если вернуться к нашему образу, — что бо­рода не растет сама по себе, отдельно от рта и подбо­родка. Она имеет право на существование только вместе с ними, то есть второстепенные детали, укра­шения и т. д. не хороши и не плохи. Они красивы, но игра природы, дающая им жизнь, остается зависимой, даже когда выступает на первый план. Область дей­ствия игры по необходимости ограничена, прерогатива принадлежит значению. То же, что не готово так или иначе подчинить себя значению, не стоит внимания.

На следующей стадии произведение искусства до­стигает совершенства. Текст к третьей черте гласит: «Как ПРЕКРАСНО, как насыщено. Вечная выдержка — к удаче». Это влажная, мягкая красота²: центральная черта ядерного знака Кань, Вода, а также верхняя черта зна­ка Ли, Огонь. Вода и внешность проникают друг в дру­га и дают влажную мягкую красоту. Высшее совер­шенство в искусстве достигается тогда, когда форма и содержание сливаются в единое целое и когда произ­ведение искусства становится абсолютно «прозрачным». Но здесь подстерегает опасность, и только «вечная вы­держка — к удаче». Кань, Вода, кроме прочего, имеет значение опасности, Бездны. Какая же опасность кро­ется в ясности совершенного произведения искусства? Опасность всегда возникает при переходе от времен­ного к бессмертному: из точки наивысшего развития можно двигаться только вниз. Солнце не может всегда находиться в зените, после полудня оно клонится к западу. Луна не остается неизменно полной, она убы­вает. И то же происходит в искусстве. Форма и значе­ние сливаются в единое целое, творение становится «прозрачным», но это лишь преходящее состояние, ко­торое неизбежно сменяется другим. Этой опасности можно избежать, пока удается сохранять суть, не удер­живая преходящее и несущественное. Вспомним при­зыв: «Быть как солнце в полдень, как луна в полнолунье». В обоих случаях говорится, что забота о будущем не должна помешать пережить всю полноту красоты сегодня. Но в восхищении преходящим нельзя перей­ти грань, и постоянная выдержка, точнее выдержка, обращенная в будущее, помогает избежать этой опас­ности. В последнем стихотворении «Китайско-немец­ких времен года и дня» есть строки: «Пусть не манит вас дальнее и грядущее, а делай сейчас и здесь нам присущее»¹.

Следующая черта уносит нас в вышние сферы. Шестерка² в четвертой позиции превращает художни­ка в аскета. «КРАСОТА или простота [седины]. Белая лошадь словно на крыльях. Он не разбойник, женится в срок».³ Это точка, в которой жизнь на мгновение зати­хает, и время принять решение, как дальше строить жизнь. И поэтому возникает вопрос: украшать ли? нужен ли стиль? или лучше жить без прикрас? Белая лошадь мчится, словно на крыльях, она слетает с Не­бес. Белая лошадь, она же Солнце, проносящееся мимо. Белый цвет — простота. И внезапно приходит осозна­ние того, что молчание воли к жизни, достигаемое на какой-то миг в искусстве, может длиться вечно, — осоз­нание с трепетом и чувством ужаса. И тут же следует утешение: «Он не разбойник, женится в срок», — оз­начающее, что это непереносимое, ужасное состоя­ние — непереносимое, когда видишь его со стороны, как возможность, — станет в момент его сознательно­го приятия легким и переносимым.

Шестерка в пятой позиции: «КРАСОТА на холмах и в садах». Прекрасное покидает сферу человеческого и возвращается вновь в природу. Именно так развива­лось китайское искусство. От изображений человека, характерных для искусства древности, китайцы очень рано обратились к изображению гор и вод. В этом ис­кусстве действует закон Дао — Дао, которое сообщает миру форму. Дао и закон остается там, где уже нет человека, его масок, нет ничего личного. И это то са­мое место, где цветут розы и лилии, где деревья живут своей жизнью и скалистые горы смотрят в небо. Воз­вращение к пейзажу в китайском искусстве не случай­но, оно тесно связано с влиянием буддизма на китай­скую культуру.

Собственно говоря, пейзажная живопись развива­лась в рамках буддийской школы медитации дхьяна⁴. В чаньской живописи нет места для прикрас и нет нуж­ды в разъяснениях; речь забыта ради великого Молча­ния. Форму всему, что есть, дает Ничто. Таким обра­зом, пейзаж в китайском искусстве появляется как следствие выбора в пользу простоты: «Красота на хол­мах и в садах».

Последняя черта: «Безыскусная КРАСОТА Нет позо­ра». Безыскусная красота означает отсутствие каких-либо внешних ухищрений. И здесь мы снова обнару­живаем, что высшая духовность абсолютно лишена претензий. В древней песне дочь правителя, отправля­ясь в дом будущего мужа, надевает ярко расшитое пла­тье, но простую накидку, гораздо более скромную, чем верхнее одеяние служанки, сопровождающей новобрач­ную. Величие скрытого, красота невидимого, многозна­чительность, потенциальность — вот что ценилось пре­выше всего в китайском искусстве. Но это — и самое сложное для восприятия. У китайского поэта Тао Юань-мина¹ был цинь² без струн. Однажды он провел пальцами по несуществующим струнам и сказал: «Только цинь без струн передает тончайшие движения серд­ца». В китайской культуре цинь вообще занимает осо­бое место. Игра на нем выражает душу в беззвучной музыке — нота уже не звучит, но палец продолжает скользить по струнам, рождая вибрации, не слышные человеческому уху. В кругу друзей именно в эти не­слышные вибрации вкладывают самые сокровенные чувства. Здесь линии и направления, согласованность форм в искусстве возвращаются из видимого в невиди­мое. В точке исчезновения, где все преходящее — лишь символ, где недостающее (т. е. недостижимое) стано­вится событием³, китайское искусство приобщается Вечному, Небесному.

Но каким бы важным ни казался знак Ей, он ничего не решает. Потому и вздыхал Кун цзы, когда в трудный период жизни ему выпал этот гуа: «Что мне красота!» Кун-цзы думал о большем, чем абсо­лютная гармония облика. Его целью была мудрость, созидательная сила и реализм, гибкость которого до­стигается за счет энергии жизни. Ей гуа показывает один из путей к этому идеалу, но сам не ведет к нему.

Итак, сегодня мы говорили о пластических искус­ствах и об искусстве воображения, и теперь мы ви­дим, что, хотя в них невозможно сказать последнее слово, они ставят перед нами зеркало, в котором отра­жаются вечные энергии. Они учат преобразовывать видение в созерцание, дают узреть мир в его предвеч­ной красоте. По крайней мере, благодаря им в битве жизни находится место и время, когда возможными становятся покой и свобода — свобода, открывающая более глубокий путь.

ДУХ МУЗЫКИ

В

«Чжун юн» 1

Музыка сдерживает и гармонизирует эмоции так, что они обуздывают друг друга, и центр, срединное, становится кругом, вращающимся вокруг своего цент­ра. Именно об этом слова из «Чжун юн»: «Осуществ­лять гармонию в срединном». Срединное — это потен­циальность эмоций, а гармония приводит их в согласие друг с другом.

Юй, 16 «Вдохновленность»

В «Книге Перемен» с музы­кой связывается Юй гуа, «Вдохновленность» ; нижний первичный гуа – Кунь. «Воспринимающее»; верхний — Чжэнъ, «Возбуждающее», «Толчок». Вместе они дают образ эн­тузиазма, Грома, Чжэнъ,

В «Шо гуа» говорится, что «божество выступает вперед в знаке Чжэнь», «Возбуждающем». Эмоции вы­зывают к жизни сознание. Но их действие выходит за пределы отдельного человеческого существа. Эмоции не немы, они могут находить выражение в звуке. Крик поднимается над индивидуальным и рождает в других эмоциональный отклик. И Гром, раздающийся над Зем­лей, символизирует чувство, которое находит выражение в крике, вырывающемся из глубин подсознания.

Так падают барьеры, отделяющие человека от человека. Ничто не мешает предположить существование коллективной души, предшествующей индивидуальному сознанию, но, хотя коллективная душа; объединяет индивидов в единое целое, сама она оказывается еще более разобщенной. И тогда «Вдохновленность» — «Возбуждающее», идущее из-под Земли — символизирует прорыв, разрушение барьеров между группами, единение людей во взаимном чувстве. Один лишь шаг отделяет крик от музыки: крик — это строи­тельный материал для музыки, также как эмоции об­разуют мирское тело души.

Но здесь подстерегает опасность, так как прихо­дится иметь дело с иррациональным. «Возбуждающее», Чжэнь, не подчиняется никакой логике. У эмоций, ко­нечно, всегда есть какие-то причины, но эта причин­ная связь произвольна: эмоции никак не удается по­ставить в однозначное соответствие причинам. Причины включают скрытые энергии психики, и те затем выли­ваются в эмоции. На волне эмоции человек оказывает­ся оторванным от самого себя.

То же отражается во внутренних ядерных гуа:

Гэнь Юй Кань,

Нижний «Вдохновленность» верхний

ядерный гуа ядерный гуа

Нижний ядерный гуа — Гэнь, Гора, «Покоящее­ся»; верхний — Кань, Вода, «Бездонное». То есть Юй гуа — это Вода, собравшаяся на вершине Горы. Это — Вода под контролем, но если она выйдет из-под него, то хлынет потоком вниз, в пропасть, без собственной на то воли. Такова внутренняя структура знака Юй, «Вдохновленность»: накопленная эмоциональная энер­гия, которая вот-вот перехлестнет через край, в без­дну. Здесь сходятся рождение и смерть, жизнь и уми­рание. Чжэнь, старший сын, рождается первым; иными словами, с первым всплеском эмоций из подсознания рождается душа. Но теперь, когда сознание, душа, уже отделена от подсознания, ей грозит жестокий удар. Любое рождение сопряжено со смертью; чтобы новое начало существовать, оно должно пройти через смерть. Совершенно новая форма существования должна во­плотиться для жизни в новом окружении, и поэтому в Юй гуа жизнь и смерть сосуществуют, они близки, как родные сестры. Сильное чувство опрокидывает барье­ры индивидуальности, сметает личность; ее уносит мощ­ной волной чувства. Куда? — Никто не знает.

И по этой самой причине во «Вдохновленности» находятся корни пророчества, священного безумия. Что такое священное безумие? Это космическое состоя­ние, увлекающее индивида в глубины, где жизнь и смерть пребывают друг в друге. Это безудержная дионисийская стихия: и если дойдет до кровопролития, пусть кровь течет рекой (первичный гуа Кань также обозначает кровь). Здесь жизнь находит выражение в крайностях. Как в танце Шивы, срываются покровы с жизни и смерти; космические силы вторгаются в лич­ность, и разрушение индивидуальности становится не­избежным. В эти поистине высокие моменты человек получает шанс объять все человеческое. Личность исче­зает, все радости и печали человечества совмещаются в едином «Я», она словно вливается в море коллективно­го и переживает без выбора все отпущенное человечес­кому существу.

Конечно, прорыв космической стихии и неограни­ченное расширение личности таят в себе опасность. Все зависит от того, где лежит источник потока, захва­тившего индивида. Необходимо добраться до самых глубин, туда, где совершается определяющее, централь­ное событие мира. Тот, кто преждевременно отдастся на волю волн, будет уничтожен. Состояния сильной личности отражаются в других, но размах ее взлетов и падений может разорвать на части неготовых. Так Грет­хен была сломлена личностью Фауста.

Но, с другой стороны, выраженная эмоция — это единственно возможное средство объединения людей. Сферу деятельности и мышление индивида определяет его положение в человеческом обществе. У каждого есть свой социальный статус, свое окружение, и даже индивидуальные особенности строения органов воспри­ятия разительно меняют мир человека. Совсем непро­сто прийти с другими к согласию в представлении мира. Здесь стоят почти непреодолимые барьеры. Индивид нем, предметы, по поводу которых могут общаться люди, — это всегда развалины прежних держав. По­этому то, на чем зиждется мир одного, оказывается пустым звуком для другого. Кажется, невозможно на­вести мост между содержаниями отдельных личнос­тей, между двумя разными опытами. И тем не менее, какая-то эмоциональная вибрация передается от одно­го человека к другому. То, о чем невозможно было размышлять и что нельзя изложить на словах, вдруг, во вспышке эмоции, безусловно и непосредственно пере­дается от человека к человеку и объединяет людей в подчинении общему потоку. Как одинаково настроен­ные музыкальные инструменты вызывают вибрацию друг в друге, так и человеческие существа начинают вибрировать в унисон, когда выходят за рамки индиви­дуального. Это происходит помимо нашего участия: стоит только сойтись двум существам с похо­жими «тональностями» эмоциональных виб­раций, точка сопри­косновения становится фокусом и пусковой пру­жиной древних жизнен­ных энергий.

О
Бо-я в совершенстве играл на цине, Чжун Цзы-ци был совершенным слушателем. Бо-я играл, и, когда его мысль устремлялась к высоким горам, Чжун Цзы-ци говорил: "Это — совер­шенство! Величественно, словно гора Тайшань"; когда помыслы влекли его к те­кущим рекам, Чжун Цзы-ци говорил: "Это — совер­шенство! Безбрежно, словно разлив великих рек". О чем бы Бо-я не помыслил, Чжун Цзы-ци постигал все. Бо-я путешествовал по северно­му склону горы Тайшань, Внезапно хлынул ливень. Остановился под утесом, с печалью на сердце. Выта­щил цинъ и заиграл. Сначала создал произведение о затя­нувшемся дожде, затем сочинил мелодию о руша­щихся горах. Стоило ему их исполнить, как Чжун Цзы-ци проник в их смысл. Бо я отложил тогда цинъ и вздохнул: "Это — совершен­ство! Вы слышите мои помыслы, как будто сердце мое перед вами. Разве мне скрыться в звуках!"

«Ле-цзы» 5

Способность об­щаться посредством эмоций поразительна. Эмоция заполняет зву­ки настолько, что ищет выход и воспроизводит­ся визуально. Конечно, всему есть предел, и в Китае знали, где кончается действие эмоции. О Кун-цзы передают короткую выразительную историю. Любимый ученик Кун-цзы слушал, как учитель играет на цине, уловил в его игре угрозу и, устрашившись, сказал: «В мыслях у учителя убийство». В это время Кун-цзы смотрел на паука, пле­тущего свою сеть вокруг мухи, увиденное он выразил в движении струн. Ученик был настолько восприимчив, что понял эмоцию, но причины и контекст восстано­вить не мог и реагировал на мысль об убийстве челове­ка, а не мухи. В музыке учителя он почувствовал на­правление мысли, но не ее динамику.

Сам Кун-цзы может служить примером тому, на­сколько дух музыки может подчинить человека «Воз­буждающему», Чжэнь. Однажды в исполнении знаме­нитого учителя музыки Кун-цзы услышал мелодию. Сначала он выучил ноты, затем проник в дух этой ме­лодии и позже постиг сердце, эмоции и мысли челове­ка, сочинившего ее. Но хотя учитель музыки уже был доволен игрой Кун-цзы, сам Кун-цзы продолжал рабо­ту до тех пор, пока не увидел перед собой высокую темную фигуру. Он сказал: «Я вижу его, темную высо­кую форму, возвышенное создание, творца среди лю­дей». Тогда учитель музыки склонился перед Кун-цзы и сказал: «Эта мелодия действительно восходит к Чжоу-вану, создателю нашей культуры».¹ Такая сила заложе­на в общении через эмоции. Ясно также, что подчиня­емся мы не периферийным движениям нашей психики, а тому, что развивается в центре. Конечно, любые потоки годятся, чтобы поплавать, но природу человека следует искать там, откуда возникает космос.

И важно, чтобы те, от кого зависят судьбы челове­чества, могли использовать «Вдохновленность», Юй, а не просто плыть в потоке его стимулирующей энергии. В этом тайна великой музыки. «Комментарий к Ту-ань» гласит: «Посредством послушности — движение ВДОХНОВЛЕННОСТИ, Юй. Юй движется посредством По­слушности, поэтому Небо и Земля подобны ему, более того, "ставят удельных князей, хоу, и ведут строем войска"! Небо и Земля движутся посредством Послуш­ности, поэтому Солнце и Луна не отклоняются и вре­мена года не путаются. Человек мудрости движется следуя, тогда наказания и взыскания очищаются и на­род послушен. Велико значение времени Юй!»¹

Подчинение (следование) движению, согласно «Ком­ментарию к Туань», — средство управления, установ­ления порядка среди разобщенных и изолированных индивидов, гарантирующее законный и осмысленный путь к согласию в обществе даже в самых опасных ситуациях. Например, когда «ставят удельных князей, хоу, и ведут строем войска». Двоякая суть музыки про­является и здесь. С одной стороны, музыка — великое искусство, собирающее людей в общей радости; звуча­щая гармония, противостоящая силе темных эмоций. Но музыка, кроме того, — это энергия, пробуждаю­щая безумную храбрость перед лицом смерти. С музы­кой выходят в поход войска, с музыкой идут в послед­ний бой.

Потенциал, заложенный в знаке Юй, «Вдохновлен­ности», огромен. Но только когда лидер сам подчиня­ется Чжэнь гуа, «Возбуждающему», он может исполь­зовать этот потенциал. Только полностью отдавшись движению, погрузившись в коллективную душу, чело­век становится настоящим лидером. Только тот, кто чувствует и вдохновляется вместе со всем человечест­вом, может повести за собой. Прежде чем эмоция зах­ватит группу, она должна быть пережита лидером. Лишь пережив эмоцию, можно передать ее другим. В этом смысл фразы «Небом и Землей движет следование». На Небо и Землю не наложено никаких ограничений. Созвездия движутся в Небе по своим путям, их не сдер­живает ничья рука, не связывает никакая веревка. Они свободны; это значит, что они во всем следуют движе­нию — именно такова концепция свободы в Китае. Движение созвездий свободно и в этой свободе ничем не связано, и поэтому они могут выполнять свою роль. Поэтому Солнце и Луна не покидают установленных орбит. Подобно этому, Земля не старается ничего удер­жать. Когда приходит весна, Земля принимает весну. Когда весна подходит к концу, Земля дает ей уйти и готовится к лету. По этой причине не путаются време­на года. В безусловном подчинении движению — тай­на правильного взаимодействия со временем. Поэтому так важно высвободить ту часть человеческой природы, где скрыто Дао. Этим самым дается свобода и другим, а Дао, мировой закон, обретает форму.

Осознание этого открывает доступ к величайшей силе на земле. Есть разные типы лидеров, как возмож­ны разные степени следования движению. Подчине­ние себя движению всегда наделяет человека качества­ми лидера, но реальная сила и прочность положения лидера зависит от глубины движущего начала. Если это — настроение дня, то человек, озвучивший недо­вольство масс, в одно мгновение становится лидером. Люди узнают в нем себя. Чувство времени помогает ему выбирать значимые моменты в ходе событий, и он становится человеком дня. На гребне волны он кажет­ся великим всему миру. Но когда отдаешься поверхно­стным волнам, поднимаемым ветром, подъем неизбеж­но сменяется спадом. Чем ближе к поверхности лежит источник движения, чем более рассчитаны действия лидера на привлечение масс, тем скорее наступает спад. Только настоящий правитель понимает, несмотря на оппозицию, волю своего народа, или, лучше сказать, он напрямую сообщается с «сутью нации» (Volkheit). На­стоящий правитель посвящает себя не отдельным ин­дивидуальностям, не просто меняющимся день ото дня настроениям толпы, он настроен на состояние нации, и поэтому его действия всегда находят отклик в серд­цах людей.

В этом, в частности, секрет успеха Кун-цзы. Мно­гие в последнее время ставят под сомнение значитель­ность его учения и дел; говорят, что он не особенно оригинален. Но философия Кун-цзы была и продолжа­ет оставаться действенной благодаря его полному отож­дествлению с волей человечества, через которую говорит Божественное. Поэтому вначале его деятельность оставалась почти незаметной. Но то, что он делал, к чему стремился, продолжает оказывать влияние до сих пор, в то время как поверхностное волнение его совре­менности давно улеглось.

В «Образах», «Сян», о проявлении духа музыки ска­зано: «Выходя из Земли, нарастает Гром: Юй, ВДОХНОВ­ЛЕННОСТЬ. Так создавали древние правители музыку, чтобы чтить Дэ, заслуги, и во всем великолепии под­носили ее Верховному Божеству, приглашая к этому умерших предков». Музыка связывает в этом образе Землю, Небо и основные метафизические энергии. До­стойных чествуют музыкой, объединяющей звучание и жест, так как они в Древнем Китае — брат и сестра, две стороны проявления одного и того же эмоциональ­ного начала. Все, что живет в сердце, выражается в звуке и, достигнув апогея, находит выход в движении, поэтому любое звучание, любой жест свидетельствуют о внутренней жизни. И так мы приходим к идее свя­щенного драматического действа, в котором музыка и символические фигуры танца соединены для представ­ления космических событий — танца звезд. В экстати­ческом состоянии человек постигает законы Вселен­ной, исполняется мирового Дао, тайны мира. Всякого, кто чувствует так, уносит в Вечность.

Так чтут заслуги. Музыка восславляет культурные достижения, и тем самым их подносят Верховному Владыке — Небесному Правителю, благодаря которо­му звезды движутся по своим путям. И предки, Учите­ля, творцы минувших эпох, приглашены, чтобы собрать­ся вокруг Верховного Божества. Верховное Божество, рожденное духом музыки как понятие человека, — это не абстрактная идея. Как есть Небо, есть и Боже­ство. Но это единство складывается из внутренней мно­жественности — бесконечного количества предков, духов, энергий и сил. Поток эмоций, гармония музы­ки, выраженная в священной пантомиме, — тоже часть Верховного Божества. Человек общается с Бо­гом посредством музыки.

Сделаем еще один шаг. Эмоции не статичны. Они появляются, доходят до экстаза (люди пророчествуют в состоянии экстаза, священного безумия), но, как волны моря, разыгравшаяся буря эмоций неизбежно уляжется. В соответствии с этим непреложным законом даже самые сильные эмоции не могут длиться вечно. Поэтому сама по себе музыка не создает ничего неразрушимого; чтобы создавать обладающее вечно ценностью, надо сделать следующий шаг, перейти Цуй гуа , «Собиранию» (Die Sammlung).

В

«Собирание»

Музыка становится частью религии, так как прави­тель, приближающийся к храму, или великий человек, встрече которого благоприятствует все, — это религи­озный герой; он пересоздает человечество. Такие лич­ности время от времени появляются среди людей, ко­торые, причащаясь их плоти и крови, меняются по их образу и подобию. В этом эзотерический аспект акта жертвы. «Использование больших жертвоприношений к удаче». В доисторические времена, когда экстатическое служение достигало кульминации, совершалось риту­альное убийство правителя, воплощающего Божество, бывшего и человеком, и Богом или сыном Бога. Кровь жертвы очищала подвластный правителю народ. В ки­тайской культуре это архаическое жертвоприношение очень давно получило символическое значение. Тот, в ком живет «Творящее», Цянь, должен принести себя в жертву, и незримая кровь его духа даст силу членам его общности. Путь музыки заканчивается в религии, в ней музыка обретает себя. Логос сходит со своей высо­ты, и звук — крик — наполняется мифом, объединяю­щим людей в символе. Миф принимает людей в себя; его действие гораздо сильнее, чем звучание само по себе, так как миф — это музыка символов. Поэтому музыка — это претворение. В мифе темная сторона — жертва, самоотречение, самоотдача, — которая и дела­ет возможным объединение, реализуется в сиянии но­вого значения. В знаке Цуй, «Собирание», вверху — «Радостное», Дуй, а внизу — «Воспринимающее», Кунь, или следование — подчинение радости, посвящение себя величайшей радости, доступной человеку. Совершенная музыка смыкается с абсолютной религиозностью.

Но даже и здесь в центре восточной философии остается гармония. Конечно, нельзя сказать, что траге­дийность Запада совершенно чужда и непонятна на Востоке, но восточная мудрость не ищет истоки траге­дии так глубоко и никогда не абсолютизирует ее. Вы­сота и глубина соединяются в Логосе, в Дао. Радость и подчинение радости, как финальное искупление мифа, дает энергию, необходимую для установления порядка среди людей. Следование радости воздействует на че­ловека сильнее, чем мощь оружия или строгость зако­на. Радость делает подчинение простым и естественным. Радость в наряде красоты приходится по сердцу челове­ку, и он с готовностью принимает ее законы. Музыка и религия составляют сердце этой величайшей идеи.

ИСКУССТВО ЖИЗНИ

Рассмотрим сначала десятый знак гуа — Люй- , «Поступь-Поведение» (Das Auftreten). «Поступь–Поведение» несет в себе двойное значение: наступать на что-либо и поступать, вести себя в соответствии с ри­туалом. Поэтому в «Книге Перемен» Люй замещает ли, ритуал, а искусство действия подразумевает соот­ветствие правильному поведению, то есть ритуалу.

Л
Люй, 10



«Поступь-Поведение», «Ступание»
юй

Основные атрибуты этих гуа — радость и сила/твердость — характеризуют правильное поведение, по­этому в комментарии сказано: «Люй показывает осно­ву характера. Он (знак) гармоничен и достигает цели, устанавливая гармоничный ритуал». Ритуал становит­ся гармоничным, потому что оба первичных гуа дви­жутся в одном направлении — вверх, один следует за другим. Но существующая между ними гармония не очевидна и не разумеется сама собой. Гуа соотносятся с определенными состояниями Неба и сторонами све­та: Дуй гуа, «Радостному», соответствует запад и сере­дина осени, Цянь гуа, «Творящему», — северо-запад и девятый месяц, когда осень переходит в зиму. Дуй — это пора урожая. В небе он занимает западный квад­рант белого тигра. Белый тигр — ужасное существо, ассоциирующееся со смертью, а белый цвет — цвет траура. Обоим знакам соответствует металл (см. у-син), оружие, что указывает на сопутствующее осени ожи­дание суда, оценки сделанного. И посему человеку, стре­мящемуся научиться правильному поведению, или ис­кусству жизни, открывается понимание чудовищного, демонического, неодолимого начала — парализующей опасности. Скрытый в божественном, в божестве-ноумене подавляющий аспект не может не вызывать страха, потому что противостоять ему не в челове­ческих силах.

Это — божественное начало (ноумен), олицетво­ряемое судьбой, которое не оставляет человеку лазеек. Судьба не легка, не проста, не склонна играть. Усло­вия, которые она выставляет, приходится принимать со всей серьезностью. Здесь человек предстает перед судом «Творящего», представленного верхним знаком Цянь. Год завершился, осень миновала, и теперь станет ясно, что сможет выжить, а что обречено на смерть. Это время, когда плоды весны вновь возвращаются в круговорот событий.

Четыре сезона вращаются, как огромное колесо. Жизнь поднимается, расцветает, приносит плоды, раз­брасывает семена и, когда приходит темная половина года, все возвращается к началу. Все преходящее при этом исчезнет бесследно — в соответствии со словами: «Небо ведет битву в Цянь», «Творящем». Великий во­ин, который ведет битву со всеми порожденными им сущностями и который приходит в мир в знаке «Воз­буждающего», Чжэнь, теперь стоит на северо-западе, где близок конец года. Каждый должен пройти через битву с ним — битву «Творящего», Цянь, с преходя­щим. В этой битве все чрезвычайно серьезно. И чело­веку, конечно, ясно, что его противник не пришел от­куда-то извне, а сама битва — не случайность. Судьба ждет за дверями, и придется переступить через порог, каким бы беспощадным ни был страж. Энергия «Тво­рящего», Цянь, глубоко трансформирует человека. Лег­ко понять, почему он трепещет, почему он пытается уклониться от встречи с немилосердной, жестокой судь­бой или почему, в приступе бессмысленного протеста, он желает отречься от нее, отказаться от своей ответ­ственности. Но судьба спокойно стоит и ждет. Ни од­ному смертному ее не избежать. И каждый стремя­щийся к Вечности, как только определится его способ ведения боя, будет держать ответ. Встреча со стражем порога неотвратима.

И снова Гете. Он нашел слова простые и точные, передающие самую суть.

Не следует судьбе сопротивляться,

Из этой интерпретации знака Люй, «Поступь», следует, что главное — правильно отнестись к судьбе и принять верное решение. Бессмысленно придумывать уловки. Тот, кто попытается это сделать, вообразит себя достаточно сильным, чтобы отмахнуться от величины стоящей перед ним задачи, будет повергнут уничтожен. Потому что, отказываясь от судьбы, мы отказываемся от самих себя. Судьба — не что-то отдельное от человека, она является творческим началом; так как творческое — это прародитель всех существ, отец, живущий внутри нас, то как можно убежать о него? Возможно ли избавиться от творческой силы внутри нас самих, посредством которой мы существуем? Власть судьбы поэтому абсолютна.

И поэтому сообщение Люй гуа: «Выйди ему на­встречу». Младшая дочь не может противостоять это силе. Посему она счастливо и послушно следует за отцом. Она идет за ним, даже когда дорога становится опасной, когда решение означает жизнь или смерть. В ее простоте и немудрствовании — вера, если это часто ошибочно понимаемое слово все-таки обладает хоть каким-нибудь значением. Вера исходит из реальности и всегда приложима к ней. Этот род веры есть любовь; к судьбе. Без стремления к счастью, без страха несчастья, свободная от страха и надежды, такая вера держит в цепях двух величайших врагов человечества². Вера побеждает, потому что в ней — знание, как использовать энергию творчества.

Это знание есть в Люй гуа. В знаке «Поступь» не медлят. Я говорю сейчас не о статических состояниях, но о самых опасных ситуациях, вынуждающих с ходу принимать далеко идущие решения, — о мгновениях, когда словно бы идешь по лезвию бритвы. Выйти из подобной ситуации можно, только взяв верное направ­ление и ритм движения. Иначе — смерть. Никому из смертных не выдержать долго лицом к лицу «Творя­щее», Цянъ, поэтому в битве с «Творящим» нельзя ос­танавливаться ни на минуту.

Здесь видно, как зарождается ритуал, ли. То, что истинно для индивида, переносится на все человече­ство. Еще раз: секрет правильного поведения, Люй, — в различении, разделении высокого и низкого, разделе­нии динамичном. Источник Озера, Дуй, — под Небом, Цянъ, — вверху, и, приходя сверху, Вода впитывает энер­гию, необходимую для этого разделения. И, таким об­разом, любой действенный ритуал различает высокое и низкое, устанавливая подвижную иерархию, в которой отношения строятся строго в зависимости от уровня, но сами уровни каждый раз заполняются по-разному. То есть ни одно длящееся во времени взаимодействие в целостной системе взаимоотношений не является застывшим. Ничто не обладает абсолютной величиной. Все высокое на Земле подчиняется Небу. Даже прави­тель человечества, сын Неба, подчиняется своему отцу, Великому Предку. Нет и абсолютных глубин. Человек простой, самого скромного положения, в определен­ных ситуациях может одаривать и продвигать других. Таким образом, человечество превращается в систему отношений, в сложную иерархию, в которой всегда что-то движется, смещается, и только в такой системе воз­можно правильное поведение.

Кажется, правильное поведение подразумевает еди­нообразие, ведь ритуал в конце концов исполняется всеми. Но жизненность ли — в неравенстве. Единооб­разие дает начало ритуалу, ли. И, конечно же, едино­образие может порождать правила и установления или закон и принуждение. Но само по себе принуждение и жестокие законы еще никого не убеждали в необхо­димости правильного поведения (термин «ли» обозна­чает как источник, так и исполнение ритуала). Наоборот, Кун-цзы говорил, что принуждение ведет лишь к отчуждению, и втайне люди продолжают нарушать об­щественные установления.¹ Поэтому система механи­ческого уравнивания, основанная на принуждении, не может быть эффективной. Только признание неравен­ства в качестве основного признака человеческой при­роды (ведь нет двух одинаковых людей) дает начало правильному поведению как упорядоченной системе человеческих взаимоотношений. И поэтому «Образ», «Сян», гласит: «Вверху Небо, внизу Озеро: Люй, ПОСТУПЪ-ПОВЕДЕНИЕ. Цзюнь-цзы, различая высокое и низкое, так направляет воле устремление (сознание) народа». Разница между уровнями продуктивна, поскольку низкое авто­матически начинает подражать высокому. Не возника­ет необходимости в принуждении — желание подра­жать превосходящему и стать равным ему рождается само собой. Так начинается ритуал, ли, и эта сила, дей­ствуя изнутри, а не приходя извне, в конце концов захватывает тех, кто оставался в стороне. Снова мы видим Вселенную, которая приводится в движение из­нутри, без внешнего воздействия. Вселенная продол­жается и внутри человеческого существа, внутренняя упорядоченность мира приводит к порядку благодаря силе организующего различия.

Индивид утверждается в своей судьбе, утвердив­шись в своем сознании; он организует отношения с высшим, сознательно вступая в него. Это важно, по­скольку каждый должен найти свое место. По сути своей, положения не различаются по отношению к Абсолюту. Любое положение имеет верх и низ. Поэто­му человек, оказавшись в какой-то определенной пози­ции, уже не нуждается в конкретном знании о своем месте в общей иерархии. И поэтому важно занять именно надлежащую позицию. Знак Дуй, «Радостное», внизу, знак Цянь, «Творящее», вверху. Оба там, где им следует быть: что должно быть вверху — вверху, а что должно быть внизу — внизу, поэтому-то и возможно быть довольным судьбой. Среди шести черт этого гуа только одна — слабая. Эта единственная слабая черта отмечает точку перехода, где природа вливается в чело­века (две нижние черты — Земля, две черты в цент­ре — Человек, две верхние черты — Небо). Находясь в месте перехода и продвижения, эта линия контроли­рует силы, которые давят с обеих сторон. И здесь воз­никает образ человека во Вселенной. Человеческое су­щество — слабейшее из всех творений, природа не дала ему ни клыков, ни панциря. Он рождается в мире чудовищ беспомощным и беззащитным. Младенцем он беспомощен более, чем любая тварь на земле, он зави­сит во всем от мира, от нежности, приходящей извне. Несколько дней после рождения — и любое животное готово к самостоятельной жизни в своем окружении; но пройдут годы, десятилетия, прежде чем человек ста­нет независимым.

Вот это слабое создание попадает в окружение, полное опасности, где царят чуждые ему силы. И все же тигр не укусит человека. Текст «Туань» гласит: «На­ступаешь на хвост тигру. Не кусает человека. Хэн, ус­пех» . Здесь используется символика годового цикла, так как великий тигр на Небе — это образ космической всепобеждающей силы. Как же может человек при­близиться к тигру и наступить ему на хвост? Впереди Цянь, «Творящее», за ним следует Дуй, «Радостное». Человек проявляет отчаянную дерзость, но тигр не уку­сит. Не потому ли, что человек беззащитен? Может быть, именно беспомощность радости делает ее вели­чайшей силой на земле. Улыбающиеся глаза ребенка сильнее любого зла, они обезоруживают даже самых порочных, и тигр не укусит человека, который знает, как подойти, знает образ действия, который предпола­гает состояние души ребенка в высшем смысле, пред­полагает сохранение радости сердца, внутренней радо­сти, одинаково доверяющей всем и всему. Такому доверию сопутствует достоинство. В знаке Люй, «Поступь-Поведение», внутри «Радостное», Дуй, а снаружи «Сила», Цянь. До некоторой степени, это напоми­нает мальчика в «Novelle»¹, который укрощает льва весельем, и являет образ человека, сталкивающегося с космическими силами. И в этом — тайна правильного поведения, ли, поведения как искусства жизни.

Теперь мы говорим о высшем искусстве, искусстве на уровне индивидуальности, которое состоит в гармо­ничном объединении личности с судьбой. Все, что по судьбе, — это данность, но только свобода дает воз­можность принять судьбу и гармонично влиться в отношения с людьми так, что поведение превращается в движущую силу.

Необходимо принять во внимание и другой аспект. Каким образом передается наш опыт, мудрость, энергия, вера, способы адаптации? Человек не просто брошен в мир, чтобы получать наслаждение или принимать вещи такими, какие они есть. Любой акт приятия должен быть передан дальше. Истинные ценности мира как раз те, что поколение за поколением приходят из непостижимых мистических глубин; и каждому поколению вверено предыдущим священное наследие, которое должно быть умножено и передано дальше. И пока из поколения в поколение передается и умножается наследие предков, не иссякает созидающая энер­гия. Посему перед нами во всем величии и со всеми подробностями встает проблема: как передать то, что мы признали величайшим благом — наше наследство, как сохранить непрерывность, не оборвать цепь? Нич­то не страшит нас больше, чем оказаться последними. Особенно когда речь идет о невосстановимом и уникальном, о духовных традициях, когда последствия пред­видеть невозможно. Сегодня не отмахнешься от нависшей опасности, и перед искусством ставится по­следний вопрос: в состоянии ли мы спасти духовное наследие от вульгарности, наступающей со всех сто­рон? И хорошо то искусство, которое разрешит эту проблему, которое сможет передавать дух так, что искра, затеплившаяся в сердце, не погаснет, но разрас­тется в священное неугасимое пламя.

Эта проблема касается всех. В любом месте, в лю­бом действии нас подстерегает вопрос: «Как это воз­можно сделать?» «Книга Перемен» дает красивый от­вет. В знаке, о котором мы только что говорили, податливая черта — в третьей позиции. Изменив сле­дующую черту, также линию человека, на податливую, мы получаем шестьдесят первый знак , «Сре­динное доверие» (Innere Wahrheit).

Т

«Срединное доверие»

У этого гуа обнаруживаются и другие странные свойства. Так, по форме он представляет собой удвоен­ный знак Ли, «Сияние», «Ясность», из восьми первич­ных гуа. У Люй гуа в середине слабая черта, по кра­ям — сильные. В знаке Чжун фу в середине две слабые черты, а по краям по две сильные — поэтому это неве­роятно усиленный свет. Но внутри в качестве непроявленной оппозиции — глубокий мрак. Огонь, берущий начало в водах Бездны, освобождает свет, не вредя ему. И поэтому теперь свет получает власть и над создани­ями мрака. Таково значение странных слов текста «Ту-ань»: «Чжун фу, СРЕДИННОЕ ДОВЕРИЕ. Свиньи и рыбы — к удаче. Благоприятна переправа через великий поток. Благоприятна чжэнь, выдержка». Темные силы воды олицетворяют свиньи и рыбы, наименее духовные из всех живых существ. Но мощь света так велика, что его трансформирующее влияние простирается даже на рыб и свиней — немых и бездуховных. Поразительно, как отвечает гуа, почти на уровне слов, на наше оправданное беспокойство о сохранении духовного наследия в ситуации, когда ему угрожает бездуховность и неорганизованность масс. Вот решение: в силе срединного доверия.

Но здесь мы сталкиваемся с тайным знанием, поэтому я говорю лишь то, что было рассказано мне; остальное пусть додумывает читатель сообразно своим желаниям.

Где начало «Срединного доверия», Чжун фу? В игре Перемен. Внутри этот гуа пуст, так как две слабые черты внутри означают пустоту. В реальном центре — пустота, Ничто. И затем, если мы рассмотрим состав­ляющие гуа — внутренний (нижний) и внешний (верх­ний) знаки, — в центре каждого из них мы увидим сильную черту Неба, черту великого Единого, связанного с «Творящим». И хотя непросто достичь гармо­нии, сделать это необходимо. Эмпирическое это, продукт иллюзий и предрассудков, эго, порождаемое мелкими страстями, которое в момент исполнения одного желания уже готово пасть жертвой другого, — это эго должно умереть. Когда эго, мечущееся между причинами и следствиями, желанием и его исполнени­ем, стремящееся к удовольствию, томящееся по удо­вольствию, — когда это эго исчезает, остается великая Тишина и Пустота. Смолкает шум дня, и все вдруг заливает неземной свет; в этом двойном свете происходит мистическое событие: Единое разделяется и входит в человека, заполняет его сердце, дает ему твердость. И как только Единое всплывает из глубин творческого, между человеком и Вселенной устанавливается связь. Эта связь в свою очередь служит источником магических сил, хотя высвобождение этих сил зависит не от магии — от доверия. А воздействие их, согласно Кун-цзы, достигает даже самых отдаленных мест. Доверие, раз осознанное, будет работать в любых ситуациях. Как только представятся подходящие уело- s вия, созреет ситуация, тогда и приходит время. Поэтому удаленность во времени и пространстве не играет никакой роли. Необходимо лишь постичь конечную реальность и отождествиться с тем, что связано с глубинами творческого, — это дает энергию обновления. Претворяясь в доверие, внутренние силы приносят победу, тогда толпа бессильна и не может причинить вреда. Тогда главная наша забота — чтобы сердце ос­тавалось верным истине, чтобы не терять связи с тем, что, как мы знаем, является доверием. А это возмож­но, только когда молчит эмпирическое эго, когда оно мертво и Бог может жить в нас. Высшее искусство рождается в присутствии доверия. Это искусство на­правлять судьбу, искусство, дающее возможность пере­давать дальше воспринятое от прошлого.

Эти слова звучат как проявление гордыни, но это вовсе не так. Творчество пронизывает все живущее. Чтобы существование продолжалось, и великое и ма­лое необходимо пропустить через себя и передать бу­дущим поколениям. Судьба дает нам сферу деятельно­сти, определяет поле обязанностей, но как отнестись к своему долгу — решать нам самим. Можно утвердить­ся в своем долге, заглянув максимально глубоко. Тогда исполнится все.