Вильгельм Р., Вильгельм Г

ТЕРПЕНИЕ

Цзин, 48 «Колодец»

том, как обращаться с жизнью, как делать ее своей жизнью. «Туань», «Суждение», гласит: «Цзин, КОЛО­ДЕЦ. Можно изменить город, но не КОЛОДЕЦ. Не убавля­ется и не прибавляется. Приходят и уходят и черпают из КОЛОДЦА. Если вода близко, а веревка не достает или разбивается кувшин — беда».

Жизнь состоит вовсе не в том, чтобы каким-то об­разом наделить жизненной силой неорганический мир, в основе которого лежат механические начала. Это была бы очередная версия витализма, согласно которому энергия жизни накладывается на механические про­цессы, то есть жизнь — просто некая добавка к неор­ганическому. Если бы это было так, то жизнь имела бы предел, потому что любое прибавление когда-нибудь исчерпывает себя. Нам пришлось бы принять во вни­мание неизбежность прекращения жизни, неминуемый конец неорганического бытия, даже если бы энергия и масса мира не изменились. Неорганическая Вселенная целиком подпадает под закон инволюции — закон урав­нивания сил и достижения глобального равновесия. И поэтому должен наступить момент, когда не останется ничего холодного и ничего теплого. Исчезнет напря­жение между различными качествами, мир погрузится в тепловую смерть. Если бы жизнь была силой того же порядка, что и другие силы неорганического мира, она подчинялась бы этому закону, а нам оставалось бы лишь дожидаться незаметной смерти.

Но жизнь — противоположность смерти во всем; энергия жизни никогда не становится видимой, но и не прячется в материи. Энергия жизни в корне отли­чается от любых других сил Вселенной, она диамет­рально противоположна им. Тайна бытия, быть мо­жет, сводится к тому, что направление сил, действующих в материи, постоянно меняется — и так появляется нечто новое. Сами по себе механические силы не спо­собны создать ничего нового. Их приливы и отливы подчинены циклам, а развитие всегда обусловлено жест­кой необходимостью. Единожды разобравшись в этом, можно давать предсказания на десять тысяч лет впе­ред. Но разворачивание во времени — это лишь внеш­няя форма проявления, а не реальное изменение, потому что любое следствие уже содержится в причине.

И вот кольцо разомкнулось, но это не отменяет уже действующие законы. Пожалуй, самый значитель­ный вклад Европы в познание природы — это понима­ние закона причинности, подчеркивание универсаль­ности причинно-следственных связей. В конечном счете, нет такого места, где бы эти связи нарушались, о кото­ром можно было бы сказать: «Чудо! Смотрите — пус­тое пространство, где происходит нечто неприемлемое с точки зрения науки: здесь что-то исчезает и появля­ется новое, не обусловленное ничем предшествующим». И все же, хотя в мире внешних проявлений, казалось бы, все подчиняется причинности, мы чувствуем, что в этом же мире присутствует нечто неподвластное ей. Это начало приходит не извне, не из другого мира — «сверху» или «снизу»; оно неотделимо от нашего мира и действует в нем. Но оно подчинено ценностным кри­териям, обладает ценностью и создает ценности. Это странное «внутри-мира» — если так можно опреде­лить это отношение — неотделимо от того, что снару­жи. Можно было бы говорить о ядре и скорлупе. Но в природе нет ни ядра, ни скорлупы.¹ Они нераздельны и все же не сливаются друг с другом. Система ценнос­тей, составляющая основу искусства, сосуществует с системой причинности.

И вот тут начинается самое интересное. Механи­ческое воздействие на организм может быть двояким; конструктивным и деструктивным. Но с причиннос­тью это не связано, так как именно здесь проходит граница действия причинности. Все, что находится за пределами этой феноменальной области, не доступно для научного изучения. Нам хорошо известно, что те самые химические вещества, которые сейчас поддер­живают и питают живое тело, секундой позже, без ка­кого-либо серьезного изменения в химическом составе тела, могут привести к противоположному результа­ту — постепенному разложению и гниению. Одни и те же причины, одни и те же вещества оказывают то одно, то другое действие. Оба случая можно изучать научными методами. Более того, было бы предрассуд­ком считать, что живые организмы труднее поддаются изучению, чем мертвые. Наука не только может и долж­на исследовать сложную структуру, которую мы при­выкли называть жизнью; как раз на живое следует об­ращать первостепенное внимание.

И теперь, установив, что жизнь — не вещь среди других вещей, но что именно благодаря жизни в мире появляются ценности (в противовес обусловленности причинностью), давайте снова вернемся к образу ко­лодца.

Мы говорили о том, что изобилие жизни беспре­дельно. «Можно изменить город, но не КОЛОДЕЦ. Не убав­ляется и не прибавляется. Приходят и уходят, и чер­пают из КОЛОДЦА.». История человечества — это череда непрестанных изменений. И не только в технологии. Конечно, технологические нововведения оказывают далеко идущее воздействие на жизнь общества, а изменившееся общество, в свою очередь, дает толчок к по­явлению новых технологий. Структура общества на протяжении истории изменилась ровно настолько, насколько технология преобразила нашу повседневную жизнь. Способы объединения людей, общественной организации могут быть очень разными. В древности господствовал матриархат с характерной для него фор­мой общественной организации; патриархальная куль­тура дала абсолютно другое, но столь же четко органи­зованное, общество. В феодальном обществе реализуется еще один способ социальной организации. Позже об­щество существует в форме централизованного бюрок­ратического государства, и наконец, оно строится на основе организованного экономического сотрудниче­ства. Силы и идеи, определяющие общественную струк­туру, многочисленны и разнообразны, и я думаю, что по мере развития общества их структура усложняет­ся — так же, как это происходит с технологиями. Дей­ствует тенденция к растущему разнообразию и про­грессу — прогрессу, если жизнь в обществе дает ощущение удовлетворения и процветания. Периоды рег­ресса, конечно, неизбежны. Об этом следует помнить — особенно сейчас, когда мы, кажется, навязываем буду­щему то, что давит на нас сегодня. Мы переживаем полосу поражений и неудач не в первый и не в послед­ний раз. Но дорога, как бы то ни было, ведет вверх и вперед.

И все же нельзя принять эти социальные измене­ния за точку отсчета, за абсолютное, главное условие жизни. Они подобны городу, который сегодня может находиться в одном месте, а через столетия — в дру­гом. Человек же, пока он встроен, вплетен в полотно природы, подлежит ее законам. Человек — это точка перехода или, скорее, пересечения основы и утка в полотне природы. По отношению к духовному чело­век — это существо, в котором Цянь, Творящее начало мира, таинственным образом поднимается в сознание. Этот принцип лежит в основе жизни, и законы, выте­кающие из него, не отменимы ни в каких человечес­ких обществах. Их нарушение противно природе и вле­чет за собой болезни и смерть.

Таким образом, колодец, жизнь, символизирует неисчерпаемость и неизменное в бытии. Жизнь велика и неиссякаема, как сам мир. Вода в колодце не убыва­ет и не прибывает; люди приходят за водой день за днем, и он питает их. Это подобно тому, как вода, испаряясь, поднимается к небу и возвращается на зем­лю дождем. Чередование напряжения и разрядки, вос­хождения и нисхождения поддерживает все формы жизни на нашей планете.

То же можно сказать о душе. И здесь — неиссяка­емый источник жизни, и здесь — силы, создающие напряжение. Энергия из общего источника проявляется в различных формах индивидуального существования — так появляется человеческое сознание. Благодаря присущему ей внутреннему напряжению жизнь устремляется вверх и возвращается с новым зарядом энергии. Безостановочная циркуляция жизни подобна круговороту воды в природе.

Для круговорота воды на земле необходима энергия солнца. Можно предположить, что и в области духа существует источник неиссякаемой божественной энергии — своего рода Центральное Солнце. Гете как-то назвал его «Бог-природа», потому что постоянная циркуляция жизни поддерживается внутренней необходимостью. Напряжение и разрядка сменяют друг друга, и каждый выброс энергии в свою очередь создает напряжение. Но человеку всегда хочется видеть начало и конец. Это желание объясняется тем, что жизнь само­го человека конечна и привязана к определенному вре­мени. Человек просто проецирует на мир особенности своего индивидуального существования. Он обращает вспять закон причинности, как бы опустошает его до тех пор, пока не достигнет первопричины; или же он идет прямо вперед — до конечной точки бытия. Я думаю, вопросы о начале и конце мира бессмысленны. Подобные вопросы проецируют закон причинности, приложимый только к феноменальному миру, на мир, где явлений не существует, который сам создает объекты чувственного восприятия и полагает им предел. Вопрошать о начале и конце — напрасный труд. В этом направлении можно много и долго фантазировать, даже фантазировать научно, но определенности не достичь никогда. В этом отношении мы продвинулись ничуть не дальше, чем философ Ле-цзы¹, который рассказывает следующую историю:

Человек из царства Ци переживал, что Небо упадет на Землю. Он не мог ни спать и ни есть, пока, II однажды один ученый не объяснил ему, что Небо — это скопление ци, Воздуха, а Земля — скопление Твердого, и поэтому такой конец Земле не грозит. И оба были вполне довольны, пока не пришел третий, кото­рый сказал: «Да ведь Небо и Земля — всего лишь вещи. Небо и Землю образует множество отдельных явле­ний, которые не зависят друг от друга и когда-нибудь обязательно исчезнут». На это Ле-цзы сказал: «Придет ли миру конец, или он будет существовать вечно, мы никогда не узнаем. Мудрец не беспокоится об этом».

Мне кажется, что и поныне нам нечего добавить к этому. Мы можем утешаться пониманием того, что в потоке жизни не бывает ни избытка, ни недостатка. Воды в колодце не убавится, как бы часто из него ни черпали, но и не прибавится, как бы ни пытались со­хранять жизненные силы, вместо того чтобы использо­вать их. Жизнь — неиссякаемый источник. Не приба­вится и не убавится, и даст напиться всем.

Здесь мы в наших рассуждениях подошли к грани, когда жизнь перестает быть просто многообразием проявлений силы бытия, когда появляется личная от­ветственность. Как известно, жизнь не везде заявляет о себе одинаково мощно, и безжизненная материя не везде в равной степени прозрачна для сил жизни. Мы сталкиваемся с тяжелыми, инертными, обременяющи­ми вещами. Но бывает и так, что тяжесть гравитации, кажется, упраздняется полностью, — и тогда творит гений. Волей-неволей приходится задумываться о том, откуда берется такая огромная разница. Ведь материя везде подчиняется одним и тем же законам, и жизнь должна быть одинаково неиссякаемой везде.

Ответ: «Приходят и уходят и черпают из КОЛОД­ЦА. Если вода близко, а веревка не достает, или разбива­ется кувшин — беда».

Это и есть ответственность. Каждый решает для себя, сколько энергии из беспредельных запасов при­роды способен он принять и использовать. Я хочу ска­зать, что свободная воля первична, и любой индивид волен делать то, что пожелает. Это не значит, конечно, что сегодня я закончу то, что хочу завершить сегодня. Но желания, идущие из глубины души, всегда осуще­ствляются. И в этом смысле, вся наша жизнь есть ре­зультат прошлых актов воли. Конечно, действительность часто не совпадает с намеченным результатом. Резуль­таты воплощения желаний часто разительно отличают­ся от ожидаемых. То, что мы получаем, опосредовано действием определенных законов. Но у всех есть ве­ревка, достающая до самых глубин жизни. У всех есть кувшин, чтобы набрать воды. Так устроено единство тело-душа, в качестве которого мы являемся частью природы и связаны с ней. Мы постоянно связаны как с материей, силами, действующими вовне, так и с пол­нотой жизни души. И поэтому важно приходить и уходить и черпать. Поэтому важно, чтобы акт творче­ства повторялся каждый раз заново. Проникая в нео­душевленную материю, творчество подчиняет ее. Оно привносит напряжение, порождающее создания и фор­мы. Как бы мы ни назвали постоянное возобновление творческой деятельности — ну, скажем, усердием, — способность эта есть в каждом гении. Потому что не масштаб дарования выделяет гения из массы талант­ливых людей. Многие величайшие гении человечества не отличались ни особым даром, ни легкостью в рабо­те. Талант без усердия рано или поздно вырождается в банальность. Гения отличает то, что он живет и дей­ствует, постоянно обращаясь к своей человеческой сути.

Чтобы энергия жизни не осталась невостребован­ной, необходимы две вещи. Важно, чтобы веревка не повисла, не достав до воды. И равно важно, чтобы кув­шин не разбился, сколько бы раз его ни опускали в колодец. В этом весь секрет. Ведь если он разобьется, то сбудутся слова, предвещающие несчастье. А этого мы хотим меньше всего.

Что же, собственно говоря, означает, что веревки должна достать до воды? Сила жизни в своей основе универсальна, свободна и доступна каждому. Чем мощ­нее, чем ближе к своему источнику эта сила, тем легче ее получить. Украшения и роскошь, сокровища и удоб­ства, как бы доступны или недоступны они ни были, стоят дорого, они всегда для меньшинства. Самые до­рогие вещи обычно те, которые нужны меньше всего. Но необходимый для поддержания жизни хлеб насущный дешев. Вода, в которой мы нуждаемся ежечас­но, еще дешевле. А воздух, без которого не прожить и минуты, не стоит ничего. Любой человек вдыхает столько, сколько ему хочется. Воздух — для всех. Если дышать нечем, то не от недоступности воздуха, а пото­му, что человек не может или не хочет добраться до места, где воздух одинаково доступен для всех. И еще в большей степени это верно относительно жизни. Воз­дух — это вещество. И может случиться так, что чело­век попадет в место с плохим воздухом или в место, где воздуха вообще нет и жить невозможно. Но жизнь проникает всюду; не существует такого места, где бы не было жизни. Стоит лишь вспомнить об этой силе, и жизнь приходит. И таков человек — он наделен жиз­нью, обладает жизнью и берет от жизни, когда бы ему ни понадобилось.

Но следует различать жизнь души и жизнь духа. Материальная жизнь привязана к материальным усло­виям; ею правит конечность и ограниченность — мы не получаем ее по заказу. Но духовную жизнь и ее сущность — духовные ценности, на которых держится жизнь, — их у человека никто не в состоянии отнять. Армия может остаться без генералов, но даже самого незначительного человека нельзя лишить его воли. Огонь, воду, другие вещи можно достать или не достать, и они бывают опасными. Но свойство «быть человеком», ко­торое и составляет ценность человеческого бытия, все­гда с нами. Стоит лишь пожелать «быть человеком», пожелать жизни в высшем ее проявлении — и она здесь. Личность, обладающая этим свойством, получает жизнь — ничем не заменимую, бесценную жизнь духа.

Этот род жизни вполне достижим, но без работы он не дается. Хотя жизнь окружает нас со всех сторон, получает ее лишь тот, кто способен ее воспринимать, для кого она становится словно прозрачной. Мы нуж­даемся в вещах, в которых теплится огонек жизни, даже несмотря на опасность приписать абсолютную ценность именно этому поверхностно-материальному. Вещи — не более чем кристаллизация жизни, это форма умира­ния. Затвердевшая, потерявшая активность жизнь те­ряет свою силу. И если мы довольствуемся такой жиз­нью, если нас удовлетворяет любая социальная структура с выродившимися традициями, прогнившими обычаями, это значит, что наша веревка повисла, не достав до воды. Не каждому под силу вытянуть для себя воды. Многим людям помощь просто необходима. Они жи­вут, опираясь на традиции и завися от них, и это нор­мально. Такие люди составляют большинство. Но есть и другие, которым предназначено давать жизнь; они, скажем так, достают из колодца воду, и наше место -Л среди них. Мы отвечаем за то, чтобы веревка достала до воды. Поэтому наше дело — добраться до самой сути и во всем оставаться верными Истине. Мы долж­ны научиться отличать подлинный источник жизни от иллюзии, какой бы величественной та ни казалась.

А это тяжелый, неблагодарный труд. Если бы мы приняли традиции и обычаи такими, как они есть, жизнь была бы простой. Жили бы мы, как все; то, что выпа­дает большинству, досталось бы и нам, не было бы про­блем и болезненного чувства изоляции. Но если чело­веком движет жажда черпать прямо из источника, никакие суррогаты не помогут; за воду жизни прихо­дится платить. Ее цена — страдание. Страдание всегда стоит на страже, когда личность приходит к трудному решению оторваться от того, что думают и делают дру­гие, заглянуть в лицо Вечности.

Кроме стремления к сути важна стойкость, потому что нельзя разбить кувшин. На этом пути человека ждут и откровения, и опасности. Жизнь не так проста, как люди привыкли думать. В колодце обитают чудовища. Ведь Вода — это также образ опасности. Только чело­век, не отступающий перед опасностью, выдержит и пройдет без спешки и страха мимо стража порога. Только человек, смотрящий в лицо трудностям, не ра­зобьет кувшин и сможет поднять воду жизни на свет дня. Для такого человека колодец — естественная сфе­ра приложения.

Жизнь, принесенная из самой глубины, принадлежит не только ему, и ее нужно передать другим. Пото­му что те, кто черпают прямо из источника жизни, действуют по внутреннему побуждению и делают это не для себя. Им не приходит в голову придержать кув­шин, чтобы пить из него в одиночку. Жизнь «портит­ся» быстро. Ее законы отличаются от законов материи. В области материального чем дольше ты собирал, чем больше накопил, тем больше имеешь. Если же речь идет о жизни, то чем больше ты раздаешь, распростра­няешь вокруг себя, тем богаче становишься. И поэто­му важно, чтобы всякий, кто узнал вкус жизни, сам становился бы источником, к которому могли бы прийти другие и утолить жажду жизни.

Текст к первой черте этого знака гуа предостерега­ет: «Из грязного КОЛОДЦА, не пьют. У старого КОЛОД­ЦА.— ни одного животного». На что годится грязный колодец? Это не колодец. Люди, которые его когда-то копали, были открыты жизни. Но затем они занялись разработкой разных систем жизнеобеспечения, все бо­лее запутанных и скучных. И чем «непрозрачнее» ста­новилась система, тем более гордились ею создатели. Они писали фолианты за фолиантами, пока, наконец, система не превратилась в подпорку, без которой они уже не могли нащупать свой путь в жизни. И вдруг они обнаружили, что животные давно перестали при­ходить на водопой и что вода стала совсем невкусной. Преодолевать собственные комплексы, превосходить себя — вот что означает стремиться к жизни в источ­нике, а не отстаивать ее в цистернах, не превращать в грязь, бесполезную для живых существ.

В свете сказанного, глупо жалеть о затраченных уси­лиях. Как бы часто дело ни заканчивалось неудачей, надо спокойно начинать сначала. Только тогда эта бо­жественная жажда, божественное стремление к источ­нику жизни останется живым. Это стремление никог­да не принесет разочарования, потому что у него нет конечной цели — одна направленность, которая созда­ет напряжение и тем самым дает энергию. Жизнь не может и не должна удовлетворять. В движении, стрем­лении вперед, в достижении нового даже трудности и неудачи становятся источником силы. Трудности ведут к смерти, только если они не несут динамики. Как бы тяжело ни было бремя, если есть движение, то придет сила. Чем сильнее страдание, тем больше его преобра­зующее воздействие на человека. Кого Бог предназна­чает для великих дел, того он прежде подвергает серь­езным испытаниям. Все против него, все мешает исполнению его планов. Бог утруждает его тело, пресле­дует его болезнями и болью. Испытания дают духу че­ловека гибкость и делают крепкими нервы, чтобы, стол­кнувшись с жизнью лицом к лицу, человек не отшат­нулся от нее.

Сюй, 5 «Ожидание» Иероглиф образован эле­ментом «дождь» и ста­рым написанием элемен­та «небо». То есть это ожидание дождя, кото­рый напоит все сущнос­ти. Отсюда переносное значение: «сдержива-ние», «удерживание».

Когда в Цзин гуа, «Колодце», изменяется нижняя черта, он превращается в пятый знак гуа, Сюй, «Ожидание» Das Warten). Что су­лит в трудные времена(реше­ние принимать и брать жизнь прямо из источника? Ответ: ожидание. В «Ожидании», Сюй гуа, вверху тоже Вода, Кань, но внизу — Небо, Цянь. Дерево, свойство которого — проникать, закрывается снизу сильной чертой, превращаясь в Твердое, «Творящее», Цянь. Ожидание предполагает пове­дение, сообразное с существу­ющими усло-виями. Ни к чему ждать от наступающего года одних цветущих роз. Весьма вероятно, что с розами придется подождать. На небе собираются облака, но мы не можем поторопить дождь, мы будем просто ждать. И в конце концов дождь про­льется сам. Это свойство ожидания и терпения. Мы знаем, что дождь будет, знаем, что достигнем цели не­смотря на подстерегающие опасности — у нас достаточно внутренней силы, чтобы преодолеть их. Это —

«Ожидание», Сюй. «Если есть фу, доверие¹, свет и ус­пех, хэн. ВЫДЕРЖКА — благо. Благоприятно переправиться через великий поток».

Внутренний свет, про который говорится в приве­денном тексте «Туань», «Суждение», — это творчес­кий заряд из колодца жизни. Но теперь перед нами опасность², и следует остановиться на минуту, не бросаться слепо навстречу ей, сдержаться, как породисто­го жеребца удерживают от опасного прыжка. Пожа­луй, именно установка на сдержанность лучше всего подойдет к следующему году. Вначале необходимо при­остановиться и понять, что идти вперед так быстро, как бы нам хотелось, невозможно.

Необходимо научиться ждать, не растрачивая по­пусту сил. Большинство, вместо того чтобы ожидать, впадают в скуку или предаются меланхолии. К терпе­нию это не имеет ни малейшего отношения. Нет ни­чего более отвратительного, чем христианское терпе­ние, которое сильно смахивает на затаенную обиду. Человек смиряется с тем, что ни на что не годен, ста­вит на себе крест и покоряется обстоятельствам. Такое смирение часто выражается в нетерпимости ко всему новому, оно повисает на человеке свинцовым грузом. Терпение тяжелое, обременительное не может стать ожиданием. В ожидании — напряженность. Ожида­ние предполагает уверенность, а не вероятность. То, что мы ожидаем, обязательно воплотится, оно неотвра­тимо, потому что сообразно с внутренней необходи­мостью. Ожидание не связано ни с какими внешними условиями, поскольку истинные ценности ничем не обусловлены. И необусловленность дает силы ждать, дает силу истинного терпения в любых ситуациях.

Отдельные черты знака по-разному отражают пред­чувствие опасности. Один человек предпочитает дер­жаться подальше. Он ждет в глуши и не сходит с при­вычных путей; опасность пока далеко. Другой ждет на песке у реки; уже ходят неясные слухи, тень опасности маячит где-то неподалеку. Третий ожидает в грязи, что само по себе достаточно неприятно и не сулит ничего хорошего. Над четвертым опасность уже нависла: он ожидает в крови. Текст: «Выйди из пещеры». Пятый ожидает с вином и закусками: «ВЫДЕРЖКА к удаче». Шестой ожидает в полном разорении: «Попадает в яму. Приходят три незваных гостя. Окажи им почет, за­кончится удачей».

Разъяснение каждой ситуации в деталях увело бы нас очень далеко. Но самое главное — ни к чему строить иллюзии по поводу неизбежных трудностей, необ­ходимо сохранить состояние радости. Цзюнь-цзы ожи­дает с вином и закусками, он ждет дождя, ибо дождь должен пойти. Вот что нам нужно: пребывать в состо­янии радости, не победимой печалью, нуждой, разоча­рованием. Радость, о которой я говорю, — не побоч­ное следствие поверхностного оптимизма и не зависит от игры гормонов в организме. Эта радость идет из­нутри. И поэтому ее не уничтожат ни борьба души, ни болото отчаяния. Наоборот, в самом бедственном по­ложении, когда уже, кажется, некуда податься, тогда заявляет о себе радость, и это «как бы то ни было» — непобедимо.